Выкрутится

Стив крутил в руках маленькую флешку. Ее отдал Т’Чалла утром, перехватив Роджерса после пробежки на пути к душу и завтраку. Принц ничего не сказал, лишь молча вручил запечатанный конверт – скромный прямоугольник из плотной шершавой бумаги светло-коричневого цвета с единственной надписью в середине: «Кэпу». Стив не узнал почерк. Да и кто бы мог ему написать? Кажется, в нынешнем веке люди предпочитают общаться виртуально. В конверте не оказалось ни записки, ни письма, только одинокая серебристая флешка без рисунков и логотипа. Стив решил, что она подождет, кинул конверт в ящик стола и ушел в душ, после – приготовил себе завтрак, а затем его привычно поглотили рутинные дела. В Ваканде было хорошо. Роджерс тренировался, ходил к Баки, легшему в очередной раз в криокапсулу, заходил к Шури и часто пересекался с Т’Чаллой. Ему выделили огромную комнату, общей площадью больше напоминавшую квартиру, дали допуск к лабораториям и познакомили со всеми, кто мог бы быть ему полезен или кому был бы полезен он сам. Стиву было привычно. Распорядок его дня не нарушался, время текло степенно и с ощущением правильности. Но положа руку на сердце он не мог сказать, что был спокоен. Впервые, наверное, за всю жизнь, Стиву не надо было ждать тревоги. Его не поднимали на внезапные задания, не заставляли кого-то спасать или что-то искать, ему просто дали возможность спокойно жить, самостоятельно распоряжаясь временем. Это было… странно. Внутри нарастало чувство тревоги, снедавшей Роджерса в минуты отдыха, хотя очевидных причин для нее не было. Время тянулось, как жевательная резинка. В конце концов Т’Чалла принес новость, что помогавшие Стиву ребята оказались в Рафте – гигантской плавучей тюрьме для самых страшных преступников, - и Капитан с головой погрузился в работу над их освобождением. Это должно было принести облегчение, но парадоксально лишь добавило веса к ощущению постепенно натягивающейся струны. Разговаривая с Шури во время ежедневных посещений ее лаборатории, Стив часто ловил себя на мысли, что испытывает дежавю. Вот так же стоял он уже когда-то среди абсолютно непонятных ему машин и компьютеров, осторожно передвигаясь и опираясь о стену, наблюдая за кипящей работой; так же, как сейчас, он пил зеленый чай, сидя за только что выделенным ему столом, и пытался разобраться в бумагах под иронично-саркастичное ворчание; так же вздыхал, пытался отшутиться и иногда уходил в нотации, отвечая на вопросы, диапазон тематик которых ширился и рос с каждой минутой. Так же, только с поправкой на место и человека. Со Старком работать было сложно, но интересно. Ни с кем другим Стив не чувствовал себя так часто оскорбленным, задетым и неуклюжим, как с ним, но и ни от кого прочего он не уходил с кипящей от обилия новой информации головой, запомнившим так много об изменившемся мире. И, признаться, в отличном настроении. Тони подкалывал его в каждой своей фразе, сыпал прозвищами в зависимости от ситуации и шутил, не прекращая своей работы. Кажется, Стив был свидетелем создания нескольких марков, костюмов для Ванды и Сэма, новых стрел для Клинта и даже видел разработки прототипа для Роудса. А еще они вместе улучшали его собственное балетное трико после каждой новой миссии. Работоспособность Старка поражала. Стив отсылал ему свои пожелания рано утром, уверенный, что Тони еще спит, в очередной раз засидевшись до рассвета в мастерской, но получал ответ с новыми чертежами, разработками и текстовым сопровождением для тех, кто смерзся чуть позднее завершения рабочего дня. И если его все устраивало, нововведения встраивались в костюм еще до того, как приходилось улетать на задание. И Старк никогда не перечил, если разговор заходил о том, что именно нужно доделать или куда конкретно что-то приткнуть. Иногда Стив мысленно подготавливал речь, отсылая свои пожелания или оспаривая решение гения по части размещения усилителей брони, например, думая, что в ответ получит сочащееся ядом полотно текста, но к своему удивлению – и значительному облегчению – на почту приходили только новые чертежи и технические выкладки, соответствующие его запросам. Изредка ждать их