***
Это был такой же, как и все май. Тёплый, солнечный месяц радовал глаза цветущими деревьями и запахом настоящей весны, а что ещё лучше — приближением такого долгожданного лета. Воздух был пропитан атмосферой праздника и запахами сирени. Куда не глянь — везде мчится детвора в школу. Именно бежит, ведь сегодня Последний звонок. Одиннадцатиклассники в парадных одеяниях, а позади стоят родители и с горящими глазами и толикой грустью понимают, что дети выросли. Однако, там нет одной семьи. Семьи, которая заливается горькими слезами, семьи, что вместо того, чтобы наблюдать за дочкой, едва ли справляются с болью, что раздирает то жалкое подобие сердца, что осталось, на куски. Там отец, суровый и нахмуренный всегда, сейчас, сгорбившись, смахивает солёные слёзы, которые не может сдержать. Там брат, для которого его маленькая сестра была лучиком света, которую всегда обещал оберегать, но не смог защитить от самой себя. На мать, ту которая девять месяцев под сердцем носила это дитя, нельзя и взглянуть. Когда-то миловидная женщина, сейчас опухшая от той боли, которая теперь навсегда будет с ней... Сердце, кажется, прорвало перикард, что отдалось адской болью, словно душа материализовалась, стала органом... Господи! Меня будто передернуло, а по телу пошла дрожь. Холодный пот выступил на лбу, а главный орган начал намеренно выбивать грудную клетку. Я натянула капюшон на голову, пытаясь спрятаться, хотя не знаю, от чего. Да, я всё ещё в толстовке, а не в наряде «путаны». Только вот это не унесло моих намерений. Сегодня это все равно случится. Только есть ещё незаконченное дело. Взяв телефон, я судорожно начала набирать сообщение, потому что нужно розставить все точки над «і». И не оставить за собой недосказанных слов. Кому: Ян Владимирович Ты говорил, что я достойна унижения, так я согласна. Сейчас я снова буду унижаться перед тобой, Ян. Но уже в последний раз. Я помню, как когда-то ты сказал, что я сильная. Но ты опять соврал — я слабая, ведь только такие люди могут пойти на этот шаг. Я просто не хочу бороться за будещее. Мне кажется, весь лимит счастья я исчерпала, когда была с тобой. Когда мы говорили, когда ты целовал меня, или в минуты молчания. Ещё я помню, как однажды спросила тебя, любишь ли ты меня, на что ты лишь ответил: «Разве тебе недостаточно моих поцелуев?» Тогда я не понимала, что это значить «нет», а сейчас уже поздно это осознавать. Говорят, прощаться нужно красиво, но не знаю, как получится у меня. Скажу ещё только одно, то, что я так хотела услышать от тебя. Я люблю тебя, Ян... Отправить Я снова обессилено откинулась на кровати. 17.45 — такое было сейчас время. Не знаю почему, но мне захотелось подождать до 18.00. Ведь я-то своих восемнадцать не увижу. Я пролежала погружена в свои мысли. В моментах, когда была счастлива. Вообще анализируя свою жизнь. Мне кажется, я неплохой человек... по крайней мере была до Яна. — Давай, Лена, сделай уже это, — проговорила в пустоту опять. Остановилась около подоконника и положила телефон в карман. Мне кажется, он даже не прочитает этого. Ну и пусть, мне уже скоро будет все равно. Рука дотронулась к пластиковой ручке окна, как вдруг раздалась трель звонка в заднем кармане штанов. Нужно было отключить телефон. Улыбаюсь... Хм, интересно, кто услышит мой голос последним? Сердце снова пропускает удар. Почему он?! Входящий звонок: Ян Владимирович Я совсем не хочу брать трубку, но мне даже интересно, что он скажет. Ведь мое время почти пришло: 17.57 — Что ты хочешь? — сразу буркаю я, а руки уже дрожат. Стоя на подоконнике все такое... маленькое. — Спустись вниз, нужно поговорить, — холодом веет за верству. Я даже вижу этот пронзительный взгляд, который смотрит в саму душу. Но одно не вяжется: он приехал? Зачем? — Нет, — что Ян мне скажет? Все, нет времени на длинные речи и прощание. Сейчас есть только я и