Анатомия влюблённого сердца

Одиннадцатый класс — это всегда волнительно и как-то грустно. Ведь это последний год в родных стенах старого здания школы, где ты провёл большую часть своего времени. Это мини-симулятор реальной жизни, где каждый зарабатывает себе авторитет, добывает признание или, наоборот, пропускает важные уроки. Нет, не химию или математику, а уроки жизни: выносливость, умение продумывать шаги и формирование мировоззрения. Сейчас ты можешь начать проводить ту невидимую линию, перечёркивая «детство», а закончить в конце мая. Ведь после школы начинается совсем другая история. Новая глава в твоей жизни, где ты можешь предстать тем, кем хочешь, а не таким, каким знают тебя одноклассники. Но это потом, а сейчас остаётся только ощущать нотки сожаления за деньки в школе, хотя сегодня лишь первое сентября. — Спасибо, Петь, что подвёз, — я улыбнулась, поправляя чёрную юбку, в который раз думая, что она слишком коротка. Хотя в отражении машины брата мой наряд ничем не отличается от формы каждой среднестатистической ученицы на первый звонок — белая блузка, чёрные туфли и как же без праздничных кудрей, но всё равно какие-то комплексы, взятые из ниоткуда, делают мои движения более нервными. — Не за что. Ты сегодня долго? Родители приезжают ведь, — из очередной командировки, после которой все наши разговоры чаще всего заканчиваются ссорами и хлопаньем дверями. Так что одна часть меня радуется, потому что я уже очень соскучилась, а другая... — Я постараюсь вернуться до их приезда, — выдавливаю улыбку, хотя уже знаю исход вечера, который мигом забирает хорошее настроение. Нет, я люблю своих родителей, люблю вечерние посиделки, но только после своих конференций они становятся страшными и совсем непонимающими людьми. — Ладно, давай срази там всех своей красотой, — кинул брат, подмигивая мне такими же, как у меня, голубыми глазами, на что я невольно улыбнулась. — А юбка точно не слишком коротка? — Ну, я должна была это сказать. Всё-таки брат, как мужчина, может нормально оценить, сойдёт ли это для школы. Хотя юбка чуть выше колен... — Ленка, ты прекрасна! И даже не думай ничего такого! — Хорошо, что я ещё про матовую помаду на губах не начала говорить. — Ну тогда хорошо. Езжай уже к своим бумажкам, а то мы оба опоздаем, — посылаю Пете воздушней поцелуй, провожая машину взглядом. Брату повезло в этой жизни: работает он юристом, как и все в нашей семье. В свои двадцать шесть Пётр востребован в своей профессии, из-за чего является большой папиной гордостью. Чего нельзя сказать обо мне...

