Анатомия влюблённого сердца

Адреналин, страх, желание... Каждому человеку хоть раз в жизни нужно почувствовать эти эмоции. Будь то падение с парашютом или Американские горки — не суть. Главное ощущать, как сердце громко-громко бьется, а улыбка вместе со страхом и легким головокружением затмевает все. Когда ноги стают ватными от переизбытка чувств, когда легкая тошнота делает тебя «пьяным без вина». Нужно разбавить плавное течение бытия яркими эмоциями. Так ощутить жизнь. Особенно, когда случается что-то такое, что переворачивает мир, когда тяжело, или наоборот легко. Ведь в экстремальных условиях жизнь переворачивается вверх дном, а чаще всего даже буквально, за разом и освежает, очищает разум. Так и было со мной. Я мчалась по извилистым дорожкам, крича в полную грудь, смотря на пейзажи и просто радуясь жизни, ведь именно в такие моменты она по-особенному ощущается. Я даже не сразу поняла, что мы остановились, только, дкогда папа подал руку, чтобы освободить место, я растормошилась. — Папа-а, это было невероятно! Спасибо! — я обняла отца, а он меня в ответ. Ну, а потом мы пошли чем-то согреться, потому что мороз щипал за щечки так хорошенько. Снежок, уже был втоптан под множеством ног, но все равно хрустел под ботинками, а я могла то и дело улыбаться, все ещё отходя от аттракциона. — Значит ты довольна, дочка? — мы стояли возле деревянного домика-магазинчика, где продавали перекусы и тёплые напитки. Мой выбор пал на чай из карпатского набора трав, что изумительно пах, а вкус был ещё лучше. И беседуя с отцом, я наблюдала за лыжниками и сноубордистами. — Очень! А ты что не хочешь прокатится? Думаю, они долго ещё будут, — пожала плечами я. Я же понимаю, что отец так же хочет съехать с горы, а должен здесь торчать со мной. Но папа только отмахнулся, улыбаясь: — А мне и тут хорошо. Тем более, что я там не видел. — Ну да, конечно, — родители, какими бы они не были различными, но всегда будут жертвовать собой ради своих детей. Интересами, временем, да и всем другим. И так будет всегда, будто неписаный закон. Я лишь улыбнулась, продолжая беседовать с папой, что никак не выдавал своего желания съехать со склона, будто ему это и подавно не надо.

***

Вечером, когда все вдоволь накатались и замёрзли — мы решили пойти в ресторан с большим изобилием еды. На улицу уже начали надвигаться сумерки, и соответственно бóльший морозец, так что, одевшись потеплее, мы решили прогуляться по посёлку, а не ехать на машине и заодно забрести в деревянный ресторанчик с довольно колоритным названием «Колыба». В углу на различных инструментах исполнители играли небезызвестные украинские песенки, да и вообще царила атмосфера этничности. Вышитые полотна, статуэтки и запах различных трав добавляли своеобразного шарма. Тут даже официанты были в народном одеянии. Мы наминали различные вкусные блюда, болтая обо все на свете. Но мне все равно было неловко. Утренний разговор с Петей подкосил меня. Я никогда не чувствовала преград в общении с братом, а тут я даже слова ему сказать не могу. Мне это не нравится. Это же Петя. Это мой брат и никто не может встать между нами, но тем не менее такое случилось. Может, я накручиваю себя, и просто не было времени поговорить с ним, но я в воздухе чувствую напряжение. Я хочу обратно лёгкость. — Леночка, ты чего застыла? Кушай, — я вернулась из астрала и молча начала жевать, пытаясь понять, про что говорила семья. И понемногу влилась и уже за две щеки уминала и поддерживала разговор «не о чем и обо всем». — Надюша, пошли, — группа певцов заиграла медленную лирическую мелодию, и папа, улыбнувшись, пригласил маму на танец. Мама, только искренне улыбнувшись, вложила руку в отцовскую, и они начали медленно кружится, говоря про что-то своё. За ними подтянулись