Believer

— Даже не верится, что зима уже почти кончается! — Терри плотнее запахнул пальто и поднял лицо к небу. Над февральским Нью-Йорком стояло синее небо, перечеркнутое кое-где белыми полосками облаков. — Сколько всего произошло за это время! — Да, — рассеянно отозвался шедший рядом Адам. Он обогнул небольшую лужу от недавно прошедшего дождя и тоже покосился на уже вовсю светившее солнце. — Много чего случилось… Терри вздохнул. Он прекрасно понимал, что с одной стороны, происходящие перемены в жизни его друзей не могли не радовать, а с другой стороны приносили и новые проблемы, которые нужно было решать незамедлительно. — Томми приедет? Они собирались встретиться в их излюбленном бистро с видом на Метрополитен, Адам вырвался в промежуток между своими классами, Терри привез пухлую папку с документами по расследованию дела Крейтонов, а Томми… С Томми снова все было сложно. — Обещал, — пожал плечами Ламберт. — Ты же знаешь, в последнее время он весьма неразговорчив. Терри знал. Он сам тоже пытался пообщаться с Рэтлиффом, но самое важное было то, что сообщил им с Адамом врач при выписке Томми из клиники. — Это феномен его памяти, — врач устало потер переносицу двумя пальцами. — Я разговаривал с Шейном, мы долго искали этому объяснение, но пока наша практика не заходила так далеко. — Что же все-таки, вы можете нам сказать конкретно? — Адам в волнении сцепил пальцы, обхватив свою коленку. — Как будет вести себя Томми дома, сможет ли он работать? — Работать — безусловно, — врач сказал это, даже не задумываясь. — У него сохранены все навыки, он прекрасно помнит кто он, здесь нет никаких сложностей. Сложность в том, что в его мозгу поставлено некое подобие барьера, — как кирпичная стена. Все, что связано с некоторыми подробностями его личной жизни, с какими-то случаями, вот здесь возникает амнезия и он не может сопоставить то, что он забыл с реальными фактами. — Поэтому он помнит меня какими-то отрывками? — спросил Ламберт. — И требовал Арчи, который, в принципе, уже не существует? — Вероятно, — отозвался доктор. — Это словно вспышки маяка, какая-то часть его памяти освещается, а какие-то островки тонут во тьме. — Что же нам делать? Опять лекарства? — Терри, сидящий рядом с Адамом, подался вперед. — Что за препараты остались еще в его организме? — Когда Томми впервые пришел в себя, — медленно сказал врач. — Он не удивился, увидев интерьер больничной палаты. Точнее, у него были вопросы, но он воспринял информацию довольно спокойно. Мы объяснили ему, что произошел неприятный инцидент, что виновник задержан, а сам Томми был в заложниках. И он даже вспомнил кое-что сам, но как только дошло до какого-то незначительного случая, связанного с вами, Адам, так сразу включился блок. Мы попробовали личную встречу с вами, надеясь, что, увидев вас рядом, Томми вспомнит вас и ваши отношения. Но, вы видели, что из этого вышло… — И мы, разумеется, будем проводить и дальнейшие исследования с теми препаратами, что нам удалось выделить из томминой крови, — через паузу доктор заговорил вновь. — Возможно, ему требуется только время. — Проклятый Крейтон! — в сердцах воскликнул Адам, прокручивая в голове все заново. — Он добился, чего хотел — вычеркнул меня из сознания Томми! — Не драматизируй, — устало отмахнулся Спенсер. — Томми не сумасшедший. — В том-то и дело, — настойчиво повторил Адам. — Это его убивает больше всего. Что он не сумасшедший, а временами, даже я готов уже признать, что Томми ведет себя как человек с тяжелейшей психической травмой. И его никак нельзя назвать здоровым. И самое страшное, что Томми и сам это осознает. — О чем ты? — не понял Терри. — О личном, — мрачно отозвался