***

А школьный двор уже наполнился как жужжанием ребятишек и ароматом цветов первоклассников, так и басистыми голосами выпускников. Вижу около импровизированной сцены свой класс и бегу к одноклассникам, по которым даже успела соскучиться. — Ленка, ну наконец-то, Наталья Викторовна сейчас с ума сойдёт, что тебя нет, — обняла меня подруга, начиная с причитаний, а не с привета. Варя — такая Варя. — Ну, у меня вообще-то ещё три минуты до линейки, — подруга только помотала головой, безмолвно говоря, какая я безалаберная. Девушка хоть и была от природы блондинкой, однако все стереотипы проходят мимо неё: в прошлом году Варя выиграла мультимедийные доски для матклассов школы. — Ой, смотри, чтобы не досталось. Но, пока её нет, у меня така-ая новость. Ты не представляешь! — Однако какая именно новость мирового масштаба мне узнать не удалось, так как по мою душу уже пришли. — Макарченко, вот ты где! Ты почему ещё не около сцены?! Или я вместо тебя ведущей буду?! — безмолвно показываю подруге, что труба зовёт, и подхожу к женщине. — Иду, Наталья Викторовна. — Лен, готова? — Когда уже все ведущие выстроились, оборачивается учительница ко мне, а я лишь улыбаюсь, видя, что Наталья Викторовна нервничает больше меня. — К труду и обороне? Всегда готова, — моя глупая фраза успокаивает её, и женщина облегчённо вздыхает. — Ну, начинай уже. После линейки нас ждал мой самый любимый урок — биология. Как бы ни были против мои родители, в большей мере отец, с детства я мечтала о профессии врача: в особенности кардиохирурга. А не юриста, как этого хотели они. Сердце для меня всегда было очень интересным и необычным. Если работает этот орган — работает весь организм, но человек умирает, как только сердце перестаёт выстукивать свой марш. А ещё говорят, там есть и любовь. Хоть мне семнадцать лет, но настоящей любви я так и не испытывала. Да, были симпатии, влюблённости, но «безмежного кохання», как говорят у нас в Украине, не было. Даже целовалась я только из-за тупой игры. Конечно, есть любовь к семье, друзьям, но это другое. А когда я спрашивала маму, она лишь говорила, что сейчас главное учёба, а любовь как-то потом может быть: не стоит сейчас переживать об этом. Но когда, если не сейчас? Я тоже хочу отрываться с друзьями, ходить куражиться, но мешает это «дома в десять чтоб была». А я просто боюсь расстроить мать и отца. Я всегда боялась быть слабой в их глазах, не знаю почему. Никогда не говорила про проблемы, что гложут меня, а родители их и не замечали. Только Пётр: он всегда видел, если со мной что-то не так, но даже ему я не всё рассказывала. Подружкам я вовсе не доверяю. Варя, хоть хорошая, но меня столько раз подставляли, рассказывали секреты, что я просто не могу перебороть тот страх быть снова униженной и разбитой. Мой внутренний монолог перебил звонок на урок. Черт, а мне ещё на третий этаж... Перед тем как открыть дверь, я постучалась, но либо Вера Игоревна сменила имидж, либо это и правда мужчина за её столом. Причём довольно симпатичный: немного растрёпанные тёмно-русые волосы, массивный подбородок и чётко выраженные скулы, которые проявляются от того, что он явно чем-то недоволен. — А где Вера Игоревна? — сходу выпаливаю я, как говорится «ни привет, ни здрасьте». — А здороваться уже не надо? Я понимаю, для таких, как ты, биология — ненужный предмет: важна только высота юбки над коленями. Но имей уважение хотя бы «добрый день» говорить. Либо вообще не приходи, — мужчина кинул раздражённый взгляд, я лишь нахмурилась. Это ещё что за заявочки? — Вы всегда судите по внешнему виду? Здрасьте, кстати, — выплюнула я, не решаясь идти на своё место к Варе. Нет, серьёзно, кто он такой, чтобы по первым секундам оценивать мои знания? Это как по цвету волос оценивать вероятность аппендицита. Если каштановые, как у меня — значит, маленькая? Хорошо, тут я утрирую, но всё же. — А я разве не прав? — Не могу и слова вымолвить. Этот странный мужчина застал меня врасплох, выбивая полностью из колеи, а все язвительные фразы вмиг выветрились. То ли от гробовой тишины в классе, которая редко когда бывает, то ли от жгучего взгляда прямо на меня. Так и не назвавшийся вымученно вздыхает и, закатывая глаза, начинает говорить: — Молчишь... Зовут-то тебя как, девочка? — Елена... Макарченко, — уже хочу спросить «а вас?», но почему-то выдавливаю лишь это. — Если тебе интересно, то я Ян Владимирович Мельник, ваш новый учитель биологии, — и чему этот «учитель» может нас научить? Курсу экстрасенсорных возможностей, чтобы по «энергетике» узнавать количество извилин в мозгах, или безупречному надменному взгляду? — Очень интересно, — сама не понимаю, как копирую его, закатывая глаза, из-за чего натыкаюсь на ещё более разгневанный взгляд. Кажется, нужно лучше контролировать эмоции. Но уже поздно. Ян Владимирович встаёт и угрожающим шагом надвигается на меня. Пячусь назад, видя в нём опасность: конечно, если мышцы мужчины видны даже из-под рукавов белой рубашки, а его взглядом дырку будто может сделать, то это не может не пугать. — Можешь выйти, если есть дела позанимательнее биологии, — учитель встаёт практически вплотную ко мне, жестом показывая на дверь, — мне тут нужны только те, кто хочет учится. — Если бы не хотела заходить — не стучала бы. — Что, прости? — И я не ответила. Я знаю биологию, — раздражённо бросаю я, кидая полный презрения взгляд. Этот Ян Владимирович не имеет права унижать меня, выгонять. Сам-то едва-едва университет окончил, наверное. Судя по внешнему виду — двадцать пять ему, не больше. Но борзости, будто написал две диссертации. — Как докажешь? — Вам принести все грамоты за участие в олимпиадах, начиная с седьмого класса? — Растерянность, именно она читалась на лице новоиспечённого учителя. А я лишь язвительно подняла краешки губ. И что, как вы теперь заговорите, Ян Владимирович?