Временные трудности

После плотного перекуса небольшая прогулка до дома была тяжёлым испытанием, в ходе которого подруги проявили мужественность и показали силу воли. Миллер честно старалась запоминать дорогу, это у неё даже почти получилось, но на сытый желудок да в хорошую погоду трудно было сконцентрироваться на чём-то серьёзном. Девушка, неохотно переставляя ноги, брела за чересчур активной журналисткой, едва не припрыгивающей на ходу. Бежать на обратной дороге Кусь, к счастью, не стала. Без происшествий они добрались до дома, Ал отвела подругу в квартиру, где дожидалась ещё не распакованная сумка. Вздохнув, Джус забрала её с полки и обернулась было к девушке, чтобы спросить, где ей расчехлиться. Но та, не разуваясь, открыла дверь и собиралась куда-то уйти. — Ты куда? — резко, почти испуганно спросила Миллер. — Схожу в магазин, раз уж сегодня четверг, — туманно ответила та, не объясняя ровным счётом ничего. — Утром надо будет что-то есть. Рестораны с утра не работают. — Как странно, — брови стилистки удивлённо поползли вверх. — А если сходить утром? — Нам будет не до этого. Магазины рано закрываются, — русская брякнула ключами и закрыла за собой дверь. Джули осталась одна в тесной и не очень светлой квартирке, где каждая деталь была полной противоположностью её дома. Уже в коридоре львиную долю пространства занимали большие шкафы, где Алиса хранила зимнюю одежду. А внизу, если потянуть за перекладину, открывалась ещё одна длинная полка, там стояла обувь на другой сезон. Поменять зимнюю на весеннюю девушка уже успела, потому на стойке у входа не было тёплых сапогов или шлёпанцев. Зато всегда стояло две пары тапочек. Так как гостей у журналистки не водилось, а сама она никогда не привыкала носить дома обувь, тапочки так и стояли там, никем не ношенные. Миллер помнила, как выглядело жильё Ал в России, где та жила с матерью, там тоже было тесно в коридоре, а поэтому столь странная организация пространства была ничем иным, как привычкой, заключающейся в том, чтобы приходить с работы и быть встреченной дикой теснотой. Помимо шкафов и стойки для обуви в коридоре лежали мотки проводов с большими ходами подключения, сложенные в неустойчивую конструкцию, не падающую только чудом божьим. К одному из шкафов была приставлена странная мутно-белая — скорее слегка прозрачная — электрогитара формы Les Paul — необсуждаемо любимой формы Ал. На чистом фоне корпуса тёмные звукосниматели и катушки смотрелись как россыпь веснушек на девичьих щеках. Гитара была не подключена, но рядом стоял внушительных размеров комбоусилитель. «Как она его сюда приволокла?» — содрогаясь, подумала Джус и с ужасом представила, как тот падает на ногу, и еле сдержалась чтобы не заскулить. Подобные вещи временами пугали больше, чем нужно. Пройдя по коридору влево, Миллер наткнулась на закрытую дверь с фигурным вырезом, похожим на продолговатую каплю — тоже дань воспоминаниям о российской квартире, где каждая дверь была с таким окошком. Девушка повернула ручку, дверь оказалась незаперта и привела её в кухню. Это была, наверное, самая светлая комната в доме, потому что шторы там были искусно пошиты из такой ткани, какая напоминала собой крупную сеточку из стеблей роз. Такие шторы пропускали много света, но не позволяли назойливо светить в глаза. Обеденный стол стоял у окна, два стула, придвинутые к нему до самых спинок, казались нетронутыми, а с противоположной стороны располагался холодильник, портивший всю атмосферу своей современностью. Зато плита была газовая и, вспоминая, как Кусь недавно жаловалась, что не может совладать с электрической плитой, можно было смело предположить, что эту она достала не так давно. Кухонные шкафы не отличались особенным шармом, имели обычный цвет и текстуру, шкафчики внизу, где можно было хранить кастрюли и прочую белиберду. На кухне Джус встретила ещё одну сожительницу. Матово-чёрная акустическая гитара с росписью в виде человеческих рёбер на весь корпус. Девушка ахнула, узнав в ней одну из парадных инструментов Ал, с которыми та выходила на сцену в России. Сама гитара была слегка помотана жизнью за восемь лет странствий, но рисунок с завидным постоянством обновлялся, потому кости оставались такими же белыми, как после первой покраски. Больше на кухне стилистка ничего интересного