Сердце Дьявола

Жизнь и Люди — большой сад цветов. У каждого свой цвет, запах, место и история. Но абсолютно все они любимы Солнцем. Тянись к солнцу, Финик, жди его, как бы долго не лили дожди. © Эльчин Сафарли «Расскажи мне о море»

________________________________________________       Я давным давно взяла себе за правило — всегда выполнять данные собой обещания. Не важно, были ли они сказаны в светлом уме и трезвой памяти. Не важно, хотела ли, по прошествии времени, сдерживать их или нет. Не важно, насколько устала для этого. Всегда и везде, я была обязана сделать так, как сказала. И не удивительно, что за столько лет с момента возникновения этой привычки, возненавидела её всей душой. Ровно как и свой длинный, действующий вперёд мозга язык. Последний, к слову, временами даже хотелось отрубить под самый корень, чтобы не создавать себе ещё больше проблем. Мне было достаточно и тех, что были сейчас и я с содроганием и даже какой-то обреченностью ждала те, которые появятся без моей на то помощи.       Лишь по этой причине я, превозмогая усталость и боль в ноющих после такого продуктивного дня мышцах, пёрлась не в ставшую родной однушку на окраине спальных районов Статен-Айленда, а в самый центр Бруклина. Честно говоря, хотелось плюнуть на все свои обещания, придумать гениальнейшую отмазку и, развернувшись на сто восемьдесят, потопать обратно на Блик-стрит в родную квартиру и улечься спать, а не трястись в автобусе полтора часа. Любовь к Меган и осознание того факта, что я бессовестно игнорирую её уже вторую неделю позволили собраться с силами и продолжить свой путь до остановки.       Смотреть дурацкие сериалы про приторных вампиров и не далёких главных героинь не хотелось. Откровенно говоря, я искренне считала, что эти «Дневники вампира» более обширная пародия на небезызвестные «Сумерки», с парой незначительных отличий. Например, в виде наличия в первом ведьм и гибридов, и любовного треугольника состоящего из двух братьев-вампиров и смертной девушки, а не последней и вампира с оборотнем. Но нелюбовь к саге Стефани Майер заставила меня искать более глубокие различия между двумя искусствами кинематографа и что тут скрывать, я весьма прониклась к задумке мисс Смит, пусть и не до конца это признавала лишь из чистого упрямства: видеть торжествующее выражение лица младшей сестры было бы существенным ударом по гордости.       Прислонившись горячим лбом к прохладному окну микро-автобуса с последним, на сегодня, рейсом «Статен-Айленд — Бруклин», я с не удовольствием отметила тонкие дорожки воды на стекле. Мелкий дождик, судя по нахмурившимся и потемневшим облакам, обещал перерасти в настоящий потоп и теперь осталось лишь догадываться, как я: а) доберусь с остановки до дома родителей с учётом того, что по извечным пробкам боро такси было не дождаться, и б) попаду завтра на работу. Опаздывать во второй день после выхода с продолжительного больничного было бы не комильфо, а портить отношения с начальством себе дороже.       Впрочем, сейчас это было не так уж и важно: все, о чем я сейчас думала, это о том, как было бы хорошо оказаться не на жёстком и маленьком сидении в автобусе, согнувшись в три погибели, а на просторном и мягком диване дома. Возможно, даже, положив голову на колени матери и тихо млеть от ощущения нежных и таких знакомых пальцев в светлой шевелюре под монотонные бубнежи глупых влюблённых вампиров. Так же, было бы весьма и весьма неплохо отогреть свою ещё слабую тушку парой стаканов горячего пряного какао — настолько горького, чтобы Меган даже и не подумала совать свой нос в мою кружку. Даже сквозь закрытые двери, в автобус проник сырой холодный воздух. Растерев окоченевшие ладони и передернув озябшими плечами, я едва не подпрыгнула от внезапно пришедшего оповещения на телефон. Тихо чертыхнувшись, деревянные пальцы с трудом вытянули из кармана пальто гаджет и с трудом набрали так необходимый для активации пин-код.       Сообщение, как оказалось было послано младшей с просьбой, хотя судя по многозначительной точке в конце, это был скорее приказ, зайти по дороге в магазин и прикупить чего-нибудь вкусненького к просмотру. Тяжёлый вздох сорвался с моих губ: до сих пор не понимала, как у таких людей, как мои родители, могли родиться настолько разные люди. Меган была моей полной противоположностью, шумной и дерзкой, влипающей во всевозможные неприятности и никогда не выходящая из них сухой без чужой помощи.       