Мы все ошибаемся. Начиная от неправильно посчитанного уравнения, и до судьбоносных неверных решений. Без них невозможно, ведь даже машина иногда даёт сбой, и все мы знаем про что-то, именуемое «погрешность устройства». Что уж говорить про совсем неидеальных людей.
Но, говорят, ошибки формируют нас как личность, закаляют и ко всему выводится приятный бонус в виде опыта и так называемой жизненной мудрости. Но, если человек постоянно попадает в передряги, то какой из этого толк? Находить ещё больше приключений на одно место?
Как понять тонкую грань между
приобретением опыта и просто бездумными ошибками? И если ошибки должны формировать нас, то почему столько сломанных, а не закалённых людей? Почему люди вольны быть глупыми, а не умными, говоря, что так легче жить? Или цена этой мудрости слишком большая, как и преувеличена её важность?
Этого не знает никто, а судят только выходя из собственного опыта, как иронично бы это не звучало.
Если смотреть на мою жизнь сейчас — она сплошная ошибка. Каждое мое действие будто ещё больше тянет меня на самое дно, а сил уже нет. Нет на то, чтобы бежать, нет на то, чтобы просто дышать. Я очень устала, настолько, что даже слёзы уже не текут.
А судьба с её чёрным юмором так и оставила меня дурочкой... С каждой секундой будто ещё больше доказывает это. Так где же естественный отбор? Природе ведь не надо слабых, глупых, так почему я всё ещё дышу?
Я стояла, растерянная и разбитая посреди ночи, между незнакомых людей. Спустя минуту-две оцепенение наконец-то прошло, и я хотела рвануть за Дарьей, которая бежала куда-то вдаль.
— Даша! Постой! — я уже было сделала первый шаг, как кто-то задержал меня. Перевожу взгляд полный злости и встречаюсь с спокойным Савиным.
— Пусти меня! Я должна пойти за ней, я всё объясню! — кричу, как невменяемая, выдергиваюсь, но он и не думает слушать. Опускаю то, что на нас глазеют всё, мне на них плевать. Сейчас главное Дашка!
— Ленок... Дай Дахе время, ей нужно побыть одной, я серьезно, — я не видела Савелия серьезным, кажется, никогда. И это настолько приводит меня в шок, что повинуюсь. А потом в голову одаряет другое: там же Ян! Он на всё это глазел?!
— Ян! — кричу я вдаль, но...
Но поворачивая голову влево вижу лишь пустую улицу, едва ли освещенную фонарем. Он просто ушёл? После всех слов? Просто ушёл...
— Нет твоего ненаглядного, пойдём, Ленок, — Сава завлекает меня с собой, но я не могу. Обида начинает душить меня, а ком в горле вдруг стает невыносимой преградой чтобы легкие функционировали. Ян пришёл, втоптал меня в болото, унизил, а в конце ещё плюнул и просто свалил. Как трус! Как жалкий, жалкий... Нет, это я жалкая. Потому что начинаю рыдать, как сопливая девчонка, при этом плевать, что меня обнимет Сава, плевать, что кто-то смотрит. Это невозможно сдержать, боль просачивается даже сквозь самые маленькие щели...
А потом, после истерики, корчей из-за боли, я вдруг оказываюсь на чужой кухне, в руке чашка совсем не вкусного чая, из которой ещё идёт дым, а передо мной совсем не тот человек, который годится на роль жилетки. Но стал ею, единственный услышал нашу с Яном историю. Я не заметила, как мы тут оказались, я даже не замечаю сейчас ничего, взор вскользь, между предметов и его. Сава, он же Савелий, он же совсем не тот, мы различные, а пути находятся в диаметрально противоположных сторонах. Но тем не менее, я с ним. Я ощущаю взгляд парня на себе, мой же совсем безжизненный направлен на разноцветную пёструю чашку, рисунок который не запомнился даже спустя десять минут его созерцания.
— Ленок...
— Только не читай мне нотаций, пожалуйста, Сава... — загробным голосом говорю я, а парень только еле-еле улыбается, но мигом стирает улыбку с лица.
— Я только хотел сказать... Тебе нужно его забыть, учитель — это слишком ванильно как-то, даже для тебя, — хмыкаю от его фразы, поднимая взгляд на парня. Сейчас Савелий улыбается уверенней. На моем лице проскальзывает тень улыбки, что кажется нереальным после всего. Но парень расценивает это по-другому: подсаживается на табурет возле и позволяет себе накрыть мою руку своей. Косо гляжу на него, не понимая: зачем?
— Ты чего?
