Когда просыпается солнце, город постепенно оживает. Начало августа. Близится осень. Но тепло ещё не спешит отступать. До октября будут, наверняка, стоять ясные, солнечные дни, наполненные летом.
В Финляндии температура планомерно понижается. Здесь уже не жарко, скорее просто тепло, дует приятный свежий ветерок. Здесь в пальто придётся закутаться раньше, чем в Берлине.
Но, несмотря на ясность погоды, атмосфера в комнате ожидания стоит самая что ни на есть пасмурная.
Молчание, прерываемое едва различимыми бормотаниями Алисы и постукиванием ногами по полу с разных сторон, висело уже около часа. Бесконечно долгого, мучительного, тягомотного часа. Все хотели бы заниматься своими делами или готовиться к концерту, да не получалось. Словно после произошедших инцидентов, следующих один за одним, у всех опускались руки.
Действительно, будущее группы представлялось туманным, и каждому хотелось бы найти смысл в своих дальнейших действиях. Вложить какую-то ценность. Нужно было сделать прорыв, заняться вопросами подготовки к концерту, репетициями, но, если группа распадётся, то зачем...
Топ-топ-топ.
Шнайдер нервно трясёт ногой.
Топ.
Пауль опустил ногу на пол.
Топ. Топ. Топ.
Топ-топ.
Топ.
— У вас там что, азбука Морзе? — раздражённо прикрикнул Тилль. — Угомоните свои таланты! Кодировщики хреновы... Я знаю азбуку Морзе!
Мужчины стихли.
Они сидели своеобразным кругом вокруг общего стола. На диванах и стульях. Только Рихард был в стороне в отдалённом от общего сборища кресле. И Ал примостилась в углу комнаты на полу, ковыряясь в какой-то книжечке абсолютно бездумно, по большей части глядя в стену перед собой. Она не хотела видеть и слышать никого. Поэтому в комнате стояла такая удушающая тишина — когда они только вошли и заговорили между собой, Кусь не могла найти себе места и нервно бродила по комнате, дёргано озираясь по сторонам. Лишь когда все по-тихоньку смолкли, она нашла себе место в углу на полу и беззвучно устроилась там. Её шумное дыхание, от которого всё её тело немного приподнималось, разносилось по комнате лучше любых часов. Новая секунда — новый вдох. Девушка сопела, будто ей не хватало воздуха.
Джули в какой-то момент закрыла уши руками, только бы не слышать эту тишину и раздающиеся в ней судорожные вдохи. Лишь ей и самой Ал известно, какой кошмар творится у той в душе.
В какой-то момент "до" Миллер даже начала было думать, что сострадание, которое все испытывают к Ал, только лишняя трата времени, и та привлекает внимание, выставляя себя несчастной и недолюбленной. И девушке было наплевать, зачем подруга это делает, ей хотелось жить своей жизнью и ни о ком, кроме себя, не беспокоиться. Да, это эгоистично, однако у Кусь в жизни постоянно происходит что-то из ряда вон, пора бы уже привыкнуть, а не кидаться за помощью! Джули можно понять — она устала переживать за кого-то другого, когда давно пора начать переживать за себя. Это, конечно, неэтично, бросать близкую подругу с её проблемами, но у Джу тоже, чёрт возьми, не всё так гладко, как хотелось бы, однако жизнь — она такая. Некрасивая, нелицеприятная, беспощадная и безразличная.
Теперь-то не оставалось сомнений, что на долю Алисы перепало что-то более жёсткое, что способен вынести человек. Что хорошего-то в её жизни было? Короткие моменты триумфа на сцене, не менее короткий роман с Рихардом, небольшая радость переезда в Германию. Ей не позавидуешь. Похоронила любимого друга, которого знала чуть ли не всю жизнь, и теперь осталась лишь со своим чувством вины вдвоём. Едва отбилась от изнасилования от возлюбленного, которого боготворила, сколько себя помнит, и, опять же, осталась терзаться, только теперь наваждениями его похотливых грубых прикосновений. Отвергнутая сверстниками в своей стране, не сыскавшая благосклонности в другой. Она действительно так сильно старалась когда-то. И теперь её вступление в Rammstein — не более чем последний рывок на свет, удачный, но бесполезный. Не знала же она, что цветок, выросший во тьме, может выжить лишь во тьме. И что свет её спалит, сделав только хуже.
