***
Чонгук удивлённо уставился на быстро уходящего старшего. Зачем Юнги его обнял? Почему так быстро сейчас ушёл? Что блять вообще только что произошло?! Осознание не приползало, поэтому Гук развернулся и увидел, что Намджун смотрит на Мина не менее удивлённым взглядом. - Ладно, поехали наверное, - неуверенно сказал Чон, закидывая свою сумку на заднее сиденье и усаживаясь вперёд Ким только кивнул и завёл мотор. Ехали небыстро, стараясь обходить ямы по мере возможности, но мера эта была очень не большой, поэтому всё равно трясло знатно. - Знаешь, а он всё-таки странно себя ведёт с тобой, - задумчиво произнёс Джун, когда они выехали на трассу - В смысле? – Гук оторвался от созерцания деревьев за окном и непонимающе посмотрел на старшего - Ну, например, он никогда не приходит попрощаться, - начал с самого недавнего Намджун, - А к тебе пришёл. Он никогда не извиняется ни перед кем, особенно за слова. А перед тобой тогда извинялся. Он, понимаешь, даже выглядит рядом с тобой немного по-другому. Я не знаю, как это объяснить, это просто надо видеть. - Да ладно тебе, - не поверил Чонгук, снова отворачиваясь к окну, - Тебе просто кажется. Нет тут ничего такого. - Ну, ты можешь думать как хочешь, - Ким пожал плечами, внимательно смотря на дорогу, - Но всё, что я тебе только что сказал – чистая правда. Я не знаю, к чему это и что значит, но это есть. Чон тоже пожал плечами, хотя покоя это что-то всё равно не давало. Почему Юнги ведёт себя с ним по-другому? Вопрос. Большой и безответный. Сам Гук тоже что-то чувствовал, что-то непонятное, находящееся на грани с очень крепкой дружбой, но всё равно другое. Чонгук напрочь отсекал мысли о любви, потому что «фу, бля, мерзость». Потому что он – натуральный натурал и этим всё сказано. Он не мог втрескаться в своего друга. Просто не мог и всё. Насчёт Мина Гук мог сказать всё абсолютно тоже самое, поэтому подобные мысли мгновенно отбрасывались и убирались в самый дальний и непосещаемый угол разума. За подобными размышлениями дорога пролетела довольно быстро, и вынырнул из размышлений Чон, только когда вдали замаячило здание небольшого автовокзала. - Ну что, приехали, - улыбнулся Намджун, хлопая Гука по плечу на прощание, - Хорошо тебе доехать. - Спасибо, - Чонгук тоже улыбнулся и вышел из машины Гук проводил взглядом уезжающего полицая. Ну всё, пути назад нет, билет на руках, автобус через десять минут, надежда на нормальных попутчиков спрятана во внутренний карман спасающей от прохлады джинсовки вместе с телефоном, наушниками и написанным на бумажке номером Намджуна, как сказал сам Джун «на всякий некриминальный, и криминальный тоже». До дома около шести часов езды на междугороднем автобусе и ещё около часа на общественном транспорте от автовокзала. Дорога предстоит долгая, утомительная, и неимоверно скучная, так что Чон просто стоял и запасался терпением.***
Отвезя Чонгука на вокзал, Джун отправился к Юнги, который просил зайти. На звонки в дверь никакой реакции не последовало, и Намджун, привычно пошарив рукой по щели в косяке, открыл дверь вторым ключом. В доме было как всегда темно, а из студии доносились обрывки какой-то мелодии. Ким завернул на кухню, потому что соваться к Юнги в студию без кофе опасно для жизни и психического здоровья, потому что послать и расписать маршрут злой Мин может очень красочно и подробно. Турка, в которой Юнги обычно заваривал себе кофе, была явно не чистой, но Джун решил не мыть её, потому что пусть сам моет за собой свою посуду. Ким достал с полки вторую турку, которая явно была более новой и чистой, и заварил кофе в ней. В итоге в руках у Намджуна оказалось две чашки с кофе. Одна его – сладкий кофе