***
Цзян Чэн провожал Лань Ванцзи, Вэй Усяня и Цзинь Лина во владения клана Цзинь, он стоял на причале перед ними и смотрел на собственные руки. — Тебе точно не нужна помощь, А-Лин? — неуверенно уточнил глава Цзян. — Здесь нет недостатка в прислуге, главе Лань будет хорошо и без нас, мы могли бы позже его забрать. Если я нужен, то просто скажи об этом. — Спасибо, дядя, но учитель Вэй и Ханьгуан-Цзюнь помогут мне, к тому же, в Благоуханном дворце находится Верховный Заклинатель, — успокоил его А-Лин, — лучше подумай о себе и своём госте. — Не волнуйся, Цзян Чэн, мы присмотрим, чтобы всё было в порядке. Береги Цзеу-Цзюня и доставь его нам вовремя, — поддержал Вэй Ин. — Ага, я понял, — притворно надулся тот, — а у вас, Ханьгуан-Цзюнь, нет какой-нибудь просьбы или приказа? — Мгм, — отрицательно ответил Лань Чжань, игнорируя его колкость. Они вошли в лодку, Ваньинь перевёл взгляд на воду, где отражались звёзды… ЗВЁЗДЫ!!! Когда на самом деле был ясный день. Он пошатнулся и на мгновение прикрыл глаза… всё исчезло, звуки воды, голоса брата и племянника, гомон толпы с площади… зато появилась нарастающая тревога. Она зародилась где-то в солнечном сплетении маленьким холодным кристаллом, разрослась, пустила щупальца, проникла в самые тайные уголки души и вспыхнула пламенем, вздыбилась огненной всепоглощающей жестокостью… Цзян Чэн распахнул глаза… теперь стояла глубокая ночь, вода в реке не двигалась, ветра не было, зато позади… он развернулся… горло сдавило, и дышать стало невозможно… Пристань Лотоса горела, языки пламени лизали крыши, ограждения, мостики… деревья, погибшие в страшных муках, чёрными корявыми ветками тянулись к небу, будто ещё пытались найти воздух в клубах чёрного, как смоль, дыма… ему не хватало сил даже пошевелиться... — Нет, пожалуйста, нет! — НЕТ! Цзян Чэн проснулся от собственного крика и резко сел на кровати. Дыхание никак не удавалось выровнять, руки тряслись, как при лихорадке, а тревога никуда не ушла… Он собрался с мыслями: что стало причиной кошмара? Что происходит? И, когда сон немного отступил, а болезненное воображение затёрло яркие картины пожара, Ваньинь понял — играла флейта. Странно, переливисто и надрывно… играла так, словно разливала тревогу по воздуху и прогоняла любую радость, которая хоть на краткий миг могла появиться здесь. — Что за?.. — он выглянул в окно и, позабыв о страшных картинах ночных грёз, подорвался с постели; Сичэню пора было принимать лекарства. На самом деле, Цзян Чэн уже не первый раз слышал эту мелодию, но конкретно такой её вариант ещё никогда. С тех пор, как он проводил Цзинь Лина, Лань Ванцзи и Вэй Усяня минула неделя, в которую случилось несколько удивительных и странных вещей. Сначала, глава Цзян не особенно следил за своим гостем, веря, что такой чистый и светлый человек лгать и недоговаривать не станет, но на четвёртый день выяснил, что тот тайком выбрасывает лекарства, так же, как и еду. Ваньинь хорошо помнил, как вспылил из-за этого. Честно говоря, его и сейчас бросало в ярость от одного воспоминания: он тогда влетел в комнату главы Лань и, не думая о том, что несёт, просто наорал на него. Смутно вспоминалось, какой именно дал ему ответ Цзеу-Цзюнь, но с тех пор Цзян Чэн не смыкал глаз и не уходил, пока лекарства не были приняты должным образом и в срок, он так же оставался и наблюдал до конца трапезы, пока кувшин с водой и чаша с рисом окончательно не пустели. Сегодня, видимо, от усталости, Ваньинь едва не проспал приём лекарства, и теперь торопливо покинул свою комнату, чтобы снова за всем проследить. Ещё на полпути его сердца коснулось нелепое предчувствие, он ускорил шаг и вошёл в комнату без стука, — глава Лань стоял к нему спиной и играл на сяо. В первый раз с непривычки Цзян Чэн решил, что играет Вэй Усянь, но потом прислушался и понял — звуки эти звучат глуше, мелодичнее и чуть более проникновенно… А может, это было только его личное впечатление, но, во всяком случае, ни одна флейта так не трогала душу главы Цзян, как Лебин. Прямо сейчас музыка разливалась в ночи волнующими трелями, от неё становилось душно, тягостно и горько, как от противного лекарства, сердце забивалось в приступе непонятной истерики. Ваньинь до боли сжал кулаки, откашлялся и произнёс всё ещё хриплым от сна голосом. — Глава Лань, время принимать лекарство. Его слова ухнули в пропасть тишины, музыка оборвалась, но ощущение спокойствия так и не вернулось. Стало ясно, что сейчас произойдёт, за секунду до того, как это случилось — Шоюэ звякнул, блеснув в лунном свете, эфес мягко лёг в руку Первого Нефрита. Цзян Чэн среагировал молниеносно, потянулся к Саньду, но поймал воздух, попробовал ещё раз и вспомнил, что в спешке, оставил его в своей комнате. Выбора не было — Цзыдянь заискрился на