Believer

— Черт, — Томми вытянул ноги, разваливаясь на пассажирском сидении Астон Мартина. — Слава преисподней, дьяволу и его всем прислужникам, наконец-то кончился этот судебный квест! — Ты не совсем справедлив, милый! — Адам плавно тронулся с места. — На этот раз наша система правосудия справилась в рекордно короткие сроки, я сам дико удивился! Всего лишь за два месяца, вместо ее обычных шести-семи, или даже целого года! — Ну, знаешь!.. — возмутился Рэтлифф. — Таскаться в здание суда чуть ли не каждый божий день, удовольствие еще так себе! — Да я понимаю, — передернул плечами Адам. — Я сам будто заново пережил этот кошмар. И мне иногда кажется, что все это их сумасшествие — не более, чем какая-то фантасмагория, фикция, симуляция. Что вот они проведут годик в психушке, а потом придумают побег какой-нибудь, или еще какой-нибудь спектакль учудят! И их двое! Два одинаково спятивших Крейтона! Просто мой персональный ночной кошмар! Томми искоса быстро глянул на профиль Ламберта, неотрывно смотрящего на дорогу перед автомобилем. — Не будем же мы жить в постоянном кошмаре, я надеюсь! Все уже пройдено, пора отпустить все это! — А ты говорил со своим врачом? — без видимой связи тут же спросил Адам. — Он тебе все результаты исследований разъяснил, что ты там не понял? — Да, — кивнул Томми, снова отворачиваясь к боковому стеклу и рассеянно рассматривая тротуары, вдоль которых проезжал Астон Мартин. Они по обыкновению были заполнены местными нью-йоркцами и туристами, все вокруг было по-весеннему оживленно и деловито-суетливо. — Врач сказал, что у меня по-прежнему будет проявляться синдром Бозо. Адам машинально крутанул руль вправо. — Э! — воскликнул Томми. — Что творишь, гонщик? — Извини, — выравнивая машину, пробормотал Ламберт. — Какой еще к чертям собачьим синдром? Тебя же немедленно в клинику укладывать, что же ты мне раньше не сказал об этом синдроме! — Да это и не опасно для жизни, что ты так разнервничался, милый, — пряча озорной блеск карих глаз, отмахнулся Рэтлифф. — Всего-то навсего, во время нашего с тобой секса у меня перед глазами будет возникать Арчи Гроссман. Ненадолго. Минуты на две. На этот раз Адаму удалось почти сразу же притормозить у обочины шоссе, хорошо, хоть это было разрешено правилами дорожного движения. На мосту бы пришлось вытягивать все из Томми на полном ходу. — Что? — принял все за чистую монету Ламберт. — Минуты на… две? — Вот я тоже возмутился, — затараторил Рэтлифф, едва сдерживая смех. — Говорю, как же на две, если там гораздо больше по факту выходит… Можно уже округлить до трех с половиной… — Рэтлифф, мать твою! — взревел Адам и раздался томмин хохот. — Все шуточки твои, — отсмеявшись вместе с Томми, пробурчал Адам. — Все твои розыгрыши, ну ни капли же серьезности, как только с тобой разговаривать?! Он снова взялся за руль, автомобиль выехал на проезжую часть, набирая скорость на пути к Джуллиарду — крупнейшему нью-йоркскому вузу в области искусства и музыки. К месту работы и части жизни Адама Ламберта. — Кир, — Томми шлепнулся в крутнувшееся под ним адамово кресло в его кабинете Джуллиарда. — А как Ламберту вообще удалось протащить эту безумную мысль в Совет директоров? — Вообще, не напрягаясь, — Кир складывал документы в папку на подпись. — Ты же его знаешь, Ламберт это же чистой воды танк в цветах! — Танк? — рассмеялся польщенный Томми, словно секретарь сделал комплимент ему самому, а не его возлюбленному. — Ну да, — подтвердил Кир. — Когда ему надоедает быть милым и обаятельным, он напрямик и в жесткой форме выражает свою позицию, не стесняясь в выражениях. Даже и перед Советом. — А они? — Пришлось прислушаться, как видишь. Шеф пришел на заседание Совета, брякнул дверью со всей силы, закинул ногу на ногу, и сказал, мол, что это за дискриминация в самом знаменитом вузе страны по принципу искусства? То есть, сказал шеф, как какие-то интересные экскурсии, стажировки, учебные