Катарина
— Создатель! Эстен! Селина бросается вперед, но я ловлю ее за руку. Она оборачивается, не понимая, но не решается вырываться. Верит. Бесценное ее качество. У Эстебана разбито лицо, рубашка перепачкана кровью, но Ричард выглядит и того хуже. — Что случилось? — вырывается у Селины. Эстебан сглатывает, собирается что-то соврать, но я не даю. — Потом. Селина, мне нужны вода, бинты и пара человек в помощь. Маркиз, верните герцога в комнату. — Но там… — Там ближайшая к нам кровать. Несмотря на выдающиеся таланты, вы с герцогом вряд ли разрушили комнату полностью. Селина, поспеши. Отпускаю ее, иду к комнате Окделла, не сомневаясь — мои приказы не обсуждают. Хотя я уже и не королева. Спальня выглядит ужасающе, но кровать и правда цела. Эстебан водружает на нее Ричарда. — Чудно. Спасибо, Эстебан. Теперь идите, пусть Селина займется вашим лицом. Лицо будущего герцога Колиньяра вытягивается. — Но… Перевожу взгляд с него на Окделла. Вздыхаю: — Эстебан, вы правда думаете, что в этом состоянии герцог может навредить мне? Боюсь, весь его запал кончился на вашем носе. Идите. Но он, конечно, уже слишком испорчен своим маршалом, чтобы так просто послушаться. Упрямо расправляет плечи, и тут же кривится от боли. — Эстебан, — касаюсь руки, улыбаюсь. — Если вы останетесь со мной, то кто же предупредит кансильера? И, конечно, преданность Ли побеждает. Тем более, что Окделлу трудно даже глаза открыть. В ожидании слуг осматриваю рану. Бывало и похуже, конечно. Отрываю от рубашки Ричарда рукав, пережимаю им плечо. Пока и так сойдет. Ричард стонет, шепчет. Склоняюсь ближе: — Я не хочу мешать вам! Не хочу! Пусть он отпустит меня! Пожалуйста… Я не могу… Он пытается подняться, но хватает лишь положить ладонь ему на лоб, чтобы он уступил. Порез на руке неглубокий, но видно борьба с собственными демонами и совестью достаточно изнуряюща. — Ничего-ничего, Ричард, — глажу его по голове. — Сейчас станет полегче. Первая служанка едва не падает, поскользнувшись, но все же доставляет мне бинты и спиртовую настойку. От прикосновения к ране Окделл опять стонет. Бросаю, не глядя: — Вина. Ричард мечется, мешает. Продолжает рассказывать: — Нет… Нет… Просто я не могу так. Вы же можете сделать, чтобы он выгнал меня, или выгнать сама? Я дрянь, ничтожество, я тварь, да. Зачем я ему такой? Он не отпускает меня, ведь даже умереть не получится. Он должен ненавидеть меня. Вы все должны меня ненавидеть. Дайте мне уйти. Пожалуйста… Отпустите меня. Он плачет, и вряд ли от физической боли. — Неужели наше общество так утомительно, Ричард? Я невольно улыбаюсь, а вот Окделл моей иронии не ценит. Открывает глаза, смотрит бешено. — Я не даю ему почувствовать себя свободным и счастливым, почувствовать себя… дома. Не… на… войне. Вино, наконец, возникает в комнате, принесший его, сам поит Ричарда. Потом смотрит мне в лицо своими темными глазами. И он недоволен. Очень. А маркиз Сабве определенно сначала доложил, и только после отдался в нежные руки невесты. — Счастлива видеть, господин кансильер. Мне как раз нужна помощь. Ли придерживает Ричарда, пока я туго перебинтовываю рану. Кровь останавливается быстро, не то, что речь Ричарда. Я уже не пытаюсь разобраться в этом полувосхищенном-полуоскорбительном бреде. Но Ли заводится. Стоит мне закрепить бинт, как он мрачно перебивает герцога: — Вы — идиот, Ричард Окделл. Извольте смотреть на меня, когда я с вами разговариваю. Что вы опять тут учинили? То ли вино уже подействовало, то ли дух противоречия Повелителя Скал не может молчать слишком долго, но Ричард отвечает неожиданно дерзко: — Я ничего никому не сделал. В последнее время. Это преступление — подраться с Колиньяром? Потому что он ваш любимчик? — Нет, это не преступление, — раздраженно отзывается Ли, — но мы оба знаем, что дело не в этом. — Мне