***
Две недели спустя. Цэрэн злилась, даже не так — она была просто в ярости. Тихо бормоча ругательства себе под нос, она смешивала очередное сонное зелье, настолько простое, что, наверное, могла бы сварить его с закрытыми глазами, но сегодня от владевшего ей бешенства всё валилось из рук. Уже в третий раз вместо насыщенного коричневого цвета раствора у неё выходило нечто невразумительное, больше напоминавшее переваренный бульон. Королева в сердцах швырнула на пол ни в чём не повинную фарфоровую плошку, которая разлетелась на куски с жалобным звоном, но девушке этого показалось мало, и она вскочила на ноги и каблуком растёрла осколки в мелкое крошево. — Ублюдок! — прошипела Цэрэн. — Ненавижу! Несколько раз с усилием выдохнув, чтобы хоть немного приглушить бушующее внутри пламя лютой злобы, она вернулась за стол и, взяв новую пиалу, заставила себя успокоиться и действовать как обычно чётко и размеренно. Как бы там ни было, но лекарство необходимо было приготовить, и как можно быстрее, королева понимала, что, если она не поторопится, её пациент вскоре проснётся и опять будет задыхаться от кашля, постоянно харкая кровью. А так, пока он спал, его дыхание хоть и было учащённым и поверхностным, но всё же стабильным. Вообще, состояние генерала вызывало у девушки серьёзные опасения, несмотря на все предпринимаемые ею усилия, жар не спадал уже который день, губы были синюшными, а лицо приобрело землистый оттенок. Да и пульс, что она проверяла почти постоянно, казалось, неумолимо затухал, становясь всё более частым, но при этом менее наполненным, сердце, очевидно, работало на последнем издыхании, еле справляясь с перекачиванием крови. Закончив наконец с зельем и удовлетворённо отметив, что на этот раз ей оно удалось как полагается, Цэрэн подошла к кровати, аккуратно присела на самый край и стиснула руку генерала чуть выше запястья. «Пульс быстрый, поверхностный, словно дрожит натянутая струна, — подумала она, — избыток ян, надо выпустить его и вдохнуть в него инь». Девушка с трудом перевернула лежащее перед ней тело с живота на спину, немного развела мужские руки в стороны и быстро пробежалась по ним лёгкими касаниями от ключиц до больших пальцев, проговаривая про себя: «Чжун-фу, юн-мэнь, тянь-фу, сы-бай, чи-цзе, кун-цзуй, ле-цюе, цзин-цюй, тай-юань, юй-цзин, шао-шан». Убедившись, что память её не подвела, королева самодовольно улыбнулась и направилась к шкафчику, из которого вынула небольшую коробку, специально предназначенную для лечения по методу чжень-цзю. Вернувшись к постели, она стала пинцетом доставать из коробки иглы и, предварительно раскалив каждую из них над пламенем свечи, втыкать их в соответствующие точки в теле. Движения её были быстрыми и точными, хотя ей и нечасто приходилось прибегать к иглоукалыванию, в глубине души оно вызывало у неё большие сомнения, но выбирать уже не приходилось, никакие другие методы на больного не действовали. Когда же все двадцать две иглы были поставлены, Цэрэн достала из второго отделения ящичка листья высушенной полыни и стала растирать их между пальцами, постепенно формируя из клейких остатков длинную и довольно толстую травяную палочку — моксу. Наконец, сочтя, что можно переходить к следующему этапу, она аккуратно вынула иглы и, убедившись, что кончик моксы тлеет, от чего по шатру поплыл характерный полынный запах, приложила его к обнажённой коже, слегка надавив. Генерал при этом вздрогнул всем телом, но королева не обратила на его реакцию никакого внимания, после первого прижигания она вновь подожгла палочку и вернулась к следующей точке, считая про себя время воздействия огнём, так как для каждого участка руки оно было разным. С каждым новым полученным ожогом её пациент вёл себя всё беспокойнее, его брови хмурились, мышцы лица напрягались, веки подрагивали, но он не издал ни звука и так и не пришёл в сознание, что, откровенно говоря, настораживало Цэрэн и даже немного пугало, она