приходилось немного дольше и в электронной подписи значилось: «Любой каприз». Это грело душу и заставляло улыбаться. Тем тяжелее было на душе от мысли, что все закончилось именно так. Почему ничего не рассказал? Почему умолчал? Кажется, даже в его абсолютно правильной голове вполне способны уместиться жалость к себе и мелкий эгоизм. Стив знал, что если расскажет Тони правду, если выложит ему все подчистую, то привычный порядок вещей рассыплется. Перед его носом закроются двери личной мастерской Старка в особняке, для входа в которую миллиардер даже выписал ему отдельный код, закроются двери его лабораторий, закроется почта, электронный адрес каковой имелся, пожалуй, лишь у самого близкого круга, и закроется сам Старк со всей его нахальностью, язвительностью и невыносимостью по части общения. Роджерса больше не уколет шутка по поводу его возраста, не смутит замечание в контексте его отставания от нового, современного мира и не будет раздражать вечно ироничный, полушутливый тон в наушнике во время выполнения очередного задания. Но, пожалуй, главное, чего не хотелось лишаться, - это уникальных моментов тишины и покоя, когда Стив и Тони оставались вдвоем в зале для совещаний на базе или в большой гостиной Старка после вечеринки, реже – в его мастерской, - чтобы внезапно просто, без масок, поговорить. Филантроп ненадолго становился тонко чувствующим, почти ранимым человеком с неожиданно большим живым сердцем. Стиву даже казалось, что в голове у Тони просто соседствуют две личности, одна из которых – токсичная и до крайности презрительно относящаяся к людям, а вторая – трогательно заботливая обо всем мире. По-другому объяснить настолько кардинальную смену в поведении и словах Старка он попросту не мог. Стив жалел себя, снова и снова откладывая разговор. Он понимал, что правда ранит Тони, что она буквально разорвет его на части, и потому прикрывался – и перед самим собой в том числе – милосердной заботой о Старке, успешно убаюкивая совесть рассказами о несвоевременности этих новостей, их запоздалости или, наоборот, излишней спешности. Так они медленно отдалились друг от друга, свели общение к редким перекидываниям сообщениями с рабочей информацией по электронной почте. Это было неправильно. Сейчас решение умолчать о своих подозрениях, а позднее – и об истине – выглядело как обычная трусость. Стив вдруг представил настоящую реакцию Тони, узнай он о том, как на самом деле погибли его родители: отчитал бы его презрительным и едким тоном, выгнал вон, взломал все системы и архивы Щ.И.Т.а и Г.И.Д.Р.ы, нашел бы Баки даже раньше, чем правительство и сам Стив вместе взятые, затеял бы драку.... А в итоге встал бы во главе научной и врачебной комиссий, пытающихся выковырять программу Солдата из мозгов Барнса. Простил бы? Нет, это вряд ли, но уж точно не был бы тем, кто хотел бы его убить. Это было бы так просто и правильно. Роджерс усмехнулся своим мыслям: было бы. А сейчас имеем, что имеем. Кэп крутил флешку. Что на ней? Письмо с угрозами, какие-нибудь фото, документы? Или, быть может, архивные данные, записи с камер, программа, наконец, для взлома систем Рафта? Это зависит от того, кто был отправителем. Стив не понимал, к чему такая особенная секретность, полная анонимность, и не знал, кому он вдруг мог бы понадобиться. Все, на кого он сам мог рассчитывать и кому был обязан, сейчас уж явно не имели доступа к компьютеру. Кто-то со стороны? Но кто? Стив вздохнул и достал ноутбук – сколько ни гадай, правду можно узнать, только открыв эту самую флешку. Пока загружались программы, он раздумывал, почему Т’Чалла ничего ему не объяснил, ведь получил конверт тот явно не по почте – ни одной марки, ни адреса для доставки. Да и вообще, кто доставляет письма в Ваканду? На экране высветилось окно с множеством разнотипных документов: какие-то фото, видео, текстовые файлы с абсолютно безумными числовыми названиями. Все загружены меньше недели назад, если верить дате изменения. Стив покрутил колесико мышки в надежде на озарение, не иначе, - с чего начать он не знал. Но колебания продлились недолго, и Кэп щелкнул по первому в списке файлу. Перед ним