Mi amor — любовь моя
Внезапно Мартин проснулся. И ощутил вес чужого тела рядом со своим. Его глаза распахнулись и увидели прямо перед собой копну темных волос. Мартин чуть не сломал шею, поворачиваясь, чтобы посмотреть на него. Он почувствовал боль в горле. Дрожь. Его лицо должно быть выражало шок, потому что Андрес улыбнулся, когда их взгляды пересеклись. Андрес. Который лежал в постели рядом с ним. Который целовал его в шею всего пару секунд назад. Чьи руки все еще были вокруг его обнаженного тела. Который, очевидно, теперь называл Мартина «mi amor». Картинки из сна тут же заполонили все его сознание. Воспоминания. — Ебать меня в рот! — выпалил он. Его сердце судорожно забилось, а дыхание стало прерывистым. — Ну, мы можем это устроить, — ответило невероятное существо рядом с ним. Видение напротив было слишком реально, чтобы быть выдумкой. Уровень этих деталей. То, как солнечные лучи, пробиваясь через шторы, рисовали узоры на коже Андреса. Его однобокая улыбка при взгляде на Мартина. Его успокаивающие объятия. Его запах и звук дыхания. — Я не сплю, да? Андрес загорелся. Замешательство Мартина, казалось, развлекало его без конца. Доставляло ему удовольствие. Идея, что Мартин думал, что видел все во сне, очевидно, была очень приятна. Он не торопился его разубедить, наслаждался восхищением. В конце концов, Мартин положил свою ладонь на руку, все еще держащую его. Пальцы впились в теплую кожу, в его осязаемую реальность. Он был загипнотизирован. Рука ласково поднималась выше, по его плечу, его шее, его щеке. Слабая щетина оцарапала кожу. Ощутимо. Так по-настоящему. Андрес закрыл глаза, потянулся к рукам, как домашний кот. Потакая его исследованию — его озарению — с ленивой улыбкой на лице. — Ты каждое утро собираешься быть таким недоверчивым? Мартин закусил губу. Он не мог сдержать улыбки. — А ты каждое утро собираешься оказываться у меня в постели? Андрес снова открыл глаза и посмотрел на него так, как будто хотел его, хотел все, связанное с ним. — Возможно. Мартин почувствовал тепло, растекающееся по всему телу. Куча вопросов сновали в голове. Раздражающих вопросов. Что все это значило для них? Имеет ли Андрес какие-либо сожаления? Это повторится еще? Как скоро? Как часто? И насколько реальным было то, невообразимое, красивое признание в любви, с которым он уснул. «Mi amor», что Андрес только что бросил, довольно небрежно, все еще отзывалось эхом в воздухе. Мартину так много было нужно. Андрес видел его насквозь. — Давай поговорим за завтраком, не против? И, после этого, его прикосновение пропало, он встал у кровати, перегнулся через стул и собрал свои вещи. Его голая задница была выпячена на всеобщее обозрение. Мартин хотел было отвернуться, но потом вспомнил, что может пялиться. Ему разрешено это. Рекомендуется. Он закрыл глаза и попытался сосредоточиться на чем-то другом. За окном раздавались звуки. Едва слышимые голоса и далекий лязг столовых приборов о фарфор. Завтрак. Блять. Было позднее, чем он думал. Пересилив себя, он встал и осмотрелся в поисках хоть какой-нибудь одежды. Андрес смотрел в его сторону и медленно застегивал пуговицы рубашки. Он не пялился напрямую, но и не отводил взгляда. Это было мило. Уютно. Мартин стоял обнаженным добрые десять секунд, пока не вспомнил, где оставил свой халат. На кровати Андреса, где тот его раздевал. Осторожно и жадно. Твердыми, уверенными движениями. Приправляя все поцелуями в открывшиеся участки кожи. Все заново всплыло в голове. Ярко. Каждый сантиметр его спальни — живое напоминание. Он правда, правда пытался сосредоточиться, пока поднимал, выброшенные ранее на пол, пижамные штаны, которые теперь лежали у двери. Он надевал их и вовсе и не раздумывал о том, как Андрес совсем недавно придавливал его к этой самой двери всем своим телом. Протирая глаза, Мартин захватил зубную щетку по пути к раковине. Там он замер у зеркала. Изумленный. Так значит он все-таки что-то почувствовал. — Андрес? — Sí, cariño.Si, carino — Да, любимый
— Что ты сделал со мной прошлой ночью? Внезапно Андрес появился сзади во вчерашней одежде и уставился на него в зеркале. — Боюсь, тебе придется быть более конкретным, потому я сделал очень много вещей с тобой прошлой ночью. Он поцеловал его в щеку, не разрывая зрительного контакта в зеркале, и продолжил: — Должен ли я быть оскорблен тем, что ты даже спрашиваешь? — Андрес, я не шучу. Что это на моей шее? — А… Как будто он только понял. Как будто он не пялился на это только что. На пурпурного цвета засос размером с Южную Америку на шее Мартина. Восхитительно покалывающий. Такой неприличный. — Должно быть, меня немного занесло, — спокойно сказал он, и это все подтверждение, что было нужно Мартину. То есть преступление было умышленным. Конечно, оно