была уверена, что действие зелья должно было уже закончиться, соответственно, мужчина уже не спал, а, по-видимому, был в обмороке, хоть и неглубоком. Решив подумать об этом позже, она нанесла ровно двадцать два ожога и потушила остаток моксы. Теперь предстояло напоить его сонным зельем, в которое девушка щедро добавила высушенные листья одуванчика, что хорошо снимал жар и снижал воспаление во внутренних органах. Однако, когда она поднесла пиалу к губам больного, её постигло разочарование — он уже не проглатывал снадобье, как прежде, оно выливалось изо рта тонкой струйкой, пачкая белоснежные простыни. «Проклятье! — мысленно выругалась королева. — Так он точно сдохнет через пару дней. Чёртов Карахан!» Ярость, уже немного утихшая, вновь поднялась в ней, но Цэрэн усилием воли заставила себя выкинуть своевольного подданного из головы и сосредоточиться на лежащем перед ней мужчине. Весь её лекарский опыт исступлённо вопил, что ситуация критическая, и, если она не предпримет каких-то отчаянных действий, его сознание вскоре отправился в необратимое путешествие к следующему перерождению. «Спокойно, только спокойно, думай! — приказала себе девушка, тщетно пытаясь вспомнить хоть что-то личное, что ей было известно о пленнике, но, как на зло, в голову ничего не приходило. Генерал всегда нагло игнорировал вопросы о семье или близких, даже в бреду ни одно имя не срывалось с его губ, что могло бы дать хоть малейшую идею о том, что есть кто-то, ему небезразличный. — Чёрт бы побрал твоё упрямство и твою скрытность! — мысленно обратилась она к мужчине. — Должен же быть хоть один человек, что тебе дорог!» Внезапно в её голове зашевелилось смутное воспоминание, и королева замерла, чтобы не спугнуть его. Тогда, в самые первые дни, когда её пациент также балансировал на грани жизни и смерти, на мгновение очнувшись, он принял её за другую женщину. Она ясно вспомнила тот страстный вздох, с которым мужчина прошептал «Моя!» и даже нашёл в себе силы схватить её за руку и попытаться притянуть к себе. «Отлично! — обрадовалась Цэрэн своей догадке. — Кто она? Невеста? Жена? Любовница? Хотя нет, с его чопорностью и правильностью точно не последнее. Значит, обращение должно быть уважительным и подобострастным». Презрительно скривив губы при одной мысли о такой глупости, девушка сделала несколько глубоких вдохов и тихим шёпотом позвала: — Мой господин, прошу вас, не уходите! Не заметив ни малейшей реакции на свои слова, королева, сделав крохотный глоток приготовленного ею зелья, подержала его немного во рту, чтобы добавить в него пневму инь, так необходимую сейчас её пациенту, и прижалась к мужским губам, буквально по капле выпуская снадобье в его рот. Отметив, что на сей раз лекарство было им выпито, Цэрэн невероятно воодушевилась и снова обратилась к генералу, стараясь придать своему голосу так непривычную для неё мягкость и нежность: — Мой господин, вы не можете меня оставить одну! Я жду вас! Вы должны вернуться ко мне! И вновь следующий глоток настоя и снова капля за каплей аккуратное вливание из губ в губы. И опять, и опять… К тому моменту, когда небольшая плошка опустела, девушка чувствовала себя совершенно вымотанной, лоб был покрыт крупными бисеринками пота, тело дрожало как от длительного напряжения, голова слегка кружилась. В её душе поднималось отвращение к самой себе — королеве казалось, что за всю свою жизнь никогда она так униженно не умоляла мужчину, вспоминая все ласковые слова, которые когда-либо слышала, смиряя так свойственные ей властные нотки в голосе, заставляя себя лишь слегка касаться его губ, даже не в подобии поцелуя, а лишь как средство заставить его выпить столь необходимое для него лекарство. Отерев лицо и немного отдышавшись, Цэрэн внимательно осмотрела своего пациента и ей показалось, что её старания были не напрасны, пульс стал чуть более наполненным, дыхание немного ровнее и глубже, даже губы перестали быть настолько