ручка от окна, на которой уже сцеплены пальцы. Руки потеют от волнения, а дыхание в трубке становится прерывистым, как и мое. За окном все, как и в мыслях... Но одно другое — чёрное авто и человек, до боли знакомый, а взор направлен на мое окно... — Зачем ты приехал, Ян? — Чтобы остановить тебя от ошибки... — тихо, как-то сдавлено и так не свойственно Яну. От этого голоса пошли мурашки по коже. Но я рывком открыла окно, а в нос ударил запах вёсны, кажется что даже на такой высоте мне слышан одеколон Яна... Чушь! Меня уже не остановить, поздно! — Спустись вниз, Елена. — Я сейчас спущусь, только вряд ли уже смогу говорить с тобой, — громко начинаю смеяться, пошатываясь. Внизу все такое маленькое и даже Ян. Грозный властный мужчина, но даже он маленький. Захожусь в истеричном смехе, при этом все так же крепко держусь за окно, словно боюсь упасть... — Что замолчал? Испугался? — выставляю ногу на улицу, а сердце подпрыгивает в груди. Ветер дует на лодыжку, но мороз идёт по коже где-то в области главного органа. Ха! Это даже не страшно, а так смешно. — Зачем, Елена? Кому от этого станет хорошо? А?! — он уже сам переходит на крик. Только вот орать не надо. Взрываюсь так же как Ян, а слёзы непроизвольно выступают на глаза. — Да всем! Кому нужна такая дочь? Сестра? Всем будет легче, даже тебе! Ты поймёшь, когда от меня будет мокрое место! Тебе тоже будет лучше! Я избавлю маму от слез! Как же ты не понимаешь, это единственный выход! Ты же умный, а я дура! Но только я все понимаю! — кричу так сильно, что в груди колет, а сердце норовит выпрыгнуть из груди, как я с этого окна. Дышать становится тяжело, я просто кричу, чтобы отрезветь от чувств, которые не нужны сейчас. — Послушай меня... — Не надо мне ничего говорить, — сквозь слёзы... — Вытяни руку вперёд! — что? Он забредил? Господи, что Ян несёт.. — Зачем? — Вытяни, я сказал! — выкрикнул Ян, но потом осадил свой пыл. Боится, что я спрыгну раньше времени... Но до 18.00 ещё две минуты. Наговоримся... — пожалуйста, Еленушка, — сдаюсь и высовываю левую руку. — Теперь согни ладонь так, чтобы не было видно мезинца. Не спрашивай, просто делай... — раздаётся в трубке. Мне кажется или голос дрожит? Но повинуюсь обволакивающему голосу Яна. — И что? Что с того? — разглядываю ладошку, единственное, что не нормально — она посинела. Ян там свихнулся? Как и я. Господи, дешевая мелодрама... — Что ты видишь? — Алладина? Я вижу свою руку, а не инопланетянина! — Рука. Свою ладонь. Что за дурацкие вопросы, Ян? — Она как всегда? Обычная? — Нет, там же загнутый мизинец. — То есть его не хватает, ладонь неполноценна? — Да, вроде того, — перевожу взгляд на Яна, но голова кружится от высоты. Трясу головой, переводя взгляд на руку опять. — Она нормально будет функционировать без мизинца? Ты должна знать ответ, как будущий врач. — Нет не будет. Это же логично. — Слушай теперь меня, Еленушка. Видишь, большой палец — это твой отец, указательный — твоя мама, далее средний — это Пётр, возле него невеста брата. А вместо мизинца была ты. Сама сказала, что рука не будет полноценна без маленького пальчика. Вместо того пальца будет рубец, кровавый и всегда болючий. Вот ты упадёшь, тебе будет о-очень больно на секунды, а твоя мама будет чувствовать это каждый Божий день, всегда. Так что же ты тогда творишь? — Последние слова Ян сказал практически шёпотом и замолчал, а я уже ничего не видела сквозь пелену слез, я задыхалась в рыдании, а сердце трощило рёбра, а внутренности выворачивались... Я содрогалась в истерике, все ещё стоя на подоконнике и даже пошевелится не могла. — Слезай, Еленушка... Слезай... — и я послушала. Закрыла плотно окно, скатившись на пол, в груди адски пекло, а в горле сдавливало. Боже! Что я думала... — Пожалуйста, Еленушка выйди ко мне... — ножом по сердцу, снова. Опять тот хриплый голос, опять, нотки теплоты... Зачем? Зачем