Дайте мне белые крылья, Я утопаю в омуте, Через тернии, провода, В небо, только б не мучиться. Тучкой маленькой обернусь И над твоим крохотным домиком Разрыдаюсь косым дождем, Знаешь, я так соскучился. © Порнофильмы – "Я так соскучился"
Лучи восходящего солнца, росчерками пронизывая неровное полотно облаков, окрашивали небо у горизонта всем богатством пастельных оттенков: будто бы край холста, расписанного умелым мастером, возвышался над гладью океана. Утро только начинало вступать в свои права, опускалось на побережье подчеркнуто неторопливо, и тем разительнее не вписывался в его сонную размеренность старенький семейный внедорожник, несущийся по безлюдной пока еще дороге на пределе дозволенной скорости. – Выдвигаться нужно как можно раньше, – объяснил семье Эддард Старк, – чтобы побольше проехать до пробок. Еще поспите в машине. – Так что уже в четыре утра трое его пассажиров стояли в прихожей: Кейтилин, каким-то чудом успевшая собрать с собой сэндвичи и громадный термос с кофе, Санса, зябко кутающаяся в кардиган из тонкой шерсти, и Ренли – с виду самый бодрый из всех, несмотря на то, что ни на минуту не сомкнул глаз этой ночью. Впрочем, и сейчас, спустя два с лишним часа пути, он так ни разу и не попытался не то что подремать – даже просто откинуться на спинку заднего сиденья. Санса то и дело роняла голову на грудь, и он заботливо поддерживал ее за плечи, но сам продолжал упрямо сверлить взглядом видимый край солнечного диска. Следующие несколько часов обещали стать самыми долгими в его жизни, и однообразие пейзажа, тянущегося за окном бесконечной панорамой, лишь еще больше усугубляло ситуацию. Если бы не стрелка спидометра, прочно обосновавшаяся у отметки в семьдесят миль в час, впору было бы усомниться, что они действительно движутся, а не застряли в ловушке, этакой временной петле, где полдень никогда не наступит. Тот самый полдень, которым Ренли грезил последние два года. Полдень, когда Джон вновь окажется рядом с ним. В глубине души до сих пор не верилось, что все позади. Что срок, казавшийся бесконечным, в самом деле истек и больше не придется ни терзаться от неизвестности, ни отсчитывать дни в календаре. Оглядываясь назад, Ренли и сам не понимал, как выдержал, а прежде и не поверил бы, что вообще согласится на подобное. Как не поверил Джону, когда тот впервые заговорил о службе по контракту. Шутка ли: они ведь никогда не разлучались дольше, чем на пару недель. Ренли лет с десяти научился забираться к нему в окно по водосточной трубе, а уж в старших классах, после того как давняя дружба переросла в нечто большее, это и вовсе сделалось традицией. Наутро, правда, приходилось спешно ретироваться: Джон, никак не решавшийся признаться семье в своей ориентации, до дрожи боялся, что их обнаружат в постели. – Я со стыда умру, если они начнут выспрашивать, занимаемся ли мы сексом! – Если бы, – бурчал себе под нос Ренли, натягивая джинсы. Тем не менее, Старки, как оказалось, о его ночных визитах были осведомлены практически с самого начала, а молчали просто из деликатности. Зато на Роберта новость о том, с кем встречается его младший брат, произвела эффект ледяного душа. – Ренли, да бога ради! – завопил он, вскакивая из-за стола с решительностью грозного носорога. – Я дружу с Недом тридцать лет, а ты оприходовал его племянника?.. – И чего разорался, – ворчал потом Эддард, вынужденный отпаивать его шотландским виски. – Тоже мне, новость! Да их за уши друг от друга не оттащишь: куда один, туда и другой. Так и было, и так должно было остаться: они даже университеты выбирали с расчетом, чтобы дорога друг к другу занимала не больше пары часов. Вот только Джону для поступления требовалось во что бы то ни стало сдать SAT на высокий балл: Старкам предстояло отправить на учебу сразу двоих – его и Робба – и семейных сбережений на это хватало лишь при раскладе, что оба получат стипендию. Робба интересовало бизнес-управление, Джона – юриспруденция, а Ренли выбирал из программ, включающих курс летной подготовки; но это не мешало всем троим вместе проводить вечера за учебниками. Откуда-то из-за них Джон и обронил в первый раз ту самую злополучную фразу: – На крайний случай всегда есть вариант пойти в море, как дядя Бенджен. – Отбой, Дэйви Джон, – только и хохотнул тогда Ренли, взъерошив ему волосы, – ты нужен на суше. – Сколько же после клял себя за беспечность: мог ли он что-то изменить, если бы спохватился раньше? А если бы мог? Баллов не хватило ни одному из них. Сказать, что Джон был разбит, означало бы не сказать ничего. Ренли дежурил возле него неотлучно, Нед и Кейтилин наперебой уверяли, что это не конец света, но, уходя на кухню, шепотом совещались, как теперь быть. Дошло до того, что Роберт предложил свою помощь («Один хрен ведь все равно уже зять!»), и Ренли никогда не любил его сильнее, чем в тот момент. Однако Джон ответил решительным отказом. – Я