Ламберт. Потому что он моментально тогда понял, что именно имел в виду доктор, когда говорил о томминой блокаде. Сразу же, как только они с Томми остались наедине в первый же вечер после выписки Рэтлиффа из клиники. — Не обращайся со мной, как с дурачком, — Томми махнул рукой на Адама, который исподволь следил глазами за всеми перемещениями Томми по квартире. — Мне не нужны ходунки! — Я совсем и не это, — Ламберт подошел к Томми и встал за его спиной. Рэтлифф стоял в их столовой и рассматривал вид за окном. Нью-Йорк медленно погружался в вечер, зажигались рекламные баннеры и подсветка бросала загадочный отсвет на стены соседних небоскребов. — Не про это… Адам сразу же почувствовал, как Томми сжался при его приближении. — Что с тобой? — удивился он тогда. Томми потерся подбородком о воротник толстовки, не поворачиваясь. — У меня такое странное ощущение, — наконец отозвался он. — Будто бы я тебя совсем не знаю. Мне незнакомы твои прикосновения, твой запах, твой голос… — Я неприятен тебе? — похолодел Адам. — Ты оставляешь меня равнодушным, я ничего не чувствую, — нейтральным тоном ответил Томми и ушел в свой кабинет. — Он понимает умом, что мы близкие люди, — с горечью сказал Адам. — Но чувства его остаются нетронутыми. — Тебе нужно влюбить его в себя заново, — посоветовал Терри. — Только я не знаю, как это можно сделать. Вы же не станете знакомиться и встречаться снова? — Нет, конечно, — Адам поправил челку всей пятерней. — Мы продолжаем жить в одной квартире, но по утрам за завтраком, он вежливо мне кивает и уходит в свой кабинет каждый вечер. Каждый чертов вечер! — Тише, — проходя сквозь стеклянные двери бистро, шикнул Спенсер. — Не кричи! Томми был уже на месте. Он сидел у окна, за столиком, который они все обычно и занимали, встречаясь здесь. — Привет, — Рэтлифф привычно смахнул набок свою роскошную блондинистую челку. «Хоть что-то остается в Томми неизменным, » — с тоской подумал Ламберт, — «И это, как в насмешку — его челка». И тут же Томми отпрянул от его привычного поцелуя. «Боже мой, это никогда не кончится»! — а вслух спросил: — Ну, как, удачно съездил в Галерею? Томми утром предупредил Адама, что ему нужно будет съездить в Aperture Gallery, потому как Фонд «Диафрагма» собирался возобновить тематические выставки фотографов, и необходимо было обсудить все детали. — Да, — кивнул Томми. — Вполне. Терри отметил, что они, действительно, общаются словно хорошо знакомые приятели, но не более. Никакими романтическими чувствами и не пахло. — Извините, ребят, — Ламберт вытащил из кармана плаща вибрирующий айфон. — Я должен ответить. Он вышел на тротуар перед кафе, продолжая разговаривать. — Томми, — аккуратно начал Терри. — Ты что, в самом деле, не помнишь Ламберта? Томми надул губы. — У меня голова раскалывается от подобных вопросов, — он схватил кофейную чашку и сделал маленький глоток. — Сначала в клинике, потом Адам, ты уже по сотому кругу, как заезженная пластинка одно и то же! — Но это же так … — Договаривай, — зло усмехнулся Рэтлифф. — Вся вина полностью на мне, разумеется! Я полез в эту поездку в Вашингтон, сам вляпался в еще одного Крейтона, неплохо провел с ним время в заброшенном отеле, накачиваясь наркотой до опупения, выкинул из своей жизни Ламберта к чертям собачьим, а теперь еще разыгрываю самодеятельный спектакль? — Томми… — Терри уже жалел, что завел разговор. Хотел, как лучше, а получилось так, что Рэтлифф разъярен, как раненый тигр. — Я бы хотел тебе помочь, но как? — Да все бы мне хотели помочь! — Томми и не думал тормозить. — А я сам, думаешь, что — сопротивляюсь? — Адам любит тебя, — беспомощно сказал Спенсер. — Он всегда любил тебя и будет любить! — Ага, — Томми