Проект воспитания Символа Мира

Постепенно их беседа, как и еда на их подносах, подошла к концу. Надя отправилась к себе в комнату. По дороге она думала о своих новых друзьях, о том, как, должно быть, комично они смотрятся вместе, и даже поймала себя на мысли о том, что ситуация, сложившееся сейчас в ее жизни, хоть и очень отдаленно, но чем-то напоминает ей излюбленную теорию о «едином государстве». Чуть больше пяти лет назад ее сформулировал создатель ограничителя причуд — устройства, сделавшего НСС государством, печально известным во всем мире, пугающим своей неумолимой законностью. В одном из своих последних телевизионных интервью Максим Новиков сказал, как это всегда происходило, скрывая свою внешность и даже голос: …Новая Страна Советов должна стремиться к становлению единого государства. В едином государстве все объединены в общее «мы», служащее для процветания общества и его функционирования. Остальные же «мы», эгоистичные и первобытные, такие как, например, друзья и коллеги, недопустимы для единого общества, в них нет никакой необходимости, ибо всякий «я» и без того другому «я» друг и коллега. Все и без того принадлежат всем. «Я» — неотъемлемая часть единого «мы». И каждое «я» образует своим отчуждением от собственного блага «мы». Каждый служит каждому. Единственное допустимое эгоистичное «мы» — пара возлюбленных и их дети, то есть семья. И то, преследуя интересы общества, это эгоистичное «мы» становится «я», только воплощенным в группе человеческих индивидов. Поэтому каждый «я», и уж тем более «я», являющийся профессиональным героем, будучи частью «мы» всеобщего, всегда должен рассчитывать в первую очередь на себя, служа, при этом, всем. Только таким образом, если каждый будет исполнять свой первородный долг перед обществом, то есть быть «я» в составе единого «мы» и не сливаться в эгоистичные «мы», будет достижимо идеальное государство… Потом эти, как и многие другие его слова, были записаны в один большой трактат, получивший название «Блага́ для общества». После своего выхода он был распродан в разы быстрее всяких других книг, цитировался в народе, хорошо вязался с официальной идеологией государства, описывал его идеальное будущее. Поэтому один литературный критик даже окрестил эту книгу «Утопией Новой Страны Советов». Однако, несмотря на высокую популярность «Благ…», второй их тираж по непонятным ни для кого причинам в печать так и не поступил, из-за чего эта книга считалась очень редкой. Наде было всего десять лет, когда она впервые прочитала ее в их семейной библиотеке. И с тех пор эта теория очень ей симпатизировала. Правда, она, теория, была из разряда, скорее, философских, чем прикладных, но некоторые ее тезисы казались девушке столь романтичными, столь смелыми и достойными, что ей очень хотелось верить в их достижимость. — Вот и вы, Надежда Николаевна. Должен сказать, я не думал, что лучшей из лучших окажется столь хрупкая беззащитная особа… но недаром ведь говорят, что в тихом омуте черти водятся, верно? Мужчина неопределенного возраста, будто пришедший не из этого мира, с идеальными чертами лица, идеальными короткостриженными черными волосами, идеальным телом и осанкой, идеальной речью, в идеальном накрахмаленном костюме, сделал очередной ход шахматной фигурой, медленно, плавно и элегантно поднялся из-за шахматного стола и, наконец, поглядев на девушку, сел, закинув ногу на ногу, в широкое кресло напротив нее. Из всего его идеального облика выделялась лишь незастегнутая верхняя пуговица на белоснежной рубашке. Иван Марлук — такого было его имя. Он был председателем Новой Страны Советов. В безупречно обставленной комнате не было никого кроме них. Переминаясь с ноги на ногу, перебирая дрожащими пальцами документы, Надя стояла в метре от входа и смотрела на него, едва сдерживая рвущийся наружу панический страх и благоговение. Как только он заговорил с ней, ей тут же захотелось преклониться перед ним. Взмахом руки он предложил девушке присесть противоположно ему. Надя послушно сделала это, расположившись на краю