Алиса комкала между пальцев страницы карманной книжечки "Скотный двор" Оруэлла и сама не заметила, как начала медленно вырывать из корешка одну за другой. В тишине звуки рвущейся бумаги раздавались достаточно чётко. Странички поочерёдно полетели на пол. От этого не становилось легче, но и тяжелее тоже. Кусь никогда не имела тяги к порче имущества, но отчего-то именно сейчас стала неосознанно уничтожать всё, что ей принадлежало.
Рихарда этот звук бесплодной борьбы — или поражения? — выбешивал. С каждой новой бумажкой на полу он сжимал зубы. Было ли дело в физической боли и не проходящей уже два дня тахикардии, поддерживающих мужчину в вечно напряжённом состоянии, или он чувствовал львиную долю своей вины.
Не вины! Не вины! Нет!
Страха.
Сожаления.
Стыда.
Не сорвись он тогда. Предугадай он тогда. Привяжи он тогда себя к стулу, к кровати, к батарее. Позови он Летца на помощь. Но нет. Он не попросил о помощи. Он не оградил себя от остальных, прекрасно зная, что может навредить, точно навредит! Он же сам себе не доверяет, как он мог поверить, что точно справится?! Как он мог допустить такое? Чтобы Алиса, наивная, молодая, самоуверенная, растерянная, пострадала от его рук. От чьи-либо рук вообще! Алиса, что плакала у него на груди, рассказывая, как ей всегда не хватало опоры, защиты в виде отца. Алиса, которая позвонила ему от страха и от отчаяния, не зная, где находится, и попросила о помощи, ощутив ужаснейшую паническую атаку из-за травмы, оставленной матерью. Алиса, доверившая ему свой первый поцелуй. Алиса, всегда выручавшая его, заботившаяся и беспокоившаяся. Как можно было её предать? Как можно было допустить? Чтобы его несоображающее тело бессознательно причинило ей боль? Рихард верил, что интуитивно, на физическом уровне неспособен навредить ей. Оказалось, ошибся...
В дверь тихонько постучали. Все будто бы не обратили на это внимания. Только Рихард, взвинченный и напряжённый, вскочил с кресла и пошёл открывать.
Стук повторился, а затем дверь приоткрылась ещё до того, как мужчина приблизился. В комнату влетела маленькая девочка с небрежно собранной копной кучерявых волос. Быстро подняв голову, она мигом оглядела комнату и, издав радостный вопль, бросилась к Рихарду, едва не сшибая с ног, несмотря на лёгкость своего крохотного тонкого тельца.
— Папа! Папочка! Ура-ура!
Девочка обхватила его за талию, крепко обнимая. Она не могла сдержать восторга при виде него.
С её появлением, с первой ноткой детского радостного голоса, к окружению вернулась жизнь. Мужчины и Джули нехотя обернулись. Ал замерла, так и не дорвав страницу из середины книжки.
Рихард же, к её и общему удивлению, отреагировал как-то нескладно, сдержанно. Даже слегка отстранённо.
Приобняв дочь одной рукой, он вновь глянул на дверь.
— Макс? Ты с мамой приехала? Где она?
Будто в подтверждение его тревоге, в дверном проёме показалась высокая худая женщина. На фоне тёмно-синей одежды её бледно-белая кожа и чёрные волосы выглядели готически-мрачно, а узкое лицо — строго. Медленно моргнув, она скрестила руки на груди, перешагивая порог комнаты с гордо поднятой головой.
Девочка стушевалась и неловко взяла отца за руку, встав немного позади него. Она неотрывно глядела на женщину, невесомо дёргая Рихарда за рукав кофты. Мужчина знал, что она хочет — хочет, чтобы защитил. Она любила его и знала, что он любит её, и она всегда может обратиться к нему за защитой. Сможет ли он сейчас защитить её, Круспе не знал. А если не мог чётко согласиться, значит, сомневался. Сейчас он не сомневался, разве что, в том, что готов умереть за свою дочь.
Марго остановилась на расстоянии в несколько больших шагов. На спрятавшуюся Макс она даже не глянула.
— Забирай. — кивнула Босье без приветствия.
— И стоило оно того, чтобы сейчас просто бросить её, как надоевшую игрушку?