дернул уголком все еще капризно надутых губ. — Только изменял мне, но это, же, конечно, совсем другое! Терри вздрогнул. Реально, временами казалось, что Рэтлифф прекрасно все осознает, все помнит, и это опять в нем проснулись старые обиды на своего возлюбленного и все происходящее — обычный способ проучить неверного партнера. Вернулся чем-то расстроенный Адам. — Не получится у меня выпить с вами кофе, — сказал он, глядя на моментально отвернувшегося к окну Томми. — У меня важная встреча через полчаса. — Ничего страшного, — тут же постарался заполнить паузу Терри. — Выпьем в другой раз. — Ну и какого лешего ты меня решил затащить сюда? — Ламберт перешагнул порог номера в отеле «Византия». — Не мог в Джуллиард заехать? Габриэль ЛеБорн легко поднялся с дивана у стены. — Не хотелось говорить при свидетелях, сам знаешь, там же сотни глаз и миллионы ушей. — Если ты собрался выпросить у меня продление контракта, — Адам так и остановился у входных дверей, не проходя дальше в номер. — Имей в виду, на совете директоров я буду голосовать против твоей кандидатуры на следующий сезон. Танцовщик возмущенно передернул плечами. — Но ведь ты передумал совсем недавно! Почему? — Габриэль, — мысли Адама были полностью заняты сейчас совершенно другим человеком и ему не хотелось долгих препирательств со своим премьером. — Но ведь контракт и был подписан нами на один сезон. — А почему бы его не продлить? — Слишком много вопросов, дорогой, — Ламберт прислонился к стене, чем и воспользовался ЛеБорн. Он подошел к Адаму почти вплотную, так, что Адам чувствовал жар тела танцовщика даже сквозь его тонкую футболку с длинными рукавами. — У тебя щиколотки слабые. — Щиколотки? Слабые? — нахмурился Габриэль. — И сила воли слабая, — добавил Адам. — Головокружения частые. Мне не подходит такой премьер, уж извини. Томми приехал домой по-прежнему взвинченный. Шарахнул дверью в свой кабинет и упал на диван со всего размаха. В голове была полная каша, одни вопросы, на которые Томми боялся получить ответ. Возле дивана на полу лежал какой-то буклет. Томми поднял его и с удивлением заметил, что это тот самый буклет на выставку «Балет в фотографии», который он сам, собственноручно, делал в прошлом году, когда Филип еще раз поставил свое «Индиго» в Метрополитен. Томми начал задумчиво перелистывать глянцевые страницы. Адам всегда был блистателен в этом спектакле. Рэтлифф вспомнил премьерный показ «Индиго», странно, что воспоминания были свежи и ярки, но стоило только подойти ему в мыслях к «Жизели», к началу прошедшего Рождества, как в голове у Томми словно обрушивался железный занавес. Ничего похожего на симпатию, а уж о сексуальном влечении даже думать было противно. Томми никак не мог взять в толк, как такое могло случиться с ним, с живым человеком? Он чувствовал себя так, словно у него отняли половину тела, левую, там, где сердце. И как все это отрастить обратно он не представлял. В холле раздался шум закрываемых входных дверей. Вернулся Адам. Томми слышал, как Ламберт вешал одежду в шкаф, сбрасывал туфли и даже слышал шлепанье его босых ног по теплому полу. Но в кабинет Адам не пошел и никаким обращением к Томми себя не обозначил. Просто молча ушел в столовую и включил кофемашину. Рэтлифф машинально взял в руки свою повседневную камеру. Начал было просматривать сделанные за сегодня кадры — привычка снимать окружающий мир настолько въелась под его кожу, что он таскал фотоаппарат повсюду, мало ли где настигнет удачный кадр, но запах свежесваренного кофе выманил его из норки. Так и не расставшись с камерой, Томми пришел на кофейный запах. — Все хорошо? — Адам поставил перед ним чашку с напитком и забрался на высокую