Покинуть тебя

      Аристии хотелось умереть непозволительно часто в последнее время, какое ей было дело до тела, которое не смогло защитить единственную причину благодарить Бога — ее ребенка от императора. После ухода доктора, ее мир погас. Краски облезли с полотна, оголяя неудавшуюся картину, которую мастер хотел бы сжечь, но рука не поднялась. Кажется, даже ее золотистые глаза стали до боли серыми, как и вся ее жизнь в этом аду. Встать с постели казалось нереальным. — Она совсем бесчувственная, — шептались служанки между собой, не потрудившись и выйти из ее покоев. — Даже потеряв ребенка, не проронила ни слезинки.       Пониженная Королева лишь провожала их безэмоциональным взглядом, ожидая, когда же они оставят ее одну, чтобы разрыдаться в подушку, закусывая наволочку от боли, которая разъедала ее сердце. Уже несколько ночей она проводила в слезах, пытаясь найти причины, чтобы жить дальше.

У Аристии их не было.       Вся ее жизнь — сплошная шутка для небес. Королева корила себя, что не поняла этого раньше, возможно, тогда все сложилось бы по-другому, и она бы не встретила императора — любовь всей своей чертовой жизни. Она не была бы разменной монетой, ее бы не использовали как игрушку, которую можно и выкинуть, и ударить, и сломать, если надоела. И ее ребенок… не был бы мертв из-за своего отца, толкнувшего ее. Аристия не смогла его уберечь. — Прости, — шептала она в ночь, давясь слезами. — Прости меня, малыш. Я так слаба, не смогла защитить тебя, родной.       После выкидыша ее не навестил никто кроме отца. Маркиз был дерганным, она впервые видела его таким неидеальным, но как бы не выглядел родитель, ее внешний вид пугал больше. Похудевшая, осунувшаяся и бледная как смерть, которой она и желала отдаться. — Тия, — отец крепко обнял ее, гладя по волосам, его голос дрожал. — Я не уберег вас.       И она впервые не выдержала. Слезы покатились прямо на мундир отца, королева первый раз плакала при служанках, а не в одиночестве комнаты. Девушки-горничные подавили испуганные вскрики, увидев ее рыдания, но не ушли, желая узнать, что будет дальше. — Папа, мой ребенок… Почему? Почему небеса так жестоки ко мне, папа?       Аристия цеплялась за плечи отца, словно утопающий за соломинку. Но она тонула, тонула в беспросветном отчаянье, внутри поселилась только боль и обида, и никто не был в силах спасти ее, да никто и не желал этого делать. Благородные рыцари, принцы, добрые волшебники из детских сказок, в которые она верила, будучи ребенком, никогда не появлялись в ее жизни. И вряд ли она их однажды встретит. — Доченька, прости меня, прости, — отец тоже ронял горькие слезы, крепко обнимая ее. Служанкам же казалось, что происходит что-то страшное, никто из рода Моник никогда не был так уязвим на людях. — Я не должен был отпускать тебя во дворец. — Я покину дворец, я больше не вынесу! — выпалила королева, найдя в себе силы отстраниться от отца.       Она как загнанный зверь метнулась к двери, словно в попытке убежать, но тут же отдернула ладонь от ручки, дворец обжигал ее, бросилась к окну, но за стенами ее комнаты кипела жизнь, даже слышался смех императрицы, гуляющей в саду. Аристия чувствовала, как стены нависают над ней, лишая воздуха. — Тия, — позвал отец, не в силах больше наблюдать за нее метаниями. — Тия.       Она совсем его не слушала, забываясь в слезах. Маркиз в два широких шага подлетел к ней и схватил за плечи, чтобы встряхнуть как тряпичную куклу. — Аристия! Приди в себя! — закричал он, в надежде быть услышанным. — Папа, я… — Мы уедем. Я обещаю, что сейчас же заберу тебя домой, в наше поместье. Тебе не придется больше этого выносить.       Ее словно ударили, голова, в которой носились мысли, не давая себя поймать, прояснилась. Да, ей больно. Это больше походило на агонию, которая ломала каждую кость, а потом сращивала, чтобы повторять пытку вновь и вновь. Но она должна помнить, кем является, кто ее отец. Аристия просто не может оставить все как есть. Ее жизнь была положена ради чести семьи и нельзя просто так сбежать, нужно сделать все по правилам, а потом можно и поддаться себе, повстречаться наконец-то со смертью. — Соберите вещи королевы! — властно приказал отец, заставляя горничных сжаться под его взглядом. — Нет, — тут же остановила она служанок. — Я очень хочу уехать с тобой домой, папа, но я все-таки королева. И пусть я не мать народа, но как член императорской семьи, как Аристия из рода Моник, я должна уйти с достоинством.       Девушка вытерла ладонями слезы с бледного лица, чувствуя под пальцами заострившиеся скулы и сухость кожи. — Мой ребенок — ребенок императора, и я не должна считаться недостойной матерью, я уйду как полагается. А потом я вернусь к тебе, отец, давай уедем из столицы! И молю, папа, не делай ничего без моего ведома, не подвергай нас опасности.       Маркиз Ла Моник зажмурился, сдерживая слезы, и погладил свою дочь по волосам. Она столько вынесла, и он считал, что ее не сломить, но Аристия все-таки еще совсем ребенок. Ей и восемнадцати не исполнилось, но в жизни его дочь — такая хрупкая и маленькая — видела поболее многих. И в этом была его вина. — Хорошо, Тия. Мы уедем, я подожду пока ты не будешь готова.       Пониженная Королева кивнула, чувствуя, что она приняла решение. Она уйдет. Сначала из дворца, потом из столицы, а после из своей никчемной жизни. Ей больше ничего не хотелось, и тусклые глаза более не воспринимали цвета, а внутри была лишь пустота. Аристии хотелось уйти вслед за своим ребенком, но уйти достойно.       Отец уехал, умчались и горничные рассказывать всем во дворце, как королева плакала на плече у маркиза по своему нерождённому дитя. Это было новостью для всех придворных, завтра уже знал весь двор.       Аристия села напротив зеркала, разглядывая опостылевшее лицо слабой женщины, чье рождение не имело никакого смысла. Кажется, глаза раньше были золотистого цвета, как корона, которую ей обещали с малых лет. Но вместо этого она получила лишь серость. Завтра же Аристия напишет прощение о снятии ее с должности, отставки от титула и разводе. Как только император его удовлетворит, а в этом она не сомневалась, тут же уедет и наконец закончит со всем этим.