пугающе фиолетовыми. Удовлетворённо улыбнувшись, королева похвалила себя за сообразительность, видимо, ей удалось нащупать верное направление, и сейчас мужчина действительно крепко спал, а не находился за гранью сознания. Впрочем, раздражение, также владевшее ей, требовало выхода, поэтому девушка устало поднялась и вернулась за стол. Надев перчатки из тонкой, но в то же время очень прочной кожи, она стала смешивать новое зелье, которое было призвано отомстить за те унижения, что ей пришлось пережить с за последние пару десятков минут. По мере того, как приготовление снадобья приближалось к финальной стадии, Цэрэн почти пришла в своё типичное расположение духа, но на её решимость это не повлияло. «Ты ответишь за всё! — повторяла она про себя. — За весь мой позор, что заставил пережить, за каждое идиотское ласковое слово, за этот чёртов нежный голос, за каждое мягкое касание губ. И только тогда я буду чувствовать себя отмщённой». С этими мыслями она перелила почти чёрный раствор в небольшую склянку, поднялась с кресла и решительно вышла из шатра.***
Карахан сидел, привалившись к туго натянутой ткани палатки у самого входа в шатёр своей королевы, как верный пёс. Со стороны могло показаться, что он дремлет, но это было совсем не так. Воин лишь прикрыл глаза, позволив себе погрузиться в воспоминания и мысли о той, что была для него куда большим, чем просто повелительницей. Цэрэн давно стала владычицей его сердца, с той самой ночи три года назад, когда он, заслышав непонятный тихий шум в её покоях, не нашёл в себе смелости ворваться туда без приказа. Первое, что бросилось ему в глаза — клинок, мерцавший в лунном свете, что лился через распахнутое настежь окно. Одного взгляда Карахану хватило, чтобы оценить обстановку — его королева, вцепившись обеими руками в мужское запястье, пыталась оттолкнуть от себя лезвие кинжала. Убийца, по-видимому, зажимал ей рот, поэтому слышно было лишь слабое мычание, и тихие звуки ударов ног, приходившиеся то на тело нападавшего, то просто на кровать, в которой сейчас девушка отчаянно боролась за свою жизнь. Одним прыжком преодолев расстояние до постели, воин обрушил разрубающий удар на спину неизвестного, не рискнув проткнуть того насквозь, дабы случайно не поранить свою королеву. Тело убитого, бьющееся в предсмертных судорогах, навалилось на девушку, которая тщетно пыталась спихнуть его с себя, и Карахан поспешил стащить его на пол. Сорвав с него чёрный шейный платок, закрывавший лицо до глаз, он моментально узнал ближайшего приспешника одного из советников королевы, который особенно яростно протестовал против недавнего решения правительницы увеличить государственную армию вдвое. «Мерзкий ублюдок! — выругался про себя воин, пнув труп поверженного врага. — Решился-таки на переворот!» — Моя королева, — он обратил своё внимание на девушку, которая, дрожа от пережитого ужаса, вся сжалась, обхватив руками колени и уткнувшись в них лицом, — вы в порядке? — Спасибо, Карахан, — донёсся до него приглушённый голос, Цэрэн и не подумала поднять на него глаза, чтобы не продемонстрировать своей слабости и страха, что сейчас целиком и полностью завладел и её телом, и сознанием. — Выкини эту тварь отсюда! — Прикажете арестовать советника Хасана? — негромко спросил воин, отходя к окну, чтобы закрыть ставни, в которые задувал осенний промозглый ветер. От него не укрылась неловкость королевы, которую он всегда привык видеть царственной и надменной, а сейчас перед ним сидела юная девушка, чуть старше его первой дочери, растерянная и до смерти напуганная. Карахан хотел дать ей время прийти в себя и успокоиться, поэтому и избегал встречаться с ней взглядом, он преувеличенно внимательно осмотрел сломанный запор на ставнях и прикрыл их, тем самым погружая спальню в темноту. — Я выставлю охрану под окном, моя королева, можете не волноваться. Мужчина вернулся к кровати и, ухватив тело несостоявшегося убийцы за руку, потащил