Believer

Томми бесцельно ходил по дому уже битый час. После того, как Адам уехал с сумасшедшей компанией во главе с совершенно съехавшим с катушек Дэнни Крейтоном, Томми что и смог сделать, так это приехать домой, не переставая прокручивать в голове все возможные варианты пребывания Адама в крейтоновском особняке. — Это не особняк, а натуральное осиное гнездо! — вопил он в трубку сотового Терри, которого сразу же и набрал, вывалив на него сперва кучу нецензурных восклицаний, из которых Спенсер смог уловить главное: шантаж, угрозы и Ламберт. — А что тебе сказал сам Адам? — Терри все-таки, удалось призвать Рэтлиффа к благоразумию. — Он бы никогда не поехал, если бы чувствовал хотя бы намек на опасность! — Адам? — переспросил Томми, действительно, слегка успокаиваясь. Терри Спенсер всегда оказывал охлаждающее влияние на бурный поток мыслей и Томми, и Адама. — Он попросил меня ехать домой и ждать его. — И все? — Да, — Томми опустил еще поцелуй в щеку и шепот Адама в его ухо, что все будет хорошо. — Но это все равно был неприкрытый шантаж и угрозы! — Поверь мне, у Ламберта прекрасно развит инстинкт самосохранения! Если он просил ехать домой, значит, нужно спокойно ехать домой. — Я приехал уже… — Томми вошел в квартиру. — Что дальше-то? — Ждать. И Томми ждал, немного отвлекаясь на голоса дикторов, воодушевленно вещающих из висящей над камином плазмы о городских мероприятиях и культурных событиях Нью-Йорка. «Жизель» тоже не оставили без внимания, упомянув про то, что поклонники хореографического таланта Адама Ламберта успеют еще несколько раз посетить спектакль, нужно лишь следить за афишей крупнейших театров. Потом пошел в свой кабинет и попытался поработать над своими последними снимками и поразбирать электронную почту, но никак ему не удавалось сосредоточиться на работе. Постоянные размышления и беспокойство вытолкали его в столовую, где он и завис за столом, над чашкой густого до черноты кофе. И за окнами было уже темно. Точнее, темным было только небо, потому что ему полагается быть таким в ночное время суток, но… Как известно, ночной Нью-Йорк не означает спящий: яркие всполохи рекламных баннеров на офисных и административных зданиях, редкие проблески фар ночных вертолетов, полицейских или срочной медицинской помощи, — это в небе, а на земле — те же рекламные щиты, фонари в безупречном дизайнерском оформлении, фары уже проезжающих автомобилей и вывески магазинов, театров, кинотеатров, ресторанов и галерей всех сортов. Томмины мысли плавно перетекли в размышления о том, как много всего произошло с того времени, как он впервые попал в этот вечно бурлящий городской котел Большого Яблока, получил признание в своей любимой профессии фотографа, познакомился с Адамом и попал в его мир балета, который соприкоснулся с его профессиональным миром легонько, а вот с его личным внутренним миром — крепко и прочно. Прочно, несмотря на все произошедшее за последние несколько месяцев. И Рэтлифф подумал, что, разумеется, если бы пришлось начинать все заново, он не захотел бы менять в этом случившемся ни одного дня. Опыт, есть опыт. Он так глубоко задумался, что забыл про свой уже давно остывший кофе, и очнулся только когда в двери запиликал электронный ключ. — Не позвонил! — воскликнул Томми, решив сразу с порога воздействовать на Адама, взывая к здравому смыслу, без упреков и панических приступов. — Долго же ты там беседовал! Ламберт скинул в холле свои лаково блестящие туфли и прошел в столовую к Томми, на ходу развязывая галстук с бриллиантовой слезой, и снимая свой классический костюмный пиджак. — Я звонил, Томми, — голос был усталый, севший, будто присыпанный пеплом и оттого — серый. — У тебя телефон