Свидание в Версале

      Утро в Версале начинается с мессы. Каждый придворный знает, что это отличное мероприятие для того, чтобы быть замеченным королем. Мессу стараются не пропускать, как бы поздно не закончился вечерний праздник, как бы не была утомительной вчерашняя охота. "Париж стоит мессы!" — считал когда-то король Генрих IV. А сегодня король Людовик XIV стоит мессы. Так думают двор, Париж и вся Франция, кроме может быть гугенотов, которым вскорости тоже придется признать этот факт.       Анжелика проснулась в своих маленьких апартаментах в крыле принцев крови, которые занимала и раньше. Рядом на приставной кровати тихо спала Жавотта.       Она вспомнила как вчера вечером ее сбитую с толку, бредущую по ступенькам дворца неведомо куда и с какой целью, озябшую, разыскал главный квартирмейстер короля с двумя лакеями, освещавшими дорогу.       — Слава Богу, я нашел вас, мадам маркиза! Мне поручено препроводить вас в ваши покои, которые распорядился выделить Его Величество, и проследить, чтобы вы удобно устроились и ни в чем не нуждались.       Не задавая никаких вопросов, без эмоций, их просто не осталось после всего пережитого, Анжелика прошла за ним в знакомое крыло, где проживала и раньше. Свежая надпись "Отведено для мадам дю Плесси де Бельер" красовалась над дверью ее апартаментов. Анжелику окликнула девушка герцогини де Монпансье, которая искала ее. Великая Мадемуазель, уже зевая в кровати своих покоев, пожурила Анжелику:       — Маркиза, куда вы пропали? Король очень недоволен, что вас не было на ужине, он несколько раз о вас спрашивал. Очень опрометчиво, дорогая, с вашей стороны. Вы только что вернули себе расположение короля, и вновь оплошали. Кстати, где вы ночуете? Уже поздно ехать в Париж.       — Благодарю за беспокойство, Ваше Высочество. Мне выделена комната, я как раз шла туда.       — Как вам повезло! Будьте завтра на прогулке, чтобы поблагодарить короля и извиниться за свое отсутствие на ужине. Король на вас стало быть не сердится, но это хороший повод.       — Повод для чего?       — Ну хотя бы приблизиться к нему, сударыня, и начать разговор. Ах, мне бы ваши трудности!       Анжелике оставалось только пробормотать извинения, ссылаясь на усталость. Она не хотела столкнуться с Пегиленом де Лозеном и поспешно ретировалась. В ее покоях уже все было готово. Жавотта и Флипо суетились по хозяйству. Горел маленький камин, свежая постель манила к отдыху. Анжелика согрелась горячим вином и улеглась в кровать. Прислонившись щекой к мягкой подушке, она не могла несмотря ни на что мысленно не поблагодарить короля за отдельные покои, за эту милость своей несостоявшейся любовнице.       Во время мессы она передала Кольберу записку с просьбой об аудиенции, это будет быстрее, чем обивать порог его кабинета в надежде быть принятой. Она старалась не смотреть туда, где стояли король и королева, пытаясь сосредоточиться на словах проповедника Боссюэ. Он толковал о смирении перед лицом несчастий, посылаемых Господом человеку. Каждая душа должна познать вкус смерти еще при жизни, чтобы сделать правильный выбор перед лицом вечности. Не следует роптать против страданий, которыми полна жизнь...       — Кто безвинно наказан, должен найти в себе силы терпеть. Не поддаваться желанию отомстить, чтобы не метаться потом по миру как волку раненному. Чтобы не стать из безвинно страдающего виновным. Не принимать иную личину, ибо не залечит она ран души и тела. Просите у Господа терпения, чтобы мужественно переносить невзгоды! Значит так надо, раз Господь посылает вам испытание.       "А как же справедливость?" — мысленно крикнула Анжелика.       Боссюэ будто услышал ее. Сделав паузу, он яростно воскликнул:       — Что мы знаем о справедливости! Разве справедлив тот, кто мстит? Обратитесь к своим душам! Если бы справедлива была месть и несогласие перед лицом испытаний, то был бы в душах людских покой и порядок! Но нет ведь там ни того, ни другого. А есть только чужие страдания и боль на совести людской!       Проповедь была окончена, Боссюэ благословил всех присутствующих, и послышалось многоголосное пение. Звуки мотета месье Люлли успокоили Анжелику, она испытала потребность заглянуть в себя, подумать о своей жизни. Так было легче. Сосредоточившись на своих переживаниях, она могла не думать о том, что происходит вокруг.       