с молоком, а другая для Мина – без сахара и со льдом. Ким осторожно дошёл до студии и тихо проскользнул внутрь, где как обычно царила тьма, и плескался звук из выкрученных почти на максимум наушников. Юнги сидел в своём подвесном кресле, обвив ногами кумамона и сосредоточенно щёлкая мышью. Он был какой-то другой, сгорбившийся, усталый, грустный, не такой, как всегда. - Эй, Юнги, заботливая птица Джун принесла тебе кофе, - произнёс Ким, ставя стакан на стол рядом с Мином Юн только кивнул, не отвлекаясь от своего занятия. Нет, ну это уже совсем что-то новое. Обычно, когда Намджун приносил другу кофе, тот останавливался, делал небольшой перерыв на кофе и разговоры, а сейчас нифигашечки. Между рук Юнги лежал телефон с фотографией мирно спящего Чонгука, на которую Мин периодически поглядывал, мимолётно улыбался, затем тёр ладонью лоб, переносицу и глаза, и снова возвращался к работе. Джун много раз наблюдал за тем, как Юнги пишет, много раз сидел на диване за его спиной, но таким он никогда друга не видел. Усталый, грустный, сосредоточенный, с поблёскивающими дорожками на щеках, сгорбившийся в кресле-капельке. Мина будто здесь и не было вовсе, вместо него сидела блёклая декалькомания, тусклая полуденная тень. Юнги иногда пробегал пальцами по лежащим рядом клавишам, набивая мелодию и ритм, качал головой, набивал чуть по-другому и снова качал головой. Пару раз он отстукивал ритм подушечками пальцев по столу, затем в несколько раз медленнее повторяя этот же ритм щелчками мышки. Это продолжалось около получаса, не меньше, пока Мин не откинулся в кресло, сняв наушники и потирая руками усталое лицо и уши. - Всё, - Юн оттолкнулся одной ногой от стола, беря чашку с кофе, лёд в котором уже растаял, и поворачиваясь к Намджуну - Закончил? – удивлённо спросил Джун, отхлёбывая немного своего кофе - Да, - устало выдохнул Мин, и протянул другу наушники, - Хочешь послушать? Ким кивнул. Он никогда не отказывался послушать то, что написал Юнги, потому что это всегда было нечто. Вот и в этот раз. Намджун даже не понял, в какой момент музыка началась, она просто появилась, мгновенно пропитывая всё вокруг, будто была здесь всё время. Эту музыку нельзя было охарактеризовать ни одним словом, ни миллиардом слов. Она просто была, существовала, жила сама по себе, пронизывала всё вкруг, являясь концентратом прошедшего лета и наступающей осени. Она была всем, отдельным миром, отзвуком грозы, прорезавшей небо молнией, шумом листвы, штормовым ветром, дрожащим жарким воздухом, ночной прохладой, звёздным небом и самой далёкой звездой на нём, зеркальной гладью воды, танцем дождя в воздухе, глубокой давящей водой, лёгким касанием невесомого ветерка, золотистым солнечным светом, робкой утренней зарёй, буйством стихии и спокойствием летнего вечера, звонким смехом и тихим шёпотом. И при всём этом она была ничем. Бескрайней бездонной тьмой, прячущейся на дне глубокого колодца, маленьким человеческим молчанием и бесконечной космической тишиной, вакуумом без единой частички мироздания. Эта музыка была всеобъемлющей, абсолютной, неописуемой, такой, которую казалось невозможно услышать, потому что она – голос вечной тишины. Она сплеталась со всем, что только можно увидеть и с чем-то невидимым, что скрывается в глубине души. Намджун не уловил момента, когда музыка закончилась, потому что она просто исчезла, как не было. Он простоял ещё несколько секунд, моргая и приходя в себя, как после всплытия из глубины, и только потом снял наушники и посмотрел на взволнованного Юнги. - Ну, скажи что-нибудь хотя-бы, - тихо попросил Мин, пытаясь понять по лицу, понравилось Киму или нет, - Неужели всё так плохо? - Это