***
Я просыпаюсь, судорожно хватая ртом воздух, осознавая, что постельное бельё можно выжимать. Некоторое время всё ещё не могу прийти в себя. До сих пор лёгкие и нос горят огнём, словно я в самом деле нахлебалась воды… Или чего-то подобного. Эти кошмары… Как часто они приходят? Раньше не чаще раза в месяц, а теперь не бывает спокойной недели, и предугадать, когда будет очередной ужас, совершенно невозможно. За окном уже светло. Часы бесшумно отсчитывают время. Можно было бы наслаждаться спокойным утренним сном, но, увы, теперь уж не уснуть. Простыня неохотно отлипает от тела. Пахнет затхлой влажностью. Тот самый запах, который знаком всем, кто хоть раз оказывался в полностью мокрой одежде и был вынужден оставаться в ней, пока она не начинала высыхать прямо на теле. Снова придётся менять постельное бельё. Сколько уже комплектов в стирке на этой неделе? Я поёжилась от внезапно окутавшего меня холода. Пусть и наступило лето, но по утрам бывает прохладно. И тут уж приходится выбирать между более-менее тёплым пробуждением или свежим воздухом, который после подобных сновидений как нельзя кстати. Кажется, я начинаю привыкать к такому распорядку. Терзающий кошмар, пробуждение после болезненной смерти и удушающего ужаса в мокрой от пота постели, прогревание тела в душе, а затем завтрак, который едва лезет в глотку от скручивающей тошноты. Каждый кошмар отвратителен по-своему, но, так или иначе, напрочь отбивает аппетит. Голод и отвращение одновременно — что за чудесный тандем? Самое ужасное, что к этому невозможно привыкнуть. Мысли, будто это стало «привычным», «нормой», — не более чем жалкий самообман. Каждый раз, когда чувствуешь себя в порядке, здоровым и счастливым, появляется надежда, что это состояние будет с тобой всегда. Однако каждый новый прилив болезненности ощущается словно первый. Ярко. Почти кипяток льётся из душа, заставляя кровь приливать к коже. Становится немного легче, теперь голод и тошнота отступают. К тому времени как кровь вновь прильёт к желудку, воспоминания о сне опадут на дно сознания, подобно тяжелому осадку в пробирке с успешно прошедшей реакцией; тогда появится аппетит. Я провожу рукой по запотевшему зеркалу. Хорошо иметь возможность жить одной и вдали от семьи. Тени под глазами всегда можно замазать, а красноту, отшутившись, спихнуть на ночные порывы вдохновения и едкие пары растворителя. Больше не рискну пить таблетки. До сих пор живы воспоминания о том, как из-за них мой сон дробился на небольшие кусочки. И каждый такой кусочек окунал меня в новый кошмар. Не одна смерть, не одна пытка, а по два, три сюжета, вплоть до десятка…***
Страшный сон рассеялся как дым, воспоминания смазались и отступили, давая дорогу сочным краскам реальности и тем радостям, которые она несёт. Сейчас каждый день свободен. С тех пор, как закончилось обучение в школе, не приходилось никуда торопиться. Можно спокойно посидеть за чашкой чая, пролистывая ленту новостей, посмотреть подборку красивых рисунков и фотографий. А чуть позже и поесть. Я бросила гордый взгляд на ещё не упакованную картину. Она, наконец, высохла. Кто вообще мог предположить, что найдётся человек, готовый её купить? Я просто выкладывала результаты моих трудов в сеть, не гоняясь за приобретением большого числа подписчиков. Одна картина, другая, набросок, и внезапно мной начали интересоваться. Люди писали свои мысли, поддерживали моё творчество. Всё это грело душу. Но внезапно очередная картина, фото которой я опубликовала сразу, как её закончила, привлекла внимание одного человека. Картины и раньше много кому нравились, но за эту были готовы заплатить. Небольшие переговоры и, условившись об устраивающей обоих цене, я пообещала отправить картину сразу, как краска на ней надёжно схватится. Немного возни с упаковочной бумагой и я готова идти хоть на край света. До безумия хочется подержать в руках свои первые заработанные деньги! И купить на них что-то. Я вспомнила один ресторан, мимо которого приходилось проходить пару раз. Да, обед в ресторане на свои деньги, что может быть лучше? Конечно, я могла бы позволить себе есть в нём хоть три раза в сутки, но кто же сидит у родителей на шее до конца дней своих? Хотя я точно знаю что мне бы ни сказали ни слова против, но какой тогда во всём этом смысл? Ведь тогда то, что могло стать особенным, будет не более чем приевшейся обыденностью.***
