Баллада

Рокэ

Катарина входит бесшумно, ставит на мой стол шади. Смотрит в бумаги. — Письмо в Ургот? Юлия или Елена? — Мои лучшие женихи или заняты, или неприлично молоды. Придется предлагать Марселя… Катарина смеется. — Бедняжка… — Елена? Катари присаживается в кресло. Подумав, подбирает под себя ноги, сворачивается словно кошка. Переспрашивает: — Все-таки Елена? Киваю. Елене всегда казалось, что она влюблена в меня, но Черный гость хорош для мистерий, а в жизни нужен тот, кто просто любит. Отпиваю шади. Горчит. Смотрю на Катари. Она уже стащила со стола документ, читает. — Любопытство сгубило кошку… Она улыбается, не поднимая глаз. — У кошки много жизней. И во всех она спутница Леворукого. От ее присутствия спокойно. И она, как всегда, бьет в точку: так нас с ней все и видят. И им нет нужды узнавать правду. Роли распределены со времен святого Алана и Рамиро. Катарина словно слышит мои мысли: — Ты должен рассказать ему, почему Эрнани отдал трон. — И он мне, конечно, поверит. — А кому еще ему верить? Сжимаю пальцами виски. Ричард, конечно, предпочтет свои кошмары. Как и всегда предпочитал. После случая с зеркалом он стал тих, и можно бы сказать спокоен, но скорее просто убийственен. От любой еды его тошнит, от любых слов — срывает в истерику. Я больше не настаиваю ни на чем. Жду. Но чего? Новой попытки убить себя? Убить меня? Он живет во дворце уже вторую неделю, но ничего не меняется. Да и с чего бы? Мне не хватило года, чтобы изменить его отношение к себе. Наверное, надо просто сдаться. Отправить его под надежной охраной восстанавливать Надор. И постараться забыть. Но тогда стоило бы самому жениться на принцессе Ургота. Но и отсылать его я уже пробовал — не помогло. Ни это, ни война. Катари откладывает бумаги, кладет голову на подлокотник. — Почему ты не ложишься? — спрашиваю я. — А ты? — Я пишу письмо в Ургот, а еще у меня… — осекаюсь под ее взглядом. Я просто прячусь за этими бумагами, оттягиваю момент встречи с Ричардом. Не могу не прийти и идти не хочу. И Катарина знает, угадывает это. — Рокэ, ты ведь не обязан… Взрываюсь мгновенно: — Знаю! Знаю! Но он же не спит! И не ест! Если я перестану настаивать он… Я словно все время приказываю ему жить. И это невыносимо. Голос садится до шепота: — Я просто хочу, чтобы он был в порядке. Но, наверное, пока я жив — этого не будет. Он слишком ненавидит меня. — Это не ненависть, — Катарина вздыхает, опять совершенно по-кошачьи выскальзывает из кресла, подходит, берет мою руку. — И давно ты знаешь всю подноготную Окделла? — С самого первого разговора с ним в саду. Он страшный путаник, но он все же всегда слушается тебя, тобой восхищается… И ненавидит он свое восхищение, а вовсе не тебя. Она так уверена сейчас. И вряд ли она хоть раз ошиблась в мужчине с тех, пор как ей исполнилось двадцать. — Верить тебе всегда так заманчиво, но… Она негромко смеется. — Рокэ, а если нет никаких «но»? Может ты настоишь на чем-нибудь поинтереснее простого приема пищи? Зажмуриваюсь. Вспоминаю. — Он уже пробовал раздеться… В первый вечер. Думал, что… — Рокэ, ты всегда был слишком благороден. — Я просто хочу, чтобы меня любили! Кричать на нее нечестно. И даже неприлично, но она не обижается, чуть сжимает мою ладонь. — Он не приходит, даже если я зову. Отнимаю свою руку, сжимаю пальцами виски. — Я тоже никогда не приходила к Ли. Все думала — пройдет, отпустит. — Ты была замужем за королем. — А Ричард женат на лжи своего окружения… Это непрочный союз. — Видимо не для Ричарда. Нет ничего крепче власти иллюзий… — Только любовь. Она улыбается мне совсем как своим детям, и от этого тепло и неловко. — Ты правда и святого доведешь, — бурчу я, и отворачиваюсь к начатому письму. — И Леворукого склоню на свою сторону. Знаю, знаю. — Лучше скажи — где Ли? — О, взываешь к