Пауль громко выдал: "Так!" и встал с диванчика. Подойдя к парочке, он взял девочку за руку и повёл в сторону компании, чтобы уберечь неподготовленные детские ушки от маячившего на горизонте скандала.
Джули слегка вскинула брови, когда гитарист посадил ребёнка рядом с ней и присел на корточки перед ними.
— Максим! Соскучилась? Помнишь дядю Пауля? — лучезарно улыбаясь, заворковал он проникновенным голосом.
Он и правда, как солнечный лучик, большой ребёнок, завораживал своей простодушной улыбкой. Возможно, ему бы пошло быть нянькой.
— Конечно! — видя его положительный настрой, девочка тоже улыбнулась, хотя изредка быстрым движением поглядывала на родителей. — И дядю Тилля! — она безошибочно указала на Линдеманна, сидящего напротив. — И дядю Олли! И дядю Флаке! И дядю Шнайдера! — тут она неуверенно, но любопытно глянула на Джули.
— Знакомься, это Джули, — Пауль перевёл взгляд на девушку, и Максим, посмотрев на него, вновь повернулась к Миллер. — Она наша подруга и коллега. И твоего отца тоже, разумеется.
Девочка осматривала её лицо несколько секунд, после чего подала руку для знакомства.
— Я Максим-Аляска Круспе-Босье. Просто Макс.
— Можешь звать меня Джу, — она пожала маленькую ручку серьёзно, почти как взрослой, и коротко улыбнулась.
Шнайдер сел с другой стороны от Макс, загораживая обзор на Рихарда с Марго, которые уже довольно резко обменивались колкостями.
— Да ты совсем уже большая! — восхищённо воскликнул барабанщик. — Небось уже настоящую гитару держать умеешь!
— Мама мне не разрешает... — тихо откликнулась Максим и попыталась наклониться вперёд, чтобы разглядеть родителей.
— Ну ничего. Мы тебя научим, — блистая ровным рядом зубов, Пауль придвинулся ближе. — Хочешь?
— А мама...
— Она не узнает, — полушёпотом заверил Шнайдер. — Да ладно тебе, будет весело!
Алиса, всё это время сидевшая, обхватив себя руками за плечи, внезапно встала, выведенная из транса разговорами вокруг. Рихард и Марго уже начинали повышать тон, но Кусь не вслушивалась. Ей меньше всего хотелось вникать в чужие проблемы.
Она, будто в полусне, медленно подошла к дивану, вокруг которого все столпились, воркуя наперебой с маленькой девочкой, которая своим поведением даже Тилля разнежила настолько, что он, встав на одно колено, тихим и нежным голосом посмеивался и приговаривал что-то Макс, широко улыбаясь.
Девушка встала прямо позади спинки дивана и плавно наклонилась вперёд, пока её волосы, а затем и лицо, не оказались перед глазами удивлённой девочки, задравшей голову, чтобы увидеть внезапную "гостью" их кружка.
Разглядывая маленький носик и светлые глазки, Ал хмыкнула. Так похожа на Рихарда. Крохотное, беззащитное дитя. Судя по увиденному, у них с девочкой куда больше общего, чем казалось изначально. Их мизерность, незначительность, проблемы с родителями, потерянность в жизни, отсутствие постоянного места, которое можно было бы назвать своим домом — Кусь бесцельно слонялась по улице, Максим мотылялась между континентами, где живут мама с папой, из-за их развода — безразличие к ним от окружающего мира, игнорирование их существования. Сочувствовать ей было куда проще, увидев в живую этот взгляд, полный сомнений и непонимания.
— Максим.
— Ага, — робко кивнула та. — А вы?
— Я Алиса.
— В-вы... Любовница моего папы?
— Очень интересно.
— Так мама сказала... Что он только про вас и говорит, когда звонит.
— Ты знаешь вообще, что это значит?
— Он... вас любит?
— Хорошо, будем думать, что мама имела ввиду это. Ну да, так проще. У мамы новая любовь, и у папы тоже. Что она ещё говорила?
— Что вы молодая, не знаете папу и...
— Не обо мне. Про себя я сама знаю. О вашей семье.