не нужна ничья помощь. Я бы обиделась, но Ли успевает сделать это за меня. — Вот как? Молчал бы уж! Мы все видим, как ты превосходно справлялся сам все это время. Запомни, дурак, ты больше ничего с собой не сделаешь. Это. Приказ. И не смей возражать. Можешь считать, что ты не принадлежишь себе. — Я не вещь! Я… Скажи же ему! — он поворачивается ко мне, смотрит почти с мольбой. — Ты же… Вы же знаете, каково это быть отданной Алве! Снова кладу ладонь ему на лоб. Вздыхаю. — Нет, не знаю Ричард… Я никогда не была любовницей Алвы. Штанцлер вынуждал меня к этому, но Рокэ никогда… Он всегда был моим другом… Ричард разражается громким, истерическим смехом. Скидывает мою руку, теперь кричит: — Внимательный, чуткий — Первый Маршал, правитель Талига. Закатные твари, как невозможно смешно! Как жутко… Обман… Все обман! Вся моя жизнь — грандиозный спектакль. Я не могу больше! Меня все это достало… Где настоящее? Одни только маски! Он дергается вперед, и Ли готовится встретить его движение ударом, но я успеваю обнять. И, конечно, отчаянный, взрослый Повелитель скал, просто плачет. Точно, как Карл, когда у него снова и снова не выходит урок, и сил стараться не остается. И точно, как сына, я глажу мятежного герцога по голове, пока он не затихает.Селина
Вино и бокал я беру в покоях королевы, спешу и стараюсь не думать об Эстебане. Он ведь тоже ранен… Оступаюсь на ступеньке, едва не роняю бутылку, вдруг чувствую, как меня поддерживают сильные руки. Граф зол, и этого не скрыть за улыбкой и вежливыми словами. — Селина, вы должны беречь себя. Он забирает у меня из рук вино и бокал. — Я сам отнесу все королеве, — он тоже почти никогда не называет ее госпожой Оллар, — а вас прошу позаботится о маркизе Сабве. Он исчезает также стремительно, как появился, и мы с Эстеном остаемся вдвоем. Эстебан пытается улыбнуться, но вдруг кривится от боли. Бросаюсь к нему, он ловит мою руку. — Ничего, я в порядке. Ты не волнуйся так. Просто пара синяков. Он вдруг целует мою ладонь. По телу знакомо пробегает дрожь. — Что ты делаешь? — шепчу я. — Пойдем. В комнате Эстебан не хочет садиться в кресло, удерживает мою руку. — Сель, я могу сам… Тут ничего серьезного… Отчаянно мотаю головой, вырываю ладонь, иду к умывальнику, стараясь ничего не уронить, смачиваю полотенца, беру кувшин и иду к Эстебану. Лицо у него в крови и рука тоже и, наверное, это не все… — Пожалуйста, сядь, — прошу я, он смотрит с сомнением, но все же опускается в кресло. Стараюсь быть как можно осторожнее, но Эстен все равно морщится, пока я стираю кровь. Вздыхаю. — У тебя теперь нос распухнет… — Ерунда, — отмахивается он. — Ты же меня из-за этого не разлюбишь… Он чуть подвигается вперед, обнимает за талию, тянет к себе на колени. — Маркиз, не мешайте, — строго смотрю на него. — И вообще зачем ты только с ним подрался? Эстебан обижается, опускает руки, потом скрещивает их на груди. — Я не виноват, что Ричард Окделл родился идиотом. — Эстебан! — Что? Он и правда идиот. Всегда строит из себя невинную жертву обстоятельств! И вместо того, чтобы совершить полезное дело — доставляет неприятности! — Но ты же подрался с ним! — Я спасал его идиотскую жизнь! Он осекается, смотрит тревожно, добавляет совсем тихо: — Забудь. Я этого не говорил. И хочется то ли плакать, то ли смеяться. Ну почему, когда речь идет о по-настоящему хороших поступках он старается сделать вид, что он ни при чем? И стесняется того, чем стоило бы гордится? Осторожно кладу руку ему на предплечье, глажу через рубашку. — Эстен, но это же хорошо… — Поверь мне, Окделл не обрадуется рассказам о моем подвиге. Я бы точно не обрадовался. — Но, если никто не узнает — никто не поможет! — Уверен, для Окделла это не причина… И вообще, почему мы говорим о нем? Он хмурится, я спохватываюсь. — Конечно. Я схожу за