помощи высших сил? Он не мастер выгодных браков… Смотрю на нее недовольно, но Катари только улыбается. Потом сжаливается: — Ладно, я пойду. Но… — Но? — Не пей много шади, Рокэ. Как бы ни было: ты нужен не только Ричарду. Я уж не говорю о себе и Ли, но ты нужен Талигу. И по возможности в здравом уме и твердой памяти… А что до Ричарда… Ты же хочешь пойти к нему, вот и иди. Ли всегда приходил. Он был невыносим, ревнив, горд, обидчив, но он всегда приходил и не отпускал. — Он просто взял тебя измором? Катари кокетливо взмахивает ресницами. — Настойчивые мужчины — слабость многих. — Ты не боишься слишком его разгневать, пропадая в кабинете очередного короля? — Это часть моего плана, — она вдруг легко целует меня в лоб. — Когда он ревнует, от его сдержанности почти ничего не остается. Только любовь. Она снова пожимает мою руку и идет к выходу. Оборачивается на мгновение в дверях. — В жизни не поверю, что герцог Окделл окажется более стойким, чем я. И я не могу сдержать смеха.

Ричард

Новый день приходит. И нужно выйти из комнаты… Нужно. Должен. В дверном проеме не он… Катарину в замке я видел много раз, прятал глаза, как мог. Глаза королевы голубые. Яркие, светлые, как рассветное небо… Запястья — тонкие. Она шагает ко мне, неожиданно улыбается. Свет все еще рассыпается вокруг неё ореолом пушистых светлых волос, а порывистость движений ушла из-за раны. Из-за меня. Мне так жаль. Дышать не получается. Делается очень холодно, тихо и спокойно почему-то. Она подходит совсем близко, ноги не слушаются — отступить не получается. Слова Лионеля в памяти острые. Они бьют больнее, оставляют ссадины. Он… прав. Я чуть не погубил ее… Она понимает. Смотрю в глаза Катари и вижу… наверное, свое отражение. Как все просто. Она не хотела бы понимать меня, но понимает, как никто. Она видит во мне что? То, что я не позволял себе? И теперь я просто чувствую. Себя… Лионель всякий раз возникает рядом… не оставляет свою Королеву со мной, убивает взглядом, стирает. Все что я сделал растворяется в его немом укоре. И я сам, и память обо мне. Не могу отвернуться. Я убийца, предатель, сволочь… У Катари было все. Она умела лгать, так словно говорит правду и говорить правду также как лгать. Была ли она настоящей со мной? А я? Кем был я? У королевы очень бледная кожа, светлые волосы, сплетенные в сложную прическу, и ребёнок. Они умирали. Рокэ умирал, а я смотрел. Чернота сжимается наваливается сверху, давит. Прикусываю щёку — от привкуса крови во рту начинает болеть горло, сдерживаю новый приступ тошноты. Больно. Меня предают веки — не закрываются, а может быть, отражение Рокэ, которого я предал, Катари, на которую посмел поднять руку, отпечаталось на поверхности зрачков и теперь останется там навсегда? Пусть. Я себя ненавижу. Рокэ, это… чудо. Он входит. И снова так хорошо, что… что он рядом! Сердце больно колотится в ключицы — всё врёт. Это не может быть оно. У меня не должно быть никакого сердца! Темно. Я вообще не понимаю, как быть рядом с Рокэ. Одно его присутствие рядом сводит меня с ума. Я бы и рад перестать, но не получается. То ударить хочется, то спрятаться в нем, и чтобы не отпускал. Я уснуть могу только… если этот невозможный человек рядом. Но… Я ничего этого не могу объяснить себе, и точно не хочу объяснять другим. Отвечающий ударом на удар — мне не ответит. Не окажет мне чести умереть от его руки… Создатель, зачем я есть? Нельзя было придумать наказания страшнее… Сука я. Они все умерли, а я еще здесь, дышу, разговариваю, двигаюсь. Есть ли за этим хоть что-то? Айри била по щекам, шрамов не осталось — зря, должны были стать клеймом. Я должен прийти в себя, но становится только хуже. Я теряюсь, теряюсь посреди этой комнаты, вот-вот перестану быть. Я этого хотел? Только его руки удерживают — напоминают о реальности.