Девочка с толикой недоверия сложила ручки на груди. Легко её понять — незнакомка вдруг спрашивает о личном, о самом сокровенном и приватном. Но Максим точно такая же, как и Ал в детстве — её никто не слушает, её никто не слышит, её никто не спрашивает, вместо этого всякий пытается просто отвлечь её, как будто она не понимает, что видит в семье. И стоит кому-то постороннему задаться подобным вопросом, она находится с ответом тут же. Без сожаления. Без эмоций. Без страха.
— Она... Всё время с папой ругалась. Когда он звонил. И говорила, что он не хочет, чтобы я приезжала. А он потом звонил и спрашивал, когда мы приедем. И говорил, что очень хочет меня увидеть. Наверное, мама решила, что...
Девушка смотрела на это озадаченное, запутавшееся в происходящем личико и поняла, что ревность и зависть, съедавшие её последнее время, были глупыми и беспочвенными. Она была права, думая, что незаслуженно ненавидит ребёнка. Очень незаслуженно. Этот внезапный визит, которого Рихард, судя по реакции, совсем не ждал; этот скандал, из-за ребёнка, на глазах ребёнка, в обременение ребёнку; эти оскорбления, уже переходящие в крик. Всего этого быть не должно. Такая, как она сама, не должна страдать.
— Хорошо. Я поняла.
Ал выдавила из себя подобие улыбки и выпрямилась. Устало повернулась в сторону спорящих родителей, а во взгляде решимость. И, наконец, она начала
слушать.
— Ты морочила ей голову столько времени!
— Я не собиралась отдавать ребёнка в руки непонятно кого!
— Ты уже давно высказалась, кто я и что я! Но, в конце концов, я её отец! Это ты почему-то всегда опускала!
— Что ж, теперь я это подтверждаю! Забирай
своего ребёнка! Знаешь, она ведь точная твоя копия! Вы сработаетесь! Такая же упрямая, невыносимая и портит мне жизнь!
— Не смей говорить так! Ты хотела ребёнка, и теперь уже не можешь отказаться от неё!
— У неё есть ты. Вот ты теперь ей и занимайся. Ты же так любишь собирать своих нагулянных детишек и пригревать у себя! Пожалуйста! Пригрей и мою дочь тоже!
А с другой стороны: "Максим, ты такая взрослая! Максим, ты такая замечательная! Расскажи, куда ездили летом? Как дела в школе? Что нового?" с таким неподдельным интересом. Интересом отвлечь ребёнка и не дать услышать эти слова, которым место в глотках тех идиотов, что называют себя родителями. Придурки.
Кусь тяжело вздохнула, молясь, чтобы все хоть на минуту заткнулись. Всего и так слишком много, а гомон, поднявшийся в комнате, раздражает. Раздражает и пугает, как будто под кожей ползают ядовитые насекомые, жалящие изнутри. Так хочется от них избавиться, побороть, усмирить этот навязчивый психоз!
Хотя бы Марго с Рихардом! Могли же выйти в коридор! Куда-нибудь подальше! Если им, конечно, не наплевать на психику ребёнка, из-за которого они тут войну устроили.
— Если бы я только знала, я бы от неё отказалась...
Кусь переклинило. Она замерла, считая ускоряющиеся с каждым мгновением удары своего сердца.
— Надо было отказаться от тебя ещё в роддоме!
Девушка глубоко вдохнула и, не думая ни о чём, подошла к парочке. Оттолкнув Рихарда плечом, она твёрдо встала на обе ноги напротив Босье, возвышающейся над ней почти на голову.
— Так отказалась бы, а то только жизнь ребёнку испортила.
Схватила за воротник одной рукой, сминая ткань в кулаке.
Удар.
Тишина. Покой. Умиротворение. Руки больше не чешутся съездить кому-нибудь по морде. Уже съездила.
Отряхнула руку, как будто залезла в грязь.
Не сразу услышала взволнованные крики и глухой полу-вопль Марго.
— Кусь, блять!
—
Ты что творишь!?
Мужчины мигом вскочили с мест, готовые в случае чего разнять драку или усмирить невменяемую коллегу. Максим тоже неловко встала, пытаясь за их спинами разглядеть, что произошло.
Хруст Алиса услышала явно, всё остальное — лишь мельком, где-то на грани слышимости. Кровь прилила к голове, отчего уши заложило после особенно мощного прилива.
Прямо глядя на Босье, как будто с безразличием, будничностью в лице, девушка усмехнулась:
— Больница недалеко, но вправлять нос немного неприятно. Аревуар.