бинтами. Твоя рука… — Сель… — он берет мою ладонь, подносит ее к разбитым губам, целует невесомо, но по спине бегут мурашки, и я не могу шевельнутся. Только смотрю на него. И все же оказываюсь у него на коленях. — Эстен, перевязать, — почти молю я, но он качает головой. — Потом… Просто… Он прикрывает глаза, прижимается щекой к моим волосам, шумно вдыхает. Ухо опаляет жаром, и не шевельнуться от восторга. Чувствую его губы на виске, он спускается к губам… Закрываю глаза. Он отпускает сам, дышит тяжело. — Все в порядке? Эстен негромко смеется. — Ты просто… Так трудно быть достойным тебя… — Глупости, ну что ты опять несешь? Беру его лицо в ладони: глаза у него закрыты, а губы растянуты в улыбке. — Ты просто не понимаешь, Сель, — шепчет он. — Какая ты… волшебная. Как Октавия, и даже лучше. — Эстен… Его слова смущают, его руки на талии почти обжигают, его губы… Он снова целует меня. Обнимаю за шею, касаюсь волос на затылке. Я знаю — даже это неправильно, но остановится невозможно. Но Эстебан всегда останавливается сам. И я в очередной раз чувствую разочарование пополам с благодарностью. Так же правильно? Облизываю губы. Мне бы надо освободится и пойти все же за бинтами, но я не двигаюсь. Эстебан прижимается лбом к моему плечу, шепчет: — Я так люблю тебя… — И я тебя, — глажу его по волосам, он вдруг вскидывает голову. От его взгляда тоже мурашки, я обнимаю его крепче, он вздрагивает. — Больно? Прости! Надо осмотреть… При мысли, что он снимет рубашку страшно, жарко и так… хочется. Увидеть его. Коснуться. От этих мыслей почти страшно. Мама меня бы убила. — Нет, все хорошо, — голос Эстебана звучит хрипло, устало, но он улыбается. — Это совсем другое. Я должен… Он снова тяжело вздыхает, сжимает меня в своих руках.Эстебан
Я так люблю тебя… Вдыхаю тебя и весь мир — ты. Больше ничего и не нужно… Свет мой, сокровище мое… Сердце… Четверым один отдал, а я отдаю одной тебе. Невероятно трудно сдерживать желание, оно такое сильное… Не вмещается в меня. Даже в рамки комнаты не вписывается. Неуместно рядом с тобой, такой светлой… Но когда ты у меня на коленях — все поднимается, и я применяю всю силу воли, чтобы только не настаивать и не показать тебе, как я хочу. Любимая… Как пахнут твои волосы и кожа… как мучительно не касаться больше и сильнее. Как каждый раз, когда целую, и ты отвечаешь — нужно собраться, чтобы остановится. Ты отвечаешь так искренне, так страстно, но ты даже и не подозреваешь, о чем и как я думаю. Можно почти благодарить невыносимого Окделла. Я не отпускаю тебя с колен, придерживаю одной рукой, а второй расстегиваю рубашку. Ты будешь касаться меня? О, Леворукий! Замри — твержу я себе… Это тебя я видел в снах еще в детстве. Я знаю, что недостоин тебя. Ты слишком хороша для всего этого мира. Спрятать… Не рассказывать про Окделла. Я так жду, что ты поймешь… И твоих рук. Каждый раз. Я достаточно держал себя в руках, честное слово… Волшебная моя, божественная — такая справедливая, теплая, добрая… Я же все делаю хорошо? Ты… меняешь меня, улучшаешь с каждой секундой, но я не могу чувствовать быстрее, меняться быстрее. Как же мне стать достойным тебя? Так трудно… Я никогда не обижу тебя и не хочу напугать… Ты обрабатываешь мои раны, хотя они не стоят того, но каждое твое касание — невероятно… Ты краснеешь, и я покрываю твое лицо мелкими поцелуями… И пальцы… Не выдерживаю — подхватываю на руки. Ты охаешь и прячешь лицо у меня на плече. Доверяешь. Я кладу тебя на постель… И мне бы, как в старых балладах, положить, между нами, меч… Но даже твое прикосновение к плечу… Я так реагирую, не от боли — это не страшно… Желание заполняет все, но ты заслуживаешь большего… Я люблю тебя. Поэтому разрываю поцелуй. Глубокий… уже слишком… Но так хорошо! Остановиться… Поцеловать в нос, лоб, висок… Укрываю тебя одеялом и обнимаю. Ты засыпаешь в моих руках и хочется даже дышать тише. Меча нет, твоя голова у меня на плече, сонным движением гладишь по руке. Твое доверие стоит много больше моего желания. И подождать до свадьбы осталось так немного… Заставляю себя дышать глубоко и не думать, что бы было если … И это работает. Любуюсь тобой и засыпаю совершенно счастливым.Лионель
