***
Пока план, придуманный Вэй Усянем, разработанный Лань Чжанем и поддержанный учителем Лань пускал свои корни во все сферы заклинательской жизни, Цзян Чэн пытался добраться домой, однако по многим причинам у него это выходило из ряда вон плохо. На обратном пути он наткнулся на деревню, в которой стали пропадать дети. Выяснилось, что ребята просто заходили в ближайший лес и не выходили оттуда — родители сбились с ног в поисках, но вот уже неделю не могли найти ораву из двенадцати детей. Как на зло ни одного заклинателя поблизости не обнаружилось, и главе Цзян самому пришлось во всём разбираться. Это задержало его на целых три дня. Правда, на деле оказалось, что заклинателю его уровня там делать было особо нечего, да и заклинателю любого уровня тоже, — детей уводил к себе старик, давно поселившийся в лесу. Когда похитителя нашли, то, предполагая самое худшее, чуть не забили до смерти, но вовремя разобрались, что к чему. Старику было просто одиноко, и он не крал детей, а приглашал в гости, и не убивал их, а развлекал играми и подкармливал дарами леса. Старик не вёл счёт времени и не знал, что этих детей кто-то ждёт, ведь они выглядели такими несчастными и одинокими. Цзян Чэн только скривился, услышав подобные речи, посетовал на совершенно напрасную трату времени и оставил жителей деревни самим разбираться с этой странной ситуацией. Он поспешил в Пристань Лотоса, уже сильно опаздывая на запланированную встречу с племянником, который обещал заглянуть к нему как раз в этот день. Дядя Цзян, конечно, не мог пропустить удовольствия почитать нотации своему любимчику, тем более, в свете разговора с Ланями, это казалось очень и очень кстати. — Молодого господина Цзинь ещё не было? — сразу спросил Цзян Чэн, как только вошёл в ворота. Юная девушка в сером платье остановилась, склоняясь в скромном поклоне, она была первая из прислуги, кто попался ему, а потому выбора у неё особенно не было. — Молодой господин Цзинь отбыл сегодня утром, его ждали срочные дела в Ланьлине. — Отбыл? — Да, господин. Я слышала, как он просил передать вам, что будет ждать вашего визита. — Моего визита? Нахальный мальчишка! — Цзыдянь на пальце Ваньиня сверкнул фиолетовой вспышкой, заставив девушку испуганно сглотнуть и покоситься на него. — Господин, вам что-нибудь ещё? — дрожащим голосом спросила она. Все слуги знали давно, когда глава Цзян не в духе, лучше поскорее покинуть его, если возможно, и не подходить пока не успокоится. — Да. Прикажи принести мне супа с лотосом и свиными рёбрышками… и передай, чтобы прислали несколько адептов, готовых отправиться со мной в Ланьлин немедленно. Девушка поклонилась снова и ускользнула исполнять указания с явным облегчением. Цзян Чэн чувствовал, как ярость волнами распространяется по телу, и ничего не мог с собой поделать. Он не столько злился на Цзинь Лина или Ланей, сколько на свою несдержанность, и не понимал, почему ему всё время хочется сорваться не по делу, наорать на кого-нибудь. Впрочем, кое-кто из Ланей всё-таки злил его сильнее себя самого — глава Лань. Нет, не злил, а дьявольски бесил каждым письмом, буквально заставляя терять контроль над собой и ситуацией. Скучнее переписки у него не было в жизни, но именно этот человек вызывал интерес, и именно этот человек одним вежливым тактичным обращением мог не только выказать недовольство, но между строк ещё и укорить в чём-то, незаметно указать на ошибки и даже оскорбить. Перед семейной встречей случился первый раз, когда он высказался прямо. Если Цзеу-Цзюнь так переживал за клан Цзинь и его будущего главу, то почему просто не решил вопрос сам? Неужели так сложно заняться делами главы клана, временно отодвинув жалость к себе? Почему главе Цзян это приходилось делать, а главу Лань жалеют, словно балуют специально и тешат его стремление к самокопанию и самоистязаниям? Цзян Чэн тяжело вздохнул и почувствовал, как от этих мыслей закололо сердце: он прислонился к колонне старого