— Ну в фильмах всегда так делают, когда всякие сопливые разговорчики, — хитринки в глазах парня во всю вертятся, заставляя меня опять улыбнутся.
— Видишь, помогает!
— Нужно было тебе на психолога идти учится, а не в ПТУ, — «учится», почему-то даже корень слова, что хоть малость может быть близок к Яну стирает подобие улыбки с лица, вгоняя в грусть. И это не скрывается от Савы, он тоже хмурится, когда я опять безразлично всматриваюсь в ту же чашку. А потом мы молчим, сколько — не знаю. Но и не хочу ничего говорить, даже дышать себя заставляю. Но Савелий нарушает царство тишины, из-за чего хочется завопить, не хочется ничего слушать, лишь молчать...
— Ленок, я понимаю, что возможно сейчас не время, но мне кажется что вытурить одного можно лишь другим, — не могу понять о чем Сава, я совсем не вслушалась в слова, они были сродни надоедливой мухе, к которой привыкли и не обращают внимания... Но смотрю на парня, который сейчас серьезен и почему-то взвинченный. Ничего не понимаю до тех пор, пока его сухие губы не накрывают мои. Мычу что-то нечленораздельное, стараясь отцепить парня от себя, а потом... Потом все горит, тем самим синим пламенем и я отвечаю, путаюсь пальцами в его жестких волосах. Не замечаю, как мы оказывается в спальне, не замечаю, как вдруг становится слишком холодно, будто кто-то открыл настежь окно, будто мы зимой. Но продолжаю отвечать, вымещая всю свою боль в этом поцелуе, что имеет горький прикус, с примесью чего-то горелого, вязкого, грязного. Но я дальше сплетаю его губы со своими, позволяю идти дальше...
А потом меня будто током ударяет. Широко распахиваю глаза, плотно сжимаю губы. Отталкиваю, и уже вымешаю боль ударом по пухлой щеке.
— Сава! Господи, как ты мог?! — рявкаю на него, ощущая подходящие слёзы. Вижу, что парень совсем не испытывает раскаивания, он вообще смотрит с какой-то злобой. Ёжусь от взгляда Савелия.
Мерзко, ощущаю, будто меня окунули в болото, и держали там. Вкус этого поцелуя ещё остался на губах, и мне противно. От себя. От него. От своей жизни. В кого я превратилась?
— Сава, как?! Зачем ты это сделал? Ты! Ты подлый! — ощущаю, как перед глазами все уже размазанное от слёз.
— Ты не была против, — фыркает.
— А ты воспользовался! Вы. Всё. Одинаковы! Ты такой же, как и Ян! Ужасный! — кричу, кричу так сильно, что саднит в горле. Второй раз, второй раз я стала просто игрушкой для потребностей, эгоистичных и мерзких. Но Савелию плевать, и на мои слёзы, и на крики, и на меня тоже. Он лишь хмыкает, проводя пятерней по своих волосах, не смотря на меня.
— А своему учителю это слабо сказать? Только мне? А то, что ты отталкивала меня столько времени, не ужасно?
— Что ты говоришь такое?! Ты даже намёка не давал ни на что! — выговариваю по слогам, попутно поправляя наряд... путаны. Мерзко опять, даже от вещичек. А парень уже тоже переходит на рык.
— Ну конечно! Всё знают, что ты мне нравишься! Но куда мне до учителя! — чушь! Бред седой кобылы! И не хочу верить. Но в памяти проскальзывают слова Даши, которые я не восприняла серьезно. Да и плевать сейчас!
— Если бы я тебе та-ак нравилась, — размахиваю руками в воздухе, — ты бы не хотел просто исправить свою нужду, когда я в таком состоянии! Ты не лучше его! И Ян не мой!
— В каком таком состоянии? Страдании от любви к взрослому дядьке? Только знаешь в чём подвох? Ты никогда бы не причитала его так, как меня, — эти слова словно отрезывают меня. И в правду. Я никогда не говорила до конца Яну, то что я думаю. Я боялась его всегда. Я переживала, надеялась, что он ещё вернётся ко мне. Увидит, что я другая, и тоже полюбит меня. А теперь я поняла, что не нужна никому. И уже ничего не страшно.
— Ты прав... — отвечаю тихо, смотря как Сава подходит ближе. Смотрю ему в глаза с грустью от собственного состояния.
— Значит продолжим, — опять не ведаю о чём он, пока Савелий своими ручищами опять не притягивает меня к себе, практически впечатывая в свои губы. На этот раз мозг срабатывает быстрей, и я опять отталкиваю парня, визжа, как сумасшедшая.