Рихард, шокированный и взбодрённый происходящим, поддержал бывшую супругу за плечи, быстро переводя взгляд с неё на Ал. Но гитаристка уже возвращалась в свой угол, поднимая на ходу книжку.
— Марго, я не понимаю, почему она... Боже, давай я помогу! У тебя кровь...
— Не надо! — рассержено выкрикнула Босье, вырываясь из его невесомых объятий. — Убери свои руки! Я тебе всё сказала! — уже у двери прошипела: — Разбирайся теперь со всем этим дерьмом сам!
И хлопнула дверью, оставляя позади дочь, бывшего мужа и его коллег, и психованную любовницу.
***
— Боже мой, боже мой! Боже мой, боже мой!
Пауль ходил кругами по комнате, нервно потирая подбородок и изредка всплескивая руками. За прошедшие пятнадцать минут таких бесцельных передвижений он не сказал больше ничего вразумительного.
Рина искренне пыталась с пониманием отнестись к переживаниям возлюбленного и сосредоточиться на работе, однако его ежеминутные восклицания сбивали её с продуктивного настроя. В конце концов она тяжело вздохнула, отложила стилус и графический планшет в сторону и встала из-за стола, оборачиваясь к Ландерсу с сурово скрещенными руками. Она проследила его траекторию туда и обратно, выжидающе посмотрела, намекая, что ему нужно бы объясниться, но мужчина словно её не замечал, продолжая метаться из стороны в сторону, повторяя: "Боже мой!"
Наконец девушка не выдержала и, тихо кашлянув, чётко спросила:
— Что. Случилось?
Пауль ненадолго остановился, покрутил ещё руками в воздухе с некой неопределённостью, затем попрыгал на месте, видимо, пытаясь сбросить напряжение и успокоиться. Затем замер и выдал абсолютно внезапно:
— Нам надо завести ребёнка.
— Абсурд. — бессильно пожав плечами, отрезала Райс.
— Подожди-подожди! — воскликнул Ландерс, замахав руками.
Он сделал несколько быстрых шагов в её сторону.
— Я помню, сначала предложение, свадьба, медовый месяц, переезды и всё прочее! Но подумай!.. Нет, давай я сначала расскажу, что произошло!
— Да уж, изволь. Я только этого и жду.
Рина перенесла вес на одну ногу, не меняя позы, и уставилась на Хирше в ожидании того самого ответа. В конце концов, она спрашивала, что случилось, а не что им надо сделать. О детях, как она считала, думать ещё рано, ведь ей всего двадцать шесть, и она хочет строить карьеру дизайнера одежды, а не менять грязные подгузники и вытирать сопли ближайшие три года. В своё время намучилась с младшими братом и сестрой, этого опыта пока что достаточно. Она знала, что возлюбленный хочет совместного ребёнка и готов сам хоть круглые сутки за ним ухаживать, однако у Ландерса тоже есть работа, причём достаточно ответственная и серьёзная, и с его графиком воспитание детей как-то... Не вяжется.
— Сегодня приезжала Марго, бывшая Рихарда, с которой у них ребёнок. Так вот, она привезла их дочь и буквально
сбагрила её Риху! Ты представляешь? — активно жестикулируя, он очень громко возмущался.
— Ого... — протянула Райс полу-заинтересованно, чужие дети волновали её ещё меньше. — И что? Как наша влюблённая голубка Алиса отреагировала?
— Она её ударила! — Хирше взмахнул руками, едва не задев Рину, вовремя отступившую на полшага.
— Кого? — нахмурилась та. — Ребёнка?
— Да нет, Марго! — мужчина вновь всплеснул руками и наконец выдохнул, начиная успокаиваться.
— Что?.. За что? — Райс скривилась; понятно, значит, бандитские замашки Кусь никуда не делись, она всё такая же вспыльчивая, обиженная жизнью злобная драчунья, какой была в школе.
— Ну ведь... Марго как бы отказалась от ребёнка. Приехала и устроила скандал на ровном месте. Нет бы просто привезти Максим и сказать: "Рихард, я поменяла своё мнение, ребёнку с тобой будет лучше. У меня не хватает на неё времени, я хочу строить новую семью, в которой ей будет некомфортно." И бла-бла-бла... Но они все просто вспылили!