не увидела и вышла, закрыв за собой дверь. И вдруг ей на глаза попалась ещё одна дверь, по правую руку почти сразу же на выходе из кухни. Поначалу девушка её не заметила, но теперь, желая удовлетворить любопытство, прошла в эту комнату, предварительно щёлкнув одним из выключателей сбоку — на всякий случай. Незамеченной комнатой оказалась ванная, совмещённая с туалетом. Она была ненамного меньше кухни, пол выложен сине-зелёной плиткой, съедающей и нижнюю половину стены. В глаза сразу бросилась приличная душевая кабина, внушительное зеркало и полочки с кремами по обе стороны от него. На подобии сушилки висели полотенца разного размера, разноцветные, чтобы можно было легко различать. В одном из углов стояла стиральная машина, вся сглаженная, без резких изгибов. Ванная была единственной комнатой, свободной от музыкального оборудования. Если смотреть эту комнату вразрез с квартирой, то никогда бы в голову не пришло, что это принадлежит музыканту. Джули окинула ванную быстрым взглядом и вышла, выключила свет, закрыла дверь, и, развернувшись на пятках, зашагала со своей сумкой в противоположную сторону коридора. Там тоже было две двери. Странное устройство квартиры позволяло видеть все углы, как на ладони. Это ощущалось неуютно и незащищённо, но Ал никогда не жаловалась, напротив — она нахваливала отсутствие тайных закоулков дома, что позволяло ей, во-первых, не собирать телом все углы, как у неё обычно получалось по неуклюжести, а во-вторых освещать фонариком больше пространства сразу, когда приходилось вставать среди ночи. В общем она только выигрывала от такого расположения углов. Те две двери скрывали за собой спальню и кабинет, что были побольше в размерах, чем кухня и ванная. Кроме того, они соединялись ещё и изнутри. На этот раз Миллер повезло больше, и она сразу попала в спальню, где увидела необычно расположенную прямо посреди комнаты широкую кровать. Вместо вычурных обоев стены имели ровный тёмный цвет, однако несмотря на это в спальне было достаточно хорошее естественное освещение засчёт большого окна, выгодно обрамлённого контрастными шторами. По углам стояли торшеры, а в вытяжной потолок удачно вмонтированы лампочки. Едва ступив на холодящий стопы ламинат, Джули начала пристальнее смотреть себе под ноги, потому как спальня не ванная, там Кусь держала добрую часть своих музыкальных прибамбасов. На одной только кровати уместились три электрогитары, одну из которых девушка сначала не заметила — та имела прозрачный корпус и, как хамелеон, сливалась с поверхностью покрывала. Оставшиеся две были крайне необычной формы, с изящными изгибами и выделенными уголками. Вокруг кровати лежали размотанные провода, сосредоточенные, в основном, вокруг комбоусилителей и гитарных педалей. Судя по всему, Ал часто играла на кровати, так как больше места особо и не было. Стилистка опустила сумку на пол, подобравшись к кровати. Уже ближе она заметила несколько виниловых пластинок, любовно оставленных между гитарами. Она взяла одну в руки и с интересом рассмотрела. Всю поверхность обложки занимало лицо младенца. Оттенки были какие-то неестественные, неправильные — жёлто-зелёные. Ребёнка из пробирки Джус узнала без труда, маленькая подпись в углу «Rammstein» — тому подтверждение. Вторая пластинка была уже незнакома. Подёрнутая красной дымкой надпись — вызвала у девушки усмешку — пыталась пародировать Голливуд, но вместо девяти заветных букв оказалось четыре слова — «System of a down». В нижнем углу красная подпись «Toxicity», и неясно — это название альбома или группы, следуя по аналогии с немецким коллективом. Миллер, держа две пластинки в руках, исступлённо замерла, разглядывая обложку третьей. «Чего только не придумают!» — усмехнулась она мысленно с каплей тревоги. Дизайн последней пластинки был неоднозначен. Лишь спустя минуту раздумий русская поняла, что там изображена коза, снятая с необычного ракурса и приправленная эффектами. Название альбома и группы умещались немного побоку от центра. «Iowa — Slipknot». Эту группу Миллер не могла не знать. Она однажды чуть не угодила в толпу фанатов, спешащих плотной кучкой на концерт. И даже фанаты вызвали у неё своим видом ступор и некое подобие страха. Они напялили на себя маски: у одного был длиннющий нос и рот на замочке, у другого будто по