его к двери. — Карахан, отправь солдат схватить Хасана и всю его семью, — Цэрэн явно старалась взять себя в руки и придать уверенности голосу, который, несмотря на все предпринятые усилия, дрогнул, и она добавила срывающимся шёпотом: — Возвращайся скорее! — Как прикажете, моя госпожа, — воин поклонился, хоть прекрасно понимал, что девушка его не видит, и выволок труп из спальни. Резким окриком подозвав стражу, он передал приказ королевы, а также велел отнести убитого в тюрьму, ему было хорошо понятно, что Цэрэн вряд ли распорядится просто похоронить государственного преступника, поэтому, в ожидании её решения, там телу сейчас было самое место. Вернувшись в спальню, мужчина с удивлением обнаружил, что девушка зажгла свечи, и сейчас стояла спиной к нему, перебирая мешочки с травами в ящике большого шкафа. «Надо прислать служанок прибрать тут», — машинально про себя заметил Карахан, оглядывая кровавые следы на полу. — Моя королева, — позвал он, обозначая своё присутствие, потому что не был уверен, что Цэрэн его заметила, — что ещё прикажете? Усилить охрану? Уведомить народ о предстоящей казни? Разбудить остальных советников? — Позже, — голос девушки звучал тускло и безжизненно, поэтому воин понял, что она так и не пришла ещё в себя. — Сейчас помоги мне вскипятить воду. В полном молчании Карахан развёл огонь в очаге и поместил туда закопчённый чайник. Королева тем временем выбрала какой-то свёрток и уселась к столу, задумчиво глядя то на пламя, то на неподвижно застывшего воина, который стоял к ней спиной, но тем не менее прекрасно чувствовал её изучающий взгляд, под которым ему становилось не по себе. Наконец, дождавшись, чтобы из носика повалил густой пар, мужчина ловко вытащил чайник и водрузил его на специальную чугунную подставку на столе. Цэрэн пододвинула пиалу с сушёными травами, и он послушно наполнил её кипятком. Наблюдая за девушкой, он видел, что её руки всё ещё слегка дрожат, размешивая настой и осторожно поднося горячую чашу к губам, и всей душой желал вернуть ей спокойствие и уверенность, ведь именно по его недосмотру она оказалась на краю гибели, и Карахан сейчас был готов понести любое наказание за свою беспечность, но подать голос не решался. Когда королева допила травяной чай, губы её тронула лёгкая улыбка, она явно почувствовала себя лучше, и воин, заметив это, осторожно спросил: — Моя королева, так какие будут распоряжения? Или мне действовать на своё усмотрение? — Ничего не нужно, Карахан, — Цэрэн слегка покачала головой, отчего по тёмным неприбранным локонам пробежала волна переливающегося блеска, за которой мужчина наблюдал, как заворожённый, он не привык видеть девушку такой — в лёгком ночном платье, с распущенными волосами и не накрашенным лицом, она была такой… домашней и естественной, что воин в смущении опустил глаза, а когда услышал следующую фразу, то и вовсе залился стыдливым румянцем, совершенно ему не свойственным. — Ведь ты же останешься со мной, правда? Королева поднялась на ноги, подошла к своему верному стражу и, положив руки ему на плечи, с нажимом повторила: — Ты же не уйдёшь? Не оставишь меня? Карахан, полностью сбитый с толку, ибо никогда до этого она не подходила к нему так близко и не позволяла себе никакого личного взаимодействия, лишь отдавала приказы, которые он неизменно выполнял, еле смог выдавить из себя: — Как прикажете, моя королева. — Твоя королева приказывает тебе принять благодарность за её спасение, — прошептала Цэрэн и прижалась к нему в страстном поцелуе, нежно, но при этом настойчиво лаская обветренные мужские губы, отчего воин сначала оторопел и замер, не смея оттолкнуть её, но потом его захлестнула такая волна безрассудного ослепляющего желания, что он сжал девушку в сильных объятиях и начал целовать исступлённо и яростно, чувствуя, что для него перестаёт существовать весь мир, лишь юное гибкое тело, что сейчас отзывалось на каждое движение, ещё сильнее