Полуторачасовая тряска на общественном транспорте не поспособствовала улучшению настроения или поддержанию на отметке «хреново, но не настолько, чтобы бросаться на каждого встречного-поперечного». Теперь болели не только растянутые с непривычки мышцы, но и весьма отбитая задница, да ушибленный о стекло лоб. В этот раз мне попался весьма не удачливый водитель и я из последних сил сдерживала себя от того, чтобы встать в середине салона, — опять же, согнувшись в три погибели —, и разразиться длинной тирадой, в которой обвиняла бы всех: и козла начальника, требующего от меня всё и сразу после месяца болезни, и доставшую своим нытьём Меган, и упертых родителей, так отчаянно цеплявшихся за привычную жизнь в Бруклине и даже Всевышнего, пославшего мне такой тяжёлый день.       Благо, в конце концов, эта пытка закончилась и я, на ущербно трясущихся ногах и поддерживающим мою тушку жалостливым парнем под боком, выползла из автобуса и тут же поморщилась от упавших на лицо капель. Одна за одной, они продолжали падать с неба и уже через какие-то две минуты выглядела как мокрая облезлая мышь. С размазавшейся по щекам тушью, сосульками сырых волос и страдальческое выражением лица, я не вызывала никаких чувств, кроме жалости. Скорее всего именно поэтому, тот парень и уговорил встречающего его друга проехать чуть дальше, чем до Брейден-стрит и высадить меня хотя-бы в центре. А там уж на метро, как-нибудь, сама. Гордость и быстро смывающиеся проливным дождем остатки самоуважения орали не своим голосом, что помощь мне не нужна, но инстинкт самосохранения припечатал — садись. И я послушно села на заднее сидение старенького седана, попутно рассыпаясь в благодарностях и не прекращая попыток отдать водителю хотя-бы десять долларов за потраченный бензин.       Тактично, но твёрдо посланная куда подальше со своими деньгами, я тихо поерзала на месте и плюнув на свои доводы и чужой дискомфорт, откинулась на спинку и расслабила напряжённые плечи. Вытянуть ноги не удалось бы при всем желании, но и требовать подвинуться немного вперёд было бы наглость с моей стороны, хотя и вряд-ли бы все это закончилось угрызениями совести — уставший человек, похуистичный человек. Тридцать минут проведённых в тепле и относительном удобстве окончательно меня разморили и я едва не уснула в чужой машине.       Удивительный долбоебизм. И это работник внутренних органов!       Круглосуточные супермаркеты в округе можно было пересчитать по пальцам одной руки и разумно выбрав наиболее близкий, но и с тем с куда более чем высокими ценами, к дому, я направилась точно вперёд, едва-ли не путаясь в уставших ногах. Со стороны я наверняка напоминала пьяного бездомного, из-за чего оставшиеся на улицах люди весьма откровенно шарахались. В любой другой день и при других условиях, я бы, безусловно, оскорбилась и если не кинулась с кулаками в драку, то точно открыла бы рот и вылила пару тонн яда на оппонентов, но не сегодня. Сейчас мне было откровенно плевать на мнение других о моей весьма скромной персоне. Всё, что нужно, это купить эти проклятые вкусняшки Меган и все также ползти домой.        — Если я уйду в очередной больничный уже на вторые сутки после выхода с прошлого, меня либо попрут за ненадобностью такого хлипкого сотрудника, либо Дженкинс просто смешает с дерьмом и выставит огромный счёт за продолжительное отсутствие, — неутешительно подумала я, с трудом удерживая два не таких уж и полных пакета.        — Эрика Мэдисон Уилсон, ты опоздала на три минуты! — не смотря на свой наигранно-обидчивый тон, глаза Меган светились от счастья. В последний раз мы виделись месяца полтора назад, прежде чем мне пришлось скоропостижно собирать шмотки и лететь в Оклахому, а после свалиться провести три недели под строгим наблюдением врачей с пневмонией и парой ушибленных рёбер. Стало даже несколько стыдно, что я так категорически отказывалась от любых посещений, чувствуя себя не комфортно из-за своего внешнего вида. Прилетевшие в едва успевшую выставить руки сестру пакеты мгновенно сменили гнев на милость. — Можно было бы и поосторожнее, знаешь ли.        — Мелкая, не возникай, — кратко чмокнув Меган в макушку, я спешно удалилась в свою старую комнату. Несмотря на то, что я переехала в Статен-Айленд шесть лет назад, родители категорически отказались хоть что-то менять и переоборудовать опустевшую площадь под что-то более важное. Это, несомненно, грело душу. Приятно знать, что в случае чего, тебе есть куда вернуться и ты не свалишься как снег на голову, потревожив чье-то существование.       