поездки по обмену опытом, так это все достается музыкальному отделению с его скрипочками и валторнами, а как отделению танца, так — нет средств? А между тем, далее напомнил шеф, выпускники именно факультета балета и современного танца и прославили нашу дорогую альма-матер на весь мир! Томми уже смеялся до слез, так похоже передал интонацию и мимику Ламберта его верный секретарь-референт. — И что эти пузаны? — Пузаны напузырились еще больше и удвоили финансирование дополнительных программ на наше отделение. Ну и одобрили его экскурсию. Тебе заказывать билет вместе со всеми? — Нет, — Томми почесал нос. — Мы обсудили уже все с Адамом. У меня выставка, там еще дел невпроворот, так что, пусть во Флоренцию летит без меня. С детишками. — Ламберт этих детишек и во Флоренции заездит до потери пульса! Он мне велел программу распечатать, так там вообще живого места нету, музеи и мастер-класс на площади Санта-Кроче. — На улице? — Маэстро это назвал «под открытым небом». На этих словах маэстро влетел в кабинет. — Едва вырвался из цепких лап дам из Отдела по распределению бюджета! — Адам сел на свой любимый подоконник и осмотрел по очереди Томми и Кира. — Вот, Кир, изволь! Этот белобрысый укротитель объективов и штативов не желает лететь в Италию! — Опять за свое! — Томми положил вытянутые ноги в массивных ботинках на край стола. — Это же всего лишь уикэнд! Ночь в музее! — Это кино такое, — авторитетно пояснил Ламберт. — У нас будет «Жизель» в музее. — Ну вот, — пожал плечами Томми. — Валяй, дрессируй своих малышей, я тебе только мешать буду. — Не будешь, — упрямился Ламберт. — Всего пара дней! — И перелет еще столько же! — Томми тоже был непреклонен. — Меня в самолетах укачивает! — Врун! — Адам скинул его ноги со стола. — Ты просто лентяй! Этот спор они продолжили и дома, но только в столовой. Последнее время они придумали новое правило: не утаскивать споры и мелкие недопонимания в спальню, а решать все в столовой, в гостиной, да даже в душе, но только не в их общей постели. Иногда они забывались, но сейчас стало получаться лучше. — Я бы очень хотел полететь, ты же знаешь, я не просто так упираюсь! — Томми сунул тарелки в посудомойку и нажал кнопку. — Но у меня и так времени в обрез, если я не успею с этими портретами… Их же еще надо все обработать, подогнать под общую концепцию, а это уже не только от меня зависит, а от целой команды специалистов! — А если со мной что-нибудь произойдет? — Ламберт томно взмахнул длинными ресницами и надул губы. — А ты далеко, дома… — Что произойдет? — стремительно обернулся к нему Томми. — У тебя опять что-то с бедром? — Ну как тебе сказать, — протянул Адам, следя за побледневшим Рэтлиффом из-за полуопущенных ресниц. — Шейн же предупреждал, что возможен рецидив, если только… — Ламберт, не тяни! — на этот раз попался на удочку Томми. — Если только не регулярные физиопроцедуры на специальном матраце. Приблизительно таком, как у нас, — уворачиваясь от полотенца, успел крикнуть Ламберт. — Ну что ты в меня полотенцем машешь? Томми хлопнул его полотенцем по спине еще раз. — Напугал меня, шутник! — Он облегченно выдохнул, щеки его снова вернули свой нежный, почти девичий румянец. — Ладно, квиты на сегодня. И, разумеется, в спальне никто из них двоих и не вспомнил об этой сегодняшней шутливой пикировке. Адам видел только выгнутую шею Томми, перебирал пальцами пряди его волос и вдыхал запах его кожи. Томми был под Адамом: распаленный его прикосновениями, взбудораженный его языком, потерявший голову от его нашептываний в ухо. — Котенок… — и Томми уже мог кончить лишь от одного этого выдоха. Но следом шел вдох, словно волна соленого моря, склеивающая ресницы счастливыми слезами любви. Потом уже и шептать пришла очередь Томми, когда он лежал, перевернутый на живот, приподняв аккуратно-соблазнительную задницу, а горячий и ловкий адамов язык проникал прямо внутрь, раздвигая податливые стенки