кресла с золотыми узорчатыми подлокотниками, обшитого синим бархатом. Их разговор происходил перед самым отъездом нашей героини в Японию в знаменитом во всем мире Дворце Советов — грандиозном, прямо-таки колоссальном здании, расположенном в самом центре столицы. Из себя оно представляло трехсотметровую многоярусную башню, служащую постаментом для гигантской стометровой статуи того самого «человека невероятных амбиций». При этом идол лидера страны советов не замер неподвижно — его гигантская рука всегда указывала на Солнце. Это происходило за счет огромных электромоторов, вращающих ее. Статуя эта была настолько огромна, что в голове у нее помещается зал заседаний, тот самый, в котором они тогда и встретились. — Я заполнила документы, которые вы мне выслали. — Думаете, я позвал вас сюда только ради этого? Бумажная волокита, буду честен, меня совершенно не интересует, а вот вы… вы — другое дело. Первое дитя, которому официально будет дозволено покинуть страну в этом десятилетии, дитя, способное дерзнуть сложившемуся строю… мне было интересно поговорить с вами лично. Таймлапс нервно сглотнула и опустила глаза. Она почувствовала, как от волнения ее окатывает жаром. — Простите за то, что вам приходится тратить на меня свое время. — Никакие другие мои дела не стоят того, чтобы пропустить прощание с вами. — Прощание? — Я позвал вас сюда для того, чтобы попрощаться с вами… попрощаться, полагаю, навсегда. — Н-но я ведь вернусь назад… спустя три года… как только закончу обучение… — промямлила девушка и сжалась всем своим естеством под пристальным пронизывающим взглядом нечеловеческих темно-зеленых глаз. — Верно, Надежда Николаевна, все так, как вы говорите, — мужчина дьявольски усмехнулся и кивнул. — Но, поверьте мне, вернетесь вы сюда уже совершенно другим человеком. Недаром говорят ведь люди, что в одну реку дважды не зайти. Во время учебы ваши думы будут далеко отсюда… совсем, совсем далеко. Я боюсь, как бы такой полет мыслей не стал для вас губительным. В присутствии этого человека она не могла даже подумать плохо о его главном детище, не то, что говорить. Поэтому ее слова были наполнены искренним и страстным желанием угодить ему. Ведь от этого не только зависело исполнение мечты девушки, но и благополучие ее родителей. — Вы думаете, что я захочу предать родину? — холодно спросила Надя, чувствуя, как в душе ее сразу же поднимается хлесткая волна ужаса. — Такое просто невозможно. Как дочь национального героя номер один и героини номер семь, а также потомок других благородных Агниевых, я несу ответственность не только за себя, но и за славное имя всего нашего рода. Тем более, НСС — страна, взрастившая меня, давшая мне жизнь и бесценные знания. Я ей всем обязана. — Если она настолько хороша, тогда отчего же вы хотите покинуть ее? — Я не хочу покидать НСС… Но меня влекут за собой знания лучшей геройской академии современности, знания, которые я смогу затем использовать для защиты нашей страны и, возможно, для воспитания последующих поколений защитников нашего отечества. — Прекрасное образцовое дитя!.. — восхищенно воскликнул мужчина, и лицо его расплылось в блаженной улыбке. — Полагаю, вы знаете, что ради вас мне придется пойти на ряд исключений. Многие профессиональные герои даже после получения лицензии только и могут, что мечтать о выезде из страны. Поэтому… Надежда Николаевна, то, что вы находитесь здесь… можете считать это настоящим чудом. Положив руку на сердце, девушка с достоинством подняла голову. — Поверьте мне, считаю… ещё как считаю! — Я до последнего не хотел, чтобы наша страна участвовала в этом конкурсе. Понимаете, даже то, что это сгладило бы впечатление о нас в мировом сообществе… мне совершенно безразлично. Но я, все же, согласился на это. Знаете зачем? Для того чтобы встретиться с тем ребенком, который будет признан самым достойным из всех… и вот передо мной стоите вы, Надежда Николаевна. — Благодарю вас. — Только вот… каким я буду правителем, если стану нарушать созданные мной же правила? Если я буду запрещать людям