Мелочь / Pinhead

7 месяцев назад Мерзкий старый вагон в последний раз лязгает, и Лиам давит в себе стойкое желание выскочить из него прямо на ходу. Он смотрит на часы, отмечая, что до назначенного времени еще около сорока минут, и пытается расслабиться. Получается, правда, из рук вон плохо, но единственный, кто бы мог обвинить его в этом, сейчас дома. Лиам прикрывает глаза, думая о том, что Тео сейчас, наверняка, заперся на лоджии, бесконечно дымит и ушел в работу — по крайней мере, в ноутбук он точно пялится, а вот работает или просто прожигает время — другой вопрос. Тео говорит, что именно лоджия является его творческим пространством. Лиам про себя клянется — в очередной раз — что однажды человек, которого он так сильно любит, узнает, как на самом деле выглядит творческое пространство. Он, немного поежившись, заходит в небольшой ресторанчик на краю города. У него есть примерно три часа до смены в ветклинике — и он думать даже не хочет о том, как все может измениться за это время. Не хочет, но думает. Его он видит сразу. Приземистый, коренастый мужчина с пепельно-русыми волосами — он мрачно смотрит в меню, постукивая ногой по ножке стола. Лиам нерешительно подходит ближе, ожидая, пока его заметят. Знакомые серо-голубые глаза поднимаются и смотрят с нечитаемым выражением — таким, словно перед ним не парень, а пустота. — Сядешь? — Говорит мужчина, кивая на диван напротив. — Сяду, — соглашается Лиам, тут же подтверждая слова делом, — здравствуйте? — Привет, — кивает мужчина, захлопывая меню и подзывая официантку. Лиам ждет, пока тот закажет кофе и кусок пирога, сам отказывается от всего. Мужчина, дождавшись, пока официантка уйдет на достаточное расстояние, откидывается на спинку кресла и тянет: — Ну, и что тебе от меня нужно? — Мы с Вашим сыном собираемся пожениться. Джонатан Рейкен смотрит на него так, словно он — моральный урод. Нет, это не читается бегущей строкой в его глазах, просто это — последнее, что Данбар слышал от него полтора года назад, когда забирал своего парня — тогда еще было так странно называть так Рейкена — из дома его родителей навсегда. Лиама это бесит, но он готовился к этому разговору слишком долго, чтобы отступать. Он правда готовился — не как к выпускным экзаменам в школе, тратя гигантское время на отвлекающие маневры своего парня — а прям готовился, пару раз репетировал и все такое. Лиам сжимает в кармане кольцо, которое он купил около двух месяцев назад. Он запланировал все, окей? Мейсон и Кори должны были прилететь в феврале; он собирался подкопить еще денег и снять небольшое кафе для такого случая. А еще он собирался решить проблему с родителями Тео. Он позвонил мистеру Рейкену около трех месяцев назад — когда в момент, пока он лежал на балконном полу на головой коленях у своего парня, тот, сказав очередную саркастичную шутку, смеялся, запрокинув голову назад. Именно тогда, глядя на домашнего, разнеженного и выебистого Тео, Лиам понял, что хочет вот так — и навсегда. Джонатан Рейкен первые двадцать звонков общаться не желал. Лиам, собственно, не удивился — тот ненавидел его, ненавидел своего собственного сына, ненавидел самого себя за то, что «допустил это». Данбар и сам не знал, что движет им: он уже давно убедился, что родители Тео ненавидят все, что связано с сексуальными меньшинствами, но Тео — Тео отца любил и уважал. Он сам этого, возможно, не замечал, но он слишком часто вспоминал отца — то, как они проводили время, его шутки или наставления — чтобы убедить кого-то, кроме самого себя в том, что ему уже давно стало плевать. Примерно тогда, когда, после окончания школы, Рейкен-младший ушел из собственного дома, а вслед ему неслось лишь «Ты мне не сын больше, пидор!». Все, что у него осталось от отца — незаживающая рана на сердце, да синий пикап. Взяв, наконец, трубку на двадцать первый звонок, он рявкнул — и не хотел отвечать еще какое-то время (Лиам не считал, окей?). Но Данбар противный, доставучий и пролезает в любые щели — по крайней мере, так его характеризовал его парень. Он хотел сделать Тео сюрприз: и ничего круче, чем наладить отношения между ним и его отцом, Лиам придумать не мог. Да и не придумал бы, будем честны. Да и судьба явно была на его стороне: Рейкен-старший рявкает, что будет в Сиэтле через два месяца в командировке — значит, они смогут поговорить лично. Даже тот факт, что Тео, в итоге, опередил