облажался, мне самому и разгребать. Не хочу ни от кого зависеть. Пока устроюсь куда-нибудь на работу, а там, может, и пересдать получится. Так он рассчитывал хотя бы отчасти реабилитироваться в глазах дяди и, надо сказать, не прогадал. Нед остался немало впечатлен – даже порывался что-то подсказать, но Джон настаивал, что должен решить проблему собственными силами. На вопросы и то реагировал с раздражением – и Ренли не упорствовал, не желая бередить рану. Пока не обнаружил у него на столе визитку рекрутера военно-морского флота. – Пойми, это отличная возможность! – оправдывался Джон. – Особенно по деньгам. Одним авансом больше десяти штук, а на выходе под шестьдесят наберется, если не больше! С подносом или на гольф-каре столько разве заработаешь? – Ты что, серьезно? – Ренли по сей день помнил, как щипал себя за руку в надежде проснуться от кошмара: так не может быть, только не с ними, только не наяву!.. – Это же на годы! – Два года, знаю, но… – Джон наконец поднял на него взгляд, а показалось, будто винтовку направил: именно так ощущалась немая мольба в его глазах. Щелкнет затвор – и уже ничего не будет как прежде. – Рен, пожалуйста!.. Я… смог бы встать на ноги. Не сидеть больше на шее у дяди с тетей. Робб бы спокойно поехал учиться… – О да, сплошное блаженное благородство! Джон Кихот во всей красе! Может, хватит уже себя наказывать? Мы пролетели все трое, так с какого черта ты взял, что должен один расплачиваться? Хочешь съехать – не вопрос, давай найдем квартиру. – Ренли согласился бы на что угодно: махнуть рукой на учебу, сбежать в другой штат, да хоть банк ограбить – лишь бы Джон позволил увести себя от края пропасти. – Я займу у Роберта, понемногу будем отдавать, если дело в этом… – Нет, Рен. Не в этом. Вернее, и в этом тоже, но… я правда хочу туда. Ну не смогу я тарелки разносить, понимаешь? Ненавидеть себя начну уже через день. А там… может, хоть смогу добиться чего-то. Разобраться, чего я стою. Состояние Ренли в тот момент лучше всего описывал кадр из документального фильма, который они когда-то смотрели на уроке истории: индейские мастера, чтобы создать каноэ, выдалбливали и выжигали сердцевину из ствола дерева. Он чувствовал себя ровно так же – словно что-то внутри него медленно сгорало заживо. – НА ДВА ГРЕБАНЫХ ГОДА? А как же мы? – Нам бы хватило на свою квартиру! Хотя бы на первый взнос! Должно быть, в понимании Джона это всё объясняло, но для Ренли стало последней каплей. – Не смей! – заорал он не своим голосом, дернувшись, как от пощечины. – Не смей говорить, что это ради нас! Что ты бросаешь меня ради нас! – Я не бросаю. – У Джона дрожали губы. – Да? Неужели? Тогда будь добр, расскажи, как ты это видишь! Мне что остается? Два года сидеть и ждать на берегу? – Это тебе решать. Ренли вылетел из дома Старков так стремительно, будто надеялся, что при должной скорости случившееся не станет его преследовать. Будто бы, затерявшись позади, оно могло переключиться на кого-то другого; а он наутро как ни в чем не бывало позвонил бы Джону: «Ну и дрянь приснилась – ты не поверишь!». Но Джон явился сам, и выражение его лица не оставляло ни малейших сомнений в том, на какой ноте они простились. Ренли распахнул дверь и хмуро взглянул на него исподлобья. – Чего тебе? Джон стоял перед ним, понурив голову, как нерадивый ученик. – Я поссорился со своим парнем и хотел пойти за советом к лучшему другу, – проговорил он, не поднимая глаз. – Но загвоздка в том, что и тот, и другой – это ты. И все же Ренли знал его слишком хорошо, чтобы понять: решение уже принято. Видел по глазам, угадывал в напряженном развороте плеч, в невысказанном «прости», повисшем в воздухе. Джон осознавал, чего это может стоить им обоим, и оставлял выбор за Ренли, готовый принять все, что тот скажет: отпустить без возражений, если придется; проститься здесь и сейчас – лишь бы не так, как минувшим вечером. Он действительно ни о чем не просил… но этого и не требовалось. Ренли попросту не смог бы отказаться от него по собственной воле. Старки приняли новость немногим лучше – даже Нед поначалу выразил беспокойство, а Кейтилин и вовсе схватилась за голову. – Бен, может, и наплел красивых историй, но на деле это адский труд! Как там опасно, ты хоть представляешь? Какие шторма! А если пираты? Да мало ли что! Вон, с «Марией Селестой» до сих пор ничего не ясно! – Думаешь, это решает что-то? Да черта с два! – вторил матери Робб. – Тебя – на галеры, а мне – в универ? Никуда он мне не уперся такой ценой! Однако Джон остался стоять на своем – подал заявку, встретился с рекрутером и начал готовиться к вступительному экзамену. Впереди ждали несколько месяцев круговерти из тестов, медосмотров и тренировок, но прежде всего – неизбежное расставание с Ренли, чья попытка саботировать свой отъезд закончилась сокрушительным провалом. – Если родители чего и хотели, так это чтоб ты получил диплом, – прогремел