делать то, что сам себе могу позволить? Надя, задыхаясь от беспокойства, дотронулась до ограничителя, и мужчина, все так же улыбаясь, продолжил. — Если вы покинете нашу страну, то я запрещу всем СМИ писать о вас вплоть до вашего возвращения, таким образом, последующие три года вас не будет существовать для нашей страны, для всех этих людей. Это обезопасит наше общество от излишних возмущений и беспокойств. Конечно, я разрешу им написать о том, что вы поступили, но так будет вне зависимости от того действительно ли это случится или нет, ибо факт вашего непоступления также опасен для общественного настроения. Я мог бы остановиться на этом, но… полагаю, если после официального заявления о том, что вы поступили, вас внезапно обнаружат гуляющей по нашей земле… это сильно подпортит мнение обо мне… Понимаете, к чему я клоню? — Я не смогу вернуться в НСС на протяжении трех лет, даже если провалю вступительные экзамены, верно? — Для этого я и позвал вас сюда. Сейчас у вас еще есть выбор: вы можете остаться здесь, на родине, и продолжить жить своей прекрасной прежней жизнью или… вы отправитесь туда, поставив на кон все… Что же вы изберете? — Не думаю, что не смогу справиться, поэтому… я поеду. — Кто бы сомневался в том, что в лучшей из лучших не будет столь сильной решимости и уверенности в себе?.. Спасибо вам за визит… Можете быть свободны. Надежда Николаевна, завтра за вами заедут, — он поднялся с места и развернулся к ней спиной, давая понять, что аудиенция закончена. Его гостья вышла за дверь. Мужчина медленно подошел к огромному письменному столу из темного дерева. На нем стояла фотография молодой женщины с длинными черными волосами. На ней было надето легкое белое платье. Держа в руках букет разноцветных гиацинтов, она лукаво щурилась от солнечных лучей, падающих на ее лицо. Он прикоснулся к портрету, и его лицо исказилось ненавистью. — [Управление прогрессом], да?.. Слышала, сестрица? Если сильнейший ребенок этого поколения имеет столь никчемную причуду… мое правление будет длиться долго… еще очень, очень долго. Он вернулся за шахматный стол и снова в одиночестве начал передвигать фигуры по доске. Не интересующая его игра, хозяином которой он был, продолжилась. Надя же уже вышла из Дворца Советов. Пройдя несколько метров, она почувствовала, как вся накопившаяся тревога разливается по телу, обволакивает и заполняет ее собой. Ноги вдруг стали неподъемными, руки словно онемели, а сердце оглушительно заколотилось. Опустившись на одну из многочисленных ступеней, она постаралась расслабиться, но не смогла и продолжала дрожать, будто в ознобе. «Получилось… — подумала она, до сих пор не веря в реальность происходящего, — У меня это действительно получилось…» — С тобой все в порядке? Опоздав к ее возвращению — так получилось из-за того, что он не мог налюбоваться всеми прелестями столицы — к девушке подоспел ее старший брат. Запыхавшийся от быстрой ходьбы и потому заметно вспотевший, он подал ей руку и помог подняться. В сравнении с ним Надя выглядела спокойной и даже какой-то заторможенной. — А где отец? — Его в очередной раз внезапно вызвали на работу, поэтому он попросил меня подменить его. — Понятно… Они понимающе переглянулись и пошли в сторону отеля. — Ну, и как прошла встреча? — Спрашиваешь еще! Это было ужасно, ужасно страшно и просто кошмарно! Я совершенно не знала, как себя вести, и что говорить!.. — его сестра даже остановилась, чтобы перевести дух. — Но, полагаю, главное, что я получила разрешение на выезд. — Везучая же ты! — присвистнув, с завистью в голосе протянул парень и, закинув руки за голову, посмотрел в небо. — Тебе всего шестнадцать, а ты уже с председателем нашим смогла встретиться лично! Марк Агниев был заядлым почитателем Ивана Марлука. Он во всем подражал ему. Даже попросил их семейного парикмахера сделать ему прическу, в точности такую же, как и у его кумира, не пропускал ни одного его выступления и частенько цитировал его слова. — Если он тебе так нравится, сам бы с ним и разговаривал! А мне такого счастья не надо!