Лионель

Открываю дверь, приглашающе взмахиваю рукой. Ричард присаживается на угол стола, прячет руки в карманах. Видно, старается выглядеть уверенно и нагло. С учетом предшествующего обморока и нездоровой бледности — выглядит жалко. Но раздражает. Ричард чуть поводит плечами: рана беспокоит его. Пальцы на правой руке бледные из-за повязки. Обхожу его, встаю напротив. Жду. Он молчит, под моим взглядом будто сникает, но природное упрямство Скал не спрячешь. Вскидывает голову, сверлит взглядом. — Нечего сказать, Ричард? А вот я хочу обсудить ваше поведение в последнее время. Оно заставляет меня заподозрить, что вы… разучились думать. Уйти в добровольное заточение и морить себя голодом — это новый план самоубийства? Ты зря надеялся, что это останется незамеченным. Заметили все. И все, — подчеркиваю я, — крайне обеспокоены. — Как вы правильно заметили, кансильер, я вовсе не хочу с вами ни о чем говорить. Обо мне не стоит беспокоиться. Я помню ваш… приказ. Прикрываю глаза на секунду, втягиваю воздух. Завидую Эстебану — мне вот так безнаказанно врезать Окделлу не получится. Смотрю на него — Ричард отводит взгляд. — Ты понимаешь, что ты делаешь? Бросает с вызовом: — Я ничего не делаю. — Ты изводишь Рокэ. Найди в себе труд заметить это! Все свободное от дел время он занят только тобой, а ты делаешь все, чтобы это времяпровождение было ему неприятно. Даже простая вежливость и благодарность, должны подсказывать тебе, что не стоит продолжать и дальше быть для него проблемой.  — А я не вежлив и не благодарен! Я уже говорил — мне не нужна ничья помощь. Я не просил. И я стараюсь не мешать никому! Я справлюсь сам! Стискиваю его запястье — бледные пальцы синеют, Ричард чуть слышно стонет. Я тут же отпускаю.  — Я не могу больше! Меня все это достало… Не осталось места, где я мог бы просто быть собой! Ричард кусает губы, думает. Верно, очередную ересь. Напоминаю себе — это для Рокэ. Закатные твари! Наконец, Ричард с усилием выталкивает из себя: — Лионель, я понял. Я буду стараться лучше. — Лучше не старайся вовсе. Просто подумай о том, что делает настоящий Рокэ рядом с тобой, а не тот дьявол, что с детства живет в твоих фантазиях. Ричард вскидывает голову, опаляет взглядом. Неужто, и правда услышал и понял? Он кивает. — Ты… прав. Про Рокэ. — Ужин будет в обычное время, — говорю я, завершая разговор. Он снова кивает, и, упрямо выставив лоб вперед, уходит.