не отвечал. Рэтлифф сердито вытащил айфон из кармана домашних трикотажных штанов. — Вырубился, — он досадливо поморщился, глянув на потухший экран. — Даже не заметил. Адам, тяжело ступая, дошел до стола и, помедлив, сел на высокий табурет напротив Томми. Такое опрокинутое лицо Рэтлифф уже видел. — Не ожидал, что такое повторится, — он протянул руку через стол и пощупал лоб Ламберту. Тот был горячий, словно температурный. — Тебе нехорошо? — Мне нехорошо, Томми, — Адам прикрыл глаза, перехватывая его руку у запястья. — Боже, как мне хреново. — Идем, я уложу тебя в постель, — заторопился Рэтлифф. — Или ты хочешь что-нибудь выпить? Адам покачал головой. — Боюсь, если я начну сейчас пить, то не остановлюсь. Или даже алкоголь не возьмет. В спальню Ламберт шел, ощутимо прихрамывая. — Нет, это не как в тот раз, — ответил он на немой томмин укор. — Честное слово, это просто от усталости. Он прилег на кровать, облокотившись спиной на подушки. Томми сел рядом в кресло. — Крейтон… — произнес Рэтлифф негромко. — Он тебе рассказал?.. — Знаешь, — тоже тихо начал Адам. — Ты столько раз помогал мне, защищал меня… Как я тогда сказал тебе, что ты мой якорь, без которого меня бы унес ветер, так я могу повторить эти слова еще сто тысяч раз. — Почему ты говоришь это сейчас? — немного удивился Томми. Не то, чтобы он никогда не слышал от Адама таких проявлений обычной человеческой нежности, но именно в этот момент это его признание выглядело мрачным и едва ли не трагичным. И Адам почувствовал это. — Это не просто напыщенные слова, милый, — он сел повыше. — Иногда, чтобы вспомнить о тех, кто нам дорог, нужно попасть на такого вот психопата, как Крейтон. Я расскажу тебе все, что узнал сегодня от него самого. Дэнни Крейтон сошел с ума еще до того, как решил поступать в Джуллиард. Он уже был спятившим лет в семнадцать, когда ему в руки попала биографичная книга о Великом Мастере. С тех пор Оскар Уайльд, несколько позабытый и поблекший в современном мире, писатель стал для него путеводной звездой и образцом для подражания. Через год, его отец скоропостижно скончался, Крейтон получил хоть и ограниченный, но доступ к наследственным деньгам, и купил особняк в исторической части Нью-Йорка. Он прекрасно отвечал духу пьес кумира, а для большего погружения в атмосферу Дэнни прикрепил над дубовыми дверями гостиной шелковую ленту с девизом: Помните, вы все умрете. А от многочисленных портретов Мастера просто рябило в глазах. Тщательно следуя примеру классика, Крейтон быстро подсел на опиум, воспользовавшись одним проверенным каналом поставщиков и вот тогда, когда он покачивался в своих опийных видениях на огромном золотом саксофоне под медленные разливы ново-орлеанского джаза, его посетила мысль. Вернее, он возомнил, что расшифровал Мысль, заключенную в творчестве Уайльда, зашифрованное послание, которое тот в силу царящих в его эпоху нравов, передал в сегодняшнюю современность и миссия Дэнни Крейтона — обнародовать эту Мысль доступным ему, Дэнни, способом. Но для осуществления этой идеи нужны были соратники. Амелию он нашел в одном из ночных ресторанов, которые специализировались на так называемой «живой» музыке. К тому времени она переживала свою персональную драму — с ней расторгла контракт одна известная компания отказалась снимать с ней рекламу яблочного сока, потому что ее лицо после ежедневной бутылки коньяка только и годилось, что для рекламных роликов с этим самым коньяком в главной роли. Актриса она была, возможно, и не самая бездарная, только крепкие напитки и востребованность ее только в качестве массовки сделали свое дело: теперь она годилась лишь на пару выступлений в неделю в насквозь прокуренном кабаке и