Роберт не терпящим возражений тоном. – И я тебе не дам спустить всё в трубу из-за всяких там любовных драм. Ненаглядный твой, поди, еще до весны никуда не уедет. Будете видеться по выходным, плюс Интернет в помощь. Нашли трагедию! Да только как могло всё это сравниться с днями, неделями напролет – вместе, глаза в глаза, кожей к коже: жалкие крупицы по сравнению с тем, что было, с тем, о чем они мечтали. А скоро не станет и этого, напоминал себе Ренли, и от одной мысли хотелось срываться и мчать к Джону на ближайшем же автобусе. Иной раз он так и поступал, чаще – как только выпадала возможность – Джон приезжал к нему; но даже тогда тень предстоящего им испытания не позволяла дышать полной грудью. Все остальное: лекции, факультативы, студенческая жизнь – и подавно проносилось мимо. Первый учебный полет – и тот не вызвал в душе никакого отклика. До присяги Джона к тому времени оставалось всего два дня, и Ренли поднимался по трапу с видом настолько мрачным, что обратил на себя внимание диспетчера. – Еще раз так глянешь в сторону грозового фронта – и я лично прослежу, чтобы тебя никогда в жизни до управления не допустили, – прошипела она, ощутимо задевая его плечом. – У тебя потом люди на борту будут – и что, под удар их поставишь из-за своей меланхолии? Ренли безразлично скользнул взглядом по бейджу у нее на груди. «Мелисандра». – Стерва, – сквозь зубы процедил вслед, как никогда желая, чтобы самолет сгинул где-нибудь в слоях атмосферы. Сама присяга помнилась смутно – не иначе как сознание в попытке справиться со стрессом включило защитный механизм. Из четкого – лишь удаляющийся силуэт Джона, то, как они оба что было сил выворачивали шеи, до последнего не желая разрывать зрительный контакт; да багровые полукружья ногтей на разжатой Кейтилин ладони. В кампус Ренли в тот день не вернулся – Роберт в гробовом молчании привез его домой, усадил на кухне и водрузил перед ним здоровенную бутылку черного рома. Необычайно широкий жест – но еще больше удивило то, что произошло наутро. Брат обнаружился возле его постели – совершенно трезвый и серьезный не на шутку. – Ты… в общем… Вчера-то понятно, но… особо этим делом не увлекайся, – пробормотал он, приглаживая всклокоченную бороду. – Оно не помогает ни хрена, уж можешь мне поверить. А тебе не надо как у меня. У тебя по-другому будет. Хорошо все будет… ты потерпи только. Главное, без глупостей, договорились? Проще сказать, чем сделать, а сделать – как? В их паре именно Джон всегда был тем, кто твердо стоит на ногах, и без него Ренли ощущал себя воздушным шариком, сорвавшимся с нитки. Будто бы сама реальность в отсутствие привычной константы сделалась враждебной, а он, хотя по факту и оставался ее частью, смотрел со стороны, отделенный невидимой преградой. Оказалось, пять стадий принятия неизбежного – не просто какая-то абстрактная схема. Он прошел их все, проходил раз за разом, день за днем – через море тревог, внутренней борьбы и старого доброго стоицизма. От сообщения до сообщения: Джон предупреждал, что выходить на связь сможет нечасто, но Ренли все равно оказался не готов даже к первым пяти дням затишья. Тогда еще не знал, что в дальнейшем придется выдерживать по две, а то и три недели, – и к тому моменту, как на дисплее телефона наконец вспыхнула долгожданная иконка, уже извелся настолько, что Робар даже на ночь приходить перестал, лишь бы не сталкиваться с ненормальным соседом. Удивительно, что им вообще удалось поладить после такого начала. Не то чтобы Ренли стремился завести друзей, но экстравертная натура так или иначе брала свое, требовала выхода, а дальше все получилось как-то само собой. С Робаром сблизила жизнь бок о бок, с Эммоном они вместе сидели на большинстве лекций, с Лорасом и Маргери познакомились на факультативе по психологии, а Визерис с его высокомерной ухмылкой не нравился вообще никому, но Ренли не смог не вмешаться, увидев, как того обступает кучка парней, выкрикивающих гомофобные оскорбления. В свете последних событий, пожалуй, можно было назвать еще и Мел. Но все равно никто не сравнился бы со Старками. Ренли не преувеличивал, говоря, что без них, их участия и поддержки ни за что не сумел бы справиться. Элементарно извёл бы себя тревогами и сомнениями, коих в минуты неизвестности поднималось в душе бесконечное множество. Если телефон молчал особенно долго, и вовсе мелькала где-то на задворках сознания шальная мысль: а не привиделось ли ему? Было ли на самом деле: дыхание, щекочущее шею, ледяные ладони меж его собственных, сдавленный стон сквозь затянувшийся поцелуй? И только Старки возвращали чувство реальности. Рядом с ними присутствие Джона ощущалось как наяву, и Ренли тянулся к ним с жадностью, как замерзающий – к источнику спасительного тепла. Всегда, возвращаясь на выходные, сперва – к Роберту, а сразу после – изо всех сил по газам, вверх по улице, к знакомому до боли