другие пары с разных столиков, да и Пётр с Лерой тоже. Это было так красиво: на фоне играли акустические инструменты, все было так гармонично, словно под сценарий лучшых режиссёров играли все присутствующие, но самое лучшее то, что любовь и есть такая — прекрасная. Ведь, когда она настоящая, то лучше за любой написанный сценарий. Папа танцевал с мамой, Петя с Лерой, а я сидела и смотрела на счастливые лица семьи, за тем как они движутся в такт спокойной мелодии. И каждый из них не замечает ничего, кроме любимого лица напротив. И я с улыбкой наблюдала за другими такими же парочками, что в медленном танце кружились и любили... Внутри потеплело, но в тоже время сильно захотелось так же, как они, держать за руку одного человека. Конечно же, этот человек Ян... И вдруг стало так тоскливо, а больше всего на свете хотелось услышать его «Еленушка», захотелось вдохнуть такой уже родной одеколон, просто побыть хоть минуту с ним. Я не знала, что можно так скучать по человеку, что аж щемит в душе. Это пугает. Очень. Но, что тому причина? Другие люди, что счастливы? То, что я давно его не видела? Либо же сами чувства, что уже переполняют и так доверху заполненное ими сердце, как бокал, который по самые края с шампанским. Прикрываю глаза, вспоминая, как я была у него... Я лежала на плече у Яна, а наши пальцы чертили на руках друг друга незамысловатые узоры, что даже сейчас, воспоминая, вызывают у меня мурашки. Я скучаю... Руки как-то сами нащупали телефон. Как-то сами набрали нужный номер. Я вышла из зала, в здание, похожее на вестибюль, кивая Лере на мобильный. Взор был направлен на заснеженные деревья, на комочки снега, что падали и падали. А сердце колотилось, как бешеное, потому что звонить Яну — это как-то слишком... Словно ещё одна ступенька в наших странных отношениях, ещё чуть выше, серьезнее. Первые гудки послышались в трубке, и я тут же сбросила звонок. Это произошло по инерции. Вдруг он занят, или не хочет. А я тут со своими чувствами навязываюсь взрослому мужчине. Дура! Сжимая телефон до боли в пальцах, я корила себя за трусость, но так и не намерилась позвонить ещё раз. Что-то не давало мне это сделать. Сомнения или, может, неуверенность в нужности разговора Яну, или даже в позволении такого действия. Понять мне не было дано. Правда, уже и не надо. Руки мгновенно задрожали, а сердце норовило выбить рёбра. Входящий звонок: Ян Владимирович Поневоле улыбаюсь. Я так и не переименовала его. Трель мобильного все играла, а я так и не могла поднять. И, кажется, на последней секунде я таки успела, собрав всю волю в кулак. — Еленушка... — больше ничего не надо. Хриплое и такое нежное, — и кто же научил тебя звонить и сразу сбрасывать? — Я струсила, — честно признаюсь, держа телефон, как свящённую реликвию. Откуда появилось волнение и нервозность я понять не смогла. Я даже выдумать ничего не успела, а слова сами слетели с уст. Но стало легче, когда я услышала тёплый смех на том конце провода. — А я такой весь очень страшный, да? — насмешливо, но совсем беззлобно спросил Ян, и я сама уже не смогла сдержать улыбки, всматриваясь в окно, будто бы там мог быть этот мужчина, который сводит меня с ума, а не туя, припорошенная снегом. — Иногда за глаза я называю тебя чёртом, — тихо сказала я, рисуя сердечки на запотевшем окне. Но, что это за несуразный поток слов, я понять не могла, зачем знать про это милое прозвище Яну, я тоже не знала, но, мне кажется, что каша в голове — это мое частое состояние с Яном. Практически перманентное. — Приятно слышать, — иронично бросил Ян. Я прикусила себя за язык. Не надо было этого говорить. Кому будет приятно слышать про себя такое? Мне точно не надо было звонить, портить человеку настроение. Шумно сглатываю слюну, а она неприятно дерёт