лицу от глаз расползались чёрные трещины, а губы были сшиты скрепками, третий и вовсе был клоуном. Но одежда была вполне обычной для таких мероприятий и состояла из свободных футболок с логотипом группы да джинсов, у кого какие нашлись. Джули мотнула головой. Невозможно было представить себе Алису в длинноносой маске, веселящуюся в слэме под тяжёлую музыку. Хотя, если выкинуть часть со слэмом, то в её образ поведения это местами вписывалось. Громко хлопнула входная дверь, выводя стилистку из раздумий. Та понимает, что уже несколько минут стоит с пластинками в руках, и возвращает их на место. — Я пришла. Ты устроилась? Светлая макушка появляется в дверном проёме. Взлохмоченная, она с силой дует на прядь, лезущую в лицо, переводит взгляд чуть ближе перед собой, видит сумку и довольно прищёлкивает языком. — Устроилась, значит. Я пойду разберу пакет с продуктами, а ты попробуй себя занять на пять минут, — попросила она быстро и скрылась в коридоре, только слышались её шаркающие быстрые шажочки. — Хорошо, — немного запоздало отозвалась Миллер. — Буду разбирать сумку. На самом деле в жизни с близкой подругой было очень много плюсов. Странных, неоднозначных, сомнительных плюсов. И даже один день, буквально вырванный из контекста, стал чуть ли не целой историей. Кусь до кончиков прокрашенных волос ненавидела мыть посуду. В гробу она видала эти грязные тарелки! Потому, когда её посудомоечная машинка вдруг приказала долго жить, она старалась отсрочить мытьё посуды. Но это никак не могло продолжаться вечно, к вечеру девушка заняла свой пост у раковины. Такой её и застала пришедшая со своего нового рабочего места Джус — нервной, с губкой в руках и мыльной пеной на кончике носа. К слову, работать в Берлине Миллер понравилось. Алиса в красках описала ей как проехать до студии, адрес которой стилистка всё-таки узнала, позвонив своему «непосредственному» начальнику, взявшемуся помогать девушке в командировке дистанционно. Клиентки, подысканные всё тем же руководителем, были более чем хороши. Дела налаживались стремительно, но постепенно. А по прошествии целого дня подруги занялись скомканной и неуверенной подготовкой к так называемому прослушиванию. Миллер, давно не раскрывавшая рта с целью произнести что-то мелодичное, почти и думать забыла о вокале за последние три года, поэтому Ал старалась изо всех сил уговаривать девушку не сдаваться. Сама же журналистка пылала всем сердцем, только не от любви, а от преданности своему хобби. Она пробовала разные комбинации, риффы, педали, она включала и отключала перегруз, добиваясь какого-то, наверное, внеземного звучания. Пока это ей не очень удавалось, судя по выражениям лица, которые точно были внеземными. За весь вечер они, конечно, подготовились, но так и не выбрали песню, какую будут исполнять следующим утром. В десять вечера Джули отправилась спать, а Кусь осталась до самой полуночи в своём рабочем кабинете, надела наушники и продолжила эксперименты со звуком. Сидела она до двенадцати ночи только потому, что уснула там же на мягком крутящемся стуле, очевидно не справившись с волнением. А во сне ей виделся дом, горячий чай с лимоном в большой пивной кружке, мягкое старое кресло, подрагивающий, но не развевающийся от ветерка тюль, через который с улицы было видно всё, что происходит внутри, и желтеющие макушки деревьев за окном. Закрытая дверь. Сон был некрепким, беспокойным, конечности слегка холодило. Как ни печально было признавать, но Ал даже спустя три года свободной жизни в другой стране, вдали от родственников, не могла выкинуть своё прошлое из головы. Хотя она тщательно скрывалась — своим коллегам на работе говорила совсем другой город, совсем другие обстоятельства, совсем другие имена, словно это как-то действительно могло повлиять на то, что уже давно произошло. Миллер видела сплошное обвинение. Каждый смотрел ей прямо в глаза, а после со всей силы бил по лицу. Желающих было много, удары сыпались один за другим, только Джус молча их сносила, потом на её лице и вовсе заиграла улыбка, натянутая, издевательская, но какая-никакая улыбка. С одной стороны было тяжело видеть, как другая она позволяет себя так истязать, а с другой настоящая Джули не могла противостоять. Обе девушки проснулись ни свет ни заря, помятые, растерянные. За завтраком