Анжелика обхватила себя руками за локти под плащом, чтобы сохранить тепло в прохладе церкви. Кто она? Либо жена графа де Пейрака, либо уже нет. Если жена, как она сказала королю в Трианоне, то судьба Жоффрея и ее судьба. Муж ее был выброшен не только из самой жизни, он был осужден по приговору, его смерть была и смертью религиозной, общественной, гражданской. Он утратил свои гражданские права, дворянскую честь, связь со своим родом. Даже если бы у него и оставалась жизнь, и он не умер от ран в больнице, для всех людей он уже не существовал.       Тогда, зимой 1661 года, она инстинктивно, еще не понимая этого, отсекла себя и детей от Жоффрея и через некоторое время начала новую жизнь в таверне "Красная маска". У бедных выбор невелик: найти пропитание, крышу над головой, спастись от бандитов, вырастить детей, обеспечить их будущее. И только теперь, когда все это выполнено, Анжелика задумалась о своем выборе. Дегре, конечно, сказал бы ей, что те, у кого есть все, не знают уже, чем заняться, и предаются глупостям. Что ж, в этом есть философский смысл. Только когда ты не озабочен выживанием, ты можешь задуматься о смысле жизни. В противном случае думать некогда, выживать надо.       Она потеряла Филиппа, а королю еще не принадлежала. И если она до сих пор признает себя женой Жоффрея, значит его крах станет и ее уделом. Ракоци увидел в ней эту слабину, этот страх и неуверенность в ее душе, но с иезуитской ловкостью преподнес это как достоинство. Вы не такая, вы свободная. А она поверила его лести! И дело даже не в том, что он хотел ее использовать на ниве шпионажа в свою пользу, а дело в том, что именно этим он соблазнил ее. Она поверила, что это так, поверила его словам, потому что хотела поверить, потому что это возвышало ее в собственных глазах!       Она стала тогда смотреть на мир через треснувшее стекло и все теперь казалось ей не таким, каким было в реальности. Она не видела себя, детей, она не видела короля. Любая трудность казалась крахом жизни. Пока король все-таки не заставил ее посмотреть вокруг без кривого стекла, которое он в Трианоне выбил у нее из рук. Поначалу она отчаянно искала этот предмет, чуть ли не ползая по полу, даже кажется нашла, и вот теперь оно рассыпалось в пыль окончательно.       А король? Он все это понимал? Анжелика вдруг поняла, что да, понимал, понимал задолго до того, как это стало ясно ей. Может быть еще тогда в армии, когда сказал, что у Флоримона внешность южанина. Понимал, когда она, его будущая фаворитка, изменила ему с венгерским изгнанником, когда в гроте Тетис пытался подтолкнуть ее к тому, чтобы она поняла сама себя, а она лишь отгораживалась очередными отговорками. Понимал все про нее и при этом любил? Да никакой мужчина не выдержит всего этого, если только он не любит женщину до глубины души! Только теперь, когда она лишилась этой любви, она поняла все. "Он любил меня настолько, что отпустил тогда из своего кабинета, из Версаля, от двора, от себя. Отпустил из своей жизни. Потому что я сама так захотела."       Анжелика уперлась глазами в пол. Губы ее слегка шевелились, ресницы бросали тени на щеки, казалась она погружена в молитву. "Наверное, если бы у меня была цель, ну например, была бы надежда на то, что Жоффрей жив, пусть самая иллюзорная, я бы сбежала. И может быть король бы не смог сохранить свою невозмутимость, не смог бы совладать со своим чувством. Но как знать, не переродилось бы оно в ненависть. А я не хочу, чтобы он меня ненавидел, как ненавидел Филипп. Я уже знаю, к чему приводит ненависть между женщиной и мужчиной. К гибели, если не физической, то духовной. Я не хочу, чтобы король стал моим крестом, как им стал Филипп. Крестом, который я буду нести всегда. Наверное, я всю жизнь буду спрашивать себя, кто я? Жена маршала, погибшего за короля, или жена непокорного королю феодала, приговоренного к казни, пусть не физической, но гражданской."       Движущая сила поступков женщины — мужчина. Без него она никуда не может двигаться, только медленно киснуть в тоске и одиночестве. Если женщина любит мужчину, он определяет ее поступки и поведение, по нему она меряет добро и зло пока связь между ними не разорвана. Она любила Жоффрея и пока он был с ней, она вела себя также как он, надерзила королю на аудиенции в Лувре, не просила милосердия вопреки здравому смыслу. Чудом ей и детям удалось вернуться к нормальной жизни. Филипп... Она любила Филиппа и благодаря ему стала знатной дамой. Но Филипп ушел, и она снова оказалась одна.       