Райс заворажённо слушала его, понимая, как много она пропустила, пока усиленно работала над дизайном костюмов к новому клипу по личной просьбе Тилля.
— Марго начала кричать, что надо было ей отказаться от ребёнка, что Рихард у себя в доме пригревает своих нагулянных детей и всё в таком духе. — Пауль неопределённо махнул рукой. — Рихард ей пару раз припомнил, что она не разрешала видеться с дочерью из-за упрямства, а не из-за материнской заботы. В итоге они достали Кусь своими криками. Да и нас, если честно. Мы пытались поболтать с Максим, как-то её отвлечь от этого, чтобы она не слышала... Возможно, я бы тоже хотел так сделать. — Рина глянула на него недовольно. — Нет! Женщин ни в коем случае нельзя бить! Я не имел это ввиду! — он тут же вновь замахал руками, оправдывая слова, слетевшие с языка бездумно. — Да, она поступила плохо, но Ал всё-равно не должна была её бить! Хотя её можно понять. Весь этот стресс, смерть её друга, потом Рихард, все эти споры, крики, драки... Она не выдержала.
— Стоп! Какая смерть друга? — переспросила девушка, прервав фрагментарный поток слов.
— Её друг умер несколько дней назад, когда мы были в Санкт-Петербурге. Алёша его звали, как... одного моего старого друга. — Ландерс опустил глаза. Точно как Алёша Ромпе.
— Алёша умер?! — у Райс округлились глаза.
Она присела на край кровати и опустила голову, пытаясь переварить новость. Она помнила друга Кусь ещё со школы, где видела его в последний — уже предпоследний — раз. Тогда, пока она ещё не попала в детский дом, он был здоров, полон жизни. Всё время бегал по школе, на каждой перемене заглядывая к Алисе, голосил на половину коридора, был этаким фейерверком, центром внимания. К нему все тянулись, с ним все хотели дружить и общаться. Из-за его видной внешности или завидного таланта, из-за увлечений или заразительной энергетики, но он был популярным мальчиком. А то, что он всюду таскался за Алисой, тогда ещё нелюдимой и скрытной, вводило всех в крайнюю степень недоумения. Когда Райс ушла, они уже вместе играли в группе, и этот тандем был крайне продуктивен и выгоден для всех. Алиса пишет песни, Алёша поёт и играет. Он всегда играл лучше, чем она. Он всегда пел лучше, чем она. И это, кажется, никого не беспокоило. У них была творческая гармония. И песни, которые на правах подруги, Райс слушала одной из первых, были превосходными. Да, пускай Алиса часто злилась и расстраивалась, что вся слава достаётся Алёше, как центру группы, но стоило им появиться вместе, как всё вставало на свои места. Алиса, серьёзная, решительная, спокойная, на два года старше Лёши, шла после занятий на репетиции с гитарой за спиной. Раневский, по-доброму задиристый, лучезарный, непринуждённый, вышагивал рядом с ней со своей гитарой. Они постепенно удалялись от школы, размеренно болтая о мелочах, обсуждали аранжировки, тексты, новости про своих любимых музыкантов.
Рина никогда не знала, что стало с ним после её ухода. И, наверное, не хотела знать, ибо это разрушило бы её представление о Раневском. Она ведь тоже смотрела на него, как и многие девочки в школе, с восторгом и обожанием. Только бегал он к её лучшей подруге, совсем не обращая внимания на невзрачную подругу своей согруппницы, что заставляло сердце обливаться кровью каждый раз, когда эти двое уходили со школы вместе. Рина знала, что Алёша нравится Алисе. Рина видела, что Алиса нравится Алёше. Только никто даже не догадывался, насколько же Лёша нравился самой Райс.
Но нет! Нет! Нельзя омрачать его память прошлыми замолчанными обидами и ревностью. Теперь он никому не принадлежит, и бороться за него никто не будет. Он достался только сырой земле, оно и к лучшему.
— Да. Ал уезжала на его похороны. И потом вернулась сама не своя. Ну а потом Рихард её... Как тебе сказать... Обидел. Тилль чуть его не убил... Всё стало так напряжённо...
— Я знаю, что произошло. — Райс подняла руку, останавливая его от очередного потока слов, и прикрыла глаза. — Лёша умер. Вот это да... — горько усмехнулась она, после чего язвительно вскинула брови. — То есть вы ещё задавались вопросом, почему Алиса так поступила?