заводя и возбуждая, было его единственной реальностью. Их близость была пылкой и жаркой, Цэрэн не отдавалась ему, она брала его, подчиняя себе, заставляла подниматься на вершину блаженства и останавливала в шаге от края, будто дразня, что сводило Карахана с ума от невозможности достигнуть пика наслаждения, но когда он чуть приподнял её за бёдра, намереваясь двигаться сам, тут же услышал властное: — Без рук! Застонав, мужчина подчинился, и отдался во власть своей королевы, что была поистине неутомима, то лишь слегка впуская в себя только головку члена, то внезапно насаживаясь на него до самого основания, она двигалась не только вверх и вниз, но и раскачивалась из стороны в сторону, позволяя ему дотрагиваться изнутри до каждого участка её ненасытного лона. Наконец Карахан ощутил, что горячие стенки, плотно обхватывающие его член, затрепетали и будто несколько раз судорожно сжались, что заставило его взорваться внутри неё, заполняя своим семенем и захлёбываясь восторгом оргазма. Он крепко прижал к себе девушку, упавшую на его грудь, и несколько раз толкнулся в ней, продляя удовольствие для них обоих. С тех пор все ночи для воина превратились в самое желанное для него время суток, не замечая постоянного недосыпа, он не мог оторваться от тела Цэрэн, которая неизменно его удивляла, даря ласки, о которых мужчина раньше мог лишь мечтать, казалось, её фантазия безгранична и для неё не было ничего запретного. То она с готовностью брала его член в рот, заглатывая до самого основания, то использовала разогревающие или, наоборот, охлаждающие мази, возбуждавшие в нём неведомые ранее ощущения, то позволяла входить в неё с задних врат — единственное, что было всегда неизменным — лидирующая роль постоянно оставалась за королевой, но Карахан и не думал возражать. За пару недель с ней он познал куда больше, чем за полтора десятка лет скучного брака с давно опостылевшей ему супругой, которая за все эти годы даже не позволяла толком разглядеть её тело, отговариваясь блудом и развратом и соглашаясь на близость с ним лишь под покровом тьмы и обязательно одетой. Одним словом, воин совершенно потерял голову от своей любовницы и был готов на всё, лишь бы не потерять её благосклонности. Кроме того, он проникся к ней не только страстью, но и нежностью, которая быстро переросла в любовь — мужчина был готов умереть за свою королеву, куда отчаяннее, чем раньше, когда им руководила лишь данная им клятвы верности, теперь он видел в ней совсем юную девушку, волей жестокой судьбы несущей на своих хрупких плечах тяжкое бремя власти, Карахан, как ему казалось, понимал её глубокое одиночество и видел в этом источник неиссякаемого желания любить и быть любимой в ответ. Он ни на что не претендовал и не надеялся, зная, что рано или поздно она выберет того, кому суждено стать её королём, и точно знал, что эта роль для него невозможна. Мужчина лишь страстно желал быть с ней рядом, когда Цэрэн засыпала в его объятьях, он, борясь с подступающим сном, любовался её прекрасным лицом, которое становилось настолько мягким и нежным, что вскоре воин уверился, что холодная, властная и жестокая королева — это всего лишь маска, настоящей она была только в его руках — обольстительная, ласковая, женственная. Насколько фатально он ошибался, Карахан понял только через пару месяцев, когда испрашивал разрешения отлучиться, чтобы нанести визит вежливости и выразить почтение родителям жены. Лицо девушки, до этого расслабленное и умиротворённое, каким всегда было после длительных любовных утех, в мгновение заледенело, взгляд стал колючим и злым, губы сжались в упрямую тонкую полоску. Она моментально отстранилась от любовника и отрывисто бросила: — Уходи. И не возвращайся. Ослушаться приказа королевы воин не посмел, но, разумеется, через день вернулся и искренне не понимал, что произошло и почему Цэрэн его не то, что не замечает, но и намеренно игнорирует. Каждый день был для него