Ричард прикрывает глаза — задумался. Вновь утыкается Катари в плечо. Она осторожно выворачивается из кольца всё ещё подрагивающих рук мальчишки, прислоняется спиной к изголовью кровати. Он, смущается поначалу, но потом успокаивается, устраивает голову на ее коленях. А я почему-то просто рядом. Смотрю на них. Повелитель Скал скоро засыпает, как и моя… любимая. Единственная. Я до сих пор вижу тебя посреди макового поля, такую маленькую, нежную, беззащитную… Мою. Похоже сегодня моя очередь стеречь сон не только Катари, но и бывшего оруженосца Рокэ. Камин почти догорел — Ричард все время мерзнет, и у него топят, свечи медленно гаснут. Катари сидит с закрытыми глазами, неудобно опираясь о кровать, склонив голову на плечо. Выбившиеся из бывшей строгой прически локоны обрамляют умиротворённое лицо. Я завороженно смотрю на нее и мечтаю как-то исправить ситуацию. Ричард спит, положив голову ей на колени. Отросшая русая чёлка закрывает пол-лица, словно он за ней прятался. Ладони Катари покоятся у мальчишки на голове. Я почти ревную, а он еле заметно улыбается, в уголке губ запёкшаяся кровь. Рокэ открывает незапертую дверь без стука. Движется по тёмной комнате неслышно — как тень или призрак. Просто я не сплю и вижу его. Даю увидеть ему… Он улыбается, как последний идиот, как сумасшедший… Но я его понимаю. Человек, который неожиданно увидел чудо. Оно согрело. Встаю, стараюсь двигаться так же бесшумно, подкидываю в камин дров. Огонь радостно распускается, отбрасывая тени. Они танцуют на щеках Катари. Рокэ осторожно перекладывает голову Окделла на подушки. Дожидается, пока я возьму Катари на руки. Она сонно шевелится, но не просыпается до конца. И не надо. — Спи, родная моя. Рокэ занимает ее место на постели. Мальчишка, не открывая глаз, вдруг приподнимается на руках, переворачивается на живот, вытянув длинные ноги, обнимает подушку и снова засыпает, уткнувшись в неё носом, шепчет: — Рокэ… И я не могу сдержать ухмылки. А Рокэ взлохмачивает ему волосы. Катари сонно приоткрывает глаза, рассеянно наблюдает за мной из-под ресниц, но поднимает руки, обнимает, устраивает голову на моей груди. Провожу пальцами по ее лицу — ото лба к подбородку. Она в ответ чуть касается ладони щекой. Заправляю прядку за ухо, легко целую. — Спи, маленькая, — шепчу я. Она послушно закрывает глаза. Киваю Рокэ. Было бы славно, если бы он догадался совершить с Ричардом нечто подобное. Унести к себе и проснуться с ним рядом. Но он слишком старается сдерживаться. Остается стеречь его сны, чтобы утром уйти. Хочется сказать: «Рокэ, знаешь, ты можешь просто забрать его». Но я знаю, что Рокэ просто не может решиться. А герцог, наверное, только и ждет этого. Он вовсе не боится Рокэ. Он боится, что Рокэ не… любит? В который раз весь бред Окделла прокручивается в моей голове… От близости Катари она даже не болит. И спорить с Рокэ обо всем этом нет ни желания, ни сил… Не сейчас. Как жаль, что путь до нашей спальни столь короток, моя королева. Я слишком мало ношу тебя на руках, а мне это так нравится, не говоря уж о том, что столь дивные ножки не должны слишком часто касаться бренной земли. Но ты — земная. Разве это не подарок мироздания? Укладываю тебя на кровать. Расстёгиваю пряжки домашних туфель. С трудом удерживаюсь от того, чтобы поцеловать тонкие щиколотки. Покрываю поцелуями лицо: лоб, виски, сомкнутые веки, скулы, щёки, нос, переносицу, приоткрытый рот. Нежно, почти