Изменился

Ви помнит Данте другим. Тогда он был моложе, гораздо моложе, с бурной, неуёмной юношеской энергией. Это было ужасно давно, и память, разбитая и наспех склеенная из обломков половины воспоминаний, может лгать. Но Ви почти уверен, что тогда у него не было…всего этого. Ви не торопится уходить (хотя ему нужно, нужно, чтобы не испытывать всех тех чувств и эмоций, которые он, слабая, вырванная и выброшенная половина совершенного существа, чувствует), а Данте не торопится его прогонять. Лениво поглядывает на пришельца из-под белой чёлки и белых же ресниц, откинув голову на спинку дивана, а часть его брата смотрит на него в ответ. Надеется, что равнодушно, но охотник ловит его взгляд и ухмыляется. Он знает, на что тот смотрит. Ещё бы. Мужчина фыркает и слегка ворочает головой, устраивая её поудобнее. Он хочет вздремнуть, а Ви не может отвести взгляда от алых рогов, венчающих его голову. Ви думает о том, как они оказались в человеческом облике, и опускает взгляд. На высокий лоб, на обрамлённые светлыми ресницами глаза неестественно металлического оттенка серого («У тебя были такие же» -- шепчет что-то в глубине сознания, хотя там нет его демона, и быть не может, только фамильяры), на скулы, на обросшие жёсткой серебристой щетиной подбородок и челюсть. По шее вниз, не задерживаясь (из-под ворота хенли, кажется, проглядывает алая чешуйка), а потом на плечи и за спину, прямо на раскинутые на спинку дивана крылья со странным, но притягательным узором золотых прожилок на нежной внутренней стороне. Топорща полу плаща, в котором Данте почему-то даже сейчас, на коленях охотника лежит его собственный хвост, опасный и подвижный, а он совершенно равнодушно сложил на них широкие ладони так, будто на его коленях всего лишь дремлет домашний кот, а не веками улучшаемое природой естественное оружие. Хотя для него это действительно всего лишь часть его тела. Данте открывает правый глаз и пристально смотрит на Ви, а потом растягивает губы в усмешке: – Хочешь прожечь во мне дыру? – Спрашивает он, и только тогда Ви осознаёт, что непозволительно долго смотрел. – Можешь даже потрогать, если не боишься. Это наверняка насмешка, но Ви действительно не боится. Ему отведено совсем немного времени, и он будет использовать всё, что у него есть до тех самых пор, пока из часов Богини Времени не просыпятся последние песчинки, поэтому он, не задумываясь, делает несколько шагов, упирается ладонью в мягкую и беззащитную внутреннюю часть распахнутого крыла, проводит кончиками пальцев по золотым спиралям. Данте жмурится, но после снова ухмыляется, демонстрируя слегка заострённые зубы. Ви любопытно. Он откладывает трость, прислоняя её к дивану, а второй рукой проводит вдоль подвижных пластин хвоста. Он действительно оказался тёплым, почти горячим. Ви себя одёргивает: у Вергилия не могло быть такого любопытства. Но, несмотря на это, каждое прикосновение отдаётся чем-то тёплым прямо между рёбрами и новым желанием прижать ладонь. Поэтому он следует своим желаниям и поднимает руку от крыла к рогам, шкрябает по их основанию. Данте выглядит так, будто сейчас замурчит, подобно большому коту, хотя точно не собирается в этом признаваться. От Данте пышет жаром, как от нагретого на солнцепёке вулканического валуна, но когда он поднимает руку и касается ледяной ладонью тонкой шеи над опоясывающим её шнурком, Ви чувствует, как по спине от загривка бегут мурашки и перехватывает на мгновение дыхание, как оно застревает острым клубком между рёбер до тех самых пор, пока он не вспомнит, каково это дышать. Ви чувствует, будто тонет. В ушах грохочет собственное сердцебиение, и не хватает всего дыхания, чтобы в груди ничто не клокотало. Когда Данте ему улыбается, Ви позволяет себе уйти на самое дно. И это даже не страшно.