горло. — Прости, я обидела тебя? — тихо спросила я. — Нет, — я уловила нотки теплоты в этом коротком слове, но все же надо следить за языком... — я просто задумался, где бы повесить табличку «оставь надежду всяк сюда входящий» — надо же соответствовать своему образу, — наиграно серьезно заключил Ян, от чего я звонко-звонко засмеялась, а чувство вины растворилось в воздухе. Мое настроение меняется, как та погода в горах, но я подумаю про это потом... Наши голоса перемешивались в трубке, и я даже на секунду смогла представить, что мужчина возле меня, а не за сотни километров. Привиделось, что он хрипло смеётся возле меня, и я хотела побольше остаться в этом мираже. Но даже то, что мы говорим по телефону, уже отдаётся бабочками в животе. Я даже в окошке вижу свои искрящие глаза и порозовелое личико. Интересно, а что ощущает Ян? У него так же разливается тепло внутри, или нет? Нуждается ли мужчина в этом разговоре, как и я? Он вообще хочет говорить? Странные мысли лезут в голову, и хочется их отогнать, но не получается. — Алло? Ты чего замолчала? — уже серьезно спросил мужчина, без тени той легкости, что была секунду назад. Будто бы мой странный настрой и перешёл ему тоже. Я громко сглотнула слюну, все же решаясь сказать то, ну-у, практически то, что меня так тревожит. — Ян... Я ведь могу иногда тебе звонить? Ну это тебе не будет мешать, или надоедать. Ты говори, если... — мое нелепое бормотание перебило драматическое вздыхание и только одна фраза. — Еленушка... Конечно, ты можешь мне звонить, — на выдохе. — Но только, если очень хочется? — я не знаю, вспомнит ли Ян эту фразу, при каких обстоятельствах он это сказал, но главное, что понимаю я. А было это не так давно и касалось того, могу ли я обнимать Яна иногда. Тогда мы ещё не перешли все границы «учителя и ученицы», но уже в тот момент брюнетистый мужчина овладевал моим разумом и сердцем. И ничего не поменялось с того времени. Я все так же робею, краснею и язвлю. Кажется, только календарь меняет месяцы, а я при нем вся та же. — Именно это я и хотел сказать, Еленушка, — я даже увидела сквозь расстояние ту улыбку — немножко насмешливую, но пропитанную тёплом. А когда-то, там было только первое... Мы ещё недолго говорили с Яном, но этого хватило, чтоб улыбка потом не сходила с моего лица весь вечер. Я вернулась за стол, стараясь делать невозмутимый вид, будто бы ничего не случилось, но сложно игнорировать учащенный пульс. Потом я немного успокоилась, а точнее меня не было пятнадцать минут. Семья смеялась и восхищенно что-то обсуждала, а я тихонько прошмыгнула к ним. — Ты уже вернулась, кто звонил? Что, Варя уже соскучилась? — ну почти, мам, почти. Я криво улыбнулась, ловя на себе взгляд Пети. Нужно отвечать... Очередное враньё? Ну, а как без этого. Это жуткое чувство, и желчь внутри от очередной порции лжи. Ощущение будто бы каждый раз ты все больше и больше погружаешься в вязкое болото, из которого уже не выбраться. А даже если и получится, то следы вранья, как и грязь, останется на тебе. — Нет, мам... Это один мальчик, — Янчик, такой совсем мальчик, не взрослый и не двадцатипятилетний, — ты же знаешь Егора Дрозда? — все изумленно поглядели на меня, и лишь Пётр покачал головой, практически незаметно. И вру, и краснею. Только вот второе можно списать на стеснение и неловкость, и это мне на руку. Однако совесть сжимает нутро в тиски. — Он тебе нравится? Покажи его, — Лера первая задала вопрос, а я лишь смущенно улыбнулась, во второй раз делая то же самое — показывая страницу Дрозда в Инстаграм. Я показала фотку всем, и семья одобрительно закивала, а я готова была под землю провалится. — Ну как-то так, — я спрятала телефон, выдыхая облегченно. Потом отвечала на все различные и типичные вопросы про Егора, выдумывая