нечто, - произнёс Джун, запивая всё услышанное большим глотком кофе, - Это… просто нечто. Наверное, самое странное и при этом самое лучшее, что ты мне показывал. - Правда? – удивлённо переспросил Юнги, вскинув брови - Нет, блять, кривда, - Намджун редко матерился, но сейчас он просто выпал в осадок, поэтому за речью не очень-то следил, - Это, просто невероятное и неописуемое нечто. Как отдельный мир, не знаю, как ещё сказать. Сколько ты на это убил времени? - Ну… я начал это минут через пятнадцать, после того, как приехал, - нахмурился Мин, пытаясь посчитать, - Получается сколько? Часа два? - Два часа, - медленно повторил Ким, вдумываясь в каждый звук, - Ты создал музыку, вобравшую целый мир, за два ёбанных часа. О-Ху-Еть - Просто мне нужно было куда-то выплеснуться, - почему-то грустно сказал Мин, отворачиваясь, - Сколько прошло с того момента, как он уехал? Два часа? А я уже скучаю. - Что? – Нам непонимающе уставился на друга, а затем дошёл и сменил взгляд на удивлённый, - Ты втрескался в Чонгука? - Да, - глухо ответил Юнги, отворачиваясь в кресле - Да ладно тебе, - сказал Намджун, успокаивающе улыбаясь, - Это временно. Переболеешь и забудешь, чего ты? Не в первый раз же. - Не переболею, - голос Мина чуть изменился от подступивших слёз, - В том то и дело, Джун. Не переболею и не забуду. Это как привязь, поводок который тянет к нему. Я не могу ничего сделать, совсем ничего, понимаешь. Я даже признаться ему не могу. Знаю, что это неправильно, что это неестественная мерзкая дрянь, но я ничего не могу сделать. Юнги уткнулся носом в колени, непойми-как умещаясь в кресле. Душу буквально выворачивало, голова гудела, тело устало и просило отдыха, но спать Мин сегодня точно не сможет. Юнги знал, что это неправильно и так не должно быть, горел от этого, душа неимоверно болела, так, будто её заживо жгли. Да и лучше уж сгореть заживо, сделать всё что угодно, чтобы только прекратить эту невыносимую душевную пытку. Было холодно и пусто, было отвратительно, было так плохо, как не было никогда. Да, теперь Мин понимал, почему любовь называют самой страшной болезнью, потому что от неё не излечиться, потому что она мучает хуже любой другой заразы, потому что она бывает неправильной. Юнги сжал руки в кулаки, так, что побелели костяшки пальцев, и уставился прямо перед собой, стараясь не моргать. Язык сейчас прилип к нёбу, не давая говорить, в горле стоял мерзкий комок, подгоняющий к глазам слёзы, дыхание предательски сбилось. Когда Джун услышал первый тихий всхлип друга, он замер в полнейшем шоке. На памяти Намджуна Мин плакал всего раза два, не больше, и никогда он не делал это в открытую. За первым всхлипом последовал второй, за ним третий. Тихие, но всё равно пробирающие до дрожи, пропитанные такой болью, что её в буквальном смысле можно было прочувствовать на себе. Ким отмер, обошёл кресло и посмотрел на плачущего друга. Худые плечи, скрытые футболкой, редко вздрагивали, лицо было спрятано в подтянутых к груди коленях, руки сжаты до побелевших костяшек. Юнги выглядел забитым, жалким, уставшим от всего мира. Таким, каким был сейчас на самом деле, без глупой маски язвительности на лице, без напускной несгибаемости, непривычным, но до жути настоящим. - Ну, тише, - как-то сам по себе произнёс Намджун, приобнимая друга за плечи Мин брыкнулся пару раз, скорее для вида, чем вправду желая оттолкнуть, а затем положил лоб на плечо другу. - Как я заебался с этим бороться, - пробормотал Юнги, пытаясь успокоиться, прийти наконец в себя - Так не борись, - тихо ответил Джун, а затем вслушался в какой-то посторонний звук, - Юнги, в дверь стучат. Мин поднял голову, посмотрел на Намджуна усталыми кофейными