Храма предков и с удивлением осмотрелся. Он не помнил, как пришёл сюда. Взгляд сам по себе скользнул по дощечкам с до боли знакомыми именами, и сердце заболело сильнее. При воспоминании о родителях Ваньинь теперь ощущал только светлую печаль, он верил, что там они вместе и их счастье, наконец-то полное, а вот воспоминания о сестре… Ему неожиданно пришло в голову сравнить ощущения от потери шицзе и чувства, связанные с добровольным заключением Цзеу-Цзюня, — они оказались почти идентичны. Цзян Чэн снова психанул, хотел активировать Цзыдянь, но вспомнил, где находится, и вернулся взглядом к тонким линиям в имени «Цзян Яньли». Надпись успокаивала… один только её вид. — Мама, отец, шицзе, — его шёпот тихо коснулся стен. Он прошёл внутрь, зажёг палочку благовоний и опустился на колени, — шицзе, — снова шепнул Ваньинь, — моя дорогая сестра, только ты бы смогла понять меня, примирить нас с А-Сянем, сделать так, чтобы никто не страдал. Ты бы нашла решение. Всё время представляю, как вы с «павлином» гостите у меня, пока А-Лин изучает мастерство меча. Мы бы сидели в нашей беседке посреди пруда… Я бы позвал Вэй Усяня… Прости, но ты так нужна мне, А-Ли. Нет, ты нужна нам, твоим братьям, — он поднял голову, не замечая, как по щекам катятся горькие слёзы, и с замиранием сердца стал ждать ответа, дать который уже давно никто не мог. Золотое ядро Вэй Ина где-то внутри затеплилось мягкой нежностью, словно в подтверждение когда-то данного обещания о поддержке. «Какие ещё два нефрита из Гусу? В Юньмэне два героя!» Цзян Чэн закрыл глаза и сразу увидел картинки прошлого, которые тускло сияли ему улыбками близких, просачиваясь сквозь призму времени. Он видел сестру и Усяня, Хуайсана и Не Минцзюэ, Вэнь Нина и Вэнь Цин, Лань Ванцзи, с которым столько исходил дорог в поисках брата, что и не счесть, и самого Лань Сичэня — воспоминания приходили сами собой, сдавливая сердце в тиски, изливаясь непрошеными слезами и горькой улыбкой. Только улыбка ему и осталась. Сколько Ваньинь скитался в стенах собственного дома, одинокий, убитый горем? Сколько проклинал небо за трагедии прошедших лет? И всё же неизменно каждый день заставлял осколки своей души собираться воедино ради А-Лина, ради самого себя и ради того, чтобы доказать, — смерть брата и сестры не напрасна, смерть всех этих ни в чём неповинных людей не напрасна… А скольких он потерял? Сколько людей сейчас из своего прошлого он мог насчитать в живых? Почти никого. Не-сюн, которому теперь следовало доверять осторожно и обращаться в обществе не иначе, как Верховный Заклинатель, глава Не, внезапно вернувшийся Вэй Усянь и дождавшийся его Лань Ванцзи, с которыми Цзян Чэн не то чтобы ладил; и Лань Сичэнь. Да. Цзеу-Цзюнь, глава Лань. Может, поэтому он вызывал такое негодование, что из оставшихся людей старого круга знакомств только ему и можно было доверять, только Сичэнь и оставался сиянием неприступной невинности, несмотря на обстоятельства смерти Цзинь Гуанъяо. Для Ваньиня Цзеу-Цзюнь всё ещё был образцом благопристойности, чистоты, нравственности, мудрости и бескорыстной доброты — поэтому, да, именно поэтому, так бесило его уединение, его отстранённость от мира и самобичевание. Именно поэтому... Тех, с кем Цзян Чэну пришлось пройти путь от плена в клане Вэнь до Аннигиляции Солнца и смерти Старейшины Илин, а позже через тринадцать лет беспросветного одинокого ада, было всего четверо… ладно, пятеро, Вэнь Нина он не считал, хотя и перестал пытаться убить его при любом удобном случае. Так неужели придётся терять и дальше, терять и терять до тех пор, пока мир вокруг не станет совершенно безжизненным? Мог ли кто-то дать ответ? Мог ли? Ваньинь отбросил эти печальные размышления и подумал о своём непослушном племяннике. Он прекрасно осознавал, что Цзинь Лина пора отпускать на волю, но не имел ни духовных, ни физических сил переступить через себя, потому что боялся сорваться, боялся избрать путь Лань Сичэня только из-за