невесомо, целомудренно — одними губами. Просто потому, что так хочется. Окружить тебя теплом и нежностью. Я сам тону в ней. А ты уже не спишь. Ты неровно дышишь, беспорядочно гладишь меня руками. — Милая… Переворачиваю тебя, провожу рукой по слегка выпирающим позвонкам. Расстегиваю платье и спускаю его с плеч. Касаюсь языком основания шеи, обвожу контур наметившихся когда-то крыльев. Целую между, провожу языком. Оставляю за собой невидимые, недоступные никому, кроме нас двоих, послания. Слова, имена, чувства, обрывки песен. Разминаю напряженные плечи… Ты тихо стонешь в подушку, прогибаешь спину, отдаваясь моим рукам. Запускаю пальцы в твои волосы, а языком черчу по пояснице и чуть ниже. — Что ты написал? — спрашиваешь вдруг ты требовательно, как королева… Смеюсь, поворачиваю голову к тебе, сдуваю волосы… — «Катари и Ли это…» Улыбаюсь и снова целую — впадинку на пояснице и ниже. Глажу тебя по бокам и вверх. Просовываю руку под тебя и сжимаю одну грудь. Глаза у тебя огромные и блестящие, но расспросы продолжаются: — Ли? — Это — «любовь». Ласкаю тебя сзади, чуть приподняв бёдра. Снова переворачиваю тебя. Сползаю к твоим ногам, окончательно избавляясь от платья. Беру в ладонь ступню, надавливаю на центральную точку с внутренней стороны, веду большим пальцем к пятке, целую косточку, поднимаюсь выше, по щиколоткам. Ты ищешь меня руками, не открывая глаз, но не находишь, и твои пальцы зарываются в мои волосы… Создатель, как хорошо… — Любимая… моя. Единственная. Восторг бьется во мне, и желание уже очень сильное, но я не собираюсь торопится… — Хорошая моя. На внутренней стороне бедра языком рисую что-то, не помня себя, руки блуждают по твоей груди. Чувствуя твои соски, каждый раз замираю… Открываю глаза и любуюсь… — Да, любимая… Ты приподнимаешься, ловишь мои губы, осторожно касаешься поцелуями скул, твои ладони на груди — обжигают… — Да! Ловлю твои руки и прижимаю к постели, целуя вену сначала на одном запястье, потом на другом. Чувствую твой пульс… Продолжаю роспись по телу. Вокруг пупка и чуть ниже, абстрактные линии к косточкам таза. Ты со стоном выдыхаешь. Нахожу твои ладони. Мы сплетаемся пальцами. Ты горячая. Трахаю тебя языком — движешься навстречу. — Моя. — Ли… Свободной рукой гладишь меня по плечам, затылку, перебираешь волосы. Растворяюсь в нежных, переставших быть сонными прикосновениях. Схожу с ума, чувствую, как внутри поднимается маленький смерч… Только для тебя. Он готов уже захлестнуть нас. Я так долго ждал этого… Хочу тебя. Хочу так, что почти больно, но не спешу. Уже можно не спешить. Ты только моя. Я и дождусь ты будешь моей… женой. Ты разводишь колени шире. Выпрямляюсь, тяну тебя на себя, расстёгиваю брюки. Вхожу в тебя мягко, но глубоко. Еле сдерживаю собственный стон. — Любимая, это я. Открой глаза… Посмотри на меня… Наш мир колышется и сотрясается… Все мои песочные замки становятся реальными… Я люблю тебя… Ты смотришь на меня широко раскрытыми глазами. Это больше чем хорошо. Я пьянею вмиг, шалею и отдаюсь тебе, падаю на дно твоих зрачков. Ты — моё безумство. Нежность. Вся моя жизнь. Мое очень долгое ожидание… Подаюсь вперед, зависаю над тобой, опираясь на руки. Ты обнимаешь. Я ускоряю темп. Ты отзываешься сразу. Падение продолжается. Губы в губы, глаза в глаза. Я заполняю тебя всю, ты пьёшь меня поцелуем, затягиваешь в таинственный мир своей души через окна небесного цвета. Твои ресницы дрожат, и глаза все равно закрываются… Это хорошо — это правильно… Двигаюсь медленно. Ты впитываешь меня, обхватываешь ногами и снова смотришь… смотришь. Ещё быстрее… Ты легко царапаешь мне спину, запутываешься пальцами у меня в волосах. Внезапно чуть замедляюсь. Ты замираешь. Войти резче, глубже и сильнее. Я кончаю, продолжая движение, не закрывая глаз, падая в небо, замечая яркие вспышки и странное кружение воздуха вокруг. По венам течёт то ли кровь, то ли вино, то ли удовольствие. Нет… это ты… Любовь. Ты вскрикиваешь и выгибаешься. Удовольствие пенится, бурлит, фонтанирует. Руки подгибаются. Прислоняюсь лбом к твоему лбу. Остаюсь внутри, пока твои мышцы не расслабляются. Выхожу, с трудом перекатываюсь на спину. Я.