было. Он вздохнул и обернулся, встав лицом к лицу с Андресом. — Ты видел мою черную водолазку? — Не надо, — его палец прошелся по улике преступления. — Я хочу, чтобы они это увидели. — Ты больной. — А ты мой. Этот хищный взгляд на лице. Резкость в голосе. Так, будто это даже не рассматривалось. Да, это творило с Мартином невообразимые вещи. Вопреки его воле, вся злость испарилась. Он почувствовал что-то в глубине своей груди, что-то теплое и скрытое. Ты мой. Они были вместе восемь часов. Кто говорит хуйню, наподобие этой? Андрес. Андрес говорит. — Тебе нужно… тебе нужно идти. — Это правда то, чего ты хочешь от меня, Мартин? И он снова на нем, и руки, и губы, и никакой утонченности, будто приставучий подросток. Оно так и будет с этого момента? Не, ну потому что Мартин вполне может так жить. Он, недолго поломавшись, ответил на поцелуй. Утреннее дыхание и все остальное не волновали его никоим образом. Что еще он должен был сделать? Андрес стоял прямо напротив него, с растрепанными волосами и яркими глазами, а он просто его не поцелует? Ага, конечно. Но затем, собрав беспрецедентную силу воли, он отдалился от этого безумного, красивого мужчины. — У нас нет времени. Я слышу, как они завтракают. — Обещаю, что Серхио не накажет нас, если мы опоздаем на занятие. — Во-первых, нет такой вещи, как мы, опаздывающие на занятие. Это наш план. Занятие начинается тогда, когда мы туда приходим. Все остальные просто придут слишком рано. Он посмеялся с выходок Мартина, смотря на него с нежностью. Осознание появилось на его лице. — Ты не хочешь, чтобы меня тут увидели, — понял Андрес. Он не обиделся, просто был удивлен. Также, как и Мартин. Пиздецки сбит с толку, на самом деле. Потому что да, он не хотел, чтобы кто-нибудь увидел, как Андрес покидает его комнату. Что за новаторская идея. Андрес поцеловал его в щеку, выводя из оцепенения. — Я буду быстр, как пума. Никто меня не увидит, обещаю. После он положил сильную руку на его оголенное плечо — последнее успокаивающее движение. — Собирайся, Мартин. Я жду тебя внизу. И, так просто, Андрес покинул его комнату. Мартин тогда мог ударить самого себя. Он проснулся вместе с обнаженным, нежным, приставучим Андресом в своей постели, и что он сделал? Ничего, кроме как вышвырнуть его из комнаты! Пожурил его за укус, который, на самом деле, заставлял его улыбаться от одного только своего вида. Он заставил Андреса чувствовать, что его не хотят. Ему нужно в больницу! Все произошло так быстро. Ощущалось, как сон больного, правда. Мартин забрался в душ, быстрый и действенный, надеясь помыть голову. Успеть на занятие — последняя вещь, о которой он думал, но ему надо было спуститься. Срочно. Из того, что он понял, Андресу было абсолютно наплевать, как он будет расхаживать весь день. С до неприличия огромным засосом, который увидят все. Он хотел предъявить свои права на Мартина. Возбуждение, которое вызывала эта мысль, серьезно угрожало сорвать его душ. Он выскочил из него и схватил полотенце. Занимаясь чисткой зубов, он заглянул в комнату в поисках водолазки. Во время примерки вещей он не мог не думать о прошлой ночи. О его… ком? Не о друге. Больше нет. Парне? Боже, как же невероятно это звучало. Но, все же, при одной мысли от этого голова закружилась. Им не нужно было выражать это словами. Не похоже, что они делали объявление сегодня. Мартин знал, что ведет себя лицемерно. Что, если бы все было наоборот, и Андрес попросил его сохранить этот маленький грязный секрет, он бы обиделся. Он естественно бы это сделал, без вопросов. Но ему бы было обидно, что Андрес стеснялся их. Но все не так, и Андрес отлично знал, что Мартин испытывал гордость за него. Он хотел сохранить его для себя. Хотя бы на день. Чтобы Андрес был только его, только с ним. Без кого-либо третьего. Чтобы никто не влезал с замечаниями о том, какая же ужасная это идея, и как это повлияет на план, и не сошел ли Андрес с ума? Сегодня он не хотел, чтобы вещи менялись. Пока нет. Даже без разговора об этом, Андрес его понял. И ему было прекрасно и так. Но Мартин все же желал бы объясниться перед тем, как он просто-напросто выдворил его из своей комнаты. Выбрал неудачный момент.***