развернулся большой текстовый документ. Роджерс бегло пролистал его, отмечая, что это отчет, явно намеренно лишенный выходных данных об организации, наблюдателе, времени и всего прочего. Не найдя ничего интересного, Стив перешел к следующему. Программа долго загружала видео, но его содержание приковало Роджерса к креслу: это была запись восьмилетней давности, на которой раненный Старк, окруженный кучкой наемников, предстает как цель, которую надо было убить по заказу какого-то Абадайи. Видео было коротким, и Стив пересмотрел его еще раз, с особенным вниманием рассматривая изображение. Что-то его смущало. Что? Чего-то недостает. В следующем файле он обнаружил еще один отчет, в общей форме которого узнавался тон Наташи: «Вербовка Железного человека для Мстителей целесообразна. Тони Старк не рекомендуется». Стив одновременно хмыкает и хмурится. Все следующие файлы – фотографии после разных миссий, медицинские документы, отчеты разных агентов Щ.И.Т.а – тоже были о Старке. Из них очень хаотично, разнородно и беспорядочно складывались портрет и биография Железного человека. Роджерс уже не сомневался, что флешку прислал кто-то причастный к агентству, возможно, это была даже сама Романофф, но все еще не понимал, зачем. Стив всерьез увлекся. Из высланных ему документов выходило, что Старк никогда не доверял кому-либо на все 100% (даже Пеппер), всегда или почти всегда знал, что именно делает и к чему это может привести, часто действовал слишком рискованно, но верно, и всегда стремился минимизировать потери. А еще он постоянно прикрывал Мстителей – и не только с финансовой стороны, как несколько наивно полагают многие в команде. Роджерс знал, что Тони постоянно привлекается Фьюри для каких-то переговоров, но не вдавался в подробности – призрак Баки занимал все его внимание. Но теперь он с каким-то горьким удивлением обнаружил, что Старк как опытный и умелый оратор очно или заочно присутствовал почти на всех разбирательствах, касавшихся последствий миссий Мстителей. Он защищал их. Постоянно. Вырезал колючую проволоку. От медицинских файлов Стиву стало дурно. Он и без них знал, что реактор в груди Старка спасает его от шрапнели – Брюс рассказал, - но многочисленные подробности в виде снимков, анализов, всевозможных отчетов и прочего создали картину натурального ходячего мертвеца, которых сам Роджерс насмотрелся еще в войну. Эти документы даже не намекали, а прямо говорили о том, что Старк трижды находился на грани смерти – дважды по вине реактора и один из-за травм, - регулярно испытывал панические атаки, участившиеся после Нью-Йорка, и постоянно принимал какие-то препараты, поддерживающие его здоровье или снимающие боль. И никто в команде об этом не знал. В последнем медицинском документе были собраны данные для какой-то операции, которая произошла примерно в то время, когда сам Роджерс вместе с Вандой, Наташей и Сэмом были в Лагосе. Помнится, Стив тогда просил подключиться и Старка, но тот отказал, на что Капитан сказал нечто вроде: «Я рассчитывал на тебя, но, видимо, напрасно. Ты геройствуешь только во имя себя самого», - и сейчас эта фраза заставила Стива устыдиться. Старк собирался что-то ему ответить, но осекся и лишь усмехнулся: карие глаза яростно блестели в свете ламп мастерской, где они разговаривали. Стив ушел тем вечером, не попрощавшись. Глупо и эгоистично. В самом конце длинного списка файлов было видео. Роджерс закрыл окна открытых документов и щелкнул два раза по нему. Размер файла говорил о том, что запись будет большой, и Стив приготовился к чему-то утомительному, мысленно прокручивая все, что узнал. Для чего ему вся эта информация? В конце концов, после того, как Наташа слила в сеть все архивы Щ.И.Т.