серо-белому дому: еще на подходе по привычке выхватить взглядом дальнее окно второго этажа, только чтобы убедиться, что свет в нем так и не горит, – и, сделав над собой усилие, двинуться к крыльцу. Старки обступали его гурьбой, обнимали по очереди – и на время становилось чуть легче дышать. – Мы с тобой, дорогой, – неустанно твердила Кейтилин. – Помни об этом, ладно? И Ренли честно старался, но не в пример чаще вспоминалось то, что из положенного срока минула всего четверть. Какой бы вечностью это ни казалось лично ему – в перспективе ее предстояло умножить натрое. Еще два лета, два дня рождения, два Рождества – без Джона. В таком контексте минувшие полгода выглядели просто ничтожно. Тем не менее, кое-что они все-таки значили. В сентябре Джон приехал в отпуск. Не было ни дня, чтобы Ренли не представлял себе их встречу, не высматривал безотчетно в толпе одно-единственное лицо, не планировал, что скажет, когда увидит: варианты разнились от насмешливого «Ты задержался» до предельно решительного «Больше не отпущу»; однако на деле стоило знакомой фигуре лишь возникнуть в поле зрения – и разом забылись все слова; все, кроме заветного имени в коротком выдохе – наконец-то не в пустоту. Он сорвался на бег раньше, чем осознал это – а затем пальцы судорожно стиснули чужие плечи, и словно замкнулась электрическая цепь, пуская ток. В то же мгновение всё обрело смысл. Сколько бы ни тянулась вереница бесцветных дней, в конце ждал Джон, его Джон – непривычно загорелый, с обветренным лицом, но живой, настоящий, а не просто какая-то статистическая единица во флотской картотеке. Ренли, подобно слепому, шарил ладонями по его спине, точно стараясь обнять всего сразу, а Джон, зажмурившись до боли, вжимался носом в складки его воротника, и, небрежно брошенный, валялся у их ног туго набитый спортивный рюкзак. Новую нашивку на рукаве флотской формы Ренли заметил позже – за ужином, после которого Кейтилин, отведя их обоих в сторону, вручила ключи от старенького коттеджа, доставшегося семье в наследство от дедушки Талли. – Только, ради всего святого, возьмите такси, – напутствовала она с нарочитой строгостью в голосе. – За рулем вам сейчас делать нечего. С этим было не поспорить. Целоваться они начали уже в машине, опьяненные близостью, которой не хватало так долго, открывая ее заново и сразу бросаясь с головой; а к дому, возвышавшемуся в отдалении от дороги, припустили так, будто за ними гнались. Доля истины в этом и впрямь имелась: новая разлука шагала по пятам, дышала в спину, но на некоторое время они все же получили фору – и друг друга. Бери, шептал Джон, распластанный на измятой простыни, в перерывах между поцелуями. Бери, забирай, ты знаешь, что делать; делай, что хочешь, и Ренли как никогда мечтал раствориться в нем без остатка. Границ не осталось – а может, вовсе и не было; как если бы ни одного из них без другого не существовало по-настоящему. – И мне, – попросил Джон, когда Ренли, свесившись с кровати, выудил пачку сигарет из кармана куртки, брошенной в кучу вместе со всей остальной одеждой. – Ого! – Вот это и вправду оказалось неожиданно. – Чему еще плохому тебя там научили? – Об остальном еще раньше позаботился мой парень, – усмехнулся Джон, выпуская дым. – Они обо мне знают? – Знают. Только… – Что? – В груди кольнуло тревогой, и виноватый взгляд Джона, скользнувший в сторону, опасения только укрепил. – Просто… я тебя по имени называл, когда рассказывал, ну, и они… решили, что ты девчонка. – К лицу его прилила краска. – То есть, Эдду я потом сказал как есть, но остальным… По сравнению с тем, что Ренли успел себе представить, это звучало почти несерьезно, и все же не могло не задеть его самолюбия. Но следом вспомнился Визерис с его любовью к публичности, нарочито манерными движениями и походкой манекенщика – и кровь, заливающая бледное лицо, каплями окропившая мраморные ступени. Если уж в студенческой среде не всем хватает терпимости, то от моряков ее ждать тем более не стоит – особенно когда тебе коротать с ними еще черт знает сколько дней. – Ты злишься? – осторожно уточнил Джон, заглядывая ему в глаза. – Нет. – Ренли помотал головой, уверенный в своем ответе больше, чем когда-либо. – Все правильно. Так спокойнее. Они говорили и говорили, выкладывая, как на духу, все, что накопилось, что осталось за пределами переписки; занимались любовью и снова говорили – взахлеб, будто бы в надежде, что этого сможет хватить наперед – до новой встречи. Не сказать, что прощание на сей раз далось проще, но ожидание – то и правда уже не так давило на плечи теперь, когда Ренли убедился, что и оно имеет конец. – Я люблю тебя, – шептал Джон, целуя его напоследок. Расстояние не изменило этого – а значит, не имело над ними власти. – Да ты прямо весь светишься, – насмешливо тянул Визерис, сканируя приятеля пытливым взглядом. – И не бесишься больше, если я про Дрого говорю. Вот