мучительным и невероятно болезненным, особенно когда он заметил её нежную улыбку, адресованную какому-то неоперившемуся юнцу, едва зачисленному в королевскую охрану. В этот момент кровь бросилась Карахану в голову, ревность затмила рассудок, и он еле дотерпел до вечера, намереваясь объясниться с неверной возлюбленной, что было невероятно сложно, поскольку королева отстранила его от несения службы у её покоев. Благо, он всё ещё оставался на посту командира личной гвардии государыни, поэтому, притворившись, что у него важное дело, попросил согласия его принять. К его безмерному удивлению, ответ был положительным, и мужчина вновь оказался в комнатах Цэрэн, правда, не в давно привычной ему спальне, а в кабинете, но он был рад и такой аудиенции. Опустившись на колени перед сидевшей за столом девушкой, воин со всем раскаянием в голосе, на которое только был способен, произнёс: — Моя королева, я могу узнать, чем прогневал вас? Чем дольше его возлюбленная молчала, тем больше Карахана захлёстывала паника, он приходил в ужас от одной мысли, что всё кончено, что она больше никогда не посмотрит на него с желанием и еле сдерживаемой страстью, не подарит ему объятий и жарких ласк, не заснёт у него на груди, прижавшись всем телом, как ребёнок. От этих мыслей, что тревожно бились в голове, словно пойманные в силок птицы, он начал быстро говорить, почти не осознавая своих слов: — Я нижайше прошу меня простить, моя королева, невольно я, видимо, совершил какой-то проступок, что вызвал в вас негодование, но я готов на всё, чтобы искупить свою вину. Моя жизнь принадлежит вам — просите, чего хотите, нет ничего, что я бы не сделал ради вас, моя госпожа. Цэрэн в ответ на это признание лишь презрительно скривила губы и сквозь зубы процедила: — Королева не может быть одной из многих. Я буду только единственной. Выбирай. — Моя госпожа, — сбивчиво начал Карахан, — моя жена ничего не значит для меня, для меня существуете только вы, моя преданность вам безгранична… — Вот и докажи свою преданность, — насмешливо произнесла девушка, — ты получишь меня лишь уничтожив всех, кто может претендовать на тебя — родителей, жену, детей. Ты либо будешь моим целиком и полностью, либо пошёл вон. Решай сам. Мужчина на мгновение замер, он всей душой желал оглохнуть, только бы не слышать этого жестокого ультиматума, но, подняв на Цэрэн глаза, понял, что она совершенно не шутила, взгляд её был совершенно спокойным, а лицо бесстрастным. — Возьми, — королева достала из ящика стола пузатую склянку, заполненную почти чёрной жидкостью, — ты знаешь, что делать. Карахан знал. Не раз он по приказу своей повелительницы подливал этот яд различным неугодным ей людям. Но сейчас воин не мог себя заставить пошевелиться, чтобы принять пузырёк или хотя бы просто встать и гордо выйти из кабинета. Не сказать, что он сильно был привязан к жене и троим дочерям, но смерти им определённо не желал, хоть и регулярно обвинял супругу в том, что она так и не смогла подарить ему наследника, всё же это не было достаточным основанием для такой жестокости. Одно его определённо утешало в этой страшной ситуации — обоих родителей он потерял ещё много лет назад. — Преданность закончилась, не успев начаться? — язвительная реплика девушки будто пробудила Карахана, он медленно поднялся с колен и взял стеклянный флакон, стараясь не встречаться глазами с королевой. — Можешь идти, — царственно кивнула Цэрэн и целиком погрузилась в лежащий перед ней явно древний трактат, который, по всей видимости, изучала до его появления. Мужчина в замешательстве помедлил у двери, переступая с ноги на ногу, но ледяная аура, которая сейчас словно окутывала его возлюбленную, не подразумевала никаких дальнейших объяснений. Приказ был кристально ясен, и воин, привычно поклонившийся девушке, отправился на постоялый двор. Ему нужно было принять решение. Пил Карахан четыре дня. Вначале им владела только одна мысль, повторяющееся на