его с предложением, не менял желания Лиама наладить отношения между Рейкенами. Он был уверен — если Джонатан только выслушал бы его, и понял, что глупо терять единственного сына из-за предрассудков, которые в нынешнее время — да и раньше были — неразумны. — Я все еще не имею понятия, причем тут я, — кривит губы Рейкен-старший, сжимая кулаки, — я не имею никакого отношения к этому человеку, равно как и к вашей затее. — Вы важны для него, — Лиам упрямо смотрит в глаза мужчины, но видит там только знакомую упертость. — Он скучает по вам, и вы — я уверен — не можете не скучать по нему тоже. Он ведь ваш единственный сын, вы… — Именно. Мой единственный сын — мерзкое чудище, порочащее меня на весь город, — выплевывает мужчина, белея, — и ты не лучше. Ты сделал это с ним, верно? — Что? — Лиам шокированно выдыхает, но мужчину уже несет: — Это ты! Ты сделал с ним эту гадость, совратил моего сына, а теперь пытаешься подобраться ко мне. Я всегда знал, что такое отребье, как ты, не должно существовать — жаль, сына спасти не успел. Джонатан Рейкен подрывается со стула, выплюнув напоследок: — Жаль, что придушить тебя своими руками не могу. Сделал бы все, что угодно, лишь бы сына своего от тебя избавить. Лиам остается один, чувствуя, как сердце бешено колотится в висках. Злость, раздражение, сожаление — он трет лицо руками, пытаясь привести эмоции в норму. Кинув пару купюр на стол — плевать, что никто так ничего и не съел — он выходит на улицу, вдыхая холодный воздух. Он делает пару шагов вперед, закрывает глаза, чувствуя, как эмоции и сердцебиение понемногу успокаиваются. Ему надо вернуться домой. Утром он разозлился на Рейкена — глупо психанул из-за того, что тот, вот ужас, не дождался предложения от Лиама, которое тот планировал уже несколько месяцев — поэтому решил помучить того, свалив и так ничего и не ответив. Он думает о том, что мог бы, в принципе, подождать — остался всего лишь месяц, но потом он думает о своей жалкой попытке наладить общение с его отцом — и ему хочется обнять парня, сказать, что он всегда будет с ним, никогда не оставит и не предаст. Родители не должны отказываться от своих детей, какими бы странными им не казались их интересы, увлечения или образы жизни — это должно быть написано в книге «Как быть хорошим родителем», которую надо выдавать всем при рождении ребенка. Лиам хочет показать Тео, что, несмотря на то, что его родителям забыли выдать эту книгу, что стало причиной их мудацкого поведения, Рейкен-младший не один — он важен, нужен и любим. Они бы могли подумать о детях, и Лиам клянется, официально и навсегда, что, если когда-либо у него будет ребенок, тот никогда не будет чувствовать себя нелюбимым, ненужным, уродом. Лиам делает шаг вперед, открывая глаза — и в этот момент машина на полной скорости сбивает его, выбрасывая из сознания. Последнее, что он слышит — это злобный шепот Рейкена-старшего, который повторяет безумно: — Я избавлюсь от тебя, и смогу вернуть сына. Избавлюсь от тебя, и сын станет нормальным. Избавлюсь, избавлюсь… -*- Окончательно приходит в себя Лиам только в темном и сыром подвале, чувствуя жуткую боль где-то… Везде, на самом деле. Ее так много, что он не понимает, есть ли у него хоть одно живое и целое место. Затылок болит — и он вспоминает, что после того, как его сбила машина, его вырубали еще несколько раз. Руки болят — и он видит, что крепко и под неестественным углом связан. Ему жутко хочется пить и кричать — но горло саднит, что может значить, что кричать он уже пытался — и не раз. Он опирается на стену, чувствуя боль в спине — и вспоминает, что произошло. Мистер Рейкен похитил его. Сбил на машине и увез куда-то. Пиздец. Тео его убьет. Лиам чуть хмыкает от парадоксальной мысли о Рейкене-младшем — и чувствует панику, накатывающую волнами, каждая из которых становится сильнее. Словно приливы в полнолуние, честное слово. Он сидит так много — он не знает, сколько времени прошло, прежде чем руки отказались существовать и чувствоваться так, словно они принадлежат ему. Несколько раз он отключался — и, возможно, боли он не чувствовал больше почти не потому, что она прошла, а потому, что он умирает. Джонатан Рейкен спустился к нему тогда, когда Данбар почти отключился — снова. Яркий свет вспыхнул так резко и так болезненно проник прямо в череп, что Лиам подумал, что это, наверное, врата в сам ад открылись