ответственности, которую больше не нужно будет ни за кого нести, лишь за себя самого. Чёртов Сичэнь! Он опять вернулся мыслями к их недавней переписке и снова укорил себя за несдержанность во время встречи. Вэй Усянь был прав: что могут сделать какие-то слова?.. Обидеть? Обида эфемерна. Только ты можешь решать, обидели тебя или нет, ибо обида кроется в твоём сердце и исходит из него, независимо от действий и слов другого. Но эти слова именно потому и разозлили Цзян Чэна, что были чистейшей правдой. Заслуженной и справедливой правдой. — Глава Цзян, — за его спиной возник слуга с чашкой супа и приборами. Ваньинь вздрогнул, коснулся лица и понял, что плакал. Успокоившись на мгновение здесь, в Храме предков, он, в который раз за последний час, пришёл в ярость. Досада от того, что ему помешали и застали в таком состоянии, сделали своё дело. — Что? — рявкнул он, поднимаясь на ноги и поворачиваясь так, что взлетели полы одежд. Юноша, стоявший перед ним, отпрянул, а если бы мог сейчас просто исчезнуть, то сделал бы это, не задумываясь. От одного взгляда главы Цзян хотелось утопиться прямо в цветущих лотосах и даже не становиться злобным духом, а просто смолкнуть навеки. — В-вы просили суп, глава… и я… вот… — Что ты мямлишь?! Какой суп? Разве это суп? Никто не готовил его лучше девы Цзян! Пошёл вон! — Ваньинь неаккуратно взмахнул руками и выбил поднос из рук слуги. Получилось, будто специально. Это разозлило ещё сильнее... — Я сказал, убирайся! Он не стал смотреть, как юноша судорожно собирает всё с пола, развернулся и ушёл… то есть попытался уйти, потому что, сделав один лишь шаг от выхода, оказался почти сбит с ног какой-то маленькой стремительно несущейся фурией. Цзыдянь опасно сверкнул, когда Цзян Чэн схватил за шкирку и поставил на ноги перед собой совсем юного адепта клана. Тот поклонился с детской непосредственностью, будучи ещё в таком возрасте, когда верно оценить настроение собеседника получается с трудом, и пролепетал, вероятно, сильно гордясь своим первым в жизни поручением. — Глава Цзян, адепты готовы к отплытию в Ланьлин и ждут ваших распоряжений на причале у лодок. Ваньинь взглянул на него сверху вниз, собираясь отчитать по всем правилам, но встретился с мальчиком взглядом и передумал. Почему-то этот ребёнок напомнил ему А-Лина. — Хорошо, — он тяжело вздохнул и потрепал его по голове, — спасибо.***
В Облачных Глубинах, где шум водопадов особенно громок, а шелест листьев затмевает пение птиц, царила атмосфера умиротворения: здесь, в отдалённом уголке, средь магнолий, сакур и жасмина, окружённый скалами и водопадами, находился дом главы Лань. Выбраться отсюда можно было лишь по узкой опасной тропинке в горах, которая заканчивалась у главных ворот, или же использовать меч. Сичэнь специально выбрал это место, потому что здесь не было слышно, как кричит его душа, сюда никто не мог забрести случайно… в этом природном коконе безмятежности, в запахах трав и брызгах воды, Цзеу-Цзюнь проводил свою жизнь, стараясь не забыть, а принять, не идти дальше, а вернуть прошлое… то прошлое, в котором Лань Хуань был ещё в неведении, был Первым Нефритом, не знавшим поражения ни в чём, не запятнавшим себя ничем… Его комната была местом далеко не примечательным — аскетичный образ, сложившийся о монахах, в точности описывал обстановку: совсем не мягкая узкая кровать, неподобающая человеку его статуса, фонарики, амулеты и травы на потолке и по стенам, тусклый свет из окна… Сичэнь сидел на циновке в позе лотоса с закрытыми глазами, бледность его лица пугала, ибо могла соперничать с горными снегами, излишняя худоба оставляла впечатление, что любой, даже самый слабый порыв ветра, сломает его, словно тростинку. По обе стороны от него лежали Шоюэ и Лебин, слева и справа соответственно, на низком столике стояла курильница для благовоний, испускавшая тонкую витиеватую струйку дыма, а пол был усыпан лепестками цветов, залетевшими через окно. Лань Хуань умиротворённо