он опять издевается. И почему я опять здаюсь... — Х-хорошо... — Слёзы не перестают течь. Я шла, ударяясь об стены подъезда, ноги подкашивались, а я все шла на голос Яна, хоть не слышала что именно он говорил в трубку. Медленно тяну за дверь, но она рывком открывался, и меня тянут в объятья. Ударяюсь лицом в твёрдую грудь, а в нос опять заходит запах одеколона... с бергамотом. Кричу, но это больше похоже на гортанный голос, стараюсь выбраться, верчусь, как уж на сковородке, но Ян держит меня так крепко, что я даже не двигаюсь. — Да пусти же ты меня! — Успокойся! Елена! — плевать, плевать на слова и действия. Где были твои объятия, когда я в них так нуждалась?! — Еленушка, успокойся, пожалуйста... — хочу было оттолкнуть, завопить, но вместо того, просто судорожно жмусь к Яну, заливаясь слезами. Его руки уверенно держат меня за талию, а дыхание щекочет где-то у шеи. Опять содрогаюсь, опять плачу... опять от него. Это снова видение? Как и с падением? — Что это значит? — говорю я, не открывая глаз, чтобы этот мираж не исчез. Но его сердце такое реальное, стук этого органа, и руки на моем теле, и запах. — Это значит, что если я ещё раз такое прочитаю от тебя, увижу, или услышу, я за себя не ручаюсь, Еленушка, — но разве Ян не дал понять, что я ему не нужна? Он просто не хочет иметь груз вины, что подросток бы убился из-за него. — Тебе нет до меня дела, ты приехал, чтобы совесть не мучила... — от чего-то так больно от своих слов. — Я понимаю, это нормально, — я не смотрела ему в глаза. Не хотела... но резким прикосновением к подбородку меня заставили, опять окунутся в омут зелёных глаз Яна. Было что-то тягучие в этом взгляде, что-то тёплое, и что-то пугающее. — Ты. Мне. Дорога. — Врешь. Ян, мне не нужно жалости. Любил бы ты меня, ты бы не позволил мне уйти, не унижал, не обзывал гнусными словами, я была игрушкой... — Да, была, я этого не отрицаю, но не... — я в который раз попыталась выпутаться из объятий. Зачем он опять делает мне больно? Почему опять наворачиваются слёзы? — Боишься другой такой не найдёшь? Малолетней дуры, которая отречётся от себя ради тебя?! — кричу я, бью в грудь, но больно опять мне. Ладонями упираюсь в грудь, хочется вопить, беситься, но Ян держит меня в своих руках, в своей власти, как и делал всегда. — Зачем мне кого-то искать, если у меня есть ты? Мне другой не надо, — начинаю истерично хохотать. Если хотел так успокоить, то у него совершенно не получаеться. — У тебя меня нет! Не будет больше никогда! Ты выиграл, Ян! Сломал меня и победил! Довольно издеваться! — Успокойся и дай мне сказать, — Ян будто бы класс успокаивает, я вижу, как он начинает злиться, а маска уравновешенности спадает. Давай! Ну же, покажи, что ты тоже человек и имеешь чувства! Но он чёрт! Всегда им был, и завлёк меня в самую преисподнюю. — Боже мой, да оставь ты меня! Почему именно я, Ян? Почему именно меня ты вцепился? — Я никогда тебя не держал. Ты сама хотела, а я... — А ты просто пользовался! Конечно, кто ещё будет бегать за тобой! — истерично болтаю головой, пока Ян опять спокойный. Когда он драматично вздыхает, будто я его достала, когда он наконец-то выпускает меня из кольца рук, складывая их на груди. Мужчина опять смотрит на меня высокомерным взглядом. Мерзко... — Ты не была одна, кто хотел хотя бы быть возле меня, и я не говорю о школьницах, Елена. Но ты единственная потом уже стала быть со мной, — когда это потом? Когда уже начала врать родителям, или только было в помыслах? — Мне нужно сказать спасибо? — снизошли великий Ян Владимирович, позволил школьнице такого мужчину. Господи, да он даже сейчас само совершенство. А когда старается скрыть эмоции, громко выдыхая, так вообще картины писать можно. Только какое мне дело? Моя дурацкая любовь к нему выпалила сердце, там теперь дыра. А скоро будет кровавое месиво... — Тебе нужно