Мартин спустился и поспешил на веранду, но все же оказался последним за столом. Он бросил приветствие команде, перед тем как сесть напротив Андреса. Как тот оказался быстрее него, Мартин наверное никогда не узнает. Он нарядился, как всегда, просто великолепно. Гладко выбритый, свежий после душа, и ни одного непричесанного волоска. Сменил костюм на новый, чистый и совсем нетронутый, аромат его одеколона пронизывал воздух вокруг него. Мартину понадобилось больше времени, чтобы собраться, но он знал, что весь его вид олицетворял беспорядок. Этот мужчина — волшебник. — Доброе утро, Палермо! — сказал он громко, больше для остальных, чем для него. — Как прошла твоя ночь? У него была противнейшая ухмылочка, естественно. Но Андрес, не дождавшись ответа Мартина, вернулся к завтраку, как-то слишком уж похотливо набрасываясь на нарезанный грейпфрут. Он простонал, когда несколько капель фруктового сока стекли по его подбородку, ставшему теперь розовым и липким. Мартин так страстно ненавидел этот грейпфрут. Все же, в тот момент, он не хотел ничего больше, чем перегнуться через стол и слизать это все с его лица. После он бы остался у губ Андреса, сочных и сладких. Он целовал и целовал бы его, пока их кофе не остыл. Мартин закашлялся, когда вспомнил, что ему был задан вопрос. — Ночью все было хорошо. Немного поздно пошел спать. Что насчет тебя, Берлин? Его голос был до неприличия сломан. Он схватил тост с тарелки Токио, пока та не смотрела. Попытался сосредоточиться. — О, у меня была просто потрясающая ночь, Палермо. Правда. Пришло так много мыслей. Мартин посмотрел на него, уже краснея, хотя Андрес еще не закончил: — Насчет плана, естественно. Я был… вдохновлен. Он не сказал больше ни слова и схватил вторую половинку фрукта, всасывая мякоть каким-то нездоровым способом, как показалось Мартину. Он кинул недоеденную половинку тоста на тарелку и резко поднялся, ударяясь бедрами о стол. — Я за молоком, — бросил Мартин уже по пути к кухне. — Эй, где мой тост? — крикнула Токио ему в спину, но он ее проигнорировал.***
Он рылся в шкафах на кухне, ощущая дрожь в руках. Ему хотелось наорать на Андреса. Хотелось обвиться вокруг него полностью. Его желание тут же исполнилось, потому что Андрес загнал его в угол в кухне. Он знал, что это был брюнет еще до того, как успел обернуться. Хотя нет, не успел, потому что Андрес обхватил его обеими руками и вжался телом в спину Мартина, второй раз за сегодня. Он нагнулся и поцеловал его в то маленькое пространство на шее, которое было доступно из-за водолазки. Поцелуй пришелся ближе к подбородку. Но Мартин все равно растаял. — Мне не нравится, что ты надел это. — Ты знал, что просто невыносим? Что тот грейпфрут тебе сделал? — Я гедонист, и наслаждаюсь всеми прелестями жизни. Я проживаю их со всей страстью. Его рука лежала на животе Мартина, и тот был очень близок к тому, чтобы отвлечься. Снова. Но все же ему надо спросить: — Ты же не возражаешь, да? Ничего не говорить? — Все, что ты попросишь, querido.Querido — дорогой
Мартин развернулся в объятиях так, чтобы Андрес мог увидеть его приподнятую на это бровь. Вместе с этим, он не смог сдержаться и быстро глянул на дверь. Закрыта. Все чисто. — Могу я спросить почему? — сказал Андрес. Было очень непривычно, что он просил разрешения. Он никогда ничего не просил. — Я пока не хочу, чтобы они вмешивались. Он согласно кивнул, но все же продолжил смотреть ему прямо в глаза. — И? — Я не хочу, чтобы кто-либо злорадствовал! — сдался он. — Они подумают, что мы им должны или что-то в этом роде. Со всеми этими грубыми, раздражающими комментариями. Я никогда не услышу им конца. — Все произошло не так, — указал Андрес, его рука блуждала по спине Мартина. — Это недавнее… улучшение не имеет с ними ничего общего. Если я правильно помню, то это все произошло из-за знойного, наполовину раздетого аргентинца, что завалился в мою комнату посреди ночи и решил меня обольстить. А вот я — беззащитная жертва, сдавшаяся под натиском его чар. Мартин не смог сдержать улыбку. Да и не хотел. — Ты идиот. — Я романтик. — Ты им не расскажешь. — Хорошо. Я ничего не скажу. Мартин должен был заметить акцент на слове, на том, как он его произнес. Но рука Андреса скользила очень, очень низко по его спине, и он снова притянул его для поцелуя. Ослепляющий свет наполнил комнату, когда дверь скрипнула и открыла взору бестактного мужчину. Он не зашел внутрь, стоя в проеме без движения. Мартин увидел, как Андрес нагнулся возле него, и услышал звуки шебуршания в ближайшем шкафчике. — Нашел! , — с радостью сказал он, вертя бутылкой молока у лица Мартина и отходя на почтительное расстояние в процессе. — Я же сказал, что ты смотрел не там? Мартин, не думая, забрал бутылку. Его глаза были устремлены на Серхио, который ошарашенно пялился на него в ответ. Андрес наконец-то обратился к нему: — Hermanito! Как у тебя дела этим прекрасным утром?Hermanito — братик
