***
В следующие два дня Цзян Чэн ходил чернее тучи, всерьёз полагая, что глава Лань выводит его из себя намеренно. Может быть, ещё несколько недель назад всё это не так бы влияло на их взаимоотношения, но теперь… то ли от хорошего питания и лекарств, то ли от юньмэнского климата, Сичэнь выглядел вполне здоровым и не мог вызвать и толику жалости в сердце главы Цзян, а тот, в свою очередь, не понимал, что стремление делать всё наперекор и оставаться в полном одиночестве вызвано вовсе не желанием досадить, а, напротив, необходимостью отстраниться и свести общение к минимуму. Впрочем, Лань Хуань имел в этом успех, а Цзян Чэн ничего не мог поделать, кроме как смириться и действительно оставить его в покое. Однако накануне отъезда в Ланьлин они всё-таки решили поужинать вместе, к тому же погода располагала настолько, что им накрыли прямо на улице. Это было прекрасное время. Сумерки опустились на Пристань Лотоса, и ночь тёмными лепестками стала заполнять небо с востока, над кромкой леса ещё оставалась полоса заката, но звёзды уже рассыпались мелкой сахарной крошкой, а луна стыдливо бросила свою серебристую ленту в реку… мир запел голосами кузнечиков, ночных птиц, стрекоз, дополняя мелодию аккордами всплесков воды… откуда-то запахло выпечкой, травами и цветами. Ваньинь и Сичэнь сидели молча, они уже поели и просто наслаждались видом, погодой и тишиной. — Сегодня тихо, — вдруг произнёс Лань Хуань, не оборачиваясь. — Что? — отвлечённо спросил Цзян Чэн, потом моргнул и подтвердил. — Да, прекрасно. Сичэнь догадался, что его слова были поняты неверно или не поняты вовсе, и оговорился. — Нет, нет. Здесь слишком тихо. Вы отпустили слуг и адептов? — Я? — Ваньинь с неохотой отвлёкся от размышлений. — Нет. Сегодня праздник, они в городе. — Праздник? — удивился глава Лань. Цзян Чэн кивнул. — Небольшой. Я бы назвал его традицией… — он резко оборвал речь и отвернулся. — Простите. — Некоторые раны не затягиваются, и в том нет вашей вины… Ничего особенного. В Юньмэне это называют праздником Небесного Лотоса… — Я никогда о таком не слышал… расскажете? — Лань Хуань и сам не знал, что на него нашло, но в этот вечер ему захотелось ни о чём не думать. Он чувствовал, что завтра, когда они покинут пределы Юньмэна, всё вернётся на круги своя: вернутся кошмары, завершившиеся тем странным сном со всполохами Цзыдяня, и чувство вины, поутихшее в последнее время… Ваньинь недовольно качнул головой, но на вопрос ответил. — Юноши и девушки собираются в этот вечер, чтобы узнать свою истинную пару. На одной стороне реки они оставляют сигнальные талисманы (их делают наши адепты) с именами всех желающих, а на другую сторону реки привозят тысячи бутонов пиона и лотоса. Из цветов делают фигурки, ставят на них свои имена краской и пускают в воду. Течение уносит цветы, и пока они плывут, все снова возвращаются к сигнальным талисманам. Когда какая-нибудь фигурка прибивается к берегу, она случайно задевает нить талисмана, и в небе раскрывается Лотос, несущий всем приятную весть, что пара нашла друг друга. — И что? Много пар так сложилось? — Не очень, но бывали действительно счастливые союзы, а бывало и так, что твой цветок прибивался к твоему же талисману… обычно это значило, что стоит попробовать на следующий год. — По-моему, прекрасная традиция, — мечтательно произнёс глава Лань и, немного помолчав, спросил. — А вы запускали бутоны цветов когда-нибудь, глава Цзян? Ваньинь поперхнулся и закашлялся. — Нет, — прохрипел