«Жарко, воняет, хочу есть», — проносилось в голове Джека (во всяком случае, именно так его звали в бытность человеком), когда он торчал посреди шумного летнего города. Он был зол. Прошлой ночью он сумел подкрепиться лишь костлявым бродягой, опрометчиво уснувшим прямо на улице, накрывшись газетой. Но увы, как следует утолить голод было не суждено. Ночная трапеза привлекла внимание полицейских, которые спугнули Джека, а затем подняли жуткий шум, обнаружив выпотрошенное и наполовину обглоданное тело. В ту ночь искали животное. Как и во всех остальных подобных случаях. Даже самый безумный маньяк едва ли смог бы так изувечить тело, одновременно с этим непонятно куда дев значительную его часть. Ловкая и быстрая тень, обладавшая поистине звериным чутьём, всякий раз без труда уходила от погони. Так произошло и теперь. Джек безошибочно выбирал самые укромные уголки, где человеческий глаз был не в состоянии заметить его, слившегося с тьмой. Он всегда мог определить, сколько людей поблизости и где они располагались. И даже стены не были для него помехой. Конечно, у этой способности был свой предел, но она наделяла его неоспоримым преимуществом по сравнению с простыми людьми. Джек остался поблизости, всё ещё питая надежду, что стая, наткнувшаяся на остатки его трапезы, оставит хоть что-то, чтобы он мог еще немного поесть. Так он и просидел на чьём-то балконе до самого утра, пока полицейские не увезли останки несчастного в морг. Недовольно ворча от голода, Джек поспешил покинуть место преступления. Теперь он направлялся в сторону своего логова. Там, под грудой хлама были схоронены несколько крупных костей с остатками мяса. Пусть они пролежали не меньше недели и утратили свежесть, не проблема. Свежее или протухшее? Особой разницы нет, главное, что раньше это было человеком. Хотя, конечно, свежая, кровоточащая плоть для Джека была несомненно вкуснее той, что успела подсохнуть или дать пристанище личинкам мух. Бредя по улицам и стараясь не привлекать внимания, его внезапно остановил один запах. На самом деле, совершенно непонятно, что именно в нём привлекло и как вообще этот запах сумел заглушить вопль голода, но Джек, немного потоптавшись, резко развернулся и помчался за источником запаха, жадно раздувая ноздри. Намерение поесть и поспать улетучились и теперь он петлял по узким улочкам, время от времени налетая на стены, знакомясь с углами и редкими фонарями, и едва не наступив на заверещавшую от возмущения кошку. Он резко затормозил, когда, наконец, нагнал источник запаха. Ослепительно яркий свет души горел факелом, пульсируя и вспыхивая, заставив Джека опешить. Все живые существа представали в его видении как двухслойная структура. Что-то подобное можно получить, если взять два листочка с рисунками, и, наложив друг на друга, посмотреть их на просвет. Правда то, что видел он, было гораздо более красочным и объёмным. Какой-либо оценки этому зрелищу он прежде никогда не давал. Во всяком случае, эмоциональной. Он мог определить, насколько жертва здорова, но обычно его это не особо волновало. Главное, что это что-то можно было съесть, и оно бы утолило голод. А вот второй свет ему ни о чём не говорил, да и задумываться об этом смысла не было. Теперь есть Джеку больше не хотелось, пусть в глубине его сознания всё ещё ворочался голод. Всю свою привычную силу он неожиданно растерял и был этим крайне недоволен. Яркий огонь чужой души притягивал его совершенно необъяснимым образом. Высокая фигура послушно замерла, наблюдая за тем, как обладатель яркого свечения явно зашёл в какое-то здание и едва ли собирался его покидать в ближайшее время. Спустя некоторое время человек всё же вышел и не спеша направился в сторону Джека, который так и не сдвинулся с места. Проходя, он окатил Джека ярким, волнующим