К превеликому удивлению Мартина, Серхио не ответил на это грубостью. Он перевел внимание на Андреса, одаривая его разочарованным взглядом. — Мы можем поговорить? — Мы уже разговариваем, не так ли? — Мартин не смог удержаться и не огрызнуться на Серхио. Это было заложено в него с молоком матери. Его зона комфорта. — Я обращался к моему брату. — Естественно, не ко мне же. Андрес хлопнул его по плечу в последний раз, перед тем как Мартин покинул комнату. Он протиснулся между Серхио и дверным проемом, крепко сжимая в руке холодное стекло бутылки. Убедившись, что дверь осталась приоткрытой, он начал осторожно подслушивать. — Я думал, что остальные преувеличивали, но оказалось, что это так. Ты правда побуждаешь его. — Я не понимаю, о чем ты, дорогой брат. Молчание. Серхио, скорее всего, с пассивной агрессией вытирал очки. Мартин молча кивнул, когда кучка монахов возникла напротив, как будто из воздуха. Они прошли мимо, но некоторые послали в его сторону неодобрительные взгляды и хмуро свели брови, но продолжили свой путь и оставили его за подслушиванием. — Окей, я очень тактильный человек, Серхио, — объяснил наконец Андрес. — Психологи бы сказали, что это мой язык любви. Что насчет этого? Не может что ли мужчина подержать своего дорогого друга в объятиях, пока помогает ему найти молоко? — Так, как ты держал его — нет. Я видел, куда спускались твои руки. Андрес только посмеялся. — Игра, дружеское подшучивание, Серхио! Ты никогда не бывал в общих раздевалках? И Серхио ответил так, как Мартин бы ни разу в жизни не подумал, он ответит: — Ты мучаешь его, Андрес. Он может и притворяется, что ему нравится, когда ты так близок, но ты не можешь игнорировать то, что он к тебе чувствует. Я знаю, что ты тоже любишь Мартина. Но ты его не хочешь. Не таким образом. Твое поведение… оно эгоистично. Это только подогревает его надежду. Ты не справедлив к нему. Что за реальный нахуй? Серхио… его защищал? Вставал за него? Он конечно неправ. У Мартина есть след над ключицей, который может это доказать. Что Андрес может и, на самом деле, хочет его именно в том смысле. Но все же Мартин был благодарен за сантименты. Он надеялся, что никто не мог его видеть, потому что был довольно тронут. Через секунду, он услышал характерный звук щелчка Андреса языком о нёбо. — Знаешь, Серхио, ты прав. Я был нетактичен. С этого момента буду проявлять физическое влечение к Мартину только в той степени, в которой отношусь к нему. И я буду уверен, что он абсолютно точно знает, к кому у меня есть и нет влечения. Маленький говнюк. — Как тебе такое, hermanito? — Это… разумно. — Прекрасно! Тогда мы тут закончили. Андрес вышел из кухни и прошел вниз по коридору, даже не взглянув на него. Как будто он знал, что тот подслушивал. Но все же дразняще провел рукой по его груди, когда проходил мимо. Андрес всегда будет так все усложнять, да? Мартин стиснул зубы, но поспешил за ним, не волнуясь о том, что может быть пойман Серхио.***
Андрес провел весь день вокруг Мартина. И он еще думал, что постоянный флирт последние недели был чересчур? Оказывается, Андрес только разогревался. Пробовал почву. Даже Ситуация с Грейпфрутом и тисканье на кухне сегодняшним утром были ничем по сравнению с тем, что его еще ждало. Мартин сегодня был учителем. Он молол чепуху насчет инженерной стороны вопроса, и большинство вклада Андреса в это были лишь одобрительные охи — великолепные, отвлекающие звуки — и бесконечные восхваления гениальности Мартина. Андрес смотрел, как он болтал о цифрах и технике с мечтательным взглядом на лице. — Он потрясающий, не правда ли? — закончил он, спрашивая класс. — Вы не хотите просто взять и съесть его полностью? По-видимому, никто этого не хотел. Комментарий заставил Денвера разразиться его ненормальным смехом, а Мартин попытался взять себя под контроль. Андрес никогда не стеснялся хвалить его ум, но, после событий прошлой ночи, каждый комплимент превращался во что-то пошлое. В признание в любви.***
Он расслабился, когда Андрес не стал садиться рядом с ним за обедом, пока не заметил, что тот обошел стол, чтобы сесть напротив. Ему не пришлось долго теряться в догадках, потому что совсем скоро он ощутил давление на свою голень. Нога в носке скользила вверх и вниз по его бедру под столом. Его первым инстинктом было попытаться завоевать обратно контроль над своим лицом. Но, даже при этом, его глаза расширились в удивлении. Мартин направил все свое внимание — хорошо, большинство его внимания — на то, чтобы казаться незаинтересованным и спокойным. Он, скорее всего, потерпел неудачу, потому что на лице Андреса появилась ухмылка, когда пальцы его ног дразняще уткнулись в бедро Мартина. Его вторым инстинктом — который должен был быть первым — было увериться, что Цинцинатти сидел за столом, а не прятался под ним, как иногда это делал. Отпрыск Денвера и Стокгольм, к счастью, был на своем месте, и Мартин молился, чтобы поблизости не было никаких больше детей, про которых он не знал. Это точно то, что он мог пропустить. Богота не притащил кого-нибудь из своих детей? Может у Токио есть кто-нибудь? Кто знает? Обед длился, казалось, где-то семнадцать часов, и тот факт, что Андрес участвовал во всех и каждом разговорах заставлял Мартина хотеть перепрыгнуть через стол и поцелуем стереть эту уверенную ухмылочку с его блядского лица. Но это, скорее всего, то, чего Андрес и добивался. И поэтому, Мартин наевшись, сфокусировался на том, чтобы быть таким же громким и кокетливым, каким он обычно и бывает. Не хотелось бы показаться нехарактерно тихим, да?***
