Свидание в Версале

      Король прогуливался по парку Версаля. Его окружали архитекторы и живописцы, придворная свита следовала за ними. Сегодня господин Кольбер презентует окончательный план перестройки Лувра. Король выразил согласие, но заговорил о Версале.       — Месье Кольбер, я не человек замкнутого пространства. Как и мой отец, и дед, я человек военный, первый дворянин королевства, как и моим предкам, мне близка жизнь помещика, привязанного к своей земле, к своим лошадям, к своим собакам. Мне, охотнику, ближе замки, окруженные лесами. Посмотрите, на мне сапоги, которыми легче месить грязь, а вы городской житель — в туфлях.       Кольбер потоптался по луже своими лаковыми туфлями, но не мокрые ноги сейчас волновали его. Он не мог сдержать своего сожаления. Сожаления человека, который первым из своего рода попал в Лувр, это место власти, а король из него желает уехать.       — Сир, Лувр — прекрасный дворец, который славится своим великолепием и комфортом, это главное жилище королей со времен Филиппа-Августа. Он находится в Париже, средоточии красоты, силы и власти.       — Вы, друг мой, предпочитаете Париж, а я как и мои предки — сады, леса и водоемы. Париж создан для финансистов и откупщиков. Я же люблю лес, высокие деревья, небо над ними, природу, которая естественна несмотря на кажущуюся строгость линий парка. К тому же Париж с его узкими улицами подвержен опасности пожаров.       — Сир, город можно укрепить, сделать более удобным для жизни.       — Сделать более удобным — хорошо, но никогда город не станет деревней. Что до укрепления Парижа... Нет, нужно укреплять не Париж, а границы королевства, тогда и столице ничего не будет угрожать.       В свите короля люди думают о разном, все в одну ухо слушают монарха, но людей не перестают волновать собственные проблемы. Кто-то думает о вожделенной должности при дворе, кто-то о любовном свидании, кто-то вздыхает о карточных долгах, а кого-то беспокоит что надеть на прием. И все следят кому адресуется милостивый взгляд короля, к кому он благосклонен, кого подвергает немилости, это оценивается и обсуждается между собой.       Как только король выразил несогласие с мнением министра, тут же поползли слухи о скорой опале господина Кольбера, потому что якобы он перестал держать нос по ветру, загордился и не имеет больше ценных идей. Более опытные придворные возражали, что план сделать Лувр более комфортным ничуть не плох, ибо зимой в Версале промозгло.       Король видел и замечал все. Его темные карие глаза из-под полов шляпы оценивали надежды и чаяния его подданных, так же как и виды осеннего увядания версальского парка с остановившимися из-за плохой погоды и холодов фонтанами. Парк засыпал, только иногда приоткрывая глаза, чтобы блеснуть еще ярким боскетом или лабиринтом, которому не страшна осень и зима. Людовик XIV помнил каждую деталь парка и указывал придворным, где обернуться, где посмотреть вдаль, где задержаться подольше. Его фигура в темном плаще, обитом белым мехом была хорошо видна среди свиты.       На очередном повороте их встретили павлины, которые важно ступали по дорожкам, несмотря на осеннюю погоду. Раздались аплодисменты и вздохи восхищения, и так каждый раз, когда они находили маленький шедевр искусства или милую неожиданность.       Анжелика чинно следовала в королевской свите. Вопреки совету Великой Мадемуазель она не хотела подходить к королю сама, но находилась достаточно близко, чтобы Людовик XIV мог заметить ее. Сначала она чувствовал себя неуютно и боялась промочить ноги, но постепенно прогулка отвлекла ее и она поддалась очарованию осенней природы. Оглядывая пространство вокруг она заметила свою приятельницу мадам де Севинье, которая махала ей рукой из боковой аллеи. Анжелика давно не видела ее и обрадовалась возможности присоединиться к ней, чтобы не торчать в одиночестве, надеясь на внимание короля.       Анжелика выразила удовольствие, что снова видит здесь свою приятельницу.       — Друг мой, — обратилась к ней маркиза де Севинье, — я думала вы на водах в Бурбоне. Мадам де Лафайет мне писала о вас пока я была у себя в Бретани в Роше. Мне намекали, что вы an interesting res *, и этим вызвано ваше затворничество.       Анжелика улыбнулась.       — Вы можете своими глазами увидеть мое положение в Версале, судите сами насколько оно интересно.       — Во всяком случае вы очаровательны, как никогда! Я соскучилась по нашему доброму двору, по этим чудным лицам. Расскажите же, что за словесная дуэль была при посредничестве короля вчера на приеме между вами и господином Перро?       — Скорее мы выступали в качестве союзников.       — Если ваш союз был против мадам Мегеры, то я его горячо одобряю. По секрету вам скажу, что Расин и Буало уже бегали к ней за протекцией и жаловались, что античные традиции вытесняются из Версаля в пользу новоиспеченных историй. Не сомневаюсь, что вы очаровали беднягу Перро, который необычайно скромен. Он мечтает о любви к женщине, но и одновременно боится этого. А ведь он уже не мальчик. Наверное, общество господина Кольбера его так заморозило. У него и раньше были попытки романов, но они плохо кончались из-за торопливости дамы. Ничего не напоминает, мадам?       — А при чем тут господин Кольбер? Он давно в браке и отец семейства.       — Кольбер служил когда-то в должности военного комиссара, вот откуда его суровый характер.       Полной рукой мадам де Севинье откинула прядь волос со лба и многозначительно улыбнулась.       — Королева долго беседовала со мной, а король поприветствовал так будто я молода и красива. Моя дочь Франсуаза танцует в новом королевском балете, мне не терпится увидеть ее. Мы редко видимся последнее время, она вся в своем муженьке де Гриньяне.       — Вы не одобряете ее любви к супругу?       — Во время эпидемии не следует заниматься частными случаями. Власть и слава мужчины привлекают женщин во все времена. Мужчина мечтает поразить женщину своим сиянием. Забыть о титулах, происхождении, славном имени, текущих любовницах и детях — лишь бы обрести благосклонность желанной женщины. Влюбляясь, мы нуждаемся в эмоционально близких нам людях. В человеке, который если не чувствуется таким как я, то хотя бы может понять наши эмоции и переживания. В того, кто лучше нас, по нашему мнению, в того, кто обладает качествами, которые нам нравятся, которыми мы бы сами хотели обладать, если бы принадлежали к противоположному полу.       — Мне кажется, вы говорите не только и не столько о вашей дочери.       — Да безусловно! Посмотрите на Великую Мадемуазель. Любовь приносит ей много страданий, но попробуйте отнять у нее эту любовь! Лозен отъявленный сердцеед, такие мужчины неотразимы. Герцогиня хочет прыгнуть в омут, но она влюблена, и это стоит риска.       При виде герцогини Анжелика сказала себе, что принцессам не сладко живется на белом свете. Даже на расстоянии были видны ее заплаканные глаза и распухший от ночных рыданий нос.       — А мне жаль ее. Не любила — веселилась, а полюбила — плачет.       — Иногда лучше сразу огорчиться, чем потом. Она стала женщиной во всех смыслах этого слова, а раньше, несмотря на свой возраст, была просто незамужней девой. Для нее началась взрослая жизнь женщины. А это не только серенады под окном и заниматься любовью днями и ночами. Это значит верить, надеется, ждать, разбивать свое сердце и снова собирать его по кусочкам.       Анжелика медлила с ответом, пряча руки в муфту, которая на серебряной цепочке свисала у нее с пояса.       — Может ли особа королевской крови верить во взаимную любовь? Как вы думаете, сударыня? — наконец сказала она.       Мадам де Севинье сложила веер и стукнула им себя по щеке. Она задумчиво посмотрела на Анжелику.       — Вот что вас беспокоит! Если хотите знать мое мнение, я бы поостереглась говорить о любви, когда речь идет об отношении к монаршей особе или даже о родне монарха. Отношения с таким человеком всегда будут не чужды некоторого расчета, самолюбия, тщеславия. Не имеет значения женщина ли вступает в связь с королем, или мужчина с принцессой. Королю или принцессе наивно ждать чистой и пламенной любви от объекта своего внимания, но впрочем это не исключает симпатии, влечения и даже искренней привязанности со стороны фаворита или фаворитки. А вам зачем эти сомнения, дорогая? Вы разумная женщина, вы были замужем, пережили многое в жизни. На вашем месте я бы не стала витать в иллюзиях о любви.       — Вы советуете мне одиночество?       — Нет! Но в любви не бывает равенства, в паре кто-то любит больше, кто-то меньше. Либо любите вы, либо вас.       — Так можно жить?       — Да, когда мужчина больше любит. А вот когда женщина любит больше, вся жизнь в слезах будет.       Анжелика смотрела на силуэт Людовика XIV. Король в окружении господ Лево и Ленотра осматривал берег большого канала. Словно почувствовав ее взгляд, он повернул голову и нашел ее глазами. Она опустила ресницы, а когда взглянула вновь, король уже был занят разговором.       — Зачем это все королю?       Маркиза де Севинье улыбнулась и прикоснулась рукой к ее руке.       — Как зачем? Для счастья.       Они помолчали, пользуясь остановкой в прогулке короля, чтобы отдохнуть.       — Дорогая Анжелика, не сердитесь на меня, вы знаете, как я вас ценю. Мне кажется сейчас вы сами придумываете или создаете себе неприятности, чтобы их героически преодолевать, или просто не верите, что можете быть счастливы и ждете в душе, что благополучие ваше прервется в любой момент самым ужасным образом. Люди часто проходят мимо своего счастья, хотя оно совсем близко.       — Моя жизнь так просто не решается, — вздохнула Анжелика. — Иногда я и сама так думаю. Я думаю о любви. Но не хватает чего-то важного, когда любовь вырывается из сердца, превращается в нечто осязаемое, более материальное. Не хватает вещественных доказательств.       — Ну что ж, как говорила моя кормилица, если вы решили завести ребенка, нельзя ограничиваться одним похлопыванием по заднице. Не в духе возвышенных сочинений, но по существу.       Маркиза де Севинье хотела что-то добавить, но их внимание привлек женский громкий голос, после чего мимо промчалась его обладательница герцогиня де Монпансье. В противоположную сторону направлялся не менее разгневанный Пегилен де Лозен. Видимо, они опять рассорились.       — Вы знаете, есть такие люди, попадут впросак, причем по собственной вине, а потом стремятся ошеломить визави еще большими выкрутасами, чтобы заставить забыть свой промах, — подвела итог увиденного маркиза де Севинье.       — Например?       — Ошеломить грубостью, дерзостью или разжалобить слезами. Путей много.       Анжелика задумалась о словах приятельницы. Ее волновал не Пегилен, а собственное положение. В глубине души ей было неловко вспоминать свою истерику в Трианоне, хоть она и понимала что поступила единственно возможно для себя. После этого, чтобы остаться для короля по прежнему сильной, недоступной женщиной, руководствующейся аргументами высшего порядка, надо было что-то невероятное. И у нее вырвалось имя первого мужа, она заговорила с королем как с равным, даже как обвинитель. Но он сумел ответить, не уронив себя. Сейчас она была благодарна ему за честность, за то, что он ничего из себя не изображал, ни за чем не прятался, ни взывал к жалости, не угрожал. К ней снова вернулось ее уважение к нему. И ей стало неловко перед ним опять, ведь она судила поспешно, приписывая ему низменные замыслы. Чтобы он забыл обо всем этом надо было бы вытворить что-то выходящее вон, что-то невозможное, невероятное. Побег, бунт, дерзости в лицо... Да, такого бы он не забыл и она осталась бы в его памяти недостижимым миражом. Она бы почувствовала себя сильной. Но что дальше с этим делать?       "Ну да, я добилась бы того, что король относился бы ко мне так, как ни к одной женщине на свете, но это он, а что нужно мне самой? Ведь я не хочу быть сильной, я хочу быть счастливой. Неужели единственная победа в любви для женщины это бегство?"       К ним неожиданно подкрался герцог де Вивонн.       — Внимание, дамы! Работает средневековое правило: если у меня в отношении вас есть подозрение, значит вы ведьма! Так было, есть и будет во Франции, в Испании, в Риме, в Англии, в немецких княжествах. Бьюсь об заклад, вы рассуждаете о политике! В церкви помолились, любовников обсудили и взялись за политические интриги?       Анжелика и ее собеседница рассмеялись.       — Да, вы угадали, теперь можно и большой политике время уделить!       Привлеченные смехом, к ним подошли и другие придворные.       — Прекрасные дамы, рассудите нас, — сказал маркиз де Лувуа. — Я говорю, что одно из различий между мужчиной и женщиной состоит в том, что мужчина считает, что все разногласия можно решить в постели, завоевав женщину как трофей на поле битвы.       — И в чем же суть спора? — пожала плечами Анжелика.       — Наш славный адмирал сомневается, хотят ли женщины быть трофеем для мужчины!       Вивонн от удивления подавился пастилкой, которую держал во рту, и закашлял. Он недоуменно посмотрел на военного министра.       — Так что же, сударыни, вы ответите?       От внимания Анжелики не ускользнуло недоумение герцога. Она усмехнулась.       — Уверенные в себе женщины хотят быть трофеем мужчины, а неуверенные за это их не любят и мужчин тоже.       Кавалеры в восторге зааплодировали ее словам.       — Как прав наш дорогой герцог де Ларошфуко говоря, что у мужчин разные достоинства, но одинаковые недостатки, — покачала головой мадам де Севинье.       Вивонн наконец откашлялся и обрел дар речи.       — Выбирайте, дорогие дамы! Мужчина либо любит женщин, либо понимает их.       — Тише, дамы и господа, мы своим весельем отвлекаем Его Величество от беседы с архитекторами. Король уже несколько раз смотрел в нашу сторону. Хотя возможно это происходит благодаря несравненной красоте мадам дю Плесси, а не из-за нашего возмутительного нарушения спокойствия на этой прогулке.       Как подтверждение этих слов перед ними возник паж короля.       — Мадам дю Плесси, король просит вас подойти к нему.       Госпожа де Севинье подозвала своего приятеля месье де Лафонтена, со стороны наблюдавшего за их компанией.       — Вы считаете, король влюблен в мадам дю Плесси? — прошептал он на ухо маркизе.       — Мы любим тех, кто помогает нам проявить лучшие черты нашей души, стать благороднее, чем мы были. Мадам дю Плесси — вдова, и у короля осталось чувство вины перед ней. И когда она, такая прекрасная, вновь появилась при дворе, он теперь имеет возможность устранить несправедливость, причиненную ей.       — Мало ли пострадавших!       — Надо быть красивой и возникнуть в нужное время и в нужном месте. Не все так умеют, дорогой друг.       — Чувства сожаления о былом — слабая опора. Вообще сомневаюсь, что в тридцать лет король еще испытывает жалость к жертвам неизбежности.       — Главное вызвать первоначальный интерес к себе. А потом будут работать инстинкты и привычка. Любит, потому что привык любить, без этого чего-то не хватает.       Оба посмотрели на мадам де Монтеспан, идущую в окружении девушек своей свиты, герцогини де Вивонн и сестры мадам де Тианж.       — Если король ее любит, то почему близок с другой? — насмешливо спросил де Лафонтен.       — Да потому что такова суть мужчины, вам ли не знать! Любить одну, а интрижки заводить со всеми. Это и не измена никакая. Все мужчины такие. Только Адам был исключением, и то потому что Ева была единственная. Камень, о который споткнулась мадам де Монтеспан, как впрочем и мадемуазель де Лавальер, это деторождение. Посмотрите на нее, прежде стройная фигура начинает расплываться, в ней появляется тяжесть, рыхлость. Этой увядающей красоте и язвительному уму не хватает главного — сердечности. Госпожа де Монтеспан обречена.       — Мадам дю Плесси того же возраста.       — Да, но ее фигура сохраняет гибкость и стройность, она кажется женственной, как опытная женщина, и по девически невинной одновременно. Это редкость, связанная с состоянием души. Это девичество будет с ней всегда, и когда ей будет сорок лет, и даже намного больше. Но не таким, каким оно иногда проглядывает в старых девах, которые седовласые и в морщинах кажутся рано постаревшими девочками. Ей ведом жар страстей, жар любви и это делает такое сочетание опытности и невинности удивительно свежим и юным и вместе с тем зрелым, а не смешным, как у старых дев. Госпожа дю Плесси — это молодая женщина, которая знает толк в любви, но сохраняет в себе невинность первого признания, первого поцелуя, первой ночи любви. Она из тех женщин, которые не позволяют мужчинам стареть, потому что всегда найдут чем разжечь страсть, утешить сердце и пробудить здравомыслие.       — Короля все это привлекает?       — Конечно! Посмотрите на его предыдущие увлечения. Когда королю было двадцать лет, душа его была гораздо наивнее, чем он сам думал, и она потянулась к такой же наивной и юной душе Луизы де Лавальер. Выбор Монтеспан — это представление короля о том, каким этот выбор должен быть у монарха, выбор им этой дамы отчасти навязан извне. И только сейчас, став полноправным королем, Людовик XIV де Бурбон сможет сделать собственный выбор, как зрелая личность. Лавальер обладала привлекательностью юной девушки, тоненькая, стройная с невинным взором светлых глаз. Монтеспан демонстрирует зрелость, пышность, стать. А в мадам дю Плесси сходится все это.       — А если она не поймет как ей распорядится своими достоинствами?       — О, даже младенец знает, что если хочешь выжить, то надо тянуться к груди, полной молока.       Тем временем Анжелика, взволнованная, приблизилась к королю. Когда она оказалась около него, сердце ее замерло, а потом смятенно застучало. Она медленно опустилась в реверансе, король кивнул и протянул руку, на которую она могла опереться. Поднявшись, она увидела, что придворные, только что окружавшие короля, отошли в сторону. Она и Людовик XIV остались вдвоем возле кромки большого канала.       — Я думал об истории, которую вы мне рассказали, мадам. Мой духовник объяснил, что смысл ее в страхе мужчины перед тайной женственности, благодаря которой женщина дает жизнь, — он понизил голос. — Невозможность осуществления своей страсти заставляет мужчину превращать объект вожделения в чудовище. Что вы думаете по этому поводу, сударыня?       — А вы, сир, приняли бы тайну Мелюзины? — смело сказала Анжелика.       — Хвост раз в неделю? Вы умеете загадывать загадки, — удивленно приподнял брови король.       — Сир, почему с женщинами интересно? Мы загадочны, чувствительны, с нами хлопотно и непросто! А если тайна Мелюзины это лишь образ, иносказательно передающий какой-то изъян, может быть преступление женщины?       — Убийство или ограбление? — улыбнулся король.       Взгляд Анжелики задержался на перчатках короля с вышивкой в виде королевской лилии.       — А если бы это было клеймо на плече за преступление?       Зачем она это спросила? Она и сама не знала, слова сорвались с губ, прежде, чем она успела их обдумать. Король заметил ее взгляд.       — Клеймо ставят люди. Король выше людского суда.       Горькая складочка на мгновение появилась в уголках губ Анжелики. Она вдруг подумала о том, что легенда о Мелюзине удивительно подходит Атенаис де Монтеспан. Оказывается любую историю можно объяснить по разному. Но преступления Монтеспан хуже, чем несчастный русалочий хвост. И она скрывает их от короля, но ничто и никогда не будет тайным всю жизнь. Совесть подсказывала ей картину нищенки с зелеными глазами, защищающей детей от Великого Кезра и убивающей его кинжалом. "А ведь это была я!" — промелькнуло у нее в голове. Она вскинула глаза на короля.       — А если бы женщина убила, спасая жизнь своего ребенка? Или убила, охраняя свою страсть к мужчине?       — Вы говорите серьезно? Это разные вещи. Ребенок нуждается в защите и помощи, а мужчина самостоятелен и может сам сделать выбор. Мешать ему не надо. Женщину, убившую во имя спасения жизни ребенка, я бы принял, женщину, убившую ради любовника, — не думаю.       — Любую историю можно объяснить по разному, — почти шепотом повторила Анжелика.       Король оперся на трость и они сделали еще несколько шагов к водной глади канала. Осенью вода казалась совсем черной, спокойной, но это было неживое спокойствие.       — Однако в вас есть не только умение рассуждать, но и непосредственность, непоследовательность. Это пугает, но в сущности мы любим в женщине непредсказуемость. Вы бываете такой разной. При первой встрече в Версале я познакомился с одной Анжеликой, потом во время моих военных кампаний и праздников я узнал другую Анжелику, этой весной вы были третьей. А сейчас передо мной появилась еще одна...       — Сир, может быть мой вопрос покажется немного дерзким и не ко времени, но вы не наказали моего сына за его проступок?       На губах короля была легкая улыбка.       — Нет, ведь благодаря этой дерзости Версаль снова видит вас, мадам.       — Вы сердитесь на меня? Из-за того, что произошло между нами после смерти герцогини Орлеанской? — прошептала она.       — Вы хотите сказать из-за того, что не произошло? — грустно улыбнулся он. — Нет, дело не в этом. Ведь я сам отпустил вас в Париж. Плакать и предаваться иллюзиям. Потом снова плакать, но уже от того, что иллюзии развеялись. Бедное мое дитя, наверное, у вас не было возможности раньше оплакать вашу, — он прервался, подбирая слово, — потерю. Может быть, не было сил решиться на это, может быть, не было такой минуты в жизни, когда не надо быть не только красивой, но и сильной женщиной, всегда сильной.       Он помолчал.       — Я увидел вас не только красивой, но и слабой, хрупкой. Как я могу сердиться? Но потом... между нами выросла стена недоверия.       Король прервался. Он, не торопясь, снял перчатки.       Анжелика смотрела на его руки, чьи мужские линии сочетались с изящностью спокойных жестов. В руке Людовика XIV появился кинжал. Это было необычно и неожиданно, хотя что может быть более естественно, чем оружие в руках мужчины?       Вдруг Анжелика узнала этот кинжал, и вздох изумления сорвался с ее губ. Это был кинжал князя Ракоци, тот кинжал, который торчал когда-то в полу у ног короля, тот, который она похитила и отдала тайно пробравшемуся к ней князю, тот кинжал, который остался у нее после ареста хозяина, и который она так и не сумела вернуть обратно. Оружие бунтовщика и революционера в сильной и спокойной руке Людовика XIV. Эта рука была создана повелевать и ее полагалось целовать в знак почтения и уважения. Она не могла отвести широко открытых глаз от этой картины.       Анжелика ощущала присутствие рядом с собой человека, наделенного мужской статью и физической силой. Она чувствовала, что энергия, желания и темперамент делали его способным не только на великодушие, но и на мстительность. Даже прощая он никогда ничего не забудет.       Она замерла, опустив голову, ожидая каких-то вопросов, может быть обвинений в измене и предательстве, но царило молчание. Неожиданно Людовик XIV быстрым жестом бросил кинжал в канал. Тот, блеснув на мгновение лезвием в воздухе, через секунду исчез в темной воде.       Король пристально наблюдал за ней. Он глухо сказал:       — Посмотрите на меня, Анжелика. В вашем взгляде не бывает ничего поддельного.       Она подняла голову и посмотрела ему в глаза. Прочитал ли он в ее взгляде то, что хотел или нет? Но Анжелика знала, что измены и сожаления о венгерском князе, как это было когда-то в гроте Фетиды, там уже не было.       Анжелика стояла совсем близко и чувствовала даже ритм его дыхания, невольно она подстроилась в унисон ему. Осознав это, она смутилась, задержала дыхание, меняя его частоту, и вдруг поняла, что он последовал за ней и тоже стал дышать, как и она.       — Я верю, что не может быть мне врагом та, которую я люблю. Тайна любви нам не подвластна. Она не прекращается по решению разума.       Анжелика смотрела себе под ноги. Слышала ли она действительно его слова, или они были только плодом ее воображения? Она все еще не могла прийти в себя.       — Сир, вы полны неожиданностей, как шкатулка сюрпризов.       — Неужели? Шкатулка сюрпризов здесь кто-то другой. Только она почти никогда не открывается.       Она молчала, а король задумчиво глядел вдаль.       — Мне кажется, линия деревьев в боскете "Песочные часы" не ровная. Как вы считаете, мадам?       — Возможно, но это лишь придает ему особое очарование.       "О, если бы я допустила промашку, сбежала, дав королю оружие против себя, с какой готовностью он бы немедленно ухватился за него, подстегиваемый обидой и ревностью отвергнутого мужчины. Они таковы, мужчины, мужья, любовники, ищут за чтобы ухватиться и сделать тебя виноватой, подчинить себе: изменила, нарушила правила поведения в обществе, не родила наследника, не повиновалась суверену, не так смотрела, не то сказала, чересчур улыбалась или наоборот много плакала."       Она осознала хрупкость и даже призрачность любви. Но без нее невозможно счастье, то о котором мечтает каждая женщина, которое необходимо каждому мужчине. Пока женщина чувствует защиту мужчины она чувствует и его любовь. Но от кого и от чего ее защищать? От прошлого?       Произнесла ли она эти слова вслух? Но король вдруг негромко сказал:       — Бог создал женщину из ребра мужчины под рукой, чтобы быть защищенной, и под сердцем, чтобы быть любимой им.       Она посмотрела вдаль, туда же, куда был направлен взор короля, на женскую фигуру фонтана Латоны.       — Это был бы такой ужас, если бы я куда-то уехала, — прошептала она.       Королевская прогулка продолжалась. Сюрпризы еще не кончились. В стороне от канала среди мраморной балюстрады были установлены небольшие подмостки. На них придворное общество ожидали ярко наряженные артисты труппы Мольера. Кавалеры и дамы остановились в изумлении. Тогда перед ними появился господин Мольер, который низко поклонился королю.       — Ваше Величество, сиятельные дамы и господа! Позвольте вас повеселить небольшим пустячком в этот холодный день. Так, сущая безделица, но может быть она вызовет улыбку.       Людовик XIV сделал утвердительный жест, и по знаку Мольера актеры заплясали под звуки скрипок. Анжелика улыбнулась, было так необычно во время королевский прогулки увидеть выступление скоморохов, которые будто с ярмарки перенеслись в осенний версальский парк. Актеры запели веселую песенку про влюбленных:       Он влюбился, промахнулся.       Встретил дамочку не ту —       Огорчился, оглянулся       И увидел красоту.       Каждый может ошибиться,       От любви мы мучимся.       Ведь недаром говорится:       На ошибках учимся.       Не ревнуй его к другой,       Это переменится.       Все равно он будет твой —       Никуда не денется.**       Король выразил господину Мольеру удовлетворение от сюрприза. Раздались аплодисменты придворных.       — Мадам, вспомните девиз герцога де Гиза. Всякому свой черед, — поприветствовал Анжелику герцог де Роклор, указывая на взволнованную мадам де Монтеспан, поспешно присоединившуюся к королю. Она взяла Людовика XIV под руку и что-то принялась шептать ему.       — Мадам де Монтеспан слишком уж покровительствует Расину, это не нравится остальным. Почему бы не воткнуть ей шпильку, например, используя Мольера. Вы знаете, я не долюбливаю его, но, должна признаться, в этот раз он и сочинил! Хотя, я думаю, король знал о сюрпризе и одобрил его. Песня ведь вам предназначалась! Какой поистине королевский знак внимания! — увлеченно прошептала на ухо Анжелике мадам де Севинье.       Анжелика не поддержала ее восторгов. Король счел, что ее можно покорить песенкой и двумя словечками? Ее охватил лихорадочный азарт. Всякому свой черед? Она не будет стоять в одиночестве, пока король и Атенаис пройдут мимо нее. Она подозвала герцога де Вивонна и, взяв его под руку, двинулась по аллее, параллельной той, где шел король со свитой. Через редкие ветки облетевших кустов ей хорошо был виден Людовик XIV.       Мортемар наклонился к ее уху.       — Вы уже пришли в себя после вчерашнего приема и решили все-таки найти себе возлюбленного?       — Я составила список, и вы на втором месте, господин адмирал.       — А на первом кто?       — На первом — многие, — отрезала она.       Король воодушевленно что-то рассказывал окружающим его вельможам и месье Мольеру, но когда Анжелика и Вивонн попали в его поле зрения, то улыбка сбежала с лица монарха. Он явно вспомнил сплетни, ходившие при дворе о романе маркизы и герцога, и нахмурился.       — Адмирал, мы сегодня выйдем в море? Я согласна быть сиреной! — сказала Анжелика, соизмеряя голос так, чтобы слова донеслись до короля.       Когда они сблизились, король напряженно смотрел только на нее, она тоже не отводила взгляд от его лица, не подавая никаких признаков ревности, душевных мучений или страха перед его гневом. Они параллельными парами шли по рядом идущим аллеям, и смотрели друг на друга через изгородь, не обращая внимание на того, кого держали сейчас под руку. "Если рядом с вами сестра, то рядом со мной будет брат. Каждому по Мортемару!" — казалось говорила ее улыбка. Вдруг в одну минуту взгляд короля из недоуменного превратился в восхищенный. Он с трудом, но улыбнулся, и снял руку мадам де Монтеспан со своего локтя.       Обе аллеи слились в одну, и он приподнял шляпу в почтительном жесте.       — Мадам дю Плесси, я приглашаю вас принять участие в постановке нового балета месье Люлли.       Анжелика с достоинством присела в реверансе. Ко дворцу король направился уже один. Маркиза де Монтеспан следовала вместе со всеми остальными, кинув на брата и его даму полный ненависти взгляд, что не преминули тут же отметить придворные сплетники.       Она отпустила локоть герцога де Вивонна, теперь в его компании уже не было надобности. В парке остались лишь запоздавшие придворные.       — Вы так крепко сжимали мою руку еще минуту назад! Ваше состояние уже улучшилось, мадам?       — Сударь, вы каждую минуту спрашиваете лучше мне или нет. Мое волнение никому не заметно.       — Ну, если смотреть в темном чулане в полночь одним глазом три дня не евши, то может быть и не заметно. Позвольте спросить, куда вы собрались с такими выходками перед королем? В пропасть?       — Герцог, пожалуйста, не пытайтесь играть роль Купидона.       Вивонн удалился, напевая:       Он влюбился, промахнулся.       Встретил дамочку не ту —       Огорчился, оглянулся       И увидел красоту.       Анжелика смотрела на павлинов, расхаживающих по дорожкам парка. Кто их выпустил из вольеров в такую погоду? Ведь уже прохладно. Зеленые, синие и даже белые павлины важно расхаживали, занятые своими делами. На их фоне совсем терялись коричневато-серенькие неприметные павы. Павлины гордо вытягивали свои зеленые и синие шеи, распускали веерами остатки еще ярких, сияющих разными цветами хвостов. Словно именно для Анжелики они демонстрировали свою красоту. Мужчины!       