Ричард

Я иду за тобой. Шаг вправо или влево карается? Ты для меня, как заклятье, лишающее воли. Ты ушел уже давно и, пусть спустя пару часов, но я ступаю следом — я не в состоянии не подчиниться. Остается только тихо… ненавидеть? Поворачиваю ручку — дверь в кабинет Рокэ приоткрывается. Он удивленно отрывается от своих бумаг, готовый жестко осадить и выставить вон нахала, посмевшего ему помешать. Вхожу, закрываю за собой дверь. Для верности, подпираю ее спиной и затылком. Хочется сползти на пол, но сейчас это было бы недопустимо. Рокэ меняется в лице, встает, зачем-то засучивает рукава. Подходит, успокаивающим жестом кладет руку мне на плечо. Больно. Морщусь, он вспоминает и убирает руку. А я чувствую это как потерю… — Что случилось, Ричард? Лицо у него обеспокоенное, глубокий голос ломкий и хриплый, незнакомый от напряжения. — Ничего. Я в полном порядке. Просто… вы, кажется, в очередной раз приглашали меня к себе — решил зайти. Он кривится и складывает руки в замок на груди. — Очень остроумно, учитывая, что вы едва держитесь на ногах… Ричард… — Не желаю ничего с Вами обсуждать, пообещайте, что не станете ни о чем меня спрашивать. Все равно я ничего вам не скажу! Или… я уйду. Нужно остановиться, замолчать… Что я делаю? Черт! Меня опять несет рядом с ним, меня просто выносит… На самом деле я даже разозлиться не могу больше… На тебя. Но злюсь на себя постоянно! Язык ни хрена не слушается, словно чужой. Молчать… Заткнуться и молчать. С ним только молчать, только не слушать его! Я слишком громко думаю, а не думать не получается. Закусываю губы, пальцы леденеют, сбивается дыхание, дрожь… и бешеное напряжение внизу живота… Что со мной не так? Ненавидь меня, брось меня, отпусти! Я не могу сам, не умею, не хочу! Должен. — Ну что ты так сморишь? Накажи, раз все понимаешь, отдай тогда меня под суд! Да черт, просто выпусти на улицу, и все закончится! Я не могу так больше! Думаешь, я никому не нужен, что кроме тебя мне не к кому пойти? Закатные твари — так и есть. И я это знаю! Именно то, что я знаю, как ты ко мне относишься, настолько иначе чем ко всем, и заставляет так себя вести, так с тобой говорить. И только потому, что я могу себе позволить по отношению к тебе, я все еще сохраняю лицо. Я не могу вести себя с тобой иначе! Но… твое терпение, имеет предел, и он близко. Знаю. Боюсь… Пытаюсь принять максимально вызывающую позу из тех, что мне доступны. Рокэ тяжело вздыхает, сжимает голову руками и молча стоит несколько невероятно долгих минут, в которые у меня так сильно колет ребро и ноет плечо, что хоть кричи. — Ричард, я устал, у меня нет сил пытаться что-то тебе объяснить. Я, видно, просто не способен пока с тобой разговаривать. Поэтому прошу, пожалуйста, успокойся. Я уже ни о чем не спрашиваю, просто пытаюсь о тебе позаботиться. Если ты не хочешь помочь мне в этом, хотя бы не мешай. Видишь, я абсолютно честен с тобой. Пытаюсь отвернуться, но ты берешь меня за подбородок, удерживаешь, заставляя смотреть в лицо. — Отпустите! Паникую… С ума схожу. Даже не могу понять, хочу я это прекратить или наоборот… Чувствовать твои пальцы невероятно… нужно! Нет! — Ричард, заканчивайте спектакль, — ты вдруг проводишь пальцем по скуле, дотрагиваешься до основания синяка под моим глазом. Пытаюсь вдохнуть, но воздуха нет. Только жар от прикосновения и холод вокруг. Опять предательская дрожь… Хочу сомкнуть веки, но продолжаю смотреть в твои глаза. Я падаю не в пропасть Надора, а в бездонное синее небо, это кажется называется — лечу. Рокэ… Рокэ, что ты