сказать, будешь ли ты со мной, — остатки сердца начали барахтаться, как рыба на суше, а я встретилась с решительным взглядом зелёных глаз. Опять же, не тёплый, а испытующий. — В роле кого? Развлечения? Нового раунда игры? Помниться ещё недавно ты говорил, что я достойна унижения. Что изменилось? Что мать его изменилось, Ян!? — истерика опять накрывает меня, а голова раскалывается, так что зажмуриваю глаза. Мне нужно уйти, наконец-то уйти от него, окончательно. Но я не опять не могу, а жду ответа, я всегда жду чего-то от Яна. — Когда ты мне всё это написала, я понял, что не спасал тебя, как думал, а... Втаптывал в землю. — Я так больше не могу, — я расплакалась, как маленькая девочка. Вот так просто со слезками, которые текут по щекам, потому что я ребёнок. И я не хочу больше таких игр, где заведомо понятно, кто проиграл. — Еленушка... — каждый раз когда он говорит это таким тёплым и родным голосом, мне будто сердце режут. Я лишь сильнее плачу и плевать, как выгляжу, плевать, что думает Ян. Однако он не смеётся, а просто завлекает меня в объятья, и на этот раз я не вырываюсь, а просто дышу его запахом, стараюсь запомнить те минуты с ним. Но потом... мужчина сделал то, чего я совсем не ожидала. Он легко, почти невесомо коснулся моих губ своими. Нежно, аккуратно, будто боясь спугнуть, или обидеть, Ян дарил мне ощущения, которые я уже и не надеялась почувствовать снова. И я растворялась, как сахар в чае, в Яне, а сердце трепетало внутри. Но когда это закончилось, я поняла, что конец пришёл не только поцелую, а и нам... Хотя такого понятия не было никогда. Я и Ян, всегда были порознь, всегда только сами по себе. И я не хочу опять быть вроде бы вместе, но каждый сам за себя. Я не птица его полёта, я слишком маленькая для таких игр... Из-за его развлечений я чуть не покончила с собой. Ян стал причиной минутного помутнения, он и спас. За те минуты ссоры я поняла, что ни один человек не должен посягать на мою жизнь, даже я сама. Но я не хочу допускать, что это чувство безвыходности нахлынет снова, когда я опять буду с ним. Я проиграла одну партию, но моя жизнь не игра, и она должна продолжаться... — Ян, пожалуйста, отпусти меня... насовсем, — сказала я очень-очень тихо, все ещё обнимая мужчину. Я сдерживала слёзы, хоть они только перестали течь. Я все так же чувствовала любовь к Яну, но... я просто не могу больше так. Я посмотрела ему в ту самую, такую до боли родную зелень глаз, но сейчас дьяволята не плясали, сейчас там была грусть. Однако, я все равно запомню именно томный взгляд зелёных глаз, тот, что влюбил меня в учителя, тот, что невозможно забыть. — Я никогда тебя не держал, даже не старался, Еленушка. — А стоило бы... Пока, Ян. — Я жалею, Еленушка, очень жалею, что все именно так, — а говорил, что никогда не ощущает это чувство сожаления. Врал? Но я уже не оборачивалась на голос, хоть и знала, что Ян прожигает мне спину. Это было выше моих сил. Это было слишком больно, хотя казалось, я поведала уже все разновидности этого чувства. Я слышала, как закрылись двери подъезда, слышала, как уехала чёрная машина, слышала собственный пульс, который стучал с бешеной скоростью. Но не оборачивалась, я бежала в квартиру, заливаясь горькими слезами, задыхаясь в боли от того, что главный орган человека разбился на куски. Это было сердце...***