вздохнул и, словно рябью от кончиков пальцев до ресниц, вздрогнул, а после открыл глаза. Прислушался. Кто-то навестил его. Обычно утром ему приносили завтрак и почту, и обычно это был адепт, приставленный специально для подобной работы — ровно в шесть утра юноша шумно спускался по склону или подлетал на мече и спрыгивал на мокрую каменистую почву у водопада, однако сегодня, очевидно, прибыл не он. Шаги звучали иначе. Даже если бы глава Лань оглох, ослеп или потерял все пять человеческих чувств, он бы всё равно узнал этот плавный идеально выверенный и чёткий шаг. Энергию этого человека ему удалось бы угадать средь тысяч других, потому что это была его энергия, и кровь в жилах этого человека была его кровью… Лань Ванцзи, А-Чжань, Ханьгуан-Цзюнь шёл к нему, его младший брат и его единственный луч в непроглядной тьме жизни. — Брат, — Лань Чжань поклонился, ещё не переступив порога комнаты. — Ванцзи, — слабая улыбка коснулась губ Сичэня. Он никогда не говорил брату, что его присутствие приносит сердцу мир, а душе покой. — Доброе утро. Я позволил себе взять обязанности по доставке завтрака и писем. — Сегодня только одно? — Лань Хуань проследил взглядом за подносом, на котором равномерно были разложены приборы, стояла чашка с рисом, кувшин с водой и лежал свиток, перевязанный красной лентой с золотистыми краями. — Мгм, — подтвердил Ванцзи и покорно встал рядом, — как ты себя чувствуешь? — Я в порядке. Как дела у господина Вэя? — сразу перевёл тему Сичэнь, пытаясь заговорить его, чтобы не читать письмо при нём. Он так же боялся, что брат догадается, куда на самом деле уходит принесённая еда. Сколько он не ел? Двое суток, шесть или неделю? Глава Лань и сам не знал. — Хорошо. Они на некоторое время замолчали. Лань Чжань стоял без всякого движения, и внимательно рассматривал брата. — Сколько ты уже не ел? — вдруг спросил он с присущей ему проницательностью. Лань Хуань застыл, не понимая, как выдал себя, но и лгать откровенно не умел, поэтому просто ушёл от ответа. — Не важно, Ванцзи. Я не хочу. — Мгм, — Ванцзи сжал рукоять Биченя, — а читать тоже не будешь? — Не сейчас. Рукоять хрустнула сильнее. — Прочти! Это письмо от Верховного Заклинателя. Сичэнь невольно поднял голову, чтобы взглянуть на брата, но тут же вернулся в прежнее положение. — Не Хуайсан? Что стряслось? — Состоится церемония, на которой Цзинь Лин станет официальным главой клана. — Церемония? И поэтому мне прислали столь официальное письмо, Ванцзи? Мне не обязательно присутствовать. Лань Чжань коротко вздохнул. — Состоялся совет старейшин. Верховный Заклинатель и старейшины четырёх могущественных кланов принимали решение о назначении главы Цзинь. Не Хуайсан считает, что будет крайне невежливо кому-то из глав не почтить присутствием такое событие. Дядя не сможет заменить тебя, я тоже. Лань Хуань снисходительно улыбнулся. — Вредничаешь, Ванцзи. Ты ведь всё равно отправишься туда вместе с господином Вэем, так какая им разница, который из Нефритов… — Разница есть, — перебил Ванцзи, — моё приглашение по статусу намного ниже твоего. Я всего лишь буду сопровождать Вэй Ина, ты приглашён лично. Сичень сжал губы и разочарованно прикрыл глаза. — Брат… — хотел настаивать Второй Нефрит. — Уходи, Ванцзи. — Брат, Сичэнь, ты должен... — Не нужно. Прошу тебя. Уходи. Лань Чжань ещё несколько секунд молча надеялся на что-то, но вскоре смирился. — Мгм, — выдохнул он, глубоко поклонился и вышел. Свет, который Ханьгуан-Цзюнь приносил с собой, исчез вместе с сиянием его белоснежных одежд, и в комнате стало темно, будто мрак ворвался посреди бела дня и окутал всё вокруг своим мягким звёздным покрывалом. Где-то у водопада звякнул Бичень, вылетая из ножен, а ветер нырнул в полы одежд заклинателя, который покидал брата с тяжёлым сердцем. Рука Лань Хуаня рефлекторно потянулась к свитку и пальцы дрогнули, когда красная лента коснулась кожи, отчего-то подарив короткий, но такой ощутимый электрический разряд.