Его следующей пыткой было дневное занятие. Мартин стоял позади модели Банка Испании, и, когда наклонился, чтобы указать на элемент в передней части здания, он почувствовал Андреса за спиной, кружащегося, как вертолет, готовый к приземлению. — Пожалуйста, не обращайте внимания на Палермо, он показывает не то место. И, таким образом, он и правда приземлился. Прямо на него. Все под предлогом поправления Мартина, и демонстрации чего-то самому. Что они вообще показывали? Окна? Лестницы? — … вот почему мы устанавливаем бомбы здесь, а не там. Все понятно? Мартин услышал неопределенное бормотание в знак согласия и посмотрел на кучу недовольных лиц. Хорошо. Модель была довольно большая и не было никакого оправдания той позиции, в которой они находились, беря во внимание тот факт, что трое людей могли стоять за моделью и не дотронуться друг до друга ни разу. Когда Мартин гордо выскользнул из-под Андреса, он приготовился к комментариям и шуткам. Но ничего не произошло. Так, будто последние пару недель пыток и издевок никогда не случались. Огромная сила похотливого поведения Андреса, слишком большой сдерживающий фактор. Мартин видел их переглядывания, неуютные улыбочки. Они были напуганы. Отлично. Может быть, они думали, кто же будет следующим в этой программе по тисканью. Мартин естественно надеялся, что Андрес не станет заметать следы тисканьем всех и каждого из них. Хотя, может, это ему и надо было сделать. Поднялся бы бунт. Они продолжили рассуждением о затопляемом хранилище, и Мартин снова захватил контроль над классом, оживающий каждый раз, когда ему приходилось рассказывать про волшебную коробку, в которой лежит золото и дожидается их. Созревший плод для снятия с дерева. Он, на самом деле, был поражен техническими терминами, которыми разбрасывался Андрес — и которыми пользовался весьма правильно. Большинству из них его научил Мартин, потративший годы на бег по кругу, работу над планом днями и ночами. Он помог ему усвоить несколько трюков. О, эта нарастающая гордость при виде мужчины, изменившегося и вдохновившегося рядом с ним. Учившегося у него. Теперь так редко попадался шанс, когда он позволял его чем-нибудь научить. Ты научишь меня доставлять тебе удовольствие, Мартин. Блять. Туда мысли Мартина завернули сами. В этом винить он не мог никого. Андрес даже не делал чего-либо хоть отдаленно сексуального. Ну кроме, знаете. Существования. Того, что он двигался и был видим. Выглядел и звучал так, как он это делал. Мартину нужен был свежий воздух. Может даже холодный душ. Нырок в затопленный резервуар, чтобы остаться наедине с самим собой и подумать о том, что он натворил. Серхио, к счастью, вскоре после этого занял его место в классе, и Мартин мог спокойно вернуться к состоянию, когда он не был возбужден от голоса человека. Но, вместо этого, он был не на шутку возбуждён от человека, сидящего рядом с ним. Что намного лучше, потому что, для начала, Мартин сидел за партой. Хотя, все стало хуже, когда парта вместе с ним спрятала и руку Андреса, решительно и чувственно двигавшуюся по его бедру. Урок все никак не мог закончиться.***
За ужином Мартин намеренно ждал, пока Андрес займет место за столом, чтобы отсесть от него настолько далеко, насколько это было возможным. Глаза Серхио угрожали вылезти из орбит, когда он заметил его рядом. Ну, Мартин тоже не был воодушевлен этим. Нищие не выбирают. По другую сторону от него Денвер тоже казался удивленным. Но до того, как он успел что-либо сказать, Цинцинатти начал плакать, и его приоритеты поменялись. Мартин просто молился, что эта вещь не орала вечно и не бросалась в него едой. Знает Бог, он никак не мог сменить свой наряд в тот вечер. К концу вечера Мартин чувствовал себя почти безмятежно. Они закончили с едой, но все еще были на воздухе, лениво наслаждаясь итальянским солнцем. Он разговаривал со своей частью стола. Очень интересно поговорить с людьми, когда никто не тыкается тебе в ногу или не домогается до грейпфрутов. Он был глубоко в разговоре с Лиссабон, когда Андрес подсел к ним. Мартин даже не заметил, как ушел Серхио. Его же не заставили уйти? Андрес молча поставил перед ним чашку с кофе, и вернулся к своему собственному чаю, смотря на него с интересом. Отдаленность Мартина радовала его. Еще один тест. Стена, которую надо сокрушить. — А где же мой кофе? — пошутила