Одиннадцатый класс — это всегда волнительно и грустно. А последний звонок перечеркивает «детство», подводя невидимую линию в этом этапе жизни. И линейка в честь окончания учебного года в самом разгаре. Девушки стоят в красивых платьях, а парни хоть раз выглядят солидно в костюмах, и у всех улыбки, искренние и с толикой грусти, за теми временами, когда наибольшей проблемой был урок физики. Я и улыбаюсь вместе с ними. Оборачиваюсь назад, видя как мама старается незаметно стереть слезинку, что скатилась с глаз, в глазах папы же только гордость. А ещё Петя, что каждую минуту спрашивает Леру про ее самочувствие и с теплотой поглядывает на ещё совсем плоский животик. И помнится эта девушка говорила, что хотит увидеть мир, а сама визжала от счастья, когда увидела две полоски неделю назад. С братом отношения хоть и не вернулись полностью в прежнее русло, но всё налаживается. Моя любовь к учителю стала нашим общим секретом, тайной, которую мы пронесём через жизнь. Пётр всегда был единственным человеком, который понимал меня, сделал это и сейчас. Мы поговорили, я рассказала ему всё и брат меня послушал, оставив Яна, даже не трогая. Злился, плевался, говорил, что в любой момент возобновит свою затею, дай я только намёк. И дал согласие, на одну вещь, ту, что должна перечеркнуть эту историю, поставив точку. Но разве я смогу? Оборачиваюсь ко всем, снова светя лучезарной улыбкой. Улыбкой, что скрывала слёзы каждую ночь, улыбку, которую я всегда дарила Яну... Я люблю его, до сих пор. — Лен, у тебя ленточка сползла с плеча, — вздрагиваю от шёпота Вари, но улыбаясь, поправляю белую ленточку «Выпускник». Говорю одними губами спасибо, так как директор уже начала свою речь. Мне так странно, снова потихоньку возвращать былую жизнь, друзей, даже эмоции. Да, мы с Варей снова начали общаться, пусть не так тесно, пусть присуща некая неловкость, но все же что-то да вернулось. Ведь Грин мне позвонила после моего смс, тоже извинилась, и мы даже пошли гулять. И неважно, что скорей всего прежней дружбы не вернуть, но я рада, что она снова есть в моей жизни. — Так странно, только же сентябрь был, как все экзаменов боялись, будто вчера было, а уже всё, сегодня наш выпускной... — и даже этот человек каким-то непонятным для меня образом снова начал быть ближе. Но нет, Егорушка, прошло будто пол вечности, а не один день. И за этот год мы все изменились. Увидели друг друга под другим ракурсом: кого-то из той, какой бы не хотелось созерцать никогда, кого-то наоборот узнали получше, или же просто узнали. Взгляд перемещается к десятиклассникам. Даша... Я пыталась извинится, поджидала возле дома или гаражей, но напрасно. Хотя Дарья и простила меня, но общаться дальше мы не стали. «Как девушка, я в какой-то мере тебя понимаю, но мне сложно стереть все из памяти и делать вид, словно ничего не было». Потому что было многое, и забыть это не возможно. Яна забыть невозможно, как не старайся... — А сейчас прошу, одиннадцатые классы, пригласить на последный танец учителей, и пусть они ведут вас в танце, как вели эти одиннадцать лет, — торжественно говорит директор, и я прихожу в себя. Одноклассники уже подходят к любимым учителям и протягивают руку. Мои же глаза ищут одного человека, человека с томным взглядом зелёных глаз, и никого другого. И пусть это будет больно — снова ощущать этого брюнетистого мужчину близко к себе, но я хочу этого... Однако в толпе я так и не могу опознать его, уже начинаю нервничать, когда передо мной воздвигается ладонь, рука с множеством вен, похожих на крону дерева. В нос ударяет до боли в сердце знакомый запах бергамотового одеколона. — Ян?.. — несмело кладу руку в его. По телу пробегают тысячи мурашек, когда тёплая долонь уверенно сжимает мою, завлекая вплотную к себе. Я скучала... Скучала, когда сдавала экзамены, скучала, когда ходила гулять с Пётром и Лерой, или сидела дома с наушниками в ушах, скучала даже тогда, когда спала. И по этой зелени глаз я тоже очень скучала, по чертиках, которые сейчас пляшут, и кажутся такими родными. — Ты же не откажешь мне в танце? — Я и сама тебя искала... — Ян лишь улыбнулся, и я не могла не задрожать от той тёплой улыбки, хотя она все равно немного оценивающая. Я же сегодня при параде, я же вижу, как он оглядывает меня с ног до головы: на мне небесно-голубое платье под цвет глаз, что идёт по талии, а потом спускается не очень пышной юбкой аж