— Ну да! Это же... Это просто... Это не по-человечески! Она могла не вмешиваться!
— Как вы? — саркастично подытожила девушка. — Вы просто ничего о ней не знаете. Она не может не вмешиваться. Это же буквально то, что происходило
с ней! Родители, которым нет дела. — она стала загибать пальцы. — Скандалы вокруг неё. Безразличие окружающих. Думаешь, можно просто так взять и не вмешиваться, когда она знает, что потом случается с детьми, которые через это прошли?
— А что бы ты сделала? — вдруг серьёзно спросил Пауль.
И Рина тут же нашлась с ответом.
— Я бы увела ребёнка. Выгнала родителей разговаривать в другом месте. Запретила ругаться на глазах дочери? Я не знаю, что я бы сделала. Но я бы не стала просто стоять в стороне, пытаясь делать вид, что всё нормально! Алисе хватило сил ударить. Мне бы не хватило, потому что я знаю, если бы из-за этого завязалась драка, я бы огребла по полной. А она готова, она не струсит, понимаешь? Она всегда готова к драке. К мордобою, где она точно получит по лицу. И она даст сдачи. Потому что ей это не впервой. Вы все даже представить не можете, насколько рано она начала вот это всё. Драки с матерью, скандалы, побои. Она иногда в школу приходила с ободранными волосами и синяками. И она не скрывала гордость, что в обиду себя не даст. Так почему, — она наклонилась ближе, понижая голос до полушёпота. — Почему она должна не вмешиваться и делать вид, что всё в порядке?
— Потому что нормальные люди так проблемы не решают! Она сломала Марго нос на глазах у Максим!
— Нормальные люди! — хохотнула Райс. — Нормальные люди не бросают детей. Нормальные люди не сидят на наркоте. Нормальные люди вмешиваются, когда видят, что что-то не так, что страдает ребёнок.
— Тебя там даже не было! Откуда ты можешь знать?
— Да одного рассказа достаточно. Когда мать бросает своего ребёнка, позволяет себе сказать, что должна была от него отказаться — это не нормально.
Девушка нервно пригладила волосы и откинулась назад.
— У нас были разногласия с Алисой. Да, мы больше не подружки. Но я на её стороне в этой ситуации. К тому же, да. Стресс сказывается. Но если бы она кинулась с кулаками на кого-то совершенно без причины, то это был бы совсем другой разговор.
Ландерс сел рядом, пытаясь всё переварить. Точка зрения возлюбленной, конечно, его шокировала. Но, может быть, он и сам склонялся к тому, что Кусь права?
— Хорошо, — спустя пару минут тишины вздохнул он. — Вернёмся к разговору о детях...
***
Алиса всё больше проводила времени наедине с собой. И этот вечер после тяжёлого насыщенного дня не стал исключением. Да, много она сегодня про себя "хорошего" услышала, но девушка была подсознательно готова ко всем этим словам ещё когда замахнулась. Она хотела просто тишины и покоя. Немного порефлексировать.
Всё ещё не верилось, что это происходит с ней. Лёши больше нет. А она до сих пор по вечерам набирает его номер, по привычке, чтобы услышать "абонент временно недоступен". Жаль, что это "временно" ограничивается лишь маркером "до" и никогда не заимеет "после". Этот абонент недоступен навсегда. Больше никаких вопросов в пустоту, чужого дыхания в трубке, одностороннего смеха.
По спине бегут мурашки, заставляя съёжиться.
Она успокаивает себя, что это Лёша прикасается к ней на незримом уровне. И вера, что он там, наверху, среди облаков, и он исцелён от молчания, от отсутствия пальцев, от депрессии, он весел, подкрепляла её. Где-то там, среди облаков, ему явно лучше. Там он уже услаждает всех своей музыкой и чудесным голосом. Ведь он отдал ей только физическое проявление. Такой голос имеет неземное происхождение, и его не отдать, не забрать, не потерять. Этот голос с ним вечно.