и вылизывая дорожку, своим яростным скольжением выбивая из Томми все его «да, да, еще, ну же, еще, Адам»… Эти вышептывания прекратились томминым всхлипом, вместе с вхождением в Томми адамова твердого члена. Адам вошел и придержал Томми за талию, приподняв его над кроватью на коленях, потом погладил ямочки на прогнувшейся пояснице, положил руки на томмины бедра, чтобы Томми сам прижался и насадился на его член до полного соединения всех их привычно совпадающих впадинок. Как всегда, Адам начал с размеренных движений, моментально примагничивающих Томми накатывающими волнами в такт каждого адамова толчка, каждого его резкого движения в его нутро. Адам чувствовал, как Томми расслабляется на выходе и снова сжимается в тугую пружину при вхождении. Он проталкивался все глубже и резче, подстегиваемый томмиными подмахиваниями и его стонами, которые становились все громче. Адам выпрямил Томми одним сильным рывком, заставив того встать на колени и ухватить Адама за шею, сдавив его загривок захватом одной руки. Томми полуобернулся, ища своими губами губы Адама, а другой рукой обхватил свой напряженно стоящий член. Целуя Томми, Адам прикусил ему нижнюю губу, но Томми даже не обратил на это внимания, пропуская свой член сквозь кольцо своих пальцев. Адам снова поставил его на четвереньки, Томми уперся обеими руками в кровать, и уже сам Адам продолжил дрочить ему уверенными, скользящими по всему стволу, движениями. Бисеринки пота драгоценными искрами выступили над верхней, красиво очерченной губой Ламберта. Он вбивался в Томми завершающими толчками, Томми под ним стонал во весь голос. И яркий взрыв-вспышка почти одновременно разлетелся по их членам, выбив крик из легких Адама и заставив дрожать Томми волнами, толчками выплескивая сперму на простыни. — Я хочу, чтобы ты кончил в меня, — едва пробормотал непослушными губами Рэтлифф. — Сейчас уже… Под эти слова кончил и Ламберт и, обессиленно стоя на коленях, наблюдая, как его собственная сперма выталкивается сокращающимися мышцами из томминого ануса. — Беру свои слова обратно, Ламберт, — сказал Томми, когда Адам уже лежал рядом с ним на подушке, прижавшись щекой к его щеке. — Гораздо больше трех с половиной минут… — А почему вы думаете, что Микеладжело непременно что-то хотел сказать этой своей скульптурой? Группа ламбертовских студентов стояла перед статуей Давида. Адаму все происходящее временами казалось сном. Еще бы: организовать поездку только что набранного курса в Италию, во Флоренцию, чтобы проникнуться духом высокого искусства, вдохновиться на целый год сложной балетной работы, прикоснуться к мировым шедеврам, и все это за счет Джуллиарда, раскошелившегося на эту поездку! Конечно, не обошлось и без пиара по-американски, а именно — неплохая реклама труппы американского балета, дающая мастер-класс прямо на площади — все это еще и после долгого перелета через океан, это превосходило даже самые смелые мечты любого балетного артиста! — Между прочим, — подал голос Алекс Энистейн, тот самый с «голеностопом как у лабрадора». — Если рассматривать Давида с нашей точки зрения, то на курс маэстро Ламберта он бы конкурс-то не прошел! Все вокруг засмеялись. — Да, тяжеловата фигурка! — У маэстро Ламберта совсем иные критерии отбора! — Вот как! — за спиной Адама раздался насмешливый переливчатый голос с характерными хрипловатыми гласными. — Очень интересно послушать про критерии вашего маэстро! Адам обернулся, заключая в объятия своего ненаглядного Томми. — Неужели ты летел впереди нашего самолета? — пощекотал он своим носом мочку томминого уха. — Не совсем, — Томми смотрел на адамовы губы в миллиметре от своих. — Следующим рейсом. Не смог тебя отпустить. Их поцелуй был встречен аплодисментами окруживших их танцовщиков. На белоснежной коже мраморного Давида замелькали отражения человеческих движений, отчего на миг показалось, что статуя шевелится под дыханием Адама и Томми.