он, благотворный эффект секса! Во всей красе! – Так пойди покажи Дрого, как это работает, – ворчал в ответ Ренли, но скорее по привычке, без раздражения. – Сколько можно на третьей базе-то торчать, в конце концов. Сам же он наконец сумел заставить себя всерьез взяться за учебу. Преподаватели диву давались, наблюдая, как студент, первые два семестра не проявлявший себя никоим образом, вдруг резко выбивается в лидеры по успеваемости. А летный инструктор, мистер Пенроз, и подавно решил, что он перевелся только в этом году: «Да брось, парень, я бы точно тебя запомнил!». Одна Мелисандра, встречая его, все так же презрительно кривила губы, но Ренли хватало признания и без нее. Жаль только, ночами оно согреть не могло. Джон же, уже не будучи новобранцем, все чаще стал пропадать вне зоны доступа – хотя по возвращении в порт, если позволял сигнал, старался урвать по крайней мере несколько минут на связи. Впервые увидев от него звонок вместо привычного сообщения, Ренли перепугался не на шутку: они всей компанией как назло сидели в библиотеке, и он едва не перевернул стол, пытаясь выбраться; пока в голове сменялись картины одна страшнее другой. – Рен?.. – зазвучал из динамика родной голос. – Ну-ка, дыши. Просто момент подвернулся… хотелось тебя услышать. Ты говорить можешь? Говорить? Облегчение вырвалось из груди истерическим смешком, такое всепоглощающее и яркое, что казалось, впору даже воспарить к потолку – над стеллажами и книжными полками, над старым мистером Крессеном, гневно тычащим пальцем в табличку «Соблюдайте тишину!» на стене, и друзьями, обступившими почтенного библиотекаря со всех сторон, дабы удержать от решительных действий. Если бы Ренли только знал, куда лететь, если бы не клятая секретность – сорвался бы на аэродром в тот же миг: в небо, стремглав, на всей скорости. И едва ли кого-то бы этим удивил: в конце концов, благоразумие никогда не было его сильной стороной. Для благоразумия у него был Джон. – Вы мазохисты, – твердила Маргери, закатывая глаза. – Один в небо, другой по морям. Хотя, конечно, если представить, что земля – это гетеросексуальность, – она изучала средневековую литературу (днями и ночами, потому что крутила роман с профессором, Оберином Мартеллом) и имела привычку при каждом удобном случае прибегать к метафорам, – то всё обретает смысл. Сомнения в адекватности друга, впрочем, не помешали ей пригласить его в гости на Рождество – однако тот все равно предпочел компанию Старков. Кейтилин постелила ему в комнате Джона и, лежа в его постели, той самой, что знавала столько их совместных ночей, Ренли, закрыв глаза, представлял, что все вернулось на круги своя. Засыпая, почти поверил, но во сне привиделась треклятая «Мария Селеста»: опустевшая, покинутая, с изорванными парусами и снятыми крышками люков – а кошмары никогда не снились ему, если с ним был Джон. – Знаешь, почему у тебя нет морской болезни? – Эту шутку пришлось беречь аж до весны, пока бравого матроса вновь не отпустили на сушу. – Потому что она у меня. На всю жизнь теперь. – Мы уже на середине, – Джон гладил его лицо перевязанной ладонью: уверял, что банально ошпарился кипятком, однако Ренли подозревал, что на самом деле причина менее безобидна. – Еще неделя – и за половину перевалит. Как если бы я на обратный путь повернул. – Если скажешь сейчас: «Не своди глаз с горизонта», клянусь, я тебя убью! В третьи полгода уместилось семь звонков и один короткий сеанс видеосвязи: изображение дрожало, звук то пропадал, то запаздывал, но отношения на расстоянии приучили Ренли быть благодарным и за меньшее. Двадцать пять недель ради одной, чтобы по истечении ее вновь отпустить – теперь, к счастью, в последний раз. И решительным шагом ступить на финишную прямую. – Почти всё, Рен. Мы почти справились. Ты справился. И то ли знание это придавало дополнительных сил, то ли, когда заветная цель маячила в радиусе видимости, все препятствия терялись на ее фоне, однако дальше он шел практически напролом, подобно марафонцу, у которого на последней дистанции открылось второе дыхание. Слишком много уже было пройдено, чтобы хоть что-то могло всерьез задержать на пути. Все задания и проекты, выданные заранее на семестр, перекочевали в разряд выполненных еще до того, как растаял снег, а однокурсники в обмен на их копии любезно согласились вне очереди пропустить Ренли к симулятору, так что Мелисандра имела удовольствие наблюдать его днями напролет. – Утечка в топливном баке. У вас две минуты, чтобы вернуться на базу. Время пошло. – Подо мной поле. Я посажу. – Отказано. При экстренной посадке угроза взрыва возрастает в… – Я смогу. – Отказано. Вашей квалификации недостаточно, чтобы быть уверенным, что… – Все получится. Снижаюсь. – Вы ставите под угрозу себя и свой экипаж! – Мне парня встречать через месяц, я б не рисковал шеей, если б не знал, что смогу. Начинаю экстренную посадку. Когда он, чрезвычайно