Всё, что они там на памятнике — поставленном слишком рано — написали, всё это бред. "Любим, помним, скорбим" Да что это за безразличное, серое, банальное изречение в камне?! У такого самоцвета, как Раневский, должно быть что-то индивидуальное! Что-то уникальное! Это не просто любить, помнить и скорбеть. Это признавать свою вину в его смерти! Как так вышло, что человек, который едва может о себе позаботиться, оказался один?! Почему к нему в гости приходили так редко, что он почувствовал себя забытым и покинутым? Почему он был в отчаянии? Почему он отказался жить дальше? Почему никто не показал ему его ценность?!
"А почему этого не сделала я?"
Ал стыдливо опустила взгляд от самой себя.
Всего один раз сказать: "Я люблю тебя!"
Это оказалось для смелой девушки слишком страшно. Хотя она была с ним. Всегда.
— Тётя Алиса-а-а... — тихо позвали прямо над ухом.
Кусь вздрогнула, быстро вытягиваясь по струнке. Руки, закрывавшие лицо, упёрлись в подлокотники, пытаясь помочь хозяйке вскочить. Глаза вонзились в фигуру перед ней.
Максим стояла спереди, любопытно наклонив голову. Ручки поддерживают друг друга на уровне груди, взгляд большой, удивлённый не меньше, чем у самой Ал.
Девушке понадобились секунды, чтобы понять, что девочка сейчас явно не там, где должна быть.
— Максим? Что ты тут забыла?
— Папа устал и уснул. Я не стала его будить... А почему вы плачете? — прямой по-детски наивный взгляд, подмечающий всё.
Кусь ещё недолго боролась с собой, ежесекундно дёргая бровями и жмуря нос, пыталась вспомнить, как сделать не слишком унылое лицо, а затем всё-таки ответила.
— Я? Я не плачу. С чего ты взяла?
— У вас глаза на мокром месте.
— Я просто, — девушка воспользовалась мгновеньем, чтобы стереть солёную влагу с нижних ресниц, и полу-притворно зевнула; не спала она уже третьи сутки. — Умывалась и не стала вытираться.
Девочка продолжать смотреть на неё с подозрением, затем присела на кровать рядом.
— Мама говорит, что когда человек плачет, он теряет своё время зря.
— Да ну, — протянула Кусь саркастично и цокнула. — И почему же?
— Потому что надо убрать из своей жизни то, что заставляет плакать. И жить дальше. — ровным тоном изложила Максим.
Кусь хмыкнула.
— Интересно.
Но спорить с ребёнком из-за убеждений её матери не стала.
— Что бы ты убрала из своей жизни? — спросила она в ответ, наблюдая, как маленькое личико наполняется сосредоточенностью.
"Да. Гиблое дело. Болтать о жизни с восьмилетним ребёнком. И о чём я думаю?"
Она отвернулась и собиралась встать, чтобы проводить Босье в номер к Рихарду. Как вдруг девочка подала голос:
— Я бы убрала мальчиков. И нового мужа мамы. Он привёз с собой не детей, а... Каких-то хулиганов! Они не умеют себя вести и обзываются. Я им говорила, что расскажу всё папе, и он будет на них ругаться, но они не поверили, что он приедет...
Ал слушала её с меланхоличным взглядом.
— Ты плакала из-за них?
Максим посмотрела на неё и замолчала. Затем принялась рассматривать свои коленки.
— Да...
— Эх... Ну, знаешь, у нас у всех свои проблемы, которые заставляют нас грустить. И плачем мы по-разному. Но все мы плачем. Это не делает нас слабыми или плохими. Наоборот, полезно иногда остановиться и поплакать. Да, зацикливаться на плохом нельзя, но я считаю, что даже каждая мелочь, каждый неудачный день и каждый человек заслуживает слёз.
Ал внезапно для себя раскинула руки и кивнула.
— Иди ко мне.
И девочка доверчиво встала, подходя к ней, чтобы упасть в объятия с солёным запахом вокруг Кусь. Маленькая девочка в кольце её рук была как ценное сокровище, которое надо защитить от внешнего мира, что редко бывает к ним добр. Но даже этот короткий вечерний разговор стоил того, чтобы стать драконом. Стало как-то даже легче на душе.
— Я плакала, — рассказала Алиса. — Потому что недавно умер мой близкий друг. И я по нему скучаю.
— Мне жаль.
— И мне тебя.
— Мама же не придёт, да? Просто они боятся мне сказать?
— Да.
Должен же хоть кто-то быть честным с ребёнком.