— Да отцепись ты от меня! Сава, пожалуйста! — он не слушает, держа моё тело в плену. Паника овладевает мной, а руки пробирает дрожь. Кричу, барахтаюсь, взываю к Савелию, а колени уже начинают дрожать. Мне страшно, страшно от того, что может произойти. От озверевшего парня, от его лап, губ.
— Мне больно! — их последних сил, то ли из-за адреналина, или нет, но ударяю парня в коленку, слыша отборный мат. Первое, что приходит в голову это спросить, как он, но сразу откидываю эту идею и начинаю убегать, просто, куда ноги глядят. Едва успеваю забрать свою обувь, и выбегаю в подъезд, не оглядываясь, не смотря назад.
И только, когда выбегая на улицу, падаю, ощущая жжения стопы из-за камушков, падаю на асфальт, ударяюсь больно коленями, но чувствую это только на один миг, а потом боль в душе затмевает всё. Я умираю морально уже давно... Сдавлено реву, размазывая помаду, тушь, мешая это с грязью асфальта.
Я так больше не могу!
Бегу, трясусь от того, что Сава может побежать за мной, я как загнанный зверёк, который бежит от хищника. То ли от монстра... А в голову опять врезаются слова Савелия про Яна.
— Это он во всем виноват! — взгляд мотается по освещённой улице, блуждая, ищу только одно — его дом, ничем не примечателен, но кажется, что видный даже из космоса. Бегу туда, как полоумная, практически падаю раз пять из-за коленей, из-за слёз, из-за боли во всех смыслах этого слова. Меня не пугает ночь, не пугает то, что часы давно за полночь. Я приду, приду туда, где Ян, меня словно тянет туда дивная сила, и я уже знаю — губительная.
Вот подъезд... звоню в домофон, долгие гудки раздражают, от чего бью ногой по двери, а звук ударяется о стены. А потом хриплый голос отвечает:
— Кто это, мать вашу?!
— А это я! Нерадивая ученица, дрянь и потаскушка! Открывай дверь, Ян! — кричу и плевать, что я похожа на сумасшедшую. Звук открывающейся двери заставляет улыбнутся — моя маленькая победа.
Иду со скоростью дохлой черепахи, напевая дурацкую песенку из рекламы таблеток для сердца. Мне бы его кто-то подлечил! Пою до тех пор, пока кто-то грубо и быстро не заталкивает меня в дверь, из-за чего начинаю дико смеётся, теряя равновесия. Падаю мужчине в объятья, ощущая горячую кожу под руками.
И так же быстро отскакивая, как от огня. А Ян смотрит, скрестив руки на груди, а на заспанном лице читается ярость.
— Ты что за цирк тут творишь? Или ты слишком пьяна, чтобы отвечать? Или уже под чем-то? — да как он может, как может столько раз унижать меня! Хватит! Достаточно! Взрываюсь, ощущая, как внутри бушует ураган.
— Да как ты смеешь! Ты! Это ты виноват во всем! Зачем?! Почему именно я? Я не хочу больше, не хочу больше! — сквозь дикий плач. Я не знаю, что это было: мольба или приказ, или может просто крик души, которая уже не может больше так. Я била его, наступая ближе и ближе, пока не запуталась в собственных ногах и почти что рухнула на пол, но Ян перехватил мои руки, и я больно ударилась в его грудь. Я и дальше ревела, дальше бормотала себе под нос, проклинала день, когда мужчина меня поцеловал, но в тоже время наслаждалась близостью с ним, хоть такой маленькой. Он вместе со мной опустился на пол, все ещё держа меня, всё ещё обнимая. Пока я походила на пациента психбольницы, Ян же мужественно терпел, заключая меня в объятья от которых кидало в дрожь, от того, что на спине его руки, от того, что я вдыхаю его запах. Я обвила Яна руками, судорожно держалась за него, будто он может пропасть... опять. Я не знаю сколько времени истекло, когда мы вот так сидели на земле, а я уткнулась носом в грудь и тихо плакала, стараясь запомнить, как ощущаются руки Яна на теле, как тепло с ним, как приятно ощущать его запах.
— Успокоилась? — раздался голос сверху, я вздрогнула от него, и лишь тихо промолвила:
— Да... — я ожидала все, до криков, выяснения отношения, но не то, что он, грубо отцепив мои руки от себя, встанет и просто отойдёт, посмотрит свысока и снова заставит сердце разрушится. Зачем было это все? Показуха? Зачем было обнимать меня?