делаешь со мной? — Ричард, хватит, я прошу тебя… пожалуйста. Ты переходишь все возможные границы. Хочешь все делать по-своему, я не мешаю. Избегаешь меня, хамишь, игнорируешь реальность и людей вокруг, смотришь на них, так словно они все тебе задолжали, когда с их стороны ты последнее время видишь только хорошее. Все сходит тебе с рук. Создатель, я ведь стараюсь, стараюсь не появляться, никому не мешать, никого не тревожить, я стараюсь не быть! Что еще ты хочешь? Мне растаять, стать частью стены? Камни давно уже ждут, вот только я не умею управлять ими! Это они управляют мной! — Ну так накажите меня! Назначьте мне отработку, как Арамона в Лаик, заприте, судите, прикажите выпороть, клеймите, блядь, напишите моему отцу письмо с жалобой. Прямо в закат! Продолжить? Рокэ страшен в гневе. Он медленно поднимает руку… Закрываю глаза… Ничего не происходит. Темно и тихо. Просто не могу заставить себя молчать: — Ну что же вы, ваше величество? Вы же собирались дать мне пощечину. Неужели передумали? Смелости не хватает? — голос срывается и пропадает, меня бьет озноб. Проклятый Алва и его гадское милосердие… — Истеричка. Вы окончательно достали меня, Ричард. Мальчишка! Если вы забыли, то напомню, что в прошлый раз мы уже выяснили, что наказывать вас никто не собирается. Только ты сам видишь это так! Он повышает голос. Кажется, впервые кричит на меня. Нетерпеливым жестом откидывает волосы, сжимает руку в кулак, и вдруг говорит с обычным спокойствием: — И раз ты это знаешь, то я с полной уверенностью могу утверждать, что твои попытки спровоцировать меня — есть ни что иное, как бессмысленная истерика. Так вот, вы немедленно возьмете себя в руки и будете делать так, как я скажу. Чувствую себя безмолвной тупой скотиной. Скоро все, кто только можно убедительно докажут мне, что я никто — кукла на ниточках, со мной в любой момент можно сделать все, что угодно. Ты и правда можешь сделать со мной что угодно… Я так ненавижу тебя потому, что… Хочу этого? Хочется плакать. Ты прав — я истеричка. Кричу на тебя: — Или что?! Что… Еле стою на ногах. Пол неровный, скользкий, потолок шатается, то и дело пытаясь напрыгнуть прямо на меня. — Я не вещь, не дурак, не ваша обязанность, вы мне ничего не должны! Никто ни черта мне не должен! Меня срывает на крик. Понимаю, что это слишком, что нужно остановиться, но не могу, словно с ума схожу. В голове вертятся фразы одна другой бредовее. Так холодно, что меня почти трясет, но душно, хочется дернуть ворот рубашки. Холодно, а голова, лицо, глаза пылают, веки горячие и совершенно неподъемные. Больше я не могу. Мне хочется разревется, вывалить все это вам в лицо и сбежать, оставив вас со всем этим разбираться. Пряча лицо в ладонях, стараюсь незаметно стереть подступившие к глазам слезы. Получается… Рокэ вдруг подставляет мне плечо, молча опираюсь на него. Осторожно ведет меня за собой, сажает в свое кресло. Опять приходится сдерживать дурацкие слезы! Он вдруг присаживается рядом со мной на корточки. Печально смотрит. Так смотрит, что меня срывает окончательно. Закрываю лицо руками, позволяя себе плакать. Ну и пусть… Пусть он смотрит! Пусть гладит меня по голове и по вздрагивающим плечам. Слезы от этого катятся только сильнее, ну и что?! Какая разница? Не понимаю, что делать и что сказать, да и страшно услышать собственный срывающийся голос. Нужно сказать хотя бы «спасибо», но получается: — Прости. Не оставляй меня… Можно я буду с тобой? Ты убираешь с моего лица волосы, закрываю глаза и кажется касаюсь губами твоей ладони.