он, — конечно, нет. — Отчего же так категорично? — Сичэнь улыбнулся, давая волю своему любопытству. Он сегодня не узнавал себя, да и другие тоже впервые видели его таким. — Оттого, — Цзян Чэн почему-то снова почувствовал раздражение, — что это развлечение для обычных людей и неопытных адептов. Заклинатели, выбирая спутника на пути совершенствования, должны быть более рассудительны, не опираться на одну лишь судьбу, а в большинстве случаев не опираться и на сердечные привязанности. — Вот как… — Лань Хуань улыбнулся и неожиданно встал. — Тогда, возможно, вы позволите мне выйти в город и разделить эту традицию с вашими людьми? — Простите? Вы хотите запустить фигурку с бутонами? — Это запрещено? — Нет, просто необычно… особенно после всего, что я сказал. — Не вижу ничего необычного. Отправьте со мной адептов, если думаете, что я или кто-то из-за меня может пострадать. Мне любопытно, да и случай подобного рода вряд ли уже представится. Ваньинь растерялся и смог сказать лишь: — Да… конечно, только никого ведь нет, так что мне придётся… ну, хорошо, я сам пойду с вами.***
К тому времени, когда Лань Сичэнь и Цзян Чэн дошли до городского причала, людей собралось великое множество, но все они расступились с раскрытыми ртами, заметив, кто идёт. Каждый здесь знал — глава Цзян не приходил сюда с тех пор, как дева Цзян погибла — знал каждый, кроме главы Лань, для которого их внимание стало смущающим обстоятельством. — Они так и будут смотреть, пока мы не уйдём? — понизив голос, спросил он. Ваньинь остановился и взглянул на него. — Пока вы глава клана Лань и пока по-прежнему первый господин в списке самых одарённых и красивых господ среди заклинателей, вас не должно это смущать. — Не напоминайте. Я не считаю себя первым, Ванцзи более подходит этот титул... Вы, кстати, и сами в этом списке находитесь и являетесь куда более достойным кандидатом, чем я. Цзян Чэн одарил его предельно скептическим взглядом. — Да, много чести быть первым с конца... Лань Хуань хотел возразить, но отвлёкся на ребёнка, выбежавшего из толпы. Вообще-то детей здесь было много, и на поведение взрослых они почти не обращали внимания, но этот мальчик вышел к ним с какой-то целью: он подёргал за бело-голубую ткань ханьфу Первого Нефрита и поднял щенячьи глазки. — У вас такой красивый меч, а можно его потрогать? Глава Цзян нахмурился, Сичэнь наоборот улыбнулся, снял Шоюэ с пояса и опустился на уровень глаз мальчика. — Как тебя зовут? — Цилинь*, — гордо ответил тот. Какая-то женщина услышала это имя, по всей видимости мать, и метнулась в их сторону, растолкав стайку девушек, но наткнулась на строгий взгляд Цзян Чэна и в нерешительности замерла. — Очень хорошо, — Лань Хуань положил меч на ладони и показал его мальчику. Цилинь восхищённо приоткрыл рот и сначала с опаской, а после уверенно погладил инкрустированную рукоять. — А у вашего меча есть имя? Люди вокруг с замиранием сердца наблюдали за этой картиной, и, хотя все догадывались, что за заклинатель перед ними, они не могли не умиляться. Даже глава Цзян не мог остановить это, наблюдая за тем, насколько сильно меняется Сичэнь в общении с детьми. — Шоюэ, — имя меча разнеслось над толпой, и кто-то не сдержал волнительного вздоха. — Не верю, — громко заявил Цилинь, — так зовут меч самого лучшего заклинателя в мире. Скажите настоящее имя! Его мать ахнула и прикрыла лицо руками. Линг не только не узнал этого самого заклинателя, о котором говорил, но ещё и обвинил его во лжи. — Цилинь, иди сюда! — строго