Как чудно у птиц, уточка серенькая, а селезень или павлин яркий, роскошный, броский. Но чему удивляться, ведь так часто и среди людей. Это задумано Богом. Распадаются пары, где оба красивы. Филипп был прав, желая жениться на тусклой мадемуазель де Ламуаньон. Он следовал инстинкту природы, выбирая серенькую паву в супруги себе, яркому павлину. А она нарушила, смешала порядок событий.       После долгого периода одиночества Филипп стал ее точкой опоры, пусть он был на войне или где угодно, равнодушный или нет, но он был, и у нее была эта точка. Поэтому она не могла не выйти за него замуж, не только потому что хотела ко двору или желала покорить надменного кузена, а потому что нужна была опора. Найти ее не так просто. Отказ или потеря ее — равносильна краху, и чем больше таких крахов, тем тяжелее, каждый следующий — проходит тяжелее, вызывает еще более серьезные последствия. Потеря Монтелу, потеря Жоффрея, потеря Филиппа. Она хочет достойно пройти свой путь с крестом на плечах, но если не выдержит? Потеря короля? Последнее может стать решающей каплей. Она тогда сделается второй мадам де Шеврез или как те другие дамы Фронды! Что Филипп говорил ей о своей матери, собравшей для мятежных принцев войско в Пуату?       Может быть действительно единственная победа для женщины в любви — это бегство? Она уже не кидалась в омут новых отношений после потрясений второго брака, и особенно после его печального конца. До замужества с Филиппом ей было легче.       "Даже если бы я хотела поверить, что мои чувства к Жоффрею еще живы, то уже вряд ли смогу. Есть вещи, которые невозможно вернуть. И любовь — одна из них. Когда она уходит, ее надо отпустить. Нас разлучили люди... Нет, нас разлучила жизнь."       Как бы ни была тяжела потеря, какой бы счастливой ни была ее жизнь в Тулузе с мужем, прошлое, хорошее или плохое, надо уметь отпускать. Боль потери со временем притупляется, сменяясь светлым сожалением о потерянном счастье, когда уже со светлой грустью можно вспоминать былое. Она уже могла как картину художника, рассматривать свое прошлое, жизнь в Тулузе вспоминать как сон, как мечты юности, которые хранятся у нас в шкатулке вместе с первой любовной записочкой, первым подарком поклонника, первыми сережками и лентами с твоего первого нарядного платья для выхода в свет. "А у меня все не так, у меня шкатулка с другими сокровищами: перо поэта, кинжал цыгана, кольцо перса, ожерелье рода дю Плесси... А еще был кинжал венгра, чьи интриги я приняла за пылкость и искренность. Теперь в этой шкатулке будет лежать грамота на дворянство Флоримона. Как странно, вещи заменяются другими вещами или неуловимыми воспоминаниями. Интересно, остальные предметы тоже ждет "смена караула", и если да, то на что?"       Когда Анжелика готовилась в своей комнате для репетиции балета, ей принесли записку. "Мадам, если королевская особа открыла вам свои чувства, невежливо флиртовать с другим." Подписи не было, но Анжелика узнала почерк короля.       Что ж, столкнувшись с ее отказом, он отступил, но не выпустил ее из пределов видимости, и уж точно не потерпит соперника. Король посадит ее под стеклянный колпак и будет наблюдать за ней? А она останется в одиночестве?       Анжелика потерла виски, ей необходимо успокоиться и мыслить здраво. Люди ссорятся, обвиняют друг друга, но так важных решений в жизни не принимают.       "Но я не могу отступать," — крикнула ее гордость.       "Думать — не значит отступать. Наоборот это признак силы," — увещевал сердце разум.       А если то время, которое ей и королю дано сейчас, — это их новый шанс? Новый. Мы часто забываем наш первый поцелуй, но помним последний. Тот, который хотелось бы повторить...       Она прикоснулась пальцами к губам. Последним ее целовал король, здесь, в Версале. Она хотела отогреться у его сердца. Но можно ли отогреться у того, чего не существует?       Пока Жавотта готовила ее платье для балета, Анжелика в одной рубашке подошла к зеркалу, перед которым всегда наряжалась. Никто не назовет ее худой, но и за полную она вряд ли сойдет. Изящная линия шеи, плеч, округлая грудь, созданная лежать в руках мужчины. Теплый оттенок бархатной кожи, золото длинных волос, подчеркивающих блеск зеленых глаз. Она не только знатная дама, она женщина, а душа женщины стремится в объятия.       Но не может женщина вот так вот без всякой подготовки рухнуть в объятия мужчины, пусть даже короля, если до этого она долго ему отказывала. Это как скакать на лошади во всю прыть. Останавливаться надо тоже постепенно. А если резко затормозить, то велик шанс вылететь из седла и очутиться на земле, рискуя свернуть себе шею. Даже если вы захотите сказать "да", то невольно ваши губы все равно будут говорить "нет" или "не сейчас" хотя при этом вы будете радостно улыбаться и взволновано дышать.       Анжелика уже почти была готова к выходу, Жавотта расправляла кружева и оборки нижней юбки, подхватывала и заворачивала с боков в виде валиков плотную ткань верхней юбки цвета припудренной розы. Анжелика знала только одного красильщика ткани, который мог добиться такого необычного цвета при изготовлении материи, и за его работу было щедро оплачено звонкой монетой. Лиф платья украшали банты из лент такого же цвета.       Сборы хозяйки прервал Флипо, просунувший нос в дверь.       — Маркиза, там адмирал под дверью, вас спрашивает.       Анжелика вышла в маленькую переднюю.       — Мадам, поскольку вы выбрали меня играть роль вашего сердечного друга, я считаю уместным преподнести вам подарок.       Герцог поклонился и подал ей шкатулку лакового дерева, украшенную серебряной инкрустацией и жемчугом.       — Это еще зачем?       — Вы же хотите, чтобы король поверил вам? Точнее в вашу благосклонность ко мне? Этому требуется вещественное доказательство. Только влюбленный может преподносить в подарок драгоценности, и только любовница может их принять или дама, благосклонно принимающая ухаживания кавалера.       Анжелика открыла шкатулку и на бархатной подушечке увидела изящные тонкой работы серьги. На золотом кольце была закреплена подвеска в виде замысловатого цветка, состоящего из золотых и серебряных деталей, в которые были вставлены небольшие изумруды, сапфиры и рубины. Две жемчужины с боков подхватывали подвеску, а снизу она продолжалась тремя более мелкими подвесками из алмазов.       — Не слишком ли значительный подарок для розыгрыша?       Герцог вскинул брови и подбоченился.       — А мы, Мортемары, не мелочимся!       — Господин адмирал, я сейчас направляюсь на репетицию балета. Мне некогда уговаривать вас забрать это подношение обратно. Решим судьбу вашего подарка позже.       Вивонн широко улыбнулся, с кучей комплиментов поцеловал ей руку и исчез в коридоре.       Анжелика взяла серьги в руки. Их изящество явно свидетельствовало о работе выдающегося ювелира. Вещи такого уровня Анжелика видела только у господина Баллена, главного ювелира королевского двора. Она не могла отказать себе в удовольствии примерить их. Когда она качнула головой, серьги чуть уловимо зазвенели, будто были живыми. С ними весь наряд Анжелики приобрел законченную, совершенную форму. Она улыбнулась отражению. Воистину, наряжая и украшая себя, мы улучшаем состояние души и тела. Решено, серьги она оставит себе, а Вивонну вернет деньги за них.       От госпожи де Монпансье пожаловала девушка с просьбой одолжить лекарство от мигрени. Анжелика захватила порошок из коры ивы по рецепту Великого Матье, этот порошок она всегда возила в своем несессере, и направилась к герцогине.       Залпом выпив стакан воды с порошком, Великая Мадемуазель уже хотела разразиться жалобами на жизнь, но ее внимание привлекли серьги Анжелики. Слезы высохли у нее на глазах, она всплеснула руками.       — Боже мой, мадам! Какая красота! Постойте, постойте, это же драгоценности из королевской сокровищницы! Я хорошо знаю эти серьги, я любовалась ими, когда мечтала, ох, сейчас даже смешно вспоминать, выйти замуж за короля! Мечтала, что жених подарит их мне. Король, надо сказать, тогда еще в солдатики играл... Но откуда они у вас, друг мой? Сам король вам подарил?       — Нет... не знаю, — пробормотала сбитая с толку Анжелика. — Это какая-то ошибка, это просто похожая вещица.       — Не скромничайте, серьги точно принадлежат королю. О, как вас балует кузен, награждая фамильными драгоценностями Бурбонов!       Не слушая восторгов Великой Мадемуазель, Анжелика спешно простилась и вернулась к себе. Пока она бежала по коридорам, сережки мелодично позвякивали в ушах, будто напевая ей какую-то песенку и уговаривая не отказываться от них. Анжелика прижала их ладонями, чтобы они не звенели, потом сняла и положила в шкатулку.       Герцога де Вивонна она нашла в приемной перед королевским залом совета, он беседовал с маркизом де Лувуа и маршалом д'Юмьером. Извинившись перед собравшимися, она отозвала его к окну.       — Герцог, объясните, во что вы играете? Что за подарок вы мне преподнесли? Это вещь короля?       — Тише, тише! Хорошо, я все расскажу.       — Только быстрее, я длинных историй не люблю!       — Да, сударыня, это серьги из коллекции короля. Он сам передал их мне для подарка вам. Довольны? Что вы смотрите на меня с таким глупым удивлением? Вы что думали я их украл?       Анжелика закусила губу, понимая, что король разгадал ее женскую хитрость и повел себя не так, как она ожидала. Она с досадой посмотрела на Вивонна. Она думала, что он подыгрывает ей, а он подыгрывал королю. Мужчины всегда договорятся.       — Я вырос вместе с королем, поэтому иногда Его Величество позволяет себе быть более откровенным со мной, чем с другими приближенными. И то, что я брат мадам де Монтеспан, тут не причем. Я осмелился спросить о том, что на фоне "моих" подарков другим кавалерам тоже можно ухаживать за мадам дю Плесси? Знаете что ответил король?       — Что же?       — Три слова. "Нет, она моя."       Видя, что Анжелика молчит, герцог добавил:       — Вы расстроились, что король не поднес их вам лично? Но для короля его приближенные, такие как я, — орудия в его начинаниях, продолжение его личности. Это надо понимать, мадам.       Анжелика вдруг поняла, что она не знает короля, хотя думала, что это не так. Она целовалась с ним и дерзила ему, слушала его признания и бросала ему в лицо обвинения, испытывала его немилость и пользовалась его расположением. Но она совершенно его не знала. * В интересном положении (лат.). ** Стихи В. Лебедева-Кумача.