… счастлив… — Я люблю тебя, — это самое меньшее из того, что стоит тебе сказать. Ты смотришь так, что понятно — поспорила бы, если бы нашла силы, но их нет. Есть только довольная истома. Ты пристраиваешь голову у меня на плече. Я касаюсь губами твоего виска. — И я тебя, — говоришь ты чуть слышно. Засыпаешь быстро, а я любуюсь долго, пока за окном не начинает светать, а веки не становятся совсем уж тяжёлыми. Проваливаясь в сон, я вижу, как ты наконец говоришь мне «да»… и это знают не только небеса.Ричард
Я посреди поляны: сосны, зеленая трава, вкусный запах хвои и земляники, падающее за горизонт, но еще яркое солнце. Он стоит напротив, сверкая синими глазами, растрепанный и гордый. Ветер раздувает рукава белоснежной рубашки. В его руке шпага. Рокэ выглядит удивительно красиво, гармонично и правильно. Он делает выпад. Без усилия ускользаю, походя играючи разрезаю шпагой рукав его рубашки чуть выше локтя — ткань окрашивается красным. Что я делаю? Тело не подчиняется мне, движется само. Рокэ умело наступает, я какое-то время парирую его удары, понимая снова, как здорово он фехтует. Завораживает… Рокэ снова атакует, лезвие чиркает по моей щеке, оставляя глубокую царапину и легкий испуг. Делаю обманный выпад, разворачиваюсь — моя шпага летит Рокэ в грудь, он уклоняется. С его шеи падает крупный серебряный медальон. Герцог… король пытается поймать его, но в ладони трепыхается лишь воздух. Медальон, оставив после себя небольшой фонтанчик брызг, погружается на дно ручья. Рокэ прищуривается, контратакует и бьет меня по пальцам, но не лезвием, а плашмя, и я просто теряю шпагу. Она втыкается в землю у моих ног. Рокэ останавливается, смотрит на меня, так, словно спрашивает: «Что дальше?». Шпага очень быстро вновь оказывается у меня в руке. Красивый выпад и она протыкает Рокэ плечо. Он резко бледнеет. Кровь стекает по руке Героя, оставляя бордовый след на рубашке, капает, впитывается в землю. Я не чувствую радости, хотя должен бы. Только недоумение и растерянность. Мне страшно и стыдно. Я тоже чувствую боль в руке, она пульсирует. И это отрезвляет. Чувствую себя… Тело такое тяжелое, что трудно пошевелиться. С трудом подношу руку к лицу, стираю кровь. Пальцы у меня холодные… С неба вдруг красивыми пушистыми хлопьями валит снег. Рокэ сам, измученно улыбаясь, выдергивает шпагу. Разворачивается ко мне… Это правильно. Я делаю шаг к нему навстречу, подставляя грудь под удар. Рокэ вздыхает, его шпага падает к моим ногам. Он отворачивается и, придерживая плечо, пускается в погоню за горизонтом. Как дурак, провожаю взглядом его спину, открываю рот — Не уходи… — но звука не получается… Меня засыпает снегом. Холодно и жутко. Невыносимо. Мне очень важно найти его медальон. Понятия не имею зачем. Может быть, потому что Рокэ тогда за ним вернется. Мысли тоже замерзшие, неясные, словно покрытые корочкой льда. Опускаю в воду руку и шарю по дну ручья. Он маленький и неглубокий, но быстрый и ледяной. Снега навалило уже по колено — ничего не видно. А я все ищу медальон. Так надо, я знаю. Чувствую ладонью перстень. Тот самый, с ядом… Не могу ухватить его онемевшими пальцами. Не могу вдохнуть. Чья-то горячая рука ложится мне на плечо. Открываю глаза. Я весь в холодном поту, руки и ноги ледяные. Передо мной зеленый полог кровати. Сколько я спал? Больше все равно не усну. Во сне был Рокэ. Наяву рядом со мной никого. Зачем я все еще жив? Больно и бессмысленно… Потому что он так захотел… Значит я должен. Ему.