— Уже поздно, а у меня нет ни сил, ни желания тебя отвозить, заночуешь здесь, — действительно, тон мужчины был уж слишком вымученным. Но я не собираюсь тут оставаться, а темень ночи меня не пугает. Как-то да и добреду... Молча встаю и уже практически прохожу Яна, как он драматически вздыхает и перехватывает меня за руку крепким захватом.
— Пусти, я иду...
— Не заставляй меня делать это силой, — от его тона я сглотнула вязкую слюну, но все же попыталась пройти, от чего руку сжали крепче, — я кажется что-то сказал, — поднимая лицо за подбородок, Ян заставил посмотреть на него, я поёжилась от взгляда зелёных глаз, там было что-то очень пугающе и заставляло неприкословно повиноваться. А ещё стало очень страшно находится так близко к нему после Савы, после его мерзких рук и губ, а Ян с этим пронзительным взглядом будто вжимал меня в землю. Я ещё больше захотела к себе.
— Пусти меня домой, — тихо сказала я, горло неприятно саднило от истерики. Хоть родители и знают, что я у Даши должна была остаться, я не могу себе позволить быть здесь. Папа с мамой стали совсем другие по отношению ко мне. Мне всё можно, и идти с ночевкой, и даже не звонить. Но это не приносит той свободы, которую я так делала когда-то.
Я прикрываю глаза и возвращаюсь в реальность, стараясь опять вложить в голос твёрдость и унять дрожь от того, что рядом Ян. Мне страшно то, что мужчина близко, страшно, что он меня держит и что может сделать... И я не могу это перебороть.
— Я тебя боюсь, Ян... — мужчина очень странно посмотрел на меня, а потом отошёл на приличное расстояния. Я выдохнула, стало легче. Две минути назад я хотела утопать в близости, а сейчас мне хочется быть от него как можно дальше.
— Нечего боятся, я не трону тебя. Но и на улицу не отпущу. Просто ложись, я буду на кухне, — я только кивнула, а он вышел. Где же Ян будет спать? Но я не могу, не могу даже подумать о том, чтобы лечь вместе с ним. Я не выдержу.
На кровать я так и не легла, просто опёрлась о край, сидя на полу, и закрыла лицо руками. Сердце уже не выдерживало, как и нервы. За стеной так близко-близко Ян, позади меня его кровать, наши воспоминания. Я просто не смогу туда лечь после всего. Но Ян и так вышел, оставляя меня в гордом одиночестве, но это и к лучшему. Я бы не выдержала присутствия мужчины, так было бы ещё больнее.
Я прислушалась к тишине и взглянула на выход. Тихо, на цыпочках я побрела к входной двери. Обулась, стараясь делать как можно незаметнее. Фыркнула ещё раз про себе на его слова. Кто Ян такой, чтобы мне указывать?
— Ты слишком громкая. И, если хотела бежать, то не нужно было столько копаться, Елена, — как гром среди ясного неба раздался надменный голос Яна. Со злостью разворачиваюсь на пятках, сверля его взглядом.
— Я все равно уйду!
— А дверь без ключей силой мысли откроешь, да? — что? Мимолетно смотрю на дверь. Обречено выдихаю, топая ногой.
— Ты подлый и ужасный человек, Ян! И не в праве меня здесь держать!
— А ты со мной говорить в таком тоне, но мы оба нарушаем правила. Так что, возвращайся в комнату, — ровным тоном говорит мужчина, но с места не уходит — ждёт пока я вернусь в спальню. Скрипя зубами, топаю, опять сажусь на пол, стараясь игнорировать то, что Ян тоже зашёл и даже сел в том же положении, правда отдали. И на том спасибо. Только зачем? Зачем он сюда пришёл? Почему не отпускает? Яну же плевать или, может, он просто благородный джентельмен... который попользовался ученицей. Никто не идеален, да?...
— Зачем ты здесь? — тихо спрашиваю я, украдкой смотря на мужчину, видя только профиль. Он задумчиво смотрит вдаль, а я ловлю себя на мысли, что он все так же красив, как и в первую встречу, только вот что кроется за ней... Потом Ян лишь иронично поднимает краешки губ.
— Еленушка, я здесь вообще-то живу, — как ножом по сердцу. Этот тон уж больно похож на былой, такой насмешливой, но добрый, и от этого хочется реветь.
