Это была ужасная идея, поэтому я, конечно же, решил попробовать

Торфинн смотрит на вязь букв на руке, пренебрежительно пытается соскоблить её ногтем, с ненавистью понимая, что без толку. Имя никуда не денется. Это какая-то больная шутка и неуместная маркировка, от которой в горле першит недодушенное, неравнодушное, та маленькая частичка, заставляющая вспоминать снова и снова, словно ему правда не наплевать. Словно он Аскеладда — прости господи, как говорит Кнуд — любит. Но ведь это бред, выстраданный им самим и навязанный сучьей судьбой. Просто имя. Просто метка. Просто не его. Аскеладд — Арторий, чтоб его — так не думает. С начала начал пытается между ними расколоть лёд, с упорностью прорываясь через хлипкие заслонки неприязни, которые Торфинн привык считать за ненависть. Каждая новая ухмылка, каждое лёгкое касание, будто током прошивающее всё тело, каждое наполненное теплотой слово с новой силой сметает на пути преграды, топит намёрзшее размером с целый айсберг отчуждение. Виноватым Торфинн выставляет их проклятую связь и самого Аскеладда, но ни в коем случае не себя, потому что поддаться ему значит проиграть. Предать. Уподобиться. Имя на запястье ещё ничего не решает. Как бы оно ни горело в его присутствии и ни искрилось вместе со спотыкающимся пульсом. Торфинн Аскеладда всё равно убьёт, несмотря на тоску в чужом взгляде. Вырежет его сердце и собственное. Вместе с витиеватыми оковами на руке.