глазами, вытер лицо от слёз подолом футболки и, спрыгнув с кресла, поплёлся открывать. Стучали почему-то не на крыльце, а в саду. Юнги распахнул дверь и увидел на крыльце непонятно как оказавшуюся здесь Нику. - Ника, - удивился Мин, присаживаясь рядом с девочкой, - Что ты тут делаешь? - Я пришла спросить. Ты не сможешь передать кое-что Чонгук~и? – спросила Ника, теребя в руках какой-то листочек - Нет, не могу, Никки, - грустно вздохнул Юн, убирая за ухо девочки выбившуюся светлую прядь, - Чонгук уже уехал. - Но… - Ника надула губки, опустила взгляд и, повиснув у Мина на шее, расплакалась, - Я не хочу, чтобы Чонгук~и уезжал… Я буду по нему скучать… Юнги мягко подхватил девочку на руки и, уйдя в спальню, усадил к себе на колени, обнимая и гладя по голове. Ника только тихо всхлипывала, уткнувшись Юну в изгиб шеи, и что-то невнятно бормоча. Минут через двадцать девочка успокоилась, задремав чутким сном выплакавшегося ребёнка. Мин осторожно переложил её на кровать и вернулся в студию, тихо прикрыв за собой дверь. - Кто это? – с интересом спросил Намджун, пару минут подсматривавший за другом - Это… - Юнги замялся. Джун, конечно, друг, но его работу полицейского никто не отменял, - Так, сначала ты пообещаешь мне, что никому о ней не скажешь и ничего не сделаешь. - Ладно, - удивлённо согласился Ким и потянулся к кружке с кофе, которая оказалась пустой, из-за чего Нам недовольно сморщился, - Обещаю. Рассказывай давай - Помнишь, года три назад дом сгорел, - Мин мотнул головой в сторону нужного дома и, дождавшись согласного кивка, продолжил, - Ну так вот, там же целая семья жила. С девочкой, которую не нашли. Ну так вот это она. - То есть? – непонимающе нахмурился Ким, - Ты мне сейчас затираешь, что это погорельская девочка? Юнги, это бред. Не может ребёнок один прожить три года и чтоб совсем никто о нём не знал. - А как ты ещё объяснишь то, что эта девочка живёт в заброшенном погорельском саду, не помнит своего имени и боится людей? – отпарировал Мин, садясь в своё подвесное кресло - Никак, - согласился Намджун, кивая головой и вставая с дивана, - Ладно. Тебе полегчало? - Относительно, но не думаю, что это надолго, - вздохнул Юнги, обнимая кумамона - Я пойду тогда, - тепло улыбнулся Джун, - Если что – пиши. Мин только кивнул, зарываясь носом в затылок игрушки. Да, стало немного легче, но всё равно завтра снова будет плохо, мысли снова заполнятся Чонгуком, воспоминаниями о нём, всем, что с ним связано. Да и спать Юнги вряд ли будет хорошо. Мин знал свой организм и знал, что будет твориться ближайшие… дни? Месяцы? Ближайшую жизнь? Чёрт знает сколько Юнги понадобиться, чтобы отпустить, но это в любом случае будет бесконечно долгим и невыносимо тяжёлым сроком. Это как ломка, недостаток Чонгука в организме. Его нет рядом и больше не будет, но ведь это невозможно принять, с этим невозможно смириться, душе не объяснишь, что «нет, это невозможно, давай всё забудем и найдём кого-нибудь другого». Душа не поймёт, она так и будет болеть и проситься к тому, кого выбрала, так и будет подкидывать в голову мысли о нём. Да, Мин влюбляется не в первый раз, да, не в первый раз остаётся ни с чем, но впервые его так тянет к человеку, впервые так сложно отпустить. Чонгук не ветрянка, им не переболеешь раз и навсегда, он неизлечим, от него не существует лекарств, он распространяется по организму мгновенно, влияет на всё и вызывает острую Чонгуконедостаточность. И Юнги не знает, как с ним бороться, да и не хочет бороться, он просто хочет вернуть Гука, жалеет, что не смог ему сказать то, о чём душа кричит во весь голос. А теперь придётся просто попытаться прожить без него. Попытаться и не суметь.