Ракель, но улыбнулась, когда начала изучать их обоих. — Что сказать, Лиссабон, у меня слабость к этому малому, — сказал Андрес, правда в словах была слишком изнуряющей. — Он много работает, и я знаю, что сегодня не будет спать допоздна. Мартин чуть не закашлялся на своем первом же глотке кофе. Что было бы очень обидным, потому что он был прекрасен. Именно так, как ему нравится. А он был очень предпочтителен. В долю секунды, Андрес в его глазах превратился из злобного придурка в заботливую прелесть. По крайней мере у него в голове. Отвратительная привычка Мартина. Слабость. Он сделал еще глоток, стараясь не пялиться. Не показать, что обычный жест сотворил с его эмоциями. Андрес и так все знал, но одарил его передышкой, пока они болтали со Стокгольм и Лиссабон. Когда две женщины начали разговаривать друг с другом, вместо Мартина, он почувствовал, как Андрес почти немедленно придвинулся ближе к нему. Он прижался к нему и прошептал что-то на ухо. После отстранился и облокотился на свой стул с видом самоуверенности. Начал снова потягивать чай и игнорировать Мартина. Прошептанные им слова звенели в ушах Мартина вечность, если не больше. — То, что я сделал с тобой вчера, ты сделаешь со мной сегодня. Мартина больше там не было. Он застрял в своих собственных мыслях. В своей кровати. Или кровати Андреса. Не имеет значения. Он с ним. Трахает его. Само это — не то, чтобы прямо большое дело. Мартин был готов ко всему, правда. Но это то, о чем попросил его Андрес. Нет, не попросил. Проинформировал его о программе занятий на сегодняшнюю ночь. Новое событие в твоем календаре на сегодня. Берлин послал запрос на «Палермо внутри себя». Пожалуйста, скорректируйте свои встречи соответствующим образом. Этот сукин сын точно знал, что делал. И Мартин посмотрел на него с благоговейным страхом, пока Андрес отвечал ему абсолютно нейтральным выражением лица. Незаинтересованным. Это бесило. Будто он только что не уничтожил все подобие самообладания, которое Мартин так усиленно собирал весь вечер. Будто он не сделал это намеренно. Мартин медленно, одними губами, произнес «Я убью тебя во сне, la concha de tu madre.» Но в его голове уже роились мысли, ищущие лучший путь на выход. Самую правдоподобную отмазку. И, очевидно, они смотрели друг на друга с чрезмерной напряженностью, потому что их заметили. — Вы двое больны, просто пососитесь уже! Мартин как раз раздумывал об этом. — О, дорогая Найроби, не здесь же, не за столом, — Андрес рассмеялся. — Это было бы просто невежливо. Послышалось несколько смешков. Но обычно Палермо тот, кто делал такого рода кокетливые комментарии, и удивленные лица теперь уставились на Берлина. Мартин чувствовал, что должен добавить что-то к шутке. — Кроме того, все знают, что у меня есть только одна настоящая любовь за этим столом, — начал он. — И я бы никогда не изменил Денверу прямо при нем. Это не в моем духе. Бедный Денвер начал кричать, а Токио и Богота чуть не согнулись от хохота. Его неуклюжие попытки ответить отвлекли внимание остальных. Отлично. Андрес с гордостью посмотрел на него, и Мартин наконец понял. Шутки и комментарии смешны, пока они не прилетают в твою сторону. Но теперь у него был Андрес. Его неприличное предложение все еще крутилось в голове Мартина, как волчок. То, что я сделал с тобой вчера, ты сделаешь со мной сегодня. Слова становились громче раз за разом. Так громко, что он мог поклясться, что каждый за этим столом их слышит, каждый видит те же порнографические картинки, которые пробегали у его глаз. Они не могли. Но Андрес мог, и это было совершенно другим мучением для Мартина. Быть так близко к нему. Знать, что он тоже это представляет. То, что я сделал с тобой вчера, ты сделаешь со мной сегодня. То количество похоти, что было в Андресе для того, чтобы он сказал это. То, как он его желал. Это больше про контроль, чем про сам поступок. Про то удовольствие, что он получал, смотря, как Мартин сжимался на стуле в ожидании. Мартин бы назвал это пыткой. Когда Стокгольм закончила успокаивать своего дражайшего мужа, она встряла с вопросом о плане. Мартин сначала ее даже не слышал, стараясь собраться и сфокусироваться. Он все еще смеялся над ней. Ему надо было отвлечься. — … и я знаю, что Найроби и Богота будут спускаться в шлюз, но я подумала, что, может быть, мне тоже можно потренироваться. Просто на всякий случай. — Это очень хорошая идея, — сказал он, стараясь найти самый короткий ответ на вопрос. — Я думал то же самое. Что насчет завтрашнего утра? — Серьезно? — ответила довольно удивленно Стокгольм. Он пытался быть краток. Не дать появиться другим вопросам. — Да! Давайте запихнем туда и Денвера, — импровизировал он. — Токио, Хельсинки, все, кто хотят попробовать! После минутного