В комнате воцарилось молчание. Я не хотела говорить, Ян вообще не был настроен на разговор, а, приглядевшись, можно было заметить усталые глаза, которые смотрели вдаль, но так и не удосуживались на меня. Интересно, о чем он думает? Ни о чём? Или как я — о всём? Я оглядываю комнату. С последнего визита не изменилось ничего, разве мы. Приводил ли сюда Ян
ту свою любовь? Или она была давно? Сглатываю слюну. Представлял ли Ян её, когда мы... Нет, не хочу озвучивать, не хочу даже думать. Но разве могу запретить себе?
— Ян... Чем я на неё похожа? — мужчина даже не посмотрел.
— На кого?
— На ту девушку, ту любовь, что потом ищешь похожую на неё, — звучало слишком резко. Ян соизволил посмотреть на меня, всматриваясь в глубины подсознания.
— Ничем. Абсолютно. И я не искал похожую — в каком смысле? Зачем тогда он говорил это? Ничего не понимаю.
— Тогда зачем ты это сказал?
— Хочешь меня разгадать?
— Хочу узнать. Хочу понять, это же нормально для людей... — вижу как на лице Яна проскальзывают непонятливые эмоции. Я бы сказала, что он в замешательстве, хотя это невозможно. Не похоже на него.
— Не надо. И копаться в этом не надо, — грубо отрезал Ян, подрываясь с места. Я не в силах была пойти за ним. То ли от моральной усталости, то ли от того, что за окном глубокая ночь. Я лишь склонила голову на край кровати, раздумывая о словах Яна. Что же в его голове?
Я была настолько эмоционально вымученной, что не заметила как уснула. Я улыбнулась, все ещё с закрытыми глазами: мне снился Ян. Снилось, как он целовал меня, словно это была реальность: в щеки, в лоб, нос, даже руки, кажется каждый миллиметр кожи ещё ощущал горячие губы мужчины, от этого сердце снова начало бить быстрее, а мелкая дрожь россыпью пошла по телу... А потом я открыла глаза.
Потом поняла, что я в кровати Яна, накрыта одеялом, лежу на мягкой подушке, хотя засыпала я на холодном полу. Тело кинуло в дрожь. Это Ян меня перенёс, он побеспокоился, он помог... значит есть вероятность, что это был не сон? Зачем? Боже мой, ну почему этот брюнетистый мужчина постоянно делает противоречивые вещи, которые заставляют все переворачиваться вверх дном?Опять странная игра? Или все-таки мое воображение играет злую шутку...
Часы показывали пять утра. Я тихонько встала с кровати, обняв себя за плечи от холода. Дивная сила заставила меня пойти на кухню, где должен быть Ян. Я не ошиблась: он сидел за столом, голову положив на руки и спал, тихо посапывая. Я смотрела на длинные ресницы, на немного осунувшееся от усталости лицо, но даже это не делало его некрасивым.
Хотелось провести пальцами по щеке, снова ощутить покалывание от лёгкой щетины, от мягкости губ... Но теперь это запрещено, он как тот плод в Эдемском саду... Хотя нет, Ян же больше похож на демона искусителя... И даже спящий, искушает меня, сам того не ведая.
Жалко, как же жалко, что я для него заменитель, хоть мы и не похожи, как сказал мужчина.
— Как бы я хотела узнать, что у тебя в голове... Что тобой движет, — сказала я еле слышно. Интересно, когда ещё я буду так близко к нему, когда смогу просто полюбоваться, просто посмотреть. Наверное, никогда...
Посмотрев последний раз в коридоре на открытую в кухню дверь, и взяв ключи, которые Ян даже не старался спрятать, я вышла из квартиры, зная, что больше сюда не вернусь... Наверное, никогда.
***
А потом настал понедельник. Я стояла возле зеркала, не видя в отражении ни Ленок, ни Елену, там была лишь измученная девочка вся в чёрном: толстовка с капюшоном и просто джинсы. Синяки еле замазанные тоналкой светили ярче фонарей, а наносить ещё один слой бесполезно. Так и пошла.
В школе — отшельник. С Дашей боялась видеть, с Варей лишь перекинулась несколькими словами.
— Варь, а кто ещё не писал биологию? — последнее слово далось очень сложно. И одноклассница это заметила, но виду не подала, а я и так бы не рассказала.
— Только ты, Лена. Ян Владимирович говорил, чтобы ты пришла после пятого, — это как раз после пары алгебры, где меня ждёт такая же участь. Только вот, Ян не поможет мне разобраться в ней, как когда-то, не поможет получить высший бал. А сама — я ничего не знаю, в голову не лезут знания, как из меня желание быть.