ароматом, и, ни на секунду не остановившись, продолжил свой путь. Джек не спеша двигался следом в некотором отдалении, не отрывая взгляда от идущего впереди. По непонятной ему самому причине он не хотел выпускать этот огонь души из виду. Так, проводив объект своего интереса до места, насквозь пропахшего им, Джек слегка успокоился. До этого его терзало странное чувство, не дававшее потерять этот тёплый, нежный свет. Но теперь он точно знал расположение логова сияющего существа и мог в любой момент найти его. Неоформленная мысль-сомнение скреблась внутри его сознания, но так и не смогла занять хоть сколько-нибудь прочное положение. Слишком уж была невнятной и сложной для его понимания. «Логово. Безопасно. Вернуться». Эта мысль была понятной, простой, и основывалась на личном опыте, потому он перестал обращать внимание на любые другие, которые всё ещё крутились в голове.***
Приговорив свои запасы, Джек завалился спать. Пусть он мог бодрствовать достаточно долго в случае крайней нужды, но на данный момент в этом явно не было смысла. Он редко когда покидал логово днём. Охотился всегда ночью, а потому день был совершенно свободен. И, если говорить совсем уж начистоту, то он крайне любил поспать. А порой, наевшись так, что больше не лезло, он мог проспать и вовсе несколько суток. Когда наступит ночь, он вновь отправится на охоту и для кого-то сегодняшнее число станет последним.***
Охота прошла удачно. Джек не стал совершать такую же ошибку как в прошлый раз. Двое мужчин, в честь пятничного вечера решившие опрокинуть стаканчик-другой в тихом баре, слегка не рассчитали своих сил и теперь, подпирая друг друга, неуверенно брели домой на заплетающихся из-за количества выпитого ногах. Либо идти было недалеко, либо они просто не догадались вызвать такси, однако всё это привело их к весьма печальному концу. Из тёмного проулка вынырнула тень и через считанные секунды на землю повалились два тела со свёрнутыми шеями. Убийца, ничуть не нервничая и не торопясь, запихнул тело одной из жертв в проулок, чтобы вернуться за ней позднее, а второе тело, принадлежащее человеку тощему и невысокому, без труда закинул на плечи и отправился с ним в логово.***
Тела, ещё не успевшие остыть, сломанными куклами были свалены в небольшой комнатке без окон и с единственной дверью, которая каким-то чудом уцелела. Не в пример остальным, давно растасканным бродягами для своих костров, у которых те грелись долгими зимними вечерами. Выпотрошив ещё тёплое тело, Джек вгрызался в кровоточащую печень, громко чавкая. Проглотив последний кусочек, он принялся за почки. И так брал орган за органом, пока не остались одни лишь кишки, которые он, сердито цыкнув на разразившийся в голове вопль, выбросил из ближайшего окна. Из-за регулярных, пусть и не самых щедрых подачек, поблизости всегда караулили упитанные вороны, с восторженным гомоном деля очередную порцию требухи между собой. Задумчиво облизав пальцы, на которых оставалось ещё немного крови, Джек, наконец, вспомнил о кое чём важном.***
Тёмная фигура ловко, подобно огромной ящерице, взбирается по стене. Без труда находит нужное окно. Оно приветливо открыто. Едва ощутимый ветерок играет с лёгкой тканью тюли, намереваясь запутать в неё Джека подобно тому, как паук опутывает паутиной зазевавшуюся букашку. Он бесшумно соскочил с подоконника на пол, раздражённо отмахнувшись от трепещущей занавески, и приблизился к носителю яркого света. Тихое, размеренное дыхание, нежный запах молодого тела, женского… Отчего-то у него родилась странная уверенность в том, что это была именно женщина. Они отличались от мужчин, на которых был похож и он сам: мяса у женщин меньше, но зато оно более мягкое и пахнет вкусней. Но Свет! Именно он притягивал его сейчас, заставляя просто стоять рядом, греясь в его тёплых лучах. Извечный спутник, тот, что сидел в глубинах его разума, и никогда не пропадал, замолк, забившись так глубоко, насколько возможно, и даже голод, который, сколько бы он не ел, удавалось лишь немного приглушить, отступил. Но на замену им пришло новое чувство. Странная, незнакомая жажда. «Нельзя есть», — эта мысль была настолько чёткой, что он сам удивился. Так он и простоял рядом с её постелью, пока не начало светать. Покинув комнату тем же путём, как попал в неё, единственное, что он невольно оставил в доказательство своего присутствия, так это след липкой чёрной смолы на белоснежном подоконнике.***