молчания он добавил: «Чем больше вас, ребята, натренированно, тем больше смен мы можем устроить внутри банка.» Это самое большее, что он мог сказать. Он достиг конца своего терпения. Ему срочно надо было свалить. Стокгольм хотела еще что-то спросить, но Берлин ее опередил: — Кстати, насчет этого, Палермо, не мог бы ты присоединиться ко мне внутри? Есть одна деталь о соединяющем шлюзе, которую я хотел бы с тобой обсудить. Такая слабая отмазка. Они придумали этот шлюз вместе. Они оба знали его, как свои пять пальцев. И все это понимали. Нет ничего, связанного с планом, что им надо было бы обсуждать наедине. Андрес даже не пытался скрываться. Даже не притворялся, что пытается. Но, несмотря на это, Мартин видел, как покидал стол, как будто был зрителем собственных действий. Пассажир своего собственного тела. У Андреса планы на их совместный вечер, и он или подстроится под них, или умрет при попытке это сделать. Он просто очень покорный друг. Нет какой-либо другой причины. В спешке он кинул коллегам слова прощания и последовал за Андресом внутрь.***
Мягкий вечерний свет создал теплую атмосферу на веранде. Марсель посмотрел, на уходящих быстрым шагом в сторону монастыря, Берлина и Палермо. Затем упал обратно на свой стул и продолжил попивать кофе. В тот момент, когда их коллеги зашли в здание, теперь точно за пределы слуховой доступности, болтовня усилилась. — Я не самый большой фанат Палермо, но это была какая-то лажа, - прокомментировал Денвер. — Да, правда! Берлин его мучает, — согласилась Токио, хотя по ней не было заметно, что она сильно этим расстроена. — Что ты имеешь ввиду? — спросила Стокгольм. — Я только с ними разговаривала. Было видно, что все хорошо. Даже отлично. — Просто все их странное… это! — попытался объяснить Денвер, его руки жестикулировали в разные стороны. — Прикосновения, и взгляды, и перешептывания. — Берлину даже не приходится его сильно соблазнять, — прибавила Найроби. — У Палермо влюбленные глаза каждый раз, когда он входит в комнату. Никогда не думала, что увижу такое хоть раз в жизни. Лиссабон встряла, держа ладонь поверх руки Серхио. — Ты лучше их знаешь. Они всегда были такими? Он вздохнул и потряс плечами, его рука тут же потянулась к очкам, чтобы протереть линзы. — Были. Но, мне кажется, что в последние недели все ухудшилось. Мой брат может быть… бесчувственным к чужим чувствам. — Что это значит, Профессор? — подключился Богота. — Они были такими, сколько я их знал. Берлин никогда не давал повода, всегда было ясно, что он любит только женщин. Несколько согласных мычаний послышалось с разных сторон. — Никто из вас не был столь наблюдателен, да? Это Марсель. Большинство были удивлены, что он даже заговорил. Не тот, кто принимает участие в сплетнях. — Ты знаешь что-то, чего не знаем мы? — спросил Хельсинки. — Я скажу только вот что. Я очень чутко сплю. Всегда был таким. Я слышу даже тихие шаги по полу. Это меня будит. Ветер сквозь шторы. Я не могу уснуть. Вы выключите свет, я услышу щелчок. — К чему ты ведешь? — не выдержала Токио. — К тому, что моя спальня находится рядом со спальней Палермо. И прошлой ночью я плохо спал. Они все ошеломленно уставились на Марселя. — No me jodas! — Денвер и Найроби прокричали в унисон.No me jodas — Не может быть
— Ты шутишь, да? — добавил он. Марсель взглянул на них обоих. — Мы можем поменяться спальнями, если хочешь, — он вздохнул и улыбнулся своим мыслям. — Это было бы очень хорошо, если честно. Я… очень устал. По нему было видно. Под глазами зияли черные круги. — Хельси, это был не ты? Ты бы сказал мне, правда?! — проверила Найроби. — Не я, клянусь! — уверил он, жалобно поднимая руки. Улыбки, кажется, заняли места на лицах у каждого за столом. Глаза Стокгольм расширились, все ее лицо выказало неожиданное понимание. — О! Мне кажется, я видела, как Берлин сказал ему что-то на ухо. Я думала, что мне показалось. Это было очень мило. — Они выглядели очень интимно, — согласилась Лиссабон. — Это хорошо, я полагаю, — неохотно признала Токио. — Может, если они начнут спать друг с другом, то прекратят оба быть такими невыносимыми ублюдками. — Аминь! — прокричала Найроби, полная энтузиазма. — Ну, им на пользу. А я за это выпью! Она подняла свою кружку и вскоре большинство банды присоединились к ней. — ¡Salud!Salud — На здоровье