до земли. Нежный макияж и красивый наряд делает своё дело. А он как всегда идеален: темно-синий костюм, белая рубашка, которая подчеркивает его атлетичность, всегда, как с иголочки, всегда такой Ян... И только еле заметный кровоподтёк на скуле, не то чтобы портит всю картинку, а скорей ставит очень много вопросов в моей голове. — Что у тебя с лицом? — прерываю наше разглядывание друг друга тихим голосом — не хочется разрывать эту странную хрупкую идиллию. Ян же только загадочно поднимает краешки губ, будто что-то вспоминает. — Да так... Кое-кто вправил мозги, — глаза уже полезли куда-то до лба, но Ян тихо засмеялся, не давая тысячи вариантов событий развернутся в голове. Что случилось? Кто? Зачем? Шестеренки отказывались крутится. То ли от непонимания происходящего, то ли от завораживающих зелёных глаз, которые не видели ничего вокруг... кроме меня. — Еленушка, все хорошо, мужские разборки... Ничего более, — умолчу тот факт, что он уже далеко не мальчик, чтобы так «разбираться», и просто продолжаю танцевать, опять вливаясь в молчаливую идиллию, наслаждаясь его прикосновениями. И все-таки не выдерживаю долгий взгляд Яна, заливаясь краской от смущения, и перевожу взгляд, который падает как раз на мою семью. А потом мозгу наконец-то удаётся сопоставить тот факт, что Пётр прикрывает разбитые костяшки правой руки, а Ян ну очень загадочно смотрит в ту же сторону. Только хочу было выкрикнуть свою догадку, как мужчина прерывает ещё не начавшуюся тираду. — Еленушка, ты очень красивая, и никто не сомневается, что умная и обо всем догадалась. Но не надо, хорошо? Заслужил ведь... — после этого я и слова не могу вымолвить, а только смотрю на скулу и на желто-фиолетовый синяк... Хорошо, что моя рука в его, иначе я бы не удержалась и провела пальцами по щеке... Однако все равно расспрошу об этом Петю, но не сейчас. Сейчас в голове уже другое... — Ян... Можно что-то все-таки спрошу... — сглатывая слюну тихо говорю я, перебирая ногами. Мужчина только кивнул. — Попробуй, вдруг отвечу, — кажется он всегда так отвечал. Я вдохнула поглубже и наконец-то выдавила то, что интересовало все время. — Ты ведь итак понял вопрос... Почему я? — Ян усмехнулся, будто бы и ожидал именно эти слова. Я смотрела на свои туфли, боясь запутаться в шагах, или просто переживала про ответ. Я не знаю точно почему, но во рту вдруг стало так сухо и тело задрожало. — Я не привык говорить с твоей макушкой, — с паузой ответил Ян, а я уловила опять властные нотки в голосе. Нечто не меняется никогда. Но я все ж подняла взгляд, а Ян лишь кивнул, а его лицо приобрело серьезный вид, — Знаешь, Еленушка, это сложно объяснить, но ты напомнила мне не саму девушку, а то, что я к ней ощущал и как ощущал. Мне было шестнадцать, когда она начала мне нравится. Я не хотел с ней встречаться, гулять, а только смотреть. Может это звучит странно, но это правда. Мне нравилось, как она поправляет волосы, как хмурится над заданиями или смеётся с подругой. — Твои последние отношения были в шестнадцать? — Нет. Я с ней даже не встречался. После неё было много, но ни одна до тебя не вызывала такого. Да и она тоже, если честно. Ты такая одна... — И ты стал наблюдать так за мной... — утвердительно сказала я. Мне было неловко слушать такие слова, особенно последние. В голове образовалась каша от слов Яна, от непонимание ничего, и понимания всего в один момент. Я не знаю, как мы ещё ногами перебирали в такой момент и не падали. — Да, ты очень выделяешься на фоне других. Женственная, лёгкая походка, смущенные улыбки, в тебе не было ничего наигранного, и я думал, что разгадать тебя легко, ведь все чувства видно, как на ладони, испытать тебя и все, ты будешь разгадана, но я ошибся. Ты всегда другая, но это аутентично к тебе... И мне стало интересно разгадать... Это стало своеобразной игрой, но я слишком заигрался... — Я