Здесь, при дворе она чувствовала себя поставленной королем в какие-то рамки. Напуганная, она дернулась, как птица, и ощутила их. Но будучи ограничениями ее свободы, они одновременно служили и поддержкой, опорой, которая не давала ей упасть в пропасть. Как вчера вечером те перила мраморной лестницы, которые своей надежностью и прохладой успокоили и поддержали ее, без них она бы могла рухнуть в пролет.       После того, как зимой она вернулась ко двору, движущей силой их отношений стало, как ни странно, недопонимание. Другое дело, что оно могло их привести в конце концов, и привело бы когда-нибудь, к пропасти. Страшно именно женское непонимание, так как оно убивает всяческую надежду на счастье. Мужское непонимание умная женщина может обойти и добиться своего.       Она старалась не думать о том, что пережила вчера вечером. Мысли об отъезде ее уже не посещали. Что ее ждет в Париже? Долгое рандеву с настойкой у нее уже было, это не поможет, боль только затянется надолго. "Мне бы хотелось, чтобы безразличие короля было лишь местью за причиненные страдания," — прошептала Анжелика.       Ей вспомнились уроки урсулинок в монастыре Пуатье. "Знатная дама должна быть изящно-скромна и гордо-спокойна. Когда вам, дитя мое, грустно, старайтесь принять беззаботный и даже радостный вид, когда вам причиняют боль, заставляйте свое лицо изображать безмятежность, так вы научитесь управлять своим взглядом и приобретете власть над собой", — толковала сестра Жильберта. Значит чем глубже спрятаны истинные чувства, тем с большей свободой может вести себя человек? Эта мысль поразила Анжелику. Разве не таков Людовик XIV?       Мотет был закончен, и время для воспоминаний и размышлений закончилось, пора покидать церковь. У нее своя Голгофа и она пройдет ее "гордо-спокойно", а у него, у короля? Есть ли у него Голгофа? Анжелика вздохнула и, подняв глаза, посмотрела на него. Людовик XIV, выходя со службы, говорил с Ардуэном де Перефиксом, парижским архиепископом. Начиналась придворная суета, впереди был день. А ей надо обязательно увидеться с месье Кольбером, ее беспокоило подвешенное положение Флоримона, она хотела разобраться окончательно с вопросом о его дворянстве. Ведь сам король признал его дворянином, и теперь сын имел право получить бумаги, подтверждающие это.       В приемной министра она нашла месье Перро. Он засуетился вокруг нее, принес откуда-то мягкий стул, скамеечку для ног, чтобы ей было удобно. Анжелика не привыкла к таким заботам. Отношение к ней мужчин было более суровым. Он поблагодарил ее за протекцию, которую она составила ему при дворе как литератору.       — Надеюсь, я не позволил себе дерзость по отношению к вам, сударыня, придав ваши черты героине моей сказки?       — Если только самую малость, месье, — пожала плечами Анжелика. — В любом случае, не выдавайте больше тайн принцессы на горошине, где и при каких бы обстоятельствах вы с ней не встретились.       — Клянусь вам в этом, мадам. Безмерно рад, что вы поддержали меня, отойдя от античных традиций, возможно это задаст новую моду при дворе.       — Не стоит возлагать на это большие надежды, они могут обернуться большими разочарованиями. При дворе всегда так, сегодня вы у всех на устах, а завтра уже на кого-то другого молятся.       — Король говорил сегодня с архиепископом Парижа, известным противником месье Мольера, требовавшим запрета пьесы "Тартюф", — поспешил поделился он новостью. — Его Величество выступил посредником между спорящим сторонами. Благодаря этому конфликт разрешен, месье Мольер немного смягчит пьесу, а архиепископ перестанет грозить отлучением от церкви всем, кто ее читает, да и самому Мольеру в первую очередь. Обе стороны относительно удовлетворены, ведь король отнесся с уважением к господину де Перефиксу, но в то же время оказал покровительство Мольеру.       — Это хорошая новость, — улыбнулась Анжелика. — Я теперь смогу увидеть пьесу и даже послать издание отцу в Пуату, он интересуется театром.       — С удовольствием предвкушаю посещение Пуату, он очаровал меня уже одной вашей легендой о прекрасной Мелюзине. Как хорошо, что я смогу совместить изучение пуатевенских сказок с инспекцией природных недр.       — Вы отправляетесь в Пуату?       — Да, мадам, в том числе и туда, земля Франции таит в себе много ценных залежей. Мы не беднее наших соперников Англии и Испании. Король решил выяснить можно ли наладить добычу полезных ископаемых, и господин Кольбер поручает эту работу мне.       — Полезные ископаемые? Свинец, золото, серебро? — Анжелика с неподдельным интересом посмотрела на собеседника. Внезапно ее осенила мысль.       — Да, мадам, это так. Нас интересуют разные руды.       Анжелика взяла его за руку.       — Послушайте, месье Перро. Моему отцу принадлежит рудник по добыче свинца и серебра под Ниором. Там ведутся... велись небольшие разработки. Начните свою инспекцию с нашего рудника Аржантьер, управляющий вам все расскажет и покажет, я предупрежу отца.       Шарль Перро очень обрадовался, и немного смущено поцеловал ей руку.       — Мадам дю Плесси, второй раз вы мне помогаете! Я смогу начать свою миссию гораздо быстрее благодаря вам, ведь я сразу буду знать с какого рудника мне начать.       — Рудник называется Аржантьер, находится во владениях барона де Сансе близь замка Монтелу под Ниором. Но наверное вам, парижанину, сложно будет ориентироваться в провинции.       — О, мадам! Я хоть и родился в Париже, но мечтаю о жизни на природе, как и наш король, — простое лицо Шарля Перро, человека уже не юного, привыкшего к работе среди бумаг в канцелярии господина Кольбера, осветилось непривычным внутренним огнем.       — Неужели это будет Пуату? — улыбнулась Анжелика.       — Признаюсь вам по секрету, мадам, я чуть было не устроил резиденцию короля в одном чудном месте, но Его Величество уже выбрал Версаль. Как жаль! То место, которое нашел я, это лучшее место на земле!       — Где же оно, месье?       — Вам я скажу о нем, сударыня! Прекраснейшая местность Франции! Между рекой Ош и рекой Эстамп простираются луга, леса, пруды! Столько воды, которая так нужна фонтанам! И посреди всего этого расположилась деревня Вири. У меня там чудесный дом, который я построил по собственному проекту, так что я знаю о чем говорю. Как жаль, что король не заинтересовался этим местом и не захотел там поселиться! Интриг дворцовых суета, и лесть, и зависть черная — все позабудешь в тех местах, где есть листва узорная, — продекламировал секретарь Кольбера. — Это я написал о Вири.       — Как знать, месье Перро, может быть вы не зря о нем рассказали. Может быть когда-нибудь там поселюсь я, раз это лучшее место на земле, — засмеялась Анжелика.       Ее пригласили в кабинет господина Кольбера, а месье Перро смотрел вслед и продолжал улыбаться, чего с ним не было уже давно. Перед глазами его сияло лицо маркизы.       — Смеется, умеет говорить просто, держать себя просто, при этом не нарушает этикета. Я бы хотел, чтобы девушка, которую я полюблю, была похожа на нее, — прошептал Шарль Перро.       Кольбер встретил Анжелику вполне любезно, хоть его стол и был завален бумагами, испещренными финансовыми расчетами, от которых она отвлекла его. Еще Анжелика увидела карту северных провинций Франции. Не теряя времени, она сразу изложила цель своего визита, зная, что занятый министр не любит долгих разговоров и хождений вокруг да около. Она сама удивилась спокойствию своего голоса, когда говорила о приговоре, который был вынесен Жоффрею де Пейраку, ее первому мужу, и о двусмысленном положении, в которое в связи с этим попал ее сын.       — Мадам, я сам отец семейства. По отцу и сыну честь, но не всегда так. Оставил отец детям славное наследство — хорошо. А нет, значит сам добывай, завоевывай и почет, и славу. Царствование нашего короля дает широкий простор для подвигов.       — Его Величество был так добр, что признал во всеуслышание благородное происхождение моего сына. Нужны ли еще доказательства? Крестным отцом мальчика был архиепископ Тулузы Бенуа де Фонтенак, если он еще жив, то может подтвердить мои слова. Я могу обратиться к моему отцу, барону де Сансе, он проживает в Пуату... Кстати, господин Кольбер, отец владеет старинным свинцовым рудником, на котором ранее велись разработки. Господин Перро, ваш помощник, рассказал мне, что вы распорядились провести инспекцию в этой области. Возможно, наш семейный рудник мог бы быть полезен?       