разные лады слово «чудовище», но с каждой осушенной чашей образ Цэрэн перед его мысленным взором становился всё ярче, он почти физически ощущал её близость, будто девушка проникла в его разум, кровь и плоть, подчинила себе его волю, в то время как лица жены и дочерей всё больше расплывались и постепенно исчезали из памяти. Казалось, алкоголь глушил в нём последние остатки совести, и всё больше воин проникался к своей королеве сочувствием и нежностью, видя в её жестоком требовании страх быть отвергнутой и типично женское стремление заполучить себе любимого целиком и полностью. «Моя жадная малышка, — крутилось в голове у совершенно пьяного Карахана, — я принадлежу только тебе, нет никого важнее, желаннее и ближе, чем ты. Хочешь, чтобы я на крови поклялся тебе в верности? Как же я могу осмелиться ослушаться тебя, моя королева?» Проспавшись, мужчина расплатился с хозяином и отправился к себе домой, где был встречен вечно хмурой супругой, которая не придала значения его исчезновению, она давно привыкла к внезапным отлучкам мужа, что с завидной регулярностью оставался на ночь в казарме, не желая надолго покидать дворец. Распорядившись собрать семью за столом за обедом и подать себе вина, а женщинам чай, Карахану не составило большого труда подлить в чайник яд. С совершенным безразличием он наблюдал, как жена и дочери выпили смертоносный напиток и отправились хлопотать по дому — прислуги у них не было, глава семьи считал расточительным нанимать служанок, когда целых четыре женщины могли справляться с хозяйством. Об отсроченном действии яда он был прекрасно осведомлён, поэтому у него было достаточно времени, чтобы вернуться во дворец, предварительно оставив в своей спальне зажжённые толстые свечи, установленные прямо на солому. Одним словом, когда пламя пожара добралось до мёртвых тел, Карахан, почтительно доложив Цэрэн, что её приказ выполнен, нежился в постели королевы и чувствовал себя абсолютно счастливым. Их связь, ничем не омрачённая, длилась почти три года, как ни странно, чувства мужчины не тускнели, наоборот, разгорались всё сильнее и ярче, он бдительно охранял свою возлюбленную, стал для неё самым доверенным человеком и правой рукой, которая, не сомневаясь ни секунды, исполняла любую прихоть девушки, не важно, касалась ли она политических решений или личных отношений. Карахан подчинялся ей во всём, и его преданность всегда пылко вознаграждалась. До того ужасного для него дня, когда всё закончилось без каких-либо объяснений. Королева просто перестала призывать его в свою спальню и вообще едва ли удостаивала взглядом. Отдавая распоряжения, она будто смотрела сквозь него, намеренно игнорируя молящие взгляды воина, который, конечно, быстро догадался в чём было дело. Ещё там, на дороге после ночной битвы, Карахан насторожился внезапной перемене в настроении Цэрэн, которая вдруг захотела подобрать раненого, но, зная её страсть к рискованным экспериментам во врачевании, быстро убедил себя, что лично ему появление этого генерала ничем не угрожает. И только через пару месяцев пришло осознание, что он ошибся. Снова. Удивительно, но несмотря на все годы, что воин провёл подле королевы, он так и не научился её понимать и предсказывать её поступки, поэтому интерес девушки к пленному оказался для него полной неожиданностью, а уж когда его отлучили от королевской постели, Карахан и вовсе сначала впал в ступор, на смену которому пришла изводящая рассудок жалящая ревность. Сколько ночей он провёл у входа в шатёр возлюбленной, напряжённо прислушиваясь к происходящему внутри и отчаянно пытаясь понять, являются ли чудящиеся ему сладострастные стоны игрой его воображения, реальностью или просто воспоминаниями из собственного прошлого? Воин давно сбился со счёта, он знал только одно — каждый вечер, когда Цэрэн уединялась в своей палатке с этим рыжим, внутри него что-то умирало, его сердце рвалось к ней, мужчина едва сдерживался, чтобы не