приказала она и поклонилась главам кланов. — Простите, он ещё не понимает… он просто… Лань Хуань встал и поднял руку в предупредительном жесте. — Прошу вас, не извиняйтесь. Всё в порядке. Женщина схватила сына за руку и ещё раз поклонилась. — О вашей красоте и мудрости ходят легенды, Цзеу-Цзюнь, но я вижу, что и в великодушии вы не уступаете никому. — Вы мне льстите, — скромно ответил он и сделал шаг в сторону Цзян Чэна, снова понижая голос до шёпота. — Зачем было всех так сильно запугивать, глава Цзян? Тот фыркнул, развернулся и пошёл вперёд. — Пойдёмте, я покажу, как и где можно сделать фигурку из бутонов. Люди постепенно начали приходить в себя, заниматься своими делами, но всё ещё изредка оборачивались на главу Цзян и смотрели то ли с жалостью, то ли с сочувствием… От внимания Сичэня это, конечно, не ускользнуло, он отстал на несколько шагов, собираясь спросить у первого встречного об этом, однако Цзян Чэн успел перехватить его до вопроса и уволок за собой. — Не отвлекайтесь. Вы сами сюда хотели. — Я хотел спросить, почему все так на нас смотрят? — Не на нас, а на вас, глава Лань, — уклончиво ответил Ваньинь, протаскивая его мимо группы девушек к берегу. Лань Хуань и не сопротивлялся. Ему неожиданно стало приятно, что с ним вот так носятся, таскают за ручку как маленького ребёнка, следят, кормят и лечат, — он даже на мгновение успел пожалеть, что с рассветом это закончится. Они отошли подальше от толпы и остановились у реки рядом с двумя лёгкими корзинами, наполненными цветами, которые стояли опасно близко к кромке воды. Рядом лежала горсть полых бамбуковых палочек, заострённых с обоих концов, а также ленты и кисти с красками. — Садитесь, — Цзян Чэн, наконец, отпустил Сичэня, — только сначала выберите бутоны пиона и лотоса. Вместе они осмотрели цветы и, когда выбор был сделан, принялись за работу. Лань Хуань совершенно не понимал, что к чему, но быстро учился, отчего часто задавал вопросы. Он обратился к Ваньиню и сейчас. — Не понимаю, как же они крепятся? Цзян Чэн и без того помогал ему, поэтому, забывшись, потянулся, взял бамбуковую палочку, затем бутоны, аккуратно скрепил их, а после вернул обратно… их пальцы соприкоснулись — кожа рук показалась обоим невероятно чувствительной. Они одновременно вздрогнули и резко занялись своими делами. Ваньинь встал и отошёл, оставив всё, чем занимался. — Вот, в общем-то, и готово, — он поправил ханьфу, которое и так безукоризненно сидело на нём, пригладил волосы и сделал вид, что очень сильно заинтересован одним прекрасным бутоном в корзине. — Спасибо, — кротко ответил Сичэнь, не поднимая взгляда. Он подошёл к краю берега, присел и положил свою фигурку в воду, потом спохватился, выловил её и вернулся к краске и кистям. — Забыл написать имя, — в его голосе прозвучало откровенное оправдание. Лань Хуань бегло вывел свои инициалы и снова вернулся к воде. Он отпустил бутон и поймал взгляд своего собственного отражения, подрагивающего в глубине. Что же с ним происходит? Почему здесь, в Пристани Лотоса, он чувствует себя так странно, так необычно? Ему захотелось обратиться к своему сердцу, снова вспомнить то время и почувствовать боль осознания извечного «никогда», боль от того, что прошлое не вернётся, но не смог. Воспоминания, в которых улыбался А-Яо, в которых Шоюэ пронзил его сердце, скрылись за пеленой белёсого тумана… и вместо крови на мече были ладошки восхищённого ребёнка, а вместо руки А-Яо на запястье сжимались пальцы главы Цзян.