довольный собой и успехом операции, выбрался из кабинки с улыбкой от уха до уха, Мелисандра уже стояла рядом: руки скрещены на груди, прядь темно-красных волос выбилась из узла на затылке. – И что это такое было? – осведомилась она непроницаемым тоном. – Закос под Кирка на Кобаяши Мару? Ренли от удивления даже пропустил ступеньку: – Ты… вы треккер? – и совсем опешил, получив в ответ вулканский салют. Слухов о «Красной женщине» по кампусу ходило множество: шпионка, сектантка, иллюминатка (Визерис уверял, что железная монетка у нее на шее – не что иное как знак принадлежности к древнему ордену) – и Ренли, даже проведя в ее компании не один вечер, понятия не имел, что из этого может оказаться правдой. О себе Мелисандра почти не говорила, на вопросы отвечала коротко и уклончиво, иные игнорировала вовсе, и он ориентировался лишь на то, что подметил сам. Она называла себя пироманьячкой, смешивала убойные горящие коктейли, ругалась на латыни и лихо водила коллекционный олдтаймер – конечно же, красный. Строгая, странная, отстраненная – но отчего-то именно ей доверять было по-особенному просто. Она понимала – даже слишком хорошо – и умела слушать. Или же просто устала от тишины. Понадобилось время, чтобы сообразить, что именно вызвало в ней интерес на смену прошлому обжигающему раздражению – и потому перед отъездом Ренли тем более не смог не заглянуть к ней, прежде чем выдвинуться к воротам, где его обещали подобрать Старки. Мелисандра по совместительству преподавала на кафедре международных отношений: вела семинары по переговорному процессу, стреляя вопросами, точно ядовитыми дротиками. Стоило Ренли постучать в дверь – и десятки лиц озарились облегчением в преддверии долгожданной передышки. – Пять минут на подготовку, – холодно объявила Мелисандра и, прошелестев подолом платья, скользнула в коридор. – Ну, поздравляю, герой. – Тонкие губы изогнулись в усмешке. – Дождался. – Да, – только и выдохнул он, из последних сил сдерживая рвущийся наружу ликующий возглас. Для всех остальных – обычный, ничем не примечательный вторник: пары, шорох тетрадных страниц, сонная полудрема. Для них с Джоном – последний день в череде, последний – навстречу друг другу. Назавтра его миру предстояло вернуться в прежнее русло. Вернуться на берег. К нему. Насовсем. Наконец-то вернуться. – Смотри не вздумай теперь учебу бросать, – Мелисандра прищурила глаза. – Иначе найду и душу вытрясу. Из обоих. Ренли предполагал, что слухи насчет сектантства и иже с ним поползли еще и из-за таких вот изречений. – Не брошу. – Вот и чудно. – Кончиками пальцев она невесомо коснулась его плеча, словно смахивая невидимую пылинку. – Удачи, – и развернулась на каблуках, готовая уходить. Лучшего момента могло не представиться. – Мел. Она не обернулась, но замерла, вся обращаясь в слух. – А тебе… сколько еще ждать? Спина под багряной волной ниспадающих на нее волос застыла в напряжении. На несколько секунд повисла тишина, и Ренли уже подумал, что ответа так и не получит, как он все же прозвучал – резкий, хлесткий, подобный удару кнута: – Восемь лет. Даже задумываться об этом было жутко. Два – и то вынес сущим чудом, и одного-единственного дня сверх этого срока хватило бы, чтобы истерзанные нервы сдали окончательно. Старки уже смотрели на него с тревогой – с того самого момента, как привезли, – и немудрено: вечер он провел, нервно меряя шагами комнату, ночь просидел без сна за ноутбуком, и вот теперь, в дороге, собирал в кулак остатки самообладания – лишь бы не начать юлой крутиться на сиденье. – Тебе нужно поесть, дорогой, – настаивала Кейтилин. – Хоть что-нибудь, иначе откуда силы возьмутся? – Поверь, мам, – подала голос Санса, – до Джона он и ползком доберется. И даже вплавь, если будет нужно, – и бросила на Ренли озорной взгляд из-под ресниц. – Ну, и кто теперь королева драмы, а? Ответом стал жалобный стон, и дразнящее выражение на ее лице сменилось сочувственным. – Рен… Ну смотри, нам всего-то пара часов осталась! Максимум три, если с пробками! – Она придвинулась ближе и в успокаивающем жесте стиснула его руку. – Ты же уже два года вытерпел! – Вот именно. Больше не могу. Будь на то его воля – давно вдавил бы газ до упора, не оглядываясь ни на какие ограничения. И вылетел бы в кювет на первом же повороте, кривила губы Санса, даже не скрывавшая, что именно с ее подачи родители сорвались его забирать – во избежание любого рода самоуправства. – Просто думай, что это – последний рывок, – шепнула она, и глаза озарились мечтательным блеском. – И больше вы друг от друга уже никуда. В ответ Ренли со вздохом уронил голову ей на плечо, напряженный, как пружина, снедаемый нетерпением больше, чем когда-либо. Санса обхватила его обеими руками, увлекая в облако аромата цветочных духов. Парфюм, макияж, укладка – как только всё успела, усмехнулся про себя Ренли, и чувство благодарности вновь захлестнуло его