Он пробирался в её спальню ночь за ночью, с каждым разом ощущая всё большую потребность находиться рядом как можно дольше. А та жажда, которую он почувствовал прежде, становилась все сильнее и невыносимее. Прежде он выбирал себе жертву спонтанно, нападая там, где никто не заметит. Зачем кружить вокруг еды, поджидать её, если можно найти подходящую жертву и просто расправиться с ней быстро и тихо? Но едва уловив её запах, он помчался за ней. Проследил и не напал. Теперь, наблюдая за огнём её души, Джек не чувствовал голода, и не мог… Нет, не хотел её есть. Было что-то другое, что повело его тогда, словно покорного щенка на верёвочке. С каждым днём его мысли становятся всё более упорядоченными, а голова ясной. На этот раз всё иначе. Её сон был беспокойным. Рваное дыхание, шорох сминаемой простыни, и её скольжение… По обнажённому телу. Он напрягся непонятно почему. Подойдя ещё ближе навис над ней, ощущая как пряный запах пота защекотал нос. Напряжение всё продолжало расти, свиваясь в тугой узел внизу живота и заставляя наливаться густой кровью одну из частей тела. И терпеть это дальше Джек был не в состоянии. Это было столь похоже на тот момент, когда он впервые себя осознал. И тогда он поступил правильно, отдавшись инстинктам, так почему бы не сделать этого вновь? Шаг вперёд и вот он уже касается Её. Напряжение лишь усилилось, захватив в свою власть ещё и горло. Внутри разливалось чувство чем-то похожее на сытое удовлетворение. Он провёл пальцами по коже. Прежде он никогда не встречал такой мягкой кожи, или, может, просто не запоминал таких моментов, ведь это было совсем неважно? Проводит всей ладонью, наслаждаясь простым прикосновением. Из горла вырывается урчание. Он очнулся от своих переживаний лишь тогда, когда ритм сердца девушки изменился и она начала просыпаться.***
Ледяное прикосновение к руке. Мне не хватает сил повернуть голову в ту сторону, а боковым зрением не рассмотреть того, кто стоит рядом, потому что волосы закрывают обзор. Но силы постепенно возвращаются и я могу, наконец, хоть чуть-чуть приподняться. Ладонь, прикасавшаяся ко мне секунду назад, стремительно убирается и тонет во тьме, а я успеваю заметить лишь серую кожу. Лежу на устланном белой скатертью столе. Свет падает лишь на меня и моё ложе. Тот, кто касался меня, совсем рядом. Высокая, темная фигура, мне не разглядеть ни черт лица, ни цвета волос. Он не стремится показываться мне. Место прикосновения горит огнём. Моя реакция заторможенная, с трудом перевожу взгляд на руку. Там зияет рана. Огромный провал в плоти, в котором копошатся белёсые личинки. Жжение. Это от того, что они жрут меня! Жрут заживо! Я открываю рот для вопля, но не раздаётся ни звука; скосив глаза, я могу лишь наблюдать жуткую картину того, как личинки огромным потоком высыпаются изо рта на мою обнажённую грудь, жадно вгрызаясь в плоть там, где упали. Я застываю. А опарыши, не останавливаясь ни на секунду, отгрызают от меня бесчисленные кусочки. Минута — я вижу лучевую кость, ещё две — видны мои рёбра и судорожно бьющееся о них сердце. Потолок кружится, искажается, тело парализовано, а на грудь что-то давит. Едва ли человек может выжить в такой ситуации. Я заключена в этом теле. Похоже, оно уже мертво, но по-прежнему способно ощущать боль. Личинки копошатся в остывающей плоти и с каждой секундой её становится всё меньше. Пропали и слух, и зрение. От меня остался один скелет. Но я не могу проснуться, словно до сих пор не умерла. Кости медленно и неохотно поддаются тлену. Осыпаются песком. И лишь когда последняя косточка обращается в прах, я могу освободиться. Во сне я плакала без слёз, а сейчас, свернувшись калачиком, я плакала по-настоящему, даже не заметив тёмного силуэта, мелькнувшего в окне.