табуретку напротив. — Еще раз извини, что мне пришлось уехать. — Где ты был? — ровно из вежливости спросил Томми. — В театре? — Нет, — Адам не стал скрывать. Какая теперь разница? — Со мной хотел встретиться Габриэль ЛеБорн. — Вот как? — Томми был абсолютно спокоен. — Ты быстро освободился. — Не говори, — Адам тоже совершенно заледенел. — Разговора как такового и не было. Так, пара фраз и все. Даже жаль было времени на дорогу. — Он что-то хотел? — Разумеется. Хотел остаться в моей постановке еще на один сезон. — А ты? — А я не хотел, — Адам допил свой кофе. — Звездит много. Репертуар я уже составил, у меня и второй состав не так уж плох. — Ты тоже звездишь, — автоматически Томми навел камеру на Ламберта и глянул сквозь объектив. — Маэстро Ламберт… В объективе был совсем другой Адам. Томми даже чуть не выронил из рук свой верный фотоаппарат. Адам смотрел в объектив, не шевелясь. Лицо его было спокойно и неподвижно. А глаза… Глаза стремительно темнели, меняя свой природный цвет на тот самый, грозовой, волнующий… — Индиго, — прошептал Томми. — Это Индиго. И это индиговое наваждение не прекратилось и после того, как они наперегонки бросились к спальне. — А ты не передумаешь, Рэтлифф? — стаскивая с него джинсы, спросил Адам. — А то, в твоем духе, послать все к чертям, обматерить всех на свете и пойти выкладывать фоточки в соцсети? — Если ты будешь тянуть резину, Ламберт, — задыхаясь пробормотал Томми. — То я сам себя трахну, к счастью, я помню, на какой полке в шкафу у нас коробка с дилдо. — Смотрите-ка, — Адам приподнялся над его уже обнаженным телом в классической стойке на руках. — Он уже и поиграть готов. — Я уже на все готов, — выгнул под ним шею Томми. — Уже на все… Адам склонился над ним, зарываясь губами в мягкий шелк светлых волос. Томми заерзал, и тут же оказался плотно прижат к кровати весом адамова тела. Адам тоже никак не мог сдержаться: все нахлынуло так стремительно, что на прелюдии ни у кого из них двоих уже попросту не хватило бы терпения. Уже когда щиколотки Томми прочно заняли место на адамовых плечах, тот внезапно вспомнил свой недавний разговор с ЛеБорном и ухмыльнулся. — Чего ржешь? — незамедлительно встрял Рэтлифф. — Чего вспомнил? — Да про щиколотки, — пробурчал недовольный отступлением Ламберт. — Они у тебя такие сильные, просто на удивление, как у балетных. Томми хотел еще что-то добавить, или возразить, но Адам закрыл ему рот поцелуем, отвлекая, и сразу же вошел в него до самых яиц. Томми охнул и замер, привыкая и приноравливаясь. Адам сам едва перевел дыхание. Вся эта бесконечная суета с маньяками, постановками, похищениями, клиниками и операциями, превратилась в одну бесконечную размытую ленту старинной фотопленки. Дорожка пленки начала сматываться в упругий блестящий рулончик, убирая все это ненужное и неважное. А важное было вот это: размашистые движения Адама, прерывистые вздохи, шлепки, податливое жаркое нутро, которое поддавалось и весь Томми — расслабленный, разгоряченный, полностью растворенный в близости с Адамом. — Еще, Адам, — шепот прямо в ухо. — Сильнее… И Адам больше не сдерживается, их привычный жестковатый темп набирает обороты, Томми кусает Адама за подбородок и карие его глаза блестят, а ресницы слипаются от невольно выступивших слез. — Еще… Перед глазами уже взрываются мелкими темными мошками искры подкатывающего оргазма. Томми кончил первым, держась за запястья Адама. Через минуту его догнал и Адам и еще несколько минут он лежал, не торопясь выходить из Томми. — Что это сейчас было? — пробормотал Томми. — Или мне это снится? — Тише, милый, — Адам накрыл ладонью губы возлюбленного. — Я тебе лучше расскажу сказку про Индиго, хочешь?