горячей волной. Она была здесь для него. Для Джона, конечно, тоже, но и для него – не меньше. – На вот, послушай. – Розовый наушник ткнулся ему в ладонь. – Солнышко, – Ренли снисходительно дернул уголком рта, – я сейчас немного не в настроении для Тейлор Свифт. – Да нет!.. Ты можешь просто послушать? Вид у Сансы был заговорщицкий, и это сыграло решающую роль: в Ренли проснулось банальное любопытство. – Что у тебя там? – проворчал он, сдаваясь, и рыжая чертовка с довольной ухмылкой мазнула пальцем по экрану айфона. В ухо Ренли на полной громкости грянул саундтрек из «Пиратов Карибского моря». – Хотела с утра разбудить тебя этим, но ты испортил весь план, – Санса сдавленно хихикнула. – Ну, давай, выше нос! – и как ни в чем не бывало улыбнулась матери, растроганно наблюдавшей за их отражениями в зеркале заднего вида. Кейтилин, пожалуй, больше всех радовалась их внезапному сближению, хотя и для нее это стало сюрпризом не меньшим, чем для остальных – включая самого Ренли. Прежде Санса всегда держала с ним дистанцию: вежливая, но предельно сдержанная – точно с гостем, которого не терпится выпроводить за дверь. А уж когда в ее жизни появился Джоффри Ланнистер, Ренли с Джоном и вовсе попали в опалу. Семья мальчишки: дед-политик и мать – известная светская львица – славилась своим неодобрительным отношением к ЛГБТ, и Санса из кожи вон лезла, чтобы их впечатлить. А еще – не на шутку злилась, что парня ее кузена родители принимают куда как теплее, чем ее собственного. Конечно, Нед выходил поздороваться с Джоффри, жал ему руку, Кейтилин неизменно предлагала остаться на ужин, но у него не было своего места за столом, как у Ренли, и никто не готовил для него персональных подарков на Рождество. Что скрывать – в душе все и впрямь предпочли бы видеть с Сансой кого-то другого, тогда как она, словно наперекор, всё больше тянулась к своему избраннику. – Что только нашла в нем, не пойму, – хмурился Джон. – Еще не хватало, чтоб понимал, – парировал в ответ Ренли. Ему познакомиться с Джоффри довелось еще раньше: Роберт в прошлом умудрился связаться с его мамашей и сущим чудом избежал участи стать третьей жертвой в ее послужном списке. Впрочем, наведаться в гости вместе с дражайшим сыночком Серсея Ланнистер все же успела, и впечатление тот произвел отвратительное: все время морщил нос, точно учуял что-то неприятное, отпускал язвительные комментарии, Роберта издевательски звал «папашей», а Ренли – «дядюшкой». Хотелось надеяться, что с тех пор он не только раздался в плечах, но и повзрослел, да и Санса казалась по-настоящему счастливой – однако всё переменилось резко и в одночасье. В очередной раз приехав на выходные, Ренли едва поверил глазам, увидев перед собой лишь бледную тень той, что еще на Рождество с достоинством принцессы дефилировала по гостиной, демонстрируя новое платье. – Расстались, – шепотом пояснила Кейтилин. – Прибежала от него вся в слезах, сама не своя, и теперь вот как подменили. Говорить не хочет, из комнаты не выходит почти. Ума не приложу, что с ней делать. Ренли не представлял тем более – и наверняка так и остался бы в числе последних, кому Санса могла бы открыться, если бы следующим утром все та же миссис Старк не поинтересовалась: – Раз уж тебе все равно в ту сторону, может, заодно подбросишь ее до школы? По дороге Санса прятала лицо и нервно теребила ручку сумки, будто бы опаздывала, хотя времени в запасе оставалось еще предостаточно. Ренли думал о своем, вспоминал вчерашнее сообщение от Джона – но даже при этом от него все равно не укрылось, как дрогнули ее губы при въезде на парковку, в самом центре которой уже красовался золотистый «Кадиллак». Хозяин его стоял тут же, вальяжно опершись рукой на капот, и увлеченно доказывал что-то друзьям: довольный, уверенный, полный сил и энтузиазма – в противоположность той, что съежилась в пассажирском кресле справа от Ренли. – Санса?.. Имя вырвалось поневоле. Он не знал, что ей сказать, как утешить – просто хотел напомнить, что она не одна. Тем не менее, гордая девчонка поняла все по-своему: – Да, я… прости, больше не задерживаю. Спасибо, – и прежде, чем Ренли успел возразить, как ужаленная, выскочила из авто. Джоффри заметил ее на полпути к крыльцу – хрупкую фигурку, тщетно надеявшуюся скрыться за капюшоном. Крикнул что-то вслед, сложив ладони рупором – и громилы позади него загоготали наперебой. За ними – еще несколько человек, а остальные, оживившись, принялись озираться по сторонам. В здание школы Санса вбежала уже с быстротой молнии. Ренли промаялся полдня, пытаясь выбросить эту сцену из головы, убеждая себя, что чужие дела его не касаются, а фраза могла быть вполне безобидной, но собственный опыт общения с Джоффри говорил об обратном. А затем ожил и внутренний голос, вопросив, как в такой ситуации поступил бы Джон, и ответ не вызвал ни малейших сомнений. Джон ни за что не подвел бы свою сестру. – Что