Вот он, заветный кабинет биологии. С него всё началось, в нем и закончится. Это последняя контрольная, больше нет смысла, хотя разве он был? Выдыхаю, стараясь набраться смелости и зайти. Только вот теперь Ян не будет сзади меня, не пошутит, а я не буду смущаться. Теперь все по-другому.
И вхожу...
Учитель сидит за столом, как всегда с горой тетрадей, как всегда сосредоточен и неимоверно красив. Мне пробирает дикое волнение, я вспоминаю моменты в его квартире, в которых он целовал меня, вспоминаю запах тела и горячие объятья день назад. Встречаюсь с ним взглядом, с затуманеной зеленью глаз...
— Вот, держи тетрадь, — сухо брошено, но почему-то неловкость витает в воздухе. И просто начинаю писать.
7) Половая культура.
В голове вспышками появлялись моменты с Савой, после этого меня дома так трясло, а спать я не могла, каждый раз закрывая глаза, я видела его. Взгляд темных глаз, руки, запах, это все было противно, и кажется эту грязь я ещё не смыла. Мне было обидно и унизительно.
А сейчас пришло ещё другое, врезалось в ум и не давало покоя...
— Ян, можно вопрос? — ладошки начинают потеть, а ручка выскальзывает.
— Это по биологии? — он поднимает учительский взгляд, делая вид, что его совсем ничего не интересует. Но я не могу, не могу не узнать. И пусть я сделаю себе ещё больней этой информацией, пусть!
— Нет, — больше физиологии...
— Тогда ничем не могу помочь.
— Ну пожалуйста, — шёпотом, поднимая на него жадобный взгляд, но уже даже не надеюсь.
— Один вопрос, Елена, — закатывает глаза, но плевать. Во рту жутко пересыхает, но все же озвучиваю:
— У тебя было с кем то, когда мы... — не в силах договорить. Мне и страшно, и уже больно, и я себя опять не понимаю. Смотрю на Яна, который с силой захлопывает тетрадь. Он меня понял... Был ли Ян с кем-то в горизонтальном положении, так сказать, когда нас уже связывало чуть больше, чем учитель с ученицей. И мужчина твёрдо отвечает.
— До нашего с тобой поцелуя ещё было.
— С кем?
— С бывшей, — отмахивается, бросает легко, будто это не ударяет меня, как пощёчина. И что-то колет внутри от этих подробностей, но мазохист внутри меня заставляет спрашивать дальше. Кажется, вот она, та, из-за которой все началось, та, которой я стала заменой...
— Вы давно расстались? — сердце стучит, как сумасшедшее, не давая и вдохнуть, а Ян лишь вздыхает, намекая, что я опять его достала.
— Я ответил на два вопроса, хотя должен был на один, — раздраженно кидает.
— Ян, ну пожалуйста, это последний!
— Макарченко. Если ты написала, то сдавай. Если нет, то поторопись — времени не так много, — возвращая учительский тон, ставя меня на место, показывая опять-таки кто я... И то хиленькое перемирие сходит на нет.
Закрываю тетрадь, даже не попрощавшись, уже выбегаю, но Ян кидает только одну фразу, которая сбивает с толку:
— Она не та, о которой ты думаешь... — но я ничего не отвечаю, а просто ухожу. Это выше моих сил.
***
Гнусные, глупые люди! Я ненавижу их! Ненавижу свой класс, ненавижу этих учителей! Они опять, опять глумились, опять едкими комментариями окидывали меня. Боже, как же я устала!
Бегу по лестнице, раздвигая малышню, чтобы наконец-то попасть домой. Чтобы разрыдаться как хочу, чтобы выместить боль на чем то. Я уже не могу. Каждый день боль, каждый день разочарование.
ЗАЧЕМ? Зачем такая жизнь?! Почему, мама каждый день плачет из-за меня, почему Петя отвернулся, почему отец даже не хочет говорить, почему я ненавижу себя? Я жалкая, жалкая!
Бегу опять, смазывая слёзы, пока не врезаюсь в кого-то, а это уже третий по счету за два этажа.
— Простите, — бормочу нелепо, но передо мной никто иной, как Ян. Ох уж эта ирония моей жизни.
— Да что ж ты бежишь, как угорелая!
Лена, ты в школе, не на марафоне! — раздался раздражённый голос возле меня. Ещё пару сантиметров, и я бы сбила Яна с пути.
— Извини...
— Иди уже,
Лена! — злой, очень. Это я чтоли его так разозлила вопросами про бывшую? Даже походка у него стала жёстче, словно Ян хотел выбить этот паркет своими туфлями. И почему-то в голове словно импульсами начали вспыхивать слова мужчины. Я начинаю понимать, что резануло мне по ушах два раза за этот маленький разговор.