они молча сидели напротив, опустив глаза каждая в свою тарелку и размышляли о произошедшем. В итоге первой сдалась Кусь. Она неловко подняла голову и тихо объявила, тут же пряча лёгкую полу-улыбку, появившуюся от нервов, в кружке кофе: — Мы должны быть там ровно в двенадцать. Надо вызвать такси в половину. — Мы снова едем на такси? — задорно фыркнула стилистка, чтобы разрядить атмосферу. Подруга кивнула и отставила в сторону пустую тарелку. Она с задумчивым видом пригладила тёмную бровь и дополнила: — Надо гитару выбрать. Пойду, — девушка поднялась со стула, прихватила грязную посуду, сгрузила её в раковину и поплелась на выход, буркнув себе под нос «спасибо». Вскоре Миллер доела и последовала её примеру, после чего зарулила в ванную, там умылась, не без труда собрала волосы в простой хвост на затылке, и глянула на себя в зеркало. Лёгкий макияж не занял много времени, русская наносила его почти на автомате, попутно размышляя о предстоящем испытании. «Задание со звёздочкой, как бы Алиса сказала...» — она хмыкнула вслух. — «Почему мы решили, что справимся?» Сомнения подкрались незаметно, но так сильно, что почти буквально сбили с ног. Джули опёрлась руками о край раковины, роняя подводку для глаз. На её глазах тонкая кисточка, скрытая в полупрозрачном колпачке, с тихим стуком прокатывается ко дну раковины и делает несколько финальных оборотов по инерции, пока окончательно не замирает. Она поднимает взгляд и вгрызается им в своё лицо, цепляясь за каждую мелочь: еле заметную горбинку на носу, острый подбородок, изящно изогнутые ресницы. Сначала ей даже не верилось, что это всё происходит наяву, что она так скоро приблизится к тому, что раньше казалось недосягаемым, но это скоро прошло. Теперь оставались голые сомнения — острые, не щадящие, загоняющие в тупик. И каждый знак действовал, как красная тряпка для быка. Выходя из ванной, Джули ещё не переборола себя, но профессионально держала лицо. Она неслышной поступью подкралась к подруге в кабинет, действуя будто в тумане, пока та стояла перед несколькими стойками со своими лучшими гитарами. Миллер легонько хлопнула Кусь по плечу. Журналистка вздрогнула сразу всем телом, резко выпрямилась от испуга и высоко вскрикнула. — Ты чего делаешь? — Тренируюсь незаметно подкрадываться, — пожала плечами девушка, заглянула вперёд и тоже стала созерцать гитары. Одна краше другой, замысловато расписанные, фигуристые. Как красивые девушки, только красивые гитары. Ал выглядела растерянной. — Ты не определилась? — без вопросительной интонации задала вопрос Джус. — Не-а, — та в ответ покачала головой и вновь прикинулась задумчивой. — Тогда… Миллер обошла её, широким маятниковым шагом заходила туда-сюда, приговаривая: — Есть один безотказный способ выбрать. Русская сразу же заинтересовалась, ожила, в горящих глазах застыло ожидание. Она рвалась скорее попасть на прослушивание, своеобразный конкурс, должный проверить и доказать её мастерство. Невольное сравнивание себя с другими, определённо имеющее более глубокий подтекст, чем сама Алиса показывала, вылезало наружу в особенно важные моменты, когда она позволяла себе неприкрытый оценивающий взгляд и важно опущенные веки. — Выкладывай, — коротко просит, нет, даже требует жительница Берлина и не успокаивается, пока просьбу не удовлетворяют. — Мы берём листок, делим его на части и пишем номера. Ты вслепую вытаскиваешь одну бумажку из шляпы, какой номер вытянешь, такую и возьмёшь гитару, — поделилась схемой Джус охотно, но только ей было известно, что этот способ не такой поверхностный и работает иначе. Собеседница заметно засомневалась. Она нерешительно прикусила нижнюю губу и опустила глаза, на лице активно отображались сложные решения. — Ну, что скажешь? — сдерживая улыбку, Миллер вывела её из раздумий. — Я думаю. Взвешиваю за и против, — для неё, конечно, всё уже было решено, оставались только голые сомнения. — Есть гитара, о которой ты подумала «хоть бы она»? — резко, безо всяких прелюдий резанула Джус. — А? — Кусь замешкалась. — Ну… есть. — Её и бери. Ал покачала головой. Её красивые гитары, конечно, привлекательны, так и манят взять и потрогать, но они не для игры. Она смотрела на их и вдохновлялась, как примером проявления крайнего чувства красоты в глазах людей, делавших такие вещи. На них