При этих словах на мрачноватом лице Жана Батиста Кольбера, который сначала ее просто вежливо слушал, появилась заинтересованность.       — Рудник? И что, там ведутся разработки?       — Да, немного.       — Отчего же немного, разве свинец нынче не в цене?       — Это очень хлопотно и дорого.       Кольбер ударил ладонью о стол.       — Вот, дорого и хлопотно! Это я и подозреваю. Но, вы правы, мадам, мы действительно намерены провести инспекцию добычи металлов, руды во Франции. Мои помощники подали информацию, что залежи руд у нас обильны в разных местностях. Нам нужно выяснить в каких концентрациях и в каких запасах содержатся полезные компоненты во французских недрах, чтобы их добыча была экономически оправдана. У вас есть рудник в Пуату? Отлично, господин Перро съездит туда и возьмет образцы, чтобы изучить их в Академии наук.       — А как же насчет дворянской грамоты для моего сына?       — Раз его признает король, то какие могут быть вопросы. Не думаю, что нужны еще чьи-то свидетельства. Вы правы, мадам, для дворянина важно именно происхождения, потому что оно дает преимущество в виде известного имени и репутации. К человеку непонятного происхождения общество будет менее расположено, отнесется с меньшим доверием, чем к человеку благородной крови, ведь он несет ответственность перед длинной чередой своих предков и перед своими наследниками. Именно благородное происхождение выступает порукой предсказуемости поведения и поощрения придворного, а его отсутствие привносит хаос, опасный для его носителя и для окружающих. Ведь можно обладать высокими качествами, но придется потратить больше усилий, чтобы их обнаружить и заслужить признание.       Видно было, что министр говорит о вещах, близких его сердцу. Анжелика вспомнила слухи, ходившие в Париже, что он искал у себя дворянские корни откуда-то из Шотландии. Но это к ее делам не относилось. Она еще не была уверена в решении своего вопроса, несмотря на обнадеживающие слова, и ждала разговора о том, что предшествовало ее попаданию в Венсенский замок. Она не ошиблась.       — К королю в Версаль приехать значительно приятнее, чем в Венсенский замок к господину коменданту, не так ли, мадам? — усмехнулся Кольбер.       — В Венсенской башне было не очень уютно, особенно если вспомнить сколько узников там побывало до меня.       — И еще побывает, и узников, и узниц, пока будут стоять стены крепости. Может даже кого-то казнят, — пожал плечами министр.       — И невиновных? Разве нет других методов? — тихо спросила Анжелика.       — На политику не распространяется мораль, мадам. Величайшая глупость думать иначе. Не разговаривают с теми, кто не понимает сути политики. Их уничтожают или обходят.       Анжелика задумчиво посмотрела на собеседника.       — Я всего лишь женщина, — прошептала она.       — Преодолеть трудности можно только поступаясь в чем-то личными интересами. Но у вас же есть голова на плечах, — возразил министр. — Я ценю умных женщин, способных рассуждать здраво. Я не дамский угодник, но в купе с привлекательностью, это производит впечатление даже на меня. Это не так часто, но встречается.       Анжелика пыталась понять, к чему он клонит.       — Например? Я не совсем уверена, что понимаю вас.       Министр нахмурился, досадуя на ее недогадливость.       — Ну хотя бы мадемуазель де Керуаль, фрейлина покойной Мадам, которая, как вам наверное известно, отправилась в Лондон, чтобы, — он помедлил, — чтобы поддерживать позиции католичества в Англии.       — Вы и король хотите, чтобы я тоже отправилась в одну из европейских столиц?       — Нет, это не так. Не думаю, что Его Величество согласится с этим. Но ваше участие в делах австрийского посланника может быть нам полезным.       — Но я ничего не знаю, — прошептала Анжелика.       — Разве помощник посланника господин Мозер не пытался вас завербовать? Да или нет, сударыня?       — Он делал какие-то намеки, но очень туманные. И я сразу покинула его дом, когда поняла, что речь идет о сомнительном деле.       Кольбер откинулся на спинку кресла, словно он был чем-то неудовлетворен.       — Странно, мадам маркиза. Вроде бы все просто, но как будто чего-то не хватает для полноты картины. Мозер решил воспользоваться вашим временным отдалением от двора, чтобы предложить поддержку своего господина? Он называл еще какие-то имена? Может быть кого-то влиятельного или даже особ королевской крови?       Анжелика взвесив все, что ей было известно, поняла, что отнекиваться не стоит. В парижских салонах вновь ходили сплетни о ее связи с венгерским князем, это дошло и до двора. Она не знала точно, связывает ли Кольбер венгра и австрийца в одно целое, но у нее не было никакого желания прикрывать их ценой собственной немилости.       — Не упоминал ли он имя венгерского князя Ракоци? — добавил министр.       Анжелика кивнула.       — Месье Кольбер, мне не хотелось говорить об этом, поскольку моя помощь князю этой весной, которую я ему оказала просто по доброте душевной, стоила мне отлучения от двора и заключения в монастыре.       Кольбер довольно хлопнул в ладоши.       — Понимаю вашу деликатность, мадам. Но нужно думать о государственных интересах. Значит венгр и австриец сообща хотели вас склонить к шпионажу в пользу Вены? Впрочем, можете не отвечать, это и так ясно.       Анжелика решила кое-что прояснить и для себя.       — Но разве князь Ракоци не действует во благо Франции, разве король не оказал ему для этого финансовую поддержку в свое время?       — Похоже он решил играть на два фронта. И вот здесь то нам и потребуется ваша помощь, мадам.       — Неужели, мне придется выйти за него замуж, как он хотел? — усмехнулась Анжелика.       Но Кольбер не смутился.       — Нет, конечно. Но ведь послать ему благосклонные авансы вам ничто не мешает. Не волнуйтесь, вам ничего не надо будет делать. Его Величество никогда бы не согласился поставить вас, вдову славного маршала дю Плесси, одну из уважаемых дам двора, близкую к его особе, в двусмысленное положение. Мы все сделаем за вас. От вашего имени мой человек передаст нужные сведения в Вену, и мы посмотрим, как это сработает.       Анжелика молчала. Намек на мадемуазель де Керуаль был более чем прозрачен. При дворе еще летом говорили о том, что эта дама по сути служит проводником французских интересов в Лондоне и ушами в спальне английского короля. Шутили еще, что Карлу II не мешало бы проявить ответную вежливость и тоже презентовать Людовику XIV англичанку, хотя при патриотичности французского короля на любовном поприще толку вероятно для Англии не будет.       Она вдруг вспомнила один из своих первых разговоров с Кольбером, когда она только появилась при дворе и хлопотала о консульстве в Кандии. Тогда она еще не была отмечена вниманием короля, и Кольбер ясно ей намекнул, что планирует использовать ее для шпионажа. Но о ней стали говорить как о возможной фаворитке короля, и Кольбер больше не заговаривал об этом. После истории с персидским послом король открыто дал понять, что ее столь пикантная деятельность на ниве дипломатии для него неприемлема. Только фаворитка короля освобождена от участия в подобных делах, но ведь она не стала фавориткой...       Она подняла голову и посмотрела в глаза Кольберу, который внимательно ее рассматривал.       — Если этого захочет король, то я согласна.       — Безусловно, окончательное слово будет за Его Величеством! Мадам, грамота за подписью короля, удостоверяющая дворянство Флоримона де Морана, вашего старшего сына, будет скоро готова, я уведомлю вас об этом.       Анжелика не испытывала удовлетворения от благополучного решения своего вопроса, хотя следовало радоваться. Разве не ради будущего сыновей она когда-то рвалась в Версаль? Двор только кажется местом, где ничего не происходит, где все сплетничают, танцуют и ездят на охоту. Двор работал как сложный механизм, в котором многое скрыто от постороннего взгляда и нет места праздности. У всех есть явные и скрытые роли, которые надо выполнять, чтобы удержаться в орбите Короля-Солнце, и даже для тех, кто отказывался или не мог им соответствовать, находилось свое применение. Даже опальные и мятежники, сами не понимая этого, играли свои роли по сценарию, который писался в кабинетах Версаля.       Только позже она вспомнила, что не рассказала министру о том, что кто-то пытался подкупить ее служанку, чтобы выкрасть записку князя. Впрочем, может быть это его люди и были, а если даже и нет, скорее всего это уже не важно.