«Лена, ты не на марафоне».
«Лена Макарченко, ты на следующий урок делаешь презентацию».
«Себя жалеешь, Лена, только ты».
«Ты — Елена, Макарченко».
«Иди сюда, Еленушка».
«Разве есть в мире ещё одна Еленушка?»
В голове калейдоскопом вертятся все события. Он. Никогда. Не называл. Меня. Лена.
До того момента, как я стала «дрянью». В голове что-то щёлкает и я уже врываюсь в кабинет биологии.
— Какого черта я Лена?! — мне было плевать, что кто-то мог услышать, я вопила со всей мощью и обидой, смахивая слёзы рукавом. Больно, было очень больно, — Я Елена, для тебя только твоя ЕЛЕНУШКА! — Яну было плевать. Он стоял, скрестив руки на груди, и равнодушным взглядом блуждал по мне. Драматично вздохнул, наконец-то хоть что-то начал говорить.
— Лена — сокращённое от Елена, а именно этим именем тебя нарекли родители. Тем более все тебя так называют.
— Но не ты!
— Я могу делать все, что захочу, Макарченко.
— И делать мне больно тоже? Скажи, почему? Почему?! — я не заметила, как стала приближаться к Яну, а крики уже были больше похожи на истерику. Но его глаза... в них не было ничего. Ни былой теплоты, даже насмешки, лишь пустой взгляд, что разрывал сердце...
— Разве я достойна только твоего унижения? Брезгливости... Тебе даже прикасаться ко мне мерзко... — сказала я тихо, сама не замечая, как ногтями впилась в его плече. Я опять подняла взгляд на мужчину, видя там злость... но почему она?
Ян будто сумасшедший схватил меня за руки, и я уже была в тисках его рук впираясь поясницей в учительский стол. Я только могла издать рваный вздох, а потом Ян наклонился ко мне, целуя... Сердце будто пропустило удар, Ян поцеловал меня, как никогда до этого. Словно изголодавшийся, словно он неимоверно скучал, и я сдалась под напором мужчины и, отпустив гордость, стала со всей страстью отвечать. Руки Яна проходились по всем частям тела, будто мужчина не верил, как и не верила в реальность происходящего я.
Но потом...
Губы мужчины с жестокостью стали терзать мои. Руки сжимали талию, и было опять больно... Я так хотела почувствовать его губы после того ужасного случая с Савой... Мне они сдавались такими родными. Но сейчас, сейчас Ян целовал меня по-другому: больно сминая губы, грубо, я опять чувствовала себя паршиво, и грязно... От былых ощущений не было и следа — это было бесчувственно... Я сомкнула губы, не давая продолжать эту экзекуцию.
Ян отступил, все ещё держа в своих руках. А потом фраза, из-за которой остатки сердца превратились в кровавое месиво:
— Сколько я тебе должен? — тихо, почти интимно на ушко. Я с непониманием уставилась на мужчину.
— Что?..
— Ты сама говорила, кем стала после меня. Вот, спрашиваю твою цену,
Лена... — душа скатилась в пропасть. Боль заполонила все пространство, а сердце рвалось на куски. Обида душила, а в легкие будно насел едкий дым. Я задыхалась. Моя ладонь хлестко ударила Яна по лицу. Я будто обезумела делая это ещё раз и ещё раз. А он все стоял, смотря с презрением. Наносила удары мужчине, а больно было мне. Когда рука в-четвёртых занеслась для удара, меня больно сжали за запястья, но эта боль ничто в сравнение с тем, что было в душе.
— Да,
Лена, ты достойна только моего унижения... когда-то уважения. И сделала ты это сама.
Это стало последней каплей...
Я просто убежала, мне не хотелось больше этого слушать.
Я не понимаю зачем... зачем он так со мной?
Когда я прибежала домой, слёзы уже не текли ручьями, кажется, сердце будто окаменело, но в тоже время каждый вдох давался со сложностью.
Как мне теперь быть? Я потеряла все, что имела...
У меня было все, о чем может мечтать подросток.
Лучшая подруга, признательность в классе, и одноклассник, который без ума от меня. А ещё семья...
Толко, что я имею сейчас?
Разбитое сердце и одиночество.
Разве любовь не должна окрылять? Почему она ломает?
Не любовь ломает... Боль причиняют люди...
Ян... Я ведь действительно думала, что дорога ему...
Но я просто наивная школьница, которая влюбилась в учителя... у такой сказки с самого начала был плохой финал, но я не могла противостоять ему. Той дерзкой манере общение, зелёным глазам и обворожительной улыбке...