невозможно играть. Придётся постоянно проверять, не поцарапался ли лак, не потёрлись ли рога, а это совершенно убивает любую игру, а вдруг ещё стукнет обо что-нибудь ненароком. Грифы у них слишком тонкие, чтобы натягивать не-тренировочные струны. Творчество убивает творчество. Шедевр губит творческий процесс, в особенности если этот шедевр чужой. Люди устроены так, что приходится завидовать особо одарённым личностям, добившимся успехов в сфере, интересной для какого-то круга лиц. Но стоит обговорить, что под успехом сейчас многие стали понимать славу, а не достижения. Как все знают, слава и известность напрямую зависят от грамотного маркетинга, рекламы, а это, в свою очередь, зависит от денег. Из этого можно сделать вывод, что можно быть хоть тысячу раз искусным, но не добиться никакой известности. Однако тонкая природа людей — а она бесспорно тонкая, вне зависимости от поведения, повадок и желания — крайне изменчива и легко подстроится под любую желаемую форму. Так у Кусь выбор шёл между совершенно другими экземплярами, и теперь она повернулась в их сторону. В углу, в подвесных крюках, висели две гитары. Её первые гитары. Они были старенькие, на одной сзади чуть видна заплатка — раньше там облазил лак. Но они так же были ухожены, чем сразу поразили гостью. Гитарам больше двенадцати лет, а они не уступают новеньким брендовым моделям. Свежие, едва не блестящие струны, хороший покрас, незапылённость. На самой первой гитаре, которая была чертовски чёрной, по краям и между ладов шёл красивый узор, напоминавший цветной мрамор или достаточно эффектные слоистые минералы. Это было в далёком 2007-м, а может и того раньше. Гитару было непросто достать, для этого нужно было найти приличную сумму денег и, непосредственно, продавца с инструментом. Зато она ни разу не подвела, сколько бы Кусь не выходила с ней на сцену в узких музыкальных кругах небольшого городка, где родилась. Любовно погладив гитару по изгибу, журналистка кивнула сама себе. — Я возьму его, — с хриплыми нотками воспоминаний в голосе проговорила девушка. — Его? — Джус вздёрнула бровь. — Это он, помнишь? Рихард. — Ты даёшь имена гитарам, — заключила Миллер и вздохнула. — Каждый из нас даёт имена тому, что ему дорого, — абсолютно непредсказуемая эмоция, проявившаяся на лице Алисы, заставила поёжиться. Джули вспомнила своего Аида, перед которым осталась виновата, и подумала, что по приезду домой, когда у них, конечно же, ничего не получится, купит ему новый горшок взамен разбитого. Журналистка сняла гитару, задумчиво повертела катушку громкости, прищёлкнула языком и отошла в сторону. Миллер непроизвольно шагнула за ней. Её лицо, видимо, слишком явно выражало растерянность. Кусь несколько раз осмотрела её с ног до головы своим фирменным странным взглядом, к которому стоило бы уже привыкнуть. — Одевайся. Нам выходить через десять минут. Русская вздрогнула. И правда. Она стояла перед одетой подругой в пижаме, а на часах было двадцать минут двенадцатого. Ал натянула рукав свитшота на ладони и вопросительно посмотрела на Миллер. — Ага, — только и ответила та, поспешно удаляясь в спальню. Неожиданное волнение подступило комом к горлу, не давая надеть широкий свитер. Руки заранее начало потряхивать. План, на корню казавшийся проигрышным, действовал на девушку странно, ведь такого она не испытывала даже в Лос-Анджелесе, устраиваясь на работу. Списав всё на возможность встречи с кумирами детства, она вышла в коридор на негнущихся ногах, где её уже ждала Алиса. При полном параде, с чехлом для гитары одной лямкой на плече, гордо поднятой головой и телефоном в руках. Она сразу заметила замешательство Джус и одним взглядом спросила, нормально ли всё. Стилистка могла бы принять всё на свой счёт, возмутившись, что не настолько плохо она выглядит, но не стала, потому как тогда возмутилась бы уже Кусь, а это было всем только в минус. Получив в подтверждение лёгкий кивок, журналистка открывает дверь и выпускает её вперёд, ещё раз оглядывает квартиру и скрывается на лестничной площадке. Ровно в двенадцать, как штык, русские были уже на месте, даже успели попасть внутрь, миновав своеобразный фейс-контроль. Интересный знакомый Ал не обманул, потенциальных рок-музыкантов было действительно около сотни, никак не больше, но и не меньше. У того