а, ничего из этого, вероятно, не было тайной. Можно было просто написать на почту, чтобы Стив проверил данные Старка, и он бы это сделал и сделал бы качественней, если бы знал, что искать. Пока оставалось слишком много вопросов, ответы на которые ему никто не мог дать. В тот момент, когда Роджерс уже отчаялся дождаться загрузки, видео вдруг открылось. На экране с крупными помехами в изображении появился сам Тони – и Стив сразу же узнал бункер в Сибири. Дыхание перехватило тревогой. Старк выглядит плохо – хуже, чем Стив запомнил, когда уходил: много запекшейся и все еще сочащейся крови на лице, темные, почти черные круги под глазами и непривычно потухший взгляд. Двигается осторожно, грубовато-неуклюже – становится понятно, что каждое изменение положения тела в пространстве отзывается ему болью. Роджерс ощущает укол вины – в таком состоянии Железного человека есть доля его вины. Тони на экране осматривает костюм, хмурясь и шипя, бормоча себе под нос что-то непонятное, но Стив будто четко слышит эту изощренную смесь нецензурщины и раздражения, прокатывавшуюся по мастерской каждый раз, когда что-нибудь шло не по плану. Старк что-то спрашивает, но, видимо, сломался микрофон или он слишком далеко от источника звука – на видео только неразборчивый набор звуков. Зато голос Пятницы отчетлив, и Стив вдруг понимает, что запись ведется с отброшенного им тогда шлема. А еще он понимает, что Тони не знает об этом – взгляд Старка на камеру пугающе уставший, серьезный и задумчивый, несвойственный его обычному виду, а усмешка – кривая и печальная. Стива передергивает от такого сочетания. Происходящее на экране кажется чем-то фантасмагоричным, ироническим. Это не может быть всерьез, это чья-то глупая и злая шутка. Старк ни за что не будет сидеть с опущенными руками, не станет просто ждать ответов Пятницы, он никогда не будет смотреть так. Но, кажется, это было только началом. Все внутри Стива медленно скручивается в тугой ком неверия, непринятия и ощущения надвигающейся беды. Ему одновременно хочется выключить видео и пролистать его в самый конец, будто что-то из этого способно облегчить чувство нарастающей тревоги. Но руки словно прилипли к своим местам, налились неподъемной тяжестью, и он продолжает смотреть. Стив думает, что слова Пятницы: «У вас есть примерно 30 минут, сэр», - это самое страшное, что ему пришлось услышать. Но только до того момента, пока не видит перекошенное лицо Старка. Тони смеется. Тони страшно смеется. Тони прожигающе страшно смеется, безобразно захлебываясь истерическими звуками, разрушая кровяные корочки на губах и щеках, откидывая голову назад, к бетонной колонне, и эта картинка заставляет все внутри Роджерса похолодеть и замереть. Перед глазами всплывает взгляд Старка – тот, странный, от которого Стив отмахнулся, - и в мозгу замыкает: операция – реактор – щит – звон стекол. Тони никому не доверял. Стив давно не испытывал такой смеси эмоций, чтобы к горлу подкатывала тошнота. Старк на видео тем временем прекращает истерику и явно успокаивается. Он долго сидит, не шевелясь, с закрытыми глазами – не поймешь, то ли задремал, то ли задумался. Стив смотрит на то, как эмоции отголосками отражаются на лице Тони, и ловит себя на мысленной молитве. Он горячо молится о том, чтобы все, что он только что понял, было неправдой. С каждой сменой секунд на записи эта молитва все больше похожа на отчаянный, рвущийся наружу крик. Последний раз Стив молился… он уже не помнит, когда. Все это становится похоже на транс: Старк на экране едва шевелится, Стив перед ноутбуком тоже замирает. Каждый – о своем. Секунды складываются в долгие минуты, и Роджерс искренне не хочет увидеть что-то еще кроме спокойно прислонившейся к колонне фигуры. Но его желаниям, видимо, не сбыться. Старк вдруг захлебывается воздухом, и Стив перестает слышать что-либо вокруг: он видит, как беспомощно скребут пальцы в броне по бетону, как отчаянно открывается и закрывается рот Старка. Стив видит взгляд Тони – не просто испуганный, а полный ужаса и неподдельной паники, – и это уже за гранью. Руки Капитана дрожат, когда он щелкает паузу и набирает на телефоне, выданном Т’Чаллой, один из знакомых номеров, а голос сипит, когда на сухое приветствие Наташи он спрашивает: - Старк жив? Романофф долго молчит в трубку, и Стив не спешит требовать от нее ответ. В тишине он смотрит на значок паузы, застывший на экране ноутбука, и ощущает внутри себя натянутую до предела струну: что бы ни сказала сейчас Вдова, эта струна все равно лопнет с оглушительным звоном. Наконец, Наташа шумно выдыхает.