Стоять под обжигающими, горячими струями воды было равносильно той же пытке, что и поездка на общественном транспорте. Насквозь промокшая одежда неопрятной кучей валялась у двери в ванную, а я, попеременно взвизгивая от резко меняющейся температуры, упрямо втирала в кожу мыльную пену, пытаясь освободить от скопившейся за весь день грязи. Не сказать, чтобы мне окончательно это удалось, но тем не менее, чувствовать я себя стала куда лучше.       С блаженным стоном упав на диван, я нетерпеливо вытянула ноги и с удовольствием устроила их на кофейном столике, зная, что если сейчас в гостиную зайдёт мама, мне прилетит хороший такой подзатыльник. Меган, тоже предвидящая такой исход событий, предвкушающе хихикнула, но промолчала. Вместо этого, она щёлкнула кнопкой пульта и с искрами в глазах уставилась на экран телевизора. Тёмная картина начала светлеть, после чего появилась витиеватая надпись с названием сериала — Первородные. Я покачала головой на такой фанатизм со стороны младшей, но все же улыбнулась и с гаденькой ухмылкой умыкнула чипсину прямо из рук взбудораженной сестры. ________________________________________________       Как бы не было прискорбно, но это была моя последняя встреча с сестрой. По крайне мере, последняя, когда я ещё была в сознании.       — Робин Галер, согласно выданному ордеру, вы задержаны по подозрению в изнасиловании и нанесении тяжких телесных повреждений Ребекке Уорен, а также в связи с насильным удерживанием и последующим убийством Эмми Тайлер, Аманды и Ирмы Хилл. Положите оружие и заведите руки за спину. Не делайте резких движений.       Выученные наизусть, за столько-то лет работы в качестве агента ФБР, слова с лёгкостью слетели с губ: я настолько привыкла, раз за разом, повторять одно и тоже, что даже перестала обращать на это внимание. Всего лишь стандартный, обязательный по применению к каждому задержанному субъекту набор фраз, к которому они, тем не менее, почти никогда не следуют, создавая проблемы и себе, и окружающим. Я была удивительно далека от психологии, поэтому никогда не бралась за эту невыполнимую задачу — понять, почему они этого не делают. Возможно, все дело в том, что им уже нечего терять? Многие из вот таких вот, как Галер бывают приговорены на пожизненное, но, как правило, заканчивают свою жизнь в первые шесть месяцев после заключения. Несмотря на внутреннюю мерзоту, никто не любит педофилов и стремятся их уничтожить.       Заключённые утоляют свою жажду крови, а сотрудники тюрьмы закрывают на это глаза, списывая все произошедшее на суицид. И никто никогда не задавал вопросов, потому что этот порядок вещей так прижился, что никакими средствами его не изменить. Это уже слишком привычно, и никто ничего менять не хотел. Даже я, со своим человеколюбием.       Щербатая ухмылка перекосила и без того потрепанное лицо Галера: мой напарник остался позади, успокаивая кое-как вырвавшуюся из лап своего мучителя Ребекку, которая и украсила мужчину парочкой длинных глубоких царапин. И как только глаза не выколола, удивительно. В чужих глазах горело безумие, этого человека было уже явно не спасти. И он был как раз из таких, кому терять нечего. Он знал, что с ним сделают в тюрьме после четырёх несовершеннолетних и туда явно не хотел. Видно поэтому предпочёл попытать счастье, сцепившись с сотрудником ФБР и, возможно, уйти. Да вот только я была быстрее: не замедлившись ни на секунду, я точным выстрелом лишила его одной руки, заставив свалиться на пол и зарычать от боли. Сыпая ругательствами, Галер поднял яростный взгляд, и быстро перекинул пистолет в другую руку и выстрелил в меня, и сделал он это настолько быстро, что я оказалась немного дезориентирована.       В скорости после наших вечерних посиделок, меня отправили в очередную командировку в другой штат и там, неудачно словив пулю, впала в продолжительную кому. Это был довольно странный опыт: я никогда не верила людям утверждавшим, что будучи в таком бедственном положении существует возможность слышать и чувствовать. Это же всё равно, что добровольно позволить запереть себя в гробу и не иметь возможности хоть как-то взаимодействовать с внешним миром. Так или иначе, можно сойти с ума. Да и как можно воспринимать то, что происходит вокруг тебя, если это чисто физически невозможно! Человек ведь находится без сознания.       Как оказалось, возможно.       