парня с другого отдела явно был какой-то секретик. Среди конкурсантов были как молодые, лет двадцати, так и постарше, к сорока, а то и вовсе ровесники участников Rammstein. Преобладали мужчины, а из женщин пришли скорее фанатки, находившиеся здесь не ради музыки, а ради красивых мужчин, это стало ясно в том числе и по тому, как они одеты — полу-вульгарно и крайне неудобно для мероприятия, связанного с волнением и переживаниями. В просторном помещении все разошлись так, чтобы если и пересекаться, то никому не мешать, но атмосфера была не агрессивной, хоть и слегка напряжённой — переживала не одна Миллер. Она бегала глазами по одиночкам и отмечала такие же признаки волнения на сосредоточенных лицах. Все старались репетировать, повторять, будто перед экзаменом. Гитаристов тоже было не слишком много, процентов сорок, хотя могло быть намного больше. К счастью, чтобы им не пришлось таскать с собой множество оборудования, прямо там было достаточно комбоусилителей. Расслабляющее проигрывание гамм звучало сразу с нескольких сторон, возможно, что у большинства собравшихся было музыкальное образование. Теперь-то стилистка переживала за подругу, так как та была самоучкой, и это, конечно, закрывало перед ней некоторые двери. И Джули ещё не приходилось слышать, как та играет в полную силу. Обычно Алиса отправляла ей записи каких-то незнакомых песен, заученных дома по табулатурам до скрежета зубов, но вдруг для проверки умений на прослушивании ей подсунут листок с нотами и попросят сыграть что-то незнакомое? Чтобы поделиться своими опасениями, Миллер потянулась рукой влево, по-привычке пытаясь потянуть журналистку за рукав, но той на нагретом месте не оказалось. Джус опешила и резко дёрнула головой, устремляя взгляд вперёд, выискивая не в меру активную Ал. Пробегаясь глазами только мельком, было трудно найти светлую макушку среди других, тоже иногда не менее светлых макушек других людей. Так и не найдя подругу, девушка начала переживать, как вдруг кто-то быстрым движением тронул её за плечо сзади. — Это я, не пугайся. Я заняла себе усилок, а нам — место. Пошли, — голос Ал утих прежде, чем Джус успела его разобрать, жительница Берлина потащила её в сторону, где людей было поменьше. Она наконец перевела взгляд на Кусь, ликующую и светящуюся от счастья. Наверное, хорошее оборудование заняла. Выбранное место было немного отдалённым от остальных, потому казалось, что они наблюдают за другими участниками из тени. Джули укромный уголок понравился. Скрыться от лишних глаз на почве волнения хотелось частенько, особенно — когда приходилось возвращаться к заброшенному годы назад делу. Музыкальное образование перестало иметь для Миллер значимость ещё в университете, а по приезду в США она ещё больше убедилась в правильности своих суждений, стоило начать копать глубже и, следовательно, сравнивать с Россией. Сравнения вскоре прекратились, а музыка была заброшена. Молодая стилистка находила тысячу и одну причину завязать с вокалом и клавишными, внутренне чувствуя предопределённость своей судьбы. Впрочем, Алиса считала, что это всё из-за неуверенности девушки в собственном успехе. Как бы то ни было, всё свелось к одному — музыкальное образование и знание нот стало просто не так важно. Это чувство усилилось ещё со знакомства с Ал, а точнее с того момента, когда та решила взять в руки гитару. Она стала добиваться внушающих успехов уже на второй год учёбы с инструментом, выступала в местном уютном подвальчике для таких, как она — там собирались местные рок-группы, ценители музыки потяжелее, так называемый узкий круг рокеров, где почти каждый знал друг друга в лицо, но очень мало кто знал ноты. В подростковом возрасте Кусь могла часами рассказывать о вечерах в этом логове, как с ней братаются «люди, которых она действительно уважает по своим меркам», что играло важную роль в её юношеской жизни. Именно тогда она перестала бегать и плакаться Джус, забила на общественное мнение и научилась говорить. Она, жившая, дыша серой, расправила плечи и изменила мировоззрение. На Миллер такой эффект возымел плавное ощущение взросления и постепенного насыщения жизнью и ответственностью, всё это накапывало медленно, позволяя во всём разобраться и привыкнуть. Это было медленно и неизбежно, словно прорастание семени и последующее