для него. У мужчины лицо покрытое красными пятнами — злое, безумное и напуганное одновременно. Он спускается вниз, держа биту наперевес — он словно был уверен, что Лиам чудом исцелится от множества ран и кинется на него. Как будто у Лиама когда-либо будут силы, чтобы хотя бы порвать эти чертовы веревки. У него сил даже на простое вращение глазными яблоками нет, если честно — поэтому он даже не пугается, когда Рейкен-старший достает из кармана перочинный нож, с громким щелчком открывая его. Он едва может удивиться, что нож разрезает не его плоть, а всего лишь веревки, перед тем, как снова отключиться. Когда он приходит в себя в следующий раз, первое, что он видит — огромная бутылка воды. Он бы и рад кинуться к ней — но может только еле ползти, невольно ассоциируя себя со странным мемом про пустыню и указатели. Он пьет — бутылка жутко тяжелая, и он почти роняет ее на себя — и роняет, когда его тошнит, сначала только что выпитой водой, а после — сухостью. Он пьет снова, думая о том, что умрет здесь. Однако, он не умирает. Следующий час ему удается держаться в сознании — но ничего, кроме как лежать на полу — зато ровно, не скрючившись, это успех — он думает о Тео. О Тео, и о том, что не успел согласиться на его предложение. О Тео, который сделал ему предложение, а теперь он куда-то подевался. А теперь еще прибавьте, что отец его возможного жениха убьет его здесь, в сыром подвале, и Рейкен-младший останется совсем один на этой планете. Лиам бы мог заплакать, но воды в организме практически нет, поэтому он снова отключается. Проходит много времени — он не знает, он даже разы, когда он включался-выключался — не считал, когда Лиам вспоминает о мобильнике в кармане. Телефон, правда, разбит и не включается — но Лиам рад, что начал думать хоть о чем-то, кроме смерти. Он смотрит в потолок подвала и думает о том, что его должны искать. Тео и Скотт обязательно должны были заметить, что его чего-то уж больно долго нет, да? Лиам никогда не узнает о том, что примерно в это время Тео кидался с кулаками на Скотта, требуя дать ему поговорить «с ебаным Данбаром, не смей прятать его от меня — пусть скажет мне все в лицо!». Он ждет смерти в сыром, грязном и темном подвале, периодически отключаясь и снова приходя в себя. -*- Джонатан Рейкен приезжает к нему. Лиам думает, что тот, наверное, ездит сюда раз в неделю — он привозит ему десять литров воды, небольшое количество сухих пайков — ровно столько, сколько надо, чтобы не умереть — подолгу смотрит на него, близко не подпуская — и уезжает. Данбар бы хотел, чтобы его убили уже наконец — потому что он не знает, зачем он нужен здесь еще. В какой-то из дней он замечает сложенную надувную лодку в углу — он вспоминает, что Тео рассказывал ему о рыбацком домике, куда отец иногда ездил рыбачить — и понимает, что, видимо, находится где-то в Орегоне. Ему от этого не тепло и не холодно — он приспосабливает лодку как спальное место и проводит достаточно времени, чтобы начать яро ненавидеть рыбалку — и снова стать к ней равнодушным. Он задается вопросом о том, почему он еще жив. Он не пытается разговаривать с Рейкеном-старшим — он вообще превратился в огромную натянутую струну, ожидая, что же с ним в итоге будет. Но мужчина продолжает приезжать, сверкая бешеными глазами, оставлять у двери воду и скудный провиант, а потом снова исчезать. Лиам думает, что он сидит там уже годами. Старый подвал изучен вдоль и поперек. Кровоподтеки неровно рубцуются, а головная боль из обширной становится точечной — у него болит в районе макушки, но он не трогает: по привычке боится заражения, хотя понимает, что, скорее всего, все равно умрет здесь. Он пытался отжиматься, но в итоге просто лежал на полу лицом вниз, ощущая собственную беспомощность. На ненависть, увы, сил уже не оставалось. Странное ощущение полной власти чужого человека над ним висит над ним как дамоклов мечь — он думает о том, что Джонатану Рейкену достаточно просто больше никогда не приезжать в свой рыбацкий домик, а потом, через пару месяцев просто утопить труп. Одному богу известно, почему тот до сих пор не додумался до этого — но он не хочет подавать идею, поэтому молчит. Молчит, когда Рейкен-старший приезжает, смотрит на него, словно бесконечно решая в уме какую-то задачу — но снова уходит, снова не сделав ничего. А еще Лиам много разговаривает. Не сам с собой — он же не