Они чокнулись чашками с чаем и кофе. Ракель улыбнулась их детскому празднику. Но, она не могла не заметить, каким тихим был Серхио. Она повернулась к нему и поморщилась, когда заметила выражение его лица. Отдаленный взгляд в никуда, смотрящий, но не видящий. Как будто он уже не здесь. Это не Серхио. Это не Профессор. Замер на месте, потерялся в голове, пока делал тысячи вычислений. Как будто он не мог обработать важную информацию. Ракель часто говорила ему, что он похож на робота, когда делает такое. Она влюблена в странного мужчину и знала это. Кто так делает? Внезапно выключается, недвижимый и не отвечающий. Но обычно это мило. Сегодня же она начала волноваться. Она медленно обхватила рукой предплечье мужчины, пытаясь мягко вытащить его из забытья. — Готов вернуться обратно к нам? — пробормотала она ему. — Профессор, с вами все в порядке? — включился Хельсинки, тоже заметив. Он моргнул, и все эмоции тут же вернулись обратно. Все хорошо. Это снова Серхио. — Я не понимаю, — выдавил он, задыхаясь. Он не казался ни довольным, ни разочарованным из-за новостей. Он был просто озадачен. Это неожиданная информация, внезапная и неоднозначная, была, как не подходящая деталь пазла. Он не знал, что это произойдет, что и подрывало его. Он должен был предусмотреть любую возможность, не так ли? Любую случайность? Не имеет значения, насколько низкой могла быть вероятность. Эта мысль никогда не проскальзывала в его сознании. Он, конечно, думал об этом. Любое движение Палермо делало невозможным не думать об этом. Но он никогда не рассматривал это. Оно не было реальной возможностью. Ни разу. Нет ничего такого, как «План Татьяна: что делать, если Берлин и Палермо сойдутся вместе». Большая, сверкающая красным переменная была тут все время, но Профессор просто ее не заметил. Никогда не брал ее во внимание. Она была его слепой зоной. Это должно быть исправлено. Люди звали его. Ему надо было кое в чем удостовериться. Серхио повернулся к Ракель. Затем к Хельсинки. Но не заговарил ни с одним из них. Вместо этого: — Марсель ты точно уверен в том, что говоришь? В том, что ты мог услышать? — О, я слышал много чего, Профессор. Достаточно много. Значит, это правда. Серхио вспомнил это утро на кухне. Теперь понятно, на что он наткнулся. Тогда хорошо. Новые вычисления. Информация. Как долго этот маленький романчик продолжался? Насколько он крепок? Серхио не мог поверить, что даже рассуждал об этом, но ему надо, чтобы роман был крепок. Ему надо, чтобы это — чем бы это ни было — сработало у Палермо и Берлина. У Андреса и Мартина. План никогда еще так не зависел от абсолютно спокойной и предсказуемой личной жизни Андреса. Серхио подумал о Мартине и каждой детали, что он собрал о нем за годы их знакомства. Он подумал об Андресе, пяти его разводах и общем послужном списке, если говорить о романтике. Они все умрут, да? Серхио резко встал. — Мне нужно поговорить с братом. Если то, что ты говоришь — правда, это может повлиять на ограбление. Мы должны это обсудить. Марсель посмотрел на него, как на больного. — Поверьте, Профессор. Я не думаю, что вы хотите идти искать Берлина сейчас. — Почему? — Просто интуиция. Да. Личные отношения. Серхио сел обратно, чувствуя себя физически и морально истощенным. Его мозг все еще неистовствовал, когда тело уже сдалось. Разговор откладывался на следующий день. Он наверное был бел, как мел, если неловкие смешки со всех сторон указывали именно на это. Взяв Ракель за руку, он улыбнулся ей. Даже не с усилием, с ней это получалось само собой. Как долго он был не в себе? Не хотелось бы, чтобы она волновалась. Она должна была смеяться с остальными. Потому что, на самом деле — и это не беря во внимание вполне высокую возможность неминуемых смертей — это невероятная новость. Как Профессор он не видел в этом ничего, кроме катастрофических последствий. Но как Серхио, как брат Андреса? Он… он, может быть, был счастлив. Облегчен. Приятно удивлен. Ведь одной вещью, которую он точно знал о Мартине Берроте, было то, что тот никогда не предаст Андреса де Фональоса. И не уйдет от него. Не добровольно. Это Андрес тут темная лошадка. Или Серхио ошибался и на его счет? Это было бы хорошо. Это было бы просто прекрасно, честно говоря. Если так и получится. Все еще остается много вещей для обсуждения, и он не будет ничего решать с планом, пока не проведет долгий, глубокий разговор со своим братом. Чего он на самом деле не очень то хотел делать. Но до этого момента, он тоже постарается хорошо провести время с оставшейся командой. С Ракель. Пока Серхио заставлял себя наслаждаться прекрасной атмосферой, в команде оставался всего один человек с мрачным выражением лица. Марсель не зол, и не испуган, и вообще не чувствует ничего насчет всей этой ситуации. Он просто правда очень устал. Убийства людей это легко. Дележ с ними жилья не очень… Он почувствовал боль в глазах, утомление, пульсирующее через кожу. И даже после, ох, стольких кружек кофе, не проходила постоянная головная боль. Он убийца. Он не должен был страдать из-за этого. Если он наткнется на Берлина или Палермо сегодня ночью, то не постесняется настоять, чтобы они остались на ночь в комнате Берлина.