Но в итоге он сломал меня. Как куклу. А что делают с ненужными игрушками — выбрасывают...
«
Выбрасывают».
Мой взгляд переместился на окно... За ним все жило,
жило.
Взгляд с окна перемещается на стенд с фотографиями. Папа, Мама, Петька с Леркой и я... счастливые и беззаботные. Я с утра даже не попрощалось с мамой, а убежала в школу...
Не попрощалась.
Я так люблю свою семью...
А ещё куча фоток с Варей. Мы на катке, когда-то давно. Мы делаем вид, что каратистски.
И Варю я очень люблю. Мне жаль, что я не смогла стать хорошей подругой для неё. Но она была лучшей для меня...
Кому: Папочка, Мамочка, Пётр братик, Варежка.
Ты прости меня за такое поведение, просто все навалилось на меня и сжимало в тиски. Я очень-очень люблю тебя, и обещаю, что расстраиваю в последний раз...
Отправить.
В последний раз.
Я села на широкий подоконник, смотря на людей через окно. Хотелось запомнить всё именно так — весной. Я всегда ее любила больше всего. Больше лета и зимы, потому что весной даже воздух другой, но даже его больно вдыхать сейчас. Потому что душат слёзы и боль...
Я долго вертела в руках телефон, все не имея смелость написать одному абоненту.
Виновнику...
Прикрыла глаза... Потом взгляд упал на стол, а на нем помада. Красная, как артериальная кровь, и такая же ненависная, как образ, которому я соответствовала.
Это была не Елена Макарченко. Это была
«Ленок».
Посмотрела на себя в зеркало: опухшие глаза, кофта с капюшоном...
Нет, это не Ленок. А я должна сегодня быть ей. Потому что, Елена никогда бы не сделала то, что сделаю я сейчас.
Молниеносно спрыгну с подоконника, ища в шкафе то, что подходит образу. Красная блузка с вырезом чуть не до пупка и юбка, что едва доходила к середине бёдра. То, что надо.
Нарисовав стрелки и броский макияж, нужен один штрих — помада.
— Ну вот и все, — в пустоту, уже не узнавая Елену в зеркале. Последний раз брошу на комнату взгляд.
Хочу ли я жить? Да...
Но я просто не могу, просто не могу...
Открываю окно, в нос ударяет запах цветущих деревьев... Это будет последним воспоминанием.
Всего один шаг отделяет меня от свободы, или от пропасти. Но вот что это будет — желаемый покой? Легкость? Или за этим одним шагом только чёрная дыра, небытье?
Ветер словно под кожей розганяет кровь, учащая пульс, а давление в висках становится невиносимим.
Вдох-выдох.
Глубже вдихаю воздух, так что в легких начинает неприятно саднить, а голова только очищается от мыслей...
Вдох-выдох.
Правильно ли это? Или, может, это самая большая ошибка в жизни? Даже если так, она последняя...
Ну а что меня здесь держит?
Родители? У них остаётся ещё Пётр — сын без поломок в голове.
Сам брат? Он отвернулся от меня, забыл или может просто задолбался постоянно витягивать меня из дерьма, в которое я сама и погружаюсь с головой...
Варя? Я сама виновата, что потеряла её. Единственную подругу и просто человека, которому было на меня не все равно.
Ян? Даже смешно. Он сам дал понять, что я ему не нужна, противна. А всё — игра. Но признаюсь, мне понравилось играть. Только от из нас никто не победил.
Выиграет полёт...
Поставляю шире руки на встречу ветру.
Раз...
Закрою глаза, так больше ощущений...
Два...
Сердце разрывается... Нет, не от страха, а от чертових отголосков любви к учителю. Сердце, ты же должно отвечать за постановку крови, стучать только для поддержания жизни. В тебе же столько всего: желудочки, предсердия, клапаны, ГДЕ ЖЕ ТАМ МЕСТО ДЛЯ ЛЮБВИ? Почему оно нашлось?
Только для меня в жизни уже нет места.
Три...
Нога шагнёт в пропасть, а за ней и моя душа.
Это как прыгать с обрыва в воду, те же ощущения. Когда всё тоже сердце замирает в груди, а перед глазами мир переворачивается.
Только есть одно НО...
Вода выплёскивает, выбрасывает тебя на поверхность.
Земля же наоборот тянет за собой, ещё ниже...
И только перед тем как закрыть глаза навстречу небытию, я поняла одно.
Падение не было спасением. Это было моей ошибкой... Роковой... Последней...