ебанутый совсем. Нет, он разговаривает с Тео — он свято и слепо надеется, что однажды парень услышит его. Он читал достаточно книг, чтобы верить в связи между душами и все такое. Порой он скулит и жалуется, порой зовет — он все надеется, что дверь однажды распахнется, и Тео — можно и без супергеройского плаща, так и быть — ворвется внутрь, чтобы забрать его отсюда. Но Рейкены вообще очень разочаровывающие: ни убить, ни спасти толком не могут. И тогда приходит гнев. Данбар, на самом деле, удивлен своим поздним зажиганием: казалось бы, что трудного в том, чтобы разозлиться, правда? Но он потратил на это дохуя времени, а когда злость, наконец, накатывает, он думает о том, что наконец-то он исцелился. Ему, если честно, казалось, что пустота и покорность — это такие же раны на его душе, как пробитая голова и синяки — на теле. Однако, тело было все еще не в курсе, что он решил действовать — мышцы немного расслабились, само тело подчинялось через раз. Лиам переходит в наблюдение — он следит, наблюдает, думает о том, что сделает в следующий раз — и пугается, потому что думает, что в следующий раз Рейкен-старший может не прийти вовсе. Тем не менее, у Рейкенов, видимо, слабость к нему: потому что тот приходит. И в этот раз получает по голове ебаной огромной бутылкой, наполненной мочой Данбара. Это его не убивает, даже не вырубает почти — но Лиам успевает добежать до машины мужчины, судорожно паникуя от того, что права он получить так и не удосужился. Он едва успевает вспомнить незначительные уроки — Тео давал ему парочку, но они были так давно — как снова получает по голове. Он успевает нажать на педаль — и Джонатан Рейкен вылетает из машины на полном ходу, не успев зацепиться ни за что. Лиам бешено давит на педаль. Машина вылетает на дорогу, едва не собрав все деревья лесного массива по дороге — Данбар еле держится за руль, но отпустить педаль не может — ногу словно свело судорогой. Он несется по трассе, пытаясь сориентироваться касательно направления, местоположения — или хотя того, по той ли стороне он вообще едет. Он не особо удивляется — и не только потому, что не успевает — что в какой-то момент его заносит на повороте окончательно, и он на полной скорости врезается в лесной массив. Его выкидывает через лобовое стекло — и он снова отключается. -*- Сейчас — Я не уверен, сколько времени прошло с того момента, — нерешительно заканчивает Лиам, чувствуя чужую руку, слишком сильно сжавшую его собственную, — да и дальнейшее я помню весьма плохо. Я бродил по лесу, потом вышел куда-то — потом снова был в лесу. Некоторое время, кажется, ночевал у какой-то пожилой леди — она была очень добра ко мне, но мне казалось, что я должен куда-то спешить — правда, я совершенно не помнил, куда, и это пугало меня до ужаса. — Он допивает остатки воды из стакана, прочищая горло, — я потерял гораздо больший кусок памяти — наверное, вообще всю — но в итоге вспомнил о… о Тео, — он бросает быстрый взгляд на жениха, который еще крепче — куда уж крепче, боже — сжимает его руку. Лицо Рейкена абсолютно белое, а выражение лица — полностью нечитаемое. — Думаю, это не сложно проверить, — Пэрриш устало вздыхает, ставя точку в показаниях, — сомневаюсь, что власти Орегона не заметили автомобиль, врезавшийся в лесу. — Мне… Мне так жаль, — рука Тео дрожжит, как и голос, — боже, мой отец… Мелочь, ты столько натерпелся из-за него, из-за меня, я… Я не думал… Не знал… Лиам чуть улыбается ему, показывая, что все в порядке. Он тянет парня на себя — и тот судорожно утыкается лицом ему в шею. Данбар чувствует влагу, запускает пальцы в волосы Рейкена-младшего — и шепчет: — Теперь уже все хорошо, Тео. Все хорошо. Он никогда не расскажет ему, как боялся. Боялся, что это действительно так: что таким жалким и мерзким способом он пытался убежать от отношений, который становятся чуть серьезнее. Боялся, что вспомнит измену — чью-угодно, но измену, что его сердце вновь разрежет ножом. Боялся, что никогда не вспомнит о том, где его носило столько времени — и всю жизнь проживет с ощущением, что произошла какая-то ошибка, что бы не происходило на самом деле. Никто не думает о том, как хорошо, что зубы не болят, пока зубная боль не наступает. Именно тогда ты с тоской думаешь о времени, когда боли не было — и наслаждаешься, когда боль проходит. Лиам крепче сжимает объятия, ощущая, как проходит боль. Все хорошо.