вытягивание ростка, в отличие от той же Ал, на которую большие порции ответственности свалились куда раньше, к тому же резко, просто дошло это до неё только в сознательном возрасте, и все её колупания были похожи на отчаянные попытки сравнять давление внутри и снаружи. Если Джули растила стойкость, то в Ал она была заблаговременно заложена свыше и, в силу искусственности своего явления, источалась с годами. Однако и весь внутренний рост стойкости внутри Миллер тоже пошёл коту под хвост на пятом курсе. Сопроводимый резким изменением характера и жизненных целей, бурный всплеск порушил все старые наслоения и предложил холодную маску, как замену стойкости. Фальшивую и неприятную. Но других вариантов не было. У Кусь складывалось не лучше. Она, теряя вложенный в неё богом дар, рассыпалась на глазах. Если бы не природная выносливость, помогающая сносить тяжёлое влияние стрессов на физическую оболочку, то неясно, что бы с девушкой сталось. И по той же причине она экспериментировала с цветами волос класса с шестого — ранняя седина слишком явно обозначалась в тёмной шевелюре, яркие и светлые цвета маскировали лучше всего. Однажды она покрасилась с помощью свеклы, но это уже другая история. Взяв лёгкую распевку без проблем, Джули начала заново вливаться в старое хобби. Одно дело репетировать дома, а другое — в специальном помещении с сотней людей перед конкурсом в чужой стране. Это достаточно нагнетало обстановку. Голос временами подрагивал в ненужных местах, стоило только поднять уровень сложности. Подобная закономерность прослеживалась не только у русской. Вокруг многие пробующиеся на роль вокалистов звучали неуверенно. Было во всём этом что-то ностальгически-светлое и смутно знакомое. Будто уже виденное во снах. Каждый угол и каждый взгляд был чем-то из прошлого. Ал решилась приглядеться, но делала это незаметно, не подав виду о своём удивлении, когда обнаружила, что знает всё, что тут находится. Непостоянная память хоть тут не подвела — одного пристального взгляда хватило, чтобы вспомнить сон трёхлетней давности. Это был один из первых дней в Берлине, душное воскресенье в квартире с закрытыми окнами. Девушка проспала до одиннадцати утра, не желая покидать приятное видение. Это здание, эта самая комната, эти же люди. Дежавю укрепилось с проявлением дополнительного фактора. Поодаль с характерным "дзынь" у парня на гитаре рвётся струна. И Кусь точно помнит, что это должно было случится. — Эй, всё в порядке? Ты замолчала, — прямо перед лицом Джули махает рукой, насильно приводит в чувство. — Я не знаю. — Что? — недоуменно хмурится та. — Я не знаю, хорошо это или плохо, но… — Алиса медленно указывает в ту сторону и произносит: — Mist. В следующий миг парень с гитарой в руках выкрикивает то же самое, хватаясь за руку. — Mist! — Укололся о струну, — поясняет русская; кивок чуть правее. — Вам нужна помощь, герр? И сразу после неё эту фразу произносит на чистом немецком светловолосая девушка, любезно подавая руку. — Я, кажется, поняла, — с хитринкой протянула Миллер. — Ты путешествуешь во времени. — Почти. Во всяком случае, подобное случалось раньше. В седьмом классе, пока я не потеряла социальную жилку окончательно, я предсказала итоги учебного года, — воспоминания о трудном периоде жизни порядком остудили журналистку, потому она тут же предложила: — Давай что-нибудь дуэтиком исполним. А-то так и не отрепетировали нормально. Резкий поворот в другую сторону ясно дал понять, что разговаривать об этом дальше она не хочет. Джули была бы и рада не изводить её тем, что неприятно, но на её памяти было по меньшей мере с полсотни ситуаций, в которых раздражение сыграло Кусь на руку, а где-то даже принесло удачу. — А может… — звонко начала Миллер. Ал мгновенно обернулась и злобно уставилась на неё. —… ты расскажешь, что будет дальше? — Я не буду рассказывать. Просто давай забудем, — жёстко, но пока ещё крайне миролюбиво отрезала Кусь, недовольно фыркая. — И не спрашивай про это. — А я спрошу. — Не спросишь, — она до скрипа стиснула зубы. — Тебе это не интересно. — Уверена? — с беззлобной усмешкой на губах спросила Джус. — Ты не можешь знать всё, поэтому я хочу понять — насколько же далеко это зайдёт. Журналистка скривилась, угрожающе быстро приблизилась, затем быстро прошептала на русском, чтобы