едва сводила концы с концами. Однако, профессиональная гордость все еще оставалась при ней. — Я — актриса, а не шлюха! — высокопарно заявила Амелия Крейтону в их первую встречу, наскоро осмотрев особняк и успев выдуть пару бокалов виски, предложенных сумасшедшим хозяином. — Что ты мне предлагаешь? Голой скакать перед богатыми придурками? — Это будет твой заработок, — напомнил Дэнни. — Стабильный. И сможешь жить здесь, в доме Мастера. Потом нужно было распределить мужские роли. О Найте он вспомнил, когда начал прочесывать стриптиз-клубы. С ним Крейтон был знаком со времен своей неудавшейся эпопеи с Джуллиардом. Найт одно время пользовался крейтоновским опиумным трубопроводом, недолго, а потом внезапно исчез, бросил Школу и вот, попался Дэнни в виде стриптизера. — Что ты делаешь в этой дыре? — удивленно поинтересовался Крейтон при встрече. Найт выглядел роскошно, никаких признаков зависимости: шикарное рельефное тело, темные длинные кудри, ясный, незатуманенный никаким допингом, взгляд. — Зарабатываю деньги, — равнодушно пожал плечами Найт. — Я предлагаю тебе зарабатывать их у меня, — сказал Дэнни. — Тебе должно понравиться. Бонни привел к нему Найт. Просто привел за руку, в дом и сказал: — Познакомься, это мой Бонни. Он все знает и на все согласен. Как только Крейтон увидел этого юношу, с золотистыми волосами, наивным взглядом, стройного, нежного, изысканного, словно цветок орхидеи в петлице смокинга, как тут же и вознес хвалу небесам в том, что не ошибся и так точно реализовал замысел Мастера. Потому что Бонни как две капли воды походил на того, ради которого сам Мастер отдал все: покой, имя, богатство, славу, честь и успех. Образы, созданные воспаленным воображением сумасшедшего Крейтона, оживали на глазах. Бонни закончил курсы классического балета где-то на Среднем Западе, но балет в его каноническом восприятии терпеть не мог, все время искал свой стиль, для чего и приехал в Нью-Йорк. Здесь он попал в труппу Балета-Модерн, где танцевал разные современные направления, пробуя себя буквально во всем, и, как ни странно, был весьма востребован именно как разносторонний танцор. Со стороны это выглядело как хаотичное метание, но у Бонни получалось, хоть и работал он на износ. С Найтом они познакомились около года назад и сразу же стали любовниками. Иногда, когда Найт и Бонни спускались к завтраку вместе, когда они уже все вместе обитали в крейтоновском особняке, Дэнни, наблюдая за розовым заспанным Бонни, который, явно не отличаясь, развитыми мозгами, прекрасно управлял сильным и сообразительным своим любовником, который выполнял любые прихоти Бонни, даже немного жалел Найта — тот стал его незаменимым помощником, но видеть его зависимым от слабоумного мальчишки Крейтону было неприятно. — Я не сплю с женщинами, — вспомнил Крейтон свой собственный ответ на вопрос, заданный Амелией в день их знакомства. — С мужчинами? — спросила Амелия. — Сам с собой, редко. — Амелия понимающе хмыкнула. — Но у меня есть один мужчина, ради ночи с которым я бы пошел на многое. — Кто же этот счастливчик? — Амелия тянула и тянула свой бесконечный виски. — Тебе незачем знать, кто он, — оборвал ее Крейтон. — Но, когда ты его увидишь, то поймешь меня. — Он хочет?.. — потрясенно спросил Томми. — Дэнни Крейтон уверен, что поставил спектакль века, — отозвался Адам. — Он создал свою хореографию, подобрал исполнителей, сочинил недостающую музыку. На первые постановки он тщательно подбирал зрителей — их было мало, они все знали, на что идут и держали рот на замке, платя огромные деньги за посещение особняка Крейтона. — А сейчас? — А сейчас он хочет сделать своим зрителем меня. И соучастником убийства, соответственно, тоже.