видела, что и Яну не очень-то и легко это говорить. Но сегодня же выпускной, нужно ставить точки. Но это не отменяло того, что меня кидало то в жар, то холод. Мне было сложно понять слова Яна, они не доходили до сознания. Слишком много на один день. — И я думал, что когда приму эти некие чувства, то, что ощущаю, то игра перестанет интересовать меня, станет блеклой, как тогда в школе. Но с тобой всё иначе. Потому что ты особенная, Еленушка... для меня. — Это безумие, Ян... — Это правда. — А ещё кто-то был? — Нет, конечно, была только ты. Я же говорил, что в мире только одна Еленушка, — я улыбнулась краешками губ, посмотрев Яну в глаза, где плясали чертята. Он тоже улыбался, и пусть сейчас она была такой, что растопит лёд в сердце, она всегда будет отдавать насмешливостью для меня. Мы замолчали, дальше говорить как-то не было смысла. Он вёл меня в танце, нога за ногой, тело за телом и даже сердца — все это это шло в одном направлении по заданному Яном пути. И я шла, не задумываясь, смотрела только в зелень глаз. И пусть я говорила, что уже знаю его тёплый взгляд, я ошибалась. Сейчас Ян смотрел иначе, словно я единственное, что интересует его в этом мире, словно мужчина что-то искал и наконец-то нашёл, и я с такой с такими же чувствами смотрела в ответ. Мне нравилось ощущать его руку на пояснице, что крепко держала меня, словно Ян боялся потерять, отпустив; нравилось чувствовать его ладонь в своей, которая так уверено сжимала пальцы. Мы танцевали так, словно не было никого и ничего на пути, словно есть только мы и музыка, текущая по венах, а не в колонках. Ян забрал меня ото всех, подарив этот первый наш танец... Я не знаю, что будет завтра, даже после конца вальса, да и не хочу. Потому что я ничего не забыла, и рана, которую сотворил Ян не зажила, она саднит при каждом плохом воспоминании. Он слишком много причинил боли, чтобы после пары улыбок это развеялось. Но в тоже время я каждой клеточкой тела хочу быть с ним из-за чувств, которые так и не отпустили, и все плохие моменты скрываются после хороших воспоминаний. Диссонанс, который всегда присущ при этом мужчине. Поэтому сейчас я не хочу думать, что будет после танца, может, разговоры, может, действия из мечт, а, может, мы останемся лишь воспоминанием друг у друга, которые пронесём через жизнь, и когда-то вспомним с улыбкой. Я не знаю, да и не хочу думать. Сейчас это все такое далекое и неважное. Имеет смысл другое — я с Яном, вернее мы, наверное, впервые действительно не отдельно. В этот момент мне так хорошо, я держу мощную руку в своей, улыбаюсь и вижу самую красивую улыбку в ответ. Вроде танцуем мы, но кажется, что сердца сейчас пляшут внутри в неистовом темпе. Сердце. Это действительно удивительный орган. Нас всех с восьмого класса учат его анатомию. Желудочки, предсердия, клапаны, большие артерии и маленькие капилляры. Казалось бы, там столько всего, в этом маленьком мешочке. Но там ещё больше. Там прячутся сокровенные чувства и желания. Там все хорошие воспоминания и даже музыка, которая цепляет за струны душы. А у влюблённых его анатомия другая. Нет, там всё так же есть клапаны и всё вышеперечисленное, но кроме того, там есть безграничная любовь — безумное чувство, от которого жизнь чуть-чуть ярче и красочнее. Или оно наоборот ломает и калечит. Ты никогда не знаешь, что предоставит тебе это чувство, здесь нет победителей и проигравших, на все воля случая и удачи. Но в этом и её шарм, любви. Тогда сердце чуть-чуть чаще бьется, чуть-чуть больше реагирует на того самого человека, чуть-чуть чаще ощущается в груди при виде его. Анатомия влюблённого сердца, казалось-бы ничем не отличается от обычного. На первый взгляд так и есть. Но только влюблённый человек может с точностью сказать, что разница есть, и она велика. Потому что там, в самых глубинах сердца — любовь, и, может, все-таки взаимная...