Как обещание свободы

Когда последние гости покинули особняк, Люциус прошёлся по опустевшим комнатам. Он всегда знал, что время — его враг. Враг коварный, многоликий. Его нельзя победить, можно только сдержать наступление. Стены фамильного особняка ещё служили защитой, но и сюда время отыскивало лазейки. Быстро меняющаяся мода — одна из наступательных сил врага, и сегодня удар пришёлся в самое слабое место. Люциус оценил иронию. Горчичный оттенок был оттенком Иоганны, принадлежал ей, имел её запах, её фактуру, её характер. Тот, кто схватил его жадными руками и выволок на подиумы, размыкал по витринам и площадям, был, конечно, вор и вандал, но вор и вандал невольный, в рабстве у зловещего времени. Это его бешеным мельницам нужны всё новые идеи, события, истории — чтобы смолоть в ненасытных жерновах. Масштаб идей уже не важен, всё идёт в ход. Пусть это будет «бестселлер года». Пусть это будет «цвет сезона». Пусть это будет «человек недели», как пишут в журналах. Всё идёт в ход и всё рассыпается пылью, и пыль оседает на волосах рабов, и они становятся прежде срока седыми. Люциус остановился перед дверью в библиотеку. Он и сейчас помнил, как стоял тогда, прислушиваясь к тишине за этой дверью. Как сидел один за длинным столом — тем самым, за которым через несколько лет соберётся «ближний круг». Как лежал на спине в комнате с портретами, и солнечные лучи из окна казались жгучими и злыми. - - - Он понимал, что не может с уверенностью сказать, как далеко продвинулась Иоганна в своём поиске. Сколько сведений он выдал ей нечаянными словами, и сколько она могла получить в те моменты, когда его сознание было беззащитно распахнуто перед ней. У него были способы это выяснить. Но Люциус не мог заставить себя попробовать ни один из них. Достаточно было быстрого взгляда на её фигуру и позу, и он уже знал, как заставить её рассказать всё и даже больше. Его сознание мгновенно перестроилось, против его воли используя то сокровенное, что он узнавал как знаки доверия и любви. Должно быть, впервые в жизни ему открылся весь смысл и ужас тёмной магии. В то же время пришло понимание, что для пользы дела ей не было необходимо так раскрываться, и в этом была особая нотка отравы. Он мог применить ментальное воздействие. У него был обширный опыт, и ему нравилось это делать. Но сейчас он размышлял о том, как это опасно. Можно повредить личность, достаточно крохотной неточности в действиях. Как искусный хирург не решается сделать надрез, потому что на столе лежит родной человек, так Люциус не решался приступить к допросу. «Я не справлюсь», — думал он, сверля взглядом дверь библиотеки. В таком состоянии он точно не справился бы, и самое разумное, что можно было сделать — обратиться к тому, кто лучше него умеет вскрывать сознание объекта. Пусть Северус Снейп показательно отрёкся от организации, в личной просьбе он не откажет. Но предложить ему такое — всё равно что предложить... «Я чудовище», — подумал Люциус. Тянулись часы. Ночь прошла над поместьем в расшитом звёздами тяжёлом плаще, и занялся рассвет. Люциус отпер дверь библиотеки. Иоганна вздрогнула и подняла голову. — Убирайся, — сказал он, стараясь не глядеть на неё. Она вся напряглась и вытянулась, как зверёк, в сторону проёма, откуда тянуло холодным утренним воздухом. Люциус не повторял, он просто ждал. Она нерешительно поднялась, затёкшие ноги не слушались, и несколько шагов получились нетвёрдыми, как у младенца. Люциус инстинктивно дёрнулся, чтобы поддержать, но заставил себя остаться на месте. Иоганна как будто не заметила это движение. Она медленно прошла мимо него, потом ускорила шаг и почти выбежала наружу. - - - Люциус поднял кружевную перчатку, забытую на ручке кресла. Белую в горчичную крапинку. Он потёр её между пальцев, и кружево зашуршало. Потом поднёс к лицу и вдохнул запах. Проходя обратно через большой зал, Люциус бросил вещицу в догорающее пламя камина. В тёмном старинном зеркале шевельнулось отражение, и Люциус, приблизившись, с удивлением разглядел глубокие морщины, прорезавшие его лоб. Услышав за спиной шаги, он обернулся. — А, жена! Нарцисса увидела обращённое к ней необычно бледное лицо. — Подойди, — он мягко взял её за руку и поцеловал тонкие пальцы. — Как ты себя чувствуешь, Люциус? — спросила она, проводя свободной рукой по его волосам. — Превосходно, — с готовностью отозвался он. — То есть... Знаешь, Цисс, я очень устал. Он опустился в кресло, потянув её за собой. Она аккуратно вывернулась, присела в кресло напротив и жестом, исполненным нежности, подала ему обе руки. Он жадно схватил их, сплетая свои пальцы с её. — За что мы сражались, не напомнишь? Ради чего отравили нашим детям детство? По мне так лучше честный полукровка, которого можно нанять на службу, чем эти наглецы, пустышки, не читавшие Шекспира, не знающие, кто такой Николас Хиллиард и никогда не видевшие работ Уильяма Тёрнера, — Люциус подался вперёд и заставил Нарциссу наклониться тоже. Их лбы почти соприкоснулись. — Миром правит не магия, Цисс, — Люциус перешёл на шёпот. — Миром правит не сила. Миром правят пошлость и скука. Есть один мальчик... Это дело особой секретности, все допросы я провожу лично. Он сквиб и оборотень. Он ничто. Но, Цисси, моя Цисси, он ровесник нашего сына. Знаешь, раньше для меня это не было проблемой... Он высвободил руку и накрутил на палец прядь её волос. Нарциссе показалось, что он сейчас заплачет. Но Люциус поцеловал её в лоб и встал. — Я устал, дорогая. Прикажи постелить мне постель. - - - Люциус провёл беспокойную ночь. Ему снился Драко, убегающий от него среди памятников на кладбище, где в памятную ночь восстал во плоти Тёмный Лорд. «Ты не узнаёшь меня, Драко? — кричал Люциус, задыхаясь от бега. — Это же я, твой отец». Он пытался оторвать от лица маску Пожирателя, но она приросла, вместе с ней оттягивалась кожа, а он продолжал тянуть, бежать и звать.