никто не понял: — Если бы ты знала то, что знаю я, то никогда бы не приехала. Ты бы просто побоялась сесть в самолёт. Лёгкая снисходительная усмешка тронула губы Миллер. Она еле сдержалась от комментариев, чтобы не доводить Ал до трясучки — к своей чуйке девушка относилась ревностно и обязательно беспрекословно прислушивалась к внутреннему зову. Надо значит надо, без возражений, якобы «Я так сказала», и всё тут. Можно было, конечно, хитроумно обойти её не слишком внимательный головной аппарат, но это придавало слишком много значения пустой тайне. Кусь крепко держит гриф гитары, приглушая струны, и сверлит взглядом Джус, а потом и что-то позади неё. Постепенно она мрачнеет, выражение лица становится строгим и надменным, губы быстрым движением поджимаются. Джули может только гадать о причине резких изменений. Она оборачивается, прослеживает её взор, но не видит чего-то настораживающего или, тем более, вызывающего омерзение и отвращение. Остальные собравшиеся спокойно занимаются своими делами: отыгрывают песни, распеваются, повторяют приёмы, пьют глицин и радуются жизни. Но Алиса всё так же недовольно пялится в одну точку, скользя глазами вверх-вниз. — Что с тобой? — с долей беспокойства интересуется стилистка. — Всё нормально, — напряжённо и точно рычит девушка. — Пойдём, надо повторить партии. «Странно. Она совсем тут рехнулась что ли?» — для надёжности Джус ещё раз смотрит на то место и в последний момент замечает подозрительную девушку, смотрящую прямо на них. Ровно в этот момент Ал тянет подругу за руку. Всего на миг она упускает отдалённую фигуру из виду, но этого оказывается достаточно, чтобы незнакомка исчезла, словно её никогда не было. Миллер неловко застыла с открытым ртом. Она не сразу пришла в себя, так что Кусь удалось дотолкать её до угла и отрезать пути к отступлению. Она встала перед ней, и длинный гриф вырос на пути как шлагбаум, который русская не собиралась поднимать. — Я хочу сыграть с тобой песню. Мы будем репетировать сегодня или нет? Такими темпами мы ничего не добьёмся. Ты же это понимаешь, — на такой утвердительной ноте Ал закончила разговоры лёгким перебором струн, отлично выходившим засчёт отрощенных ногтей. Она вроде бы играла старую английскую песню, тысячи и тысячи раз отправленную Джу на оценку, но та затерялась среди других — чаще всего Кусь предлагала всем знакомым послушать тяжёлый метал в надежде, что среди них кто-то проникнется и примкнёт к культуре. Пока подобных случаев не было, да и предложить уже было некому. Большинство окружения слушали поп или песни, занявшие призовые места в чартах на текущей неделе, разве таким предлагают Корн, Слипнот или Дистёрбд? Иногда журналистка засиживалась в парке вечером, а потом шла домой под бьющий в наушниках Twisted Transistor, об этом можно было судить из рассказов о редких нерабочих выходах на улицу. На самом деле Джули временами жалела о том, что так мало времени уделяет тому, что предлагает Ал, идеи у той были что надо, так может быть и музыка вполне себе подходящая, стоит только себя пересилить. А это не так сложно. За неделю по три-четыре отправленные песни, если начать слушать хотя бы по одной-две, то не мудрено пристраститься и возжелать метала, как воды и хлеба. Миллер любила Сию и классику. Не представляла себе чего-то тяжелее Раммштайн, это был её верх. Ничего специфического во вкусе. Ведь можно после Лунной сонаты слушать Du hast и радоваться жизни, потому-то Джус впитала себя лучшее на стыке классики и индастриала, став ещё более терпимой к жанрам. Ей было интересно петь песни как Аггилеры, так и Линдеманна, считая существование чего-то подобного в один временной промежуток совершенно естественным. Как и считала нормальным то, что у неё выходило не очень ладно спустя несколько лет перерыва. — Не торопись, я за тобой не успеваю, — прикрыв глаза от удовольствия, одёрнула Ал, но струны дёргать не перестала, как бы намекая, что ускоряться она не станет, а подстраиваться придётся именно вокалистке. — Эта песня играется не так медленно, — попыталась возмутиться Джус, зная, что результата это не даст. — Мы же её репетируем на первый раз. К тому же я жду, пока ты настроишься. Не хочу начинать со сложного, — Кусь невесомо улыбнулась. Этого оказалось достаточно, чтобы Джули попробовала снова.