Если бы не ежедневные причитания мамы, устроившей постоянный контроль за мной, я бы даже и не знала, что прошёл уже целый год. Это было трудно принять, как и тот факт, что несмотря на все мои потуги, я никак не могла подать хоть какие-то признаки жизни, помимо привычного сердцебиения и физиологических процессов. Последнее, кстати, даже спустя столько времени ощущалось очень унизительно — никогда представить себе не могла, что из под меня будут выносить утки и мыть совершенно чужие люди. Меня раздражала собственная беспомощность, но в конце концов, я смирилась, устав злиться. Это все равно не давало никакого эффекта, только лишь сильнее истощало.       Истощало, и забирало последний шанс на то, что я ещё смогу вернуться к привычной жизни. Если я вообще выживу.       Не выжила.       Сердце не выдержало, и остановилось после полудня на триста шестьдесят пятый день с момента задержания Робина Галера. Это не было похоже ни на что: ни на свет в конце тоннеля, ни на бесконечную темноту. Просто ничего не было. Абсолютно. В одну минуту я абстрагируюсь от внешнего мира, устав слушать монотонно-плаксивый голос Меган, перечитывающий мне проклятые «Сумерки» уже в третий раз, а в другую в ушах появляется странный звон, перед глазами пробегает вспышка, а потом... Ничего. Всё прекращается и я перестала осознавать себя.       Спустя какое-то время, я почувствовала, что вновь могу дышать. Слышу отдающееся эхом гулкое биение сердца и мягкую нежную кожу чужих ладоней под пальцами. Чувствую противный, так осточертевший запах медикаментов и тяжело вздыхаю от тоски. Всё бы хорошо, да вот только сильно бьющий в отчего-то чувствительные глаза яркий свет доставляет львиную долю дискомфорта, отчего приходится жмуриться и стала фыркать, давая понять, что я была бы не против, если бы кто-то избавил меня от этих мучений. Благо, меня быстро понимают и уже через пару секунд всё приходит в норму и мои глазные яблоки не норовят вытечь из глазниц, предоставляя возможность неизвестным рядом со мной попасть на уникальное шоу — оживление коматозницы и изучение составляющей глаз в подарок.       Чужие пальцы нежно касаются моего лба, убирают прилипшие к потной коже пряди. Это было приятно, чувствовать заботу по отношению к себе, но меня стойко преследовало ощущение того, что происходит что-то не чистое. Не может быть в палате так спокойно, не после того, как спустя год я выхожу из комы, да и ещё и с оглушительным фиаско, в виде остановки сердца. Либо мама просто уже выплакала все возможные слезы и теперь, эмоционально истощенная, сидит возле меня и просто радуется, что первенец преодолел все препятствия и возвращается к семье.       Хотелось ещё немного полежать вот так, ощущая окружившую меня тёплую ауру, но вопящее подсознание не позволило это сделать. Я медленно распахнула глаза и уставилась в потолок. Зрение подводило и никак не собиралось фокусироваться, а при малейшем напряге, тело начинало ломить. Острая боль в горле, последовавшая за кратким стоном знатно напрягла, но пришлось успокоиться: это была обычная практика, после побывавшей в горле трубки, для подачи кислорода в не имеющие возможности дышать самостоятельно лёгкие. Не впервые же.       Постепенно все возвращалось на круги своя, и я смогла более менее осмотреться. Лица сидящих рядом со мной было ещё трудно разглядеть, но вопящее нутро слишком сильно заакцентировало на них внимание. Если коротко стриженную блондинку можно было принять за мою тётку по отцу, с которой я пусть и была худо-бедно знакома и допускала возможность того, что она могла приехать меня навестить, то вот вторая, смуглая брюнетка мне была абсолютно незнакома. Типичная для подростков двухтысячных одежда явно подсказывала, что моей подругой она быть не могла, а возможных афроамериканских родственников у меня быть не могло. Только если за этот год в моей семье не случились значительные перемены, но разве стал бы кто из новоиспеченных так нежно гладить руку незнакомого тебе человека и смотреть полными слез и вины глазами? Вот и мне кажется, что нет.       Вся сложившаяся ситуация заставляла меня нервничать, отчего швы на животе неприятно заныли. Вот только... У меня не могло быть швов: рана зажила давным давно, и все, что у меня там могло быть, очередной шрам от пули.       Движимая шестым чувством, присмотрелась к окружающим меня людям, я с содроганием поняла, что попала.        — Какого хрена?..        — Кэролайн, солнышко, что такое?       Я позорно свалилась в обморок: мозг не смог воспринять такую нагрузку на себя любимого, и решил отключиться, даруя мне блаженную тишину и спокойствие.