нарушить приказ и не вломиться к королеве. В своём отчаянии он даже дошёл до того, что согласен был делить любимую с другим, но его мнения, понятное дело, никто учитывать не собирался. Даже когда каким-то чудом ему удалось улучить мгновение наедине и добиться толики внимания девушки, Карахан получил лишь холодный ответ, произнесённый голосом, полным яда и презрения: — Откуда такие претензии? Ты что вообще о себе возомнил? Забыл, кто ты и кто я? А это, как ты выразился, ничтожество, станет твоим королём! Потому что я его выбрала! Выплюнув эту уничижающую тираду, Цэрэн так резко развернулась на месте, что её взметнувшиеся волосы едва не коснулись лица воина, что против воли с наслаждением вдохнул такой знакомый и родной запах любимой женщины, и исчезла за пологом своего шатра. С тех пор Карахан не находил себе места от охватившей его душу ненависти, почему-то его сознание настойчиво подсказывало, что достаточно будет просто уничтожить этого проклятого юаньца, посмевшего встать между ним и его королевой, и всё вернётся на свои места, поэтому он исступлённо желал сопернику смерти, страшной и мучительной. И, разумеется, не смог сдержаться, когда ему вдруг улыбнулась удача и тот оказался в его власти. Карахан шумно вздохнул и открыл глаза. Больше всего мужчина сейчас жалел, что этот генерал оказался таким живучим, а также о том, что у него не хватило смелости пойти против приказа Цэрэн и забить его до смерти. Тогда бы не торчал он здесь, на холодной земле, а со всей готовностью и страстью утешал бы свою королеву, лишившуюся любимой игрушки. Невольно воин улыбнулся своим фантазиям, но погрузиться в них не успел — на пороге шатра появилась его возлюбленная, глаза которой метали молнии, но при этом лицо было застывшим, словно восковая маска, девушка явно пыталась сохранить самообладание и только взгляд выдавал, что она вне себя от гнева. — Ты знаешь, что делать, — прошептала она, сунув ему в руку небольшой пузырёк. Цэрэн тут же отстранилась от бывшего любовника и, слегка повысив голос, позвала: — Стража! Дождавшись, когда перед ней соберутся десятка два воинов, она приказала: — Этого, — короткий кивок в сторону Карахана, — в тюрьму. На рассвете повесить за неисполнение приказа королевы! Солдаты на мгновение замерли, растерявшись от такого неожиданного повеления, потом один из старших офицеров нерешительно приблизился к своему командиру и, как бы извиняясь, произнёс: — Ваш меч, генерал. Карахан и не думал протестовать, он протянул клинок и в последний раз склонился перед своей государыней, стараясь не отрывать взгляда от её прекрасного лица, будто стремясь запомнить каждую чёрточку, каждый нежный изгиб высоких скул и каждый отблеск, что сейчас излучали тёмные глаза, в которых ярость сменялась удовлетворением и сладостью возмездия. — Ваша воля для меня закон, моя королева, — тихо сказал воин, слегка скосив глаза на собственный кулак, в котором сжимал склянку. В конце концов, он не раз повторял, что готов пожертвовать ради неё жизнью, и, если уж Цэрэн так захотелось её забрать, он не видел причины сопротивляться. С её стороны было действительно милостью отпустить его, потому что существовать без любимой Карахан не мог, да и не хотел. Одним словом, шагая хорошо знакомой ему дорогой, по которой сам не раз сопровождал заключённых, мужчина впервые за последние три года чувствовал себя по-настоящему хозяином своей судьбы. Иллюзорности предоставленного ему выбора он не осознал до самого конца. Наутро, когда в шатёр королевы ворвался офицер охраны с сообщением, что командир внезапно ночью скончался, девушка лишь небрежно отмахнулась. Мужчина, спавший сейчас в её постели, интересовал её куда больше, желание вернуть его к жизни и подчинить себе разум и чувства пленника, было для неё вызовом, брошенным её способностям знахарки, травницы и просто женщины. И проиграть она не могла, какую бы цену за эту победу ни пришлось ей заплатить. Или ему.