пальце, формируясь в длинный кнут, а Цзеу-Цзюнь тем временем уже развернулся и направил на главу Цзян остриё меча. — Глава Лань... — полувопросительно обратился к нему Ваньинь, всё ещё надеясь на ошибку. Он отметил, что глаза Сичэня были закрыты, губы плотно сжаты, а движения отличались мастерством и чёткостью. Цзян Чэну удалось трижды уклониться от атаки, прежде чем Цзыдянь сформировался в полноценное боевое состояние… он рассёк воздух, опутал Шоюэ молниями, но не сдержал стремительного выпада… Меч метнулся к горлу Ваньиня, тот отпрянул и крикнул за мгновение до того, как остриё коснулось кожи. — Лань Сичэнь! Клинок застыл на месте, однако он успел задеть кожу шеи… Глава Лань открыл глаза, и Ваньинь поразился тому, как именно они выглядели — это не были глаза праведного, светлого и чистого Цзеу-Цзюня, это были глаза убийцы. Однако, такая видимость длилась недолго, и в следующий миг взгляд прояснился, Шоюэ юркнул в ножны, а руки владельца меча безвольно опустились. — Простите меня, — на выдохе произнёс глава Лань. Цзян Чэн рефлекторно коснулся ворота ханьфу, ощущая как что-то тёплое стекает под одежду, и посмотрел на ладонь — кровь окрасила пальцы. Он не чувствовал боли и с трудом понимал, что его только что чуть не убили, почему-то в этот момент гораздо важнее оказалось самочувствие человека напротив. — Вы в порядке? — У вас кровь… — невпопад ответил тот, качнулся и прошептал, прежде чем потерять сознание, — глава Цзян. — О, этого ещё не хватало! — возмутился Ваньинь, успевая поймать его у самого пола.***
Время тянулось невероятно медленно, и хотя ночь уже приближалась к концу, глава Лань так и не пришёл в себя. Сонный лекарь снова осмотрел его и сварил снадобье, которое требовалось дать, когда тот очнётся, но более ничего не сказал. Цзян Чэн, разочарованный неточностью диагноза, так и провёл ночь в гостевой комнате, не смыкая глаз. Нефритовая кожа Сичэня в лунном свете казалась серебристо-матовой, умиротворённое лицо — чуть ли не лицом бога… портил всё только рваный неустойчивый пульс и кровь, иногда тонкой линией стекавшая с уголка губ. Так продолжалось до самого рассвета, но когда небо окрасилось в светлые тона, а первый луч коснулся крыш, глава Лань очнулся. Он долго смотрел в одну точку, его дыхание сбивалось, ресницы вздрагивали так, будто ему невероятно тяжело открывать глаза. — Цзеу-Цзюнь, — позвал его Ваньинь, стараясь говорить мягко, но настойчиво. Тот вздрогнул от этого обращения, попытался повернуть голову, но снова лёг ровно… — Не нуж… но, не зови… те меня… так, — он резко вдохнул, и кровь снова окрасила его кожу, на этот раз у носа. Цзян Чэн видел, что Сичэнь не в состоянии даже поднять руку, поэтому взял снадобье, обеспокоенно взглянул на него и не нашёл ничего лучше, чем опуститься на колени перед кроватью, чтобы было удобно им обоим. В таком положении их лица оказались очень близко, Ваньинь и сам не знал, почему его так смутило это обстоятельство — он, не отдавая отчёта своим действиям, взял чашу со снадобьем в правую руку, а левой вытер кровь. Судя по всему, прикосновение сработало, как лекарство. Глава Лань широко раскрыл глаза и уверенно встретил его взгляд. — Выпейте, это поможет, — тихо сказал Цзян Чэн, но слишком быстро понял, что Сичэнь пить сам просто не сможет, — глава Лань, прошу вас, — Ваньинь приподнял его голову и поднёс чашу к губам. Тот попробовал, поморщился и покорно допил остатки маленькими глотками. Всё это время глава Лань не отрывал пристального взгляда от лица Цзян Чэна и был так настойчив, что, в конце концов, вызвал вполне ожидаемый вопрос. — В чём дело? У меня что-то с лицом? — Нет, — Сичэню приходилось делать длинные паузы между словами, слабость создавала впечатление, будто он тратит на разговор все физические и духовные силы, — зачем… вы… занимаетесь… мною лично… глава Цзян? — Вы бредите, вам нужно поспать, — ответил Цзян Чэн, поправил подушку и встал. Это его действие будто оставило главу Лань без духовной поддержки, он легко вздохнул и мгновенно провалился в сон. Глава Цзян не ушёл, вместо этого стал зачем-то убирать наведённый ими хаос, хотя мог позвать слуг, сам поднял упавшее покрывало, поставил опрокинутый кувшин и вообще вёл себя так, словно пытался занять руки. — Зачем занимаюсь лично? Зачем занимаюсь лично? — проворчал он и снова взглянул на прекрасное лицо Сичэня. — Затем, наверное, что ты один из тех светлых моментов моих воспоминаний, которых и так мало осталось. И затем, что из них ты один так упорно стремишься избавить меня от своего существования… да и не только меня. Чёрт! — Ваньинь сжал кулаки и рассёк воздух. Он бы с удовольствием долбанул по чему-нибудь хрупкому, но будить никого не хотел, поэтому просто заткнул свою злость и попытался справиться с ней другим способом.