себе симпатию к однокласснику. Наверное, он должен хорошенько так икать сейчас. А зная мою семью, икать он будет долго и периодично. Но из двух зол, выбирай меньшее, и Егор как раз тот случай. — Хороший мальчик, глаза добрые, — спасибо, пап. Это я и сама знаю. Только вот, Яна они так не одобрят, и дело не в хищной ухмылке, не в том, что в его глазах полно дьяволёнков. Он учитель. Он взрослый. И по мнению всех окружающих, он мне не пара. По мнению других, учитель просто играется. Но мне так хочется показать фотку Яна, хочется рассказать нашу историю, и то как мы пришли к тому, что болтаем по телефону. А я не могу. Не могу, потому что это неправильно, а иметь чувства к нему порочно... Но так считаю не я. Ведь, разве может такая тёплая улыбка, что он дарит только мне, быть не искренней? Я не поверю... Я тряхнула головой, чтобы избавится от мыслей, будто это поможет, и просто ковыряла еду в тарелке. — А ты, Петь, почему не интересуешься? — мама удивленно покосилась на Петра, а брат только многозначительно улыбнулся. Как бы там не было, а именно брат первый узнал про мою «влюбленность», про мою ложь. — Да ты знал?! Ну конечно, — Лера хлопнула в ладошки, хихикнув. — Ну это же мой брат... — именно потому он и знает меня, как облупленную. Господи, как же выдержать? Мне кажется, я когда зайду в душ, то смою из себя килограмм десять тяжелого груза, который сейчас осел на сердце. Как люди могут врать годами, мне уже противно от самой себя. А что будет дальше? А музыканты опять заиграли медленную мелодию, но только у нас тут драники и уже не до танцев. Но я все равно наблюдаю за людьми. Старше, младше, даже детки. — Пойдём, Ленка, негоже тебя одну без танца оставлять, — Петя дарит мне тёплую улыбку, стирая с лица холодную маску. Я на секунду опешила, так и застыв с вилкой, но потом, улыбнувшись, пошла к Пётру. Я чувствую облегчение, хоть и не до конца. — Петь... Ты не злишься на меня? — даже не слежу за ногами. — Почему я должен быть злым на тебя? Я только сказал то, что заметил, — без эмоций проговорил брат. Он единственный, кто заметил. Это плохо? Хорошо? А может ли это быть угрозой для нас с Яном? Тысячи вопросов, но я не хочу давать ответов, особенно на последний. Незнание иногда лучше. — Я просто... — Лен, я не хочу чтобы ты оправдывалась, мне этого не надо. — Тогда стань таким, как до этого разговора, — твёрдо проговорила я, прямо смотря на брата, — я же ничего не сделала, а ты будто начал считать меня за врага народа! — ко всей драматичности, я встала Пете на ногу, оступившись в танце, на что он поморщился. Конечно, что это было неспециально, но брат хмыкнул: — Ноги мне за это отаптывать не надо. Серьезно, это лишнее, — Петя улыбнулся, а я выдохнула с облегчением. Кажется, все стает на свои места. Да, я понимаю, что теперь буду под большым наблюдением в лице брата, да, знаю, что будет более тяжело. Но я справлюсь, надеюсь... — Это меры профилактики, — Петя покачал головой, закатывая глаза, а я дальше улыбалась. Как вдруг брат опять стал серьёзным. Не к добру... — Лена, я сейчас все равно задам один вопрос, а после него мы закроем эту тему. Но ты пообещай, что ответишь честно, — глаза готовы были вылезти из орбит, а сердце разломать грудную клетку на маленькие кусочки. Я поалела и побелела за секунды. Что? Что за вопрос может задать Петя? Но главное, а смогу ли я ответить? И какие последствия повлечёт за собой данный разговор? Тысячи вариантов пролетели в голове, я будто уменьшалась под взглядом брата. Криво улыбнулась и все-таки выдавила из себя: — Д-да, конечно. Пусть настанет конец света, прошу! Но только, что когда-то давно, моля тоже самое, что сейчас, я знаю — Земля дальше будет вертеться, а мне все-таки прийдется отвечать. Что бы там ни было, нужно будет...