ты здесь делаешь? – По инерции вздрогнувшая от очередного оклика, Санса в изумлении взметнула ресницы. – Тебе же нужно было обратно уезжать! – Иди в машину, – отрывисто бросил Ренли и, обогнув ее, решительным шагом направился в сторону брехливого засранца. – Не надо! Крик, понесшийся вслед, потонул в гомоне толпы учеников, торопящихся разбежаться по домам. Только ланнистерский отпрыск, очевидно, не имел никаких планов, кроме как концертировать на потеху публике. – Кого я вижу! Дядя! – Из его уст это звучало как самое настоящее оскорбление. – Ты посмотри, как тесен мир: подобрал мою бывшую? Ну, может, хоть ты ее чему-нибудь научишь… Ренли искренне жалел, что Джон не мог видеть, как он подцепил ублюдка за шиворот и с размаху впечатал лбом прямо в капот его пижонской тачки. – Какого… Пусти, урод! – визжал тот, изо всех сил суча ногами, но высвободиться никак не удавалось. – Да ты… Да я тебя… Ты хоть понимаешь, что с тобой мой дед сделает, когда узнает?.. – А с тобой? – почти ласковым шепотом осведомился Ренли, склоняясь к его уху. – Ему-то ты не рассказывал про свои подвиги… с несовершеннолетней? Думаешь, ему нужен скандал перед выборами, а? – П-п-пошел ты! Не было ничего! – Во-о-от, теперь правильно. – Пересматривать «Темного Рыцаря» с полдюжины раз стоило как минимум ради этого момента: фирменный тон Джокера вышел на удивление похожим. – А если не оставишь ее в покое, у тебя и возможности больше не будет. Я понятно объясняю? – У-у-у! – Не слышу. – Да-а-а! – От привычного гонора не осталось и следа. – Умница. А теперь извинись перед ней, да погромче. Чтоб тоже все слышали. Санса взирала на эту сцену широко распахнутыми глазами, судорожно цепляясь за распахнутую переднюю дверь – иначе попросту не удержалась бы на ногах. Под прицелом еще десятка взглядов Ренли усадил ее на сиденье и, плюхнувшись рядом, дрожащей рукой повернул ключ зажигания. Хладнокровия, впрочем, хватило всего на два квартала, а дальше пришлось сворачивать в переулок в попытке выровнять дыхание, и Санса тотчас с рыданием кинулась ему на грудь. – Спасибо тебе, спасибо!.. Я… я уже не знала, куда деваться… думала, со стыда провалюсь!.. Он… всем рассказал, всем!.. Сказал, я фригидная, а я… Я ведь правда думала, что готова, но… просто не смогла… Думала, он поймет, а он… – Тихо-тихо-тихо, – Ренли гладил ее по волосам, баюкая в объятиях, как маленькую. – Он подонок, но это уже не твоя проблема. Все хорошо. Все хорошо… – Я ведь видела, что у нас не так, как у вас с Джоном, – признавалась она уже дома, проглотив таблетку ксанакса. – Но думала, это все потому, что вы оба парни, у вас в принципе по-другому… А на самом деле – нет. Это просто он меня не любил, – и вновь ударялась в слезы. Сон сморил ее лишь затемно, но кольцо рук все так же осталось сомкнутым – и Нед, заглянувший в дверь, вопросительно приподнял брови. – Сначала ты в постели у одного моего ребенка, теперь у другого, – беззлобно пошутил он, когда дочь была переложена на подушку, а Ренли выведен в коридор. – Мне бы начать волноваться, но вместо этого лучше скажу тебе спасибо, – и крепко стиснул плечо. – Скажи только: есть что-то такое, о чем нам с матерью действительно стоит знать? – Нет. – И усталое лицо отца семейства озарилось ни с чем не сравнимым облегчением. – Не одному Джону повезло с тобой, – проговорил он задумчиво. – Нам всем – тоже. Ренли дорого отдал бы за то, чтобы узнать, не изменилось ли его мнение теперь, после семи с лишним часов с гибридом кролика из рекламы батареек и надоедливого осла из «Шрека» на заднем сиденье, но едва на горизонте замаячили очертания порта, перестало иметь значение даже это. «Джон, – лихорадочно забилось пульсом в висках на оглушающей громкости, и мысль, гоняемая по кругу все это время – часы? годы? – целиком захватила все его существо. – Джон здесь, уже совсем близко, на одной из этих громадин». Джон здесь. Джон. ДЖОН. Два гребаных года. Ты справился, Рен. Мы справились. Да гори оно всё синим пламенем. – Смотри, Нед, вон там, кажется, есть место! – Кейтилин вытянула руку, указывая куда-то в угол парковки. – Надо просто... Ренли, да бога ради! – Тот уже дергал за ручку двери. – Сейчас поставим машину, и... – Нед. Было в его голосе что-то такое, что глава семьи не смог возразить и под укоризненным взглядом жены взялся за ключ, снимая блокировку. Ренли кубарем вывалился на залитый солнцем асфальт и, выпрямляясь уже на бегу, сломя голову понесся в сторону причала. – Он бы дверь выломал, – Эддард, по обыкновению невозмутимый, пожал плечами. – Или через окно вылез, или через багажник, а то и через наши головы, если б захотел. Его уже и цепями не удержишь. Внедорожник, коротко рыкнув, завернул влево. Игрушка-болванчик на приборной панели затряслась в молчаливом предвкушении. – Давайте и вы обе готовьтесь на выход. Мы же не хотим пропустить, как они встретятся?Ренли
13 июля 2020 г. в 02:07