Miracle in December

      ЯнЯн прикладывает ладонь к небольшому круглому животу, который скрыт под черной теплой кофтой, и улыбается, склоняя голову набок. Несмотря на то, что прямо сейчас его переполняет счастье и радость в ожидании маленького чуда, его светло-карие глаза выглядят бесконечно уставшими и будто выплакавшими океан горьких слез. Впрочем, океана не было, но были причины для тяжелых ночей в больнице и воспаленных глаз у совсем юного омеги, у которого буквально несколько месяцев назад закончилось беззаботное детство. — Привет, малыш, — раздается рядом приятный голос, а в темном коридоре распространяется знакомый запах, окутывающий слегка замерзшего омегу своим теплом. Тонкая ладошка с аккуратным обручальным кольцом ложится на его острое плечо, а улыбающееся и красивое лицо появляется перед ним. — Давно меня ждешь? Бэкхён берет его руку, заставляя подняться с места, а после пройти в ранее запертый светлый кабинет, полностью пропахший сочетанием зеленого чая и мелиссы — запахи взрослого омеги и его альфы составили самый банальный, но самый крепкий тандем, в котором ЯнЯн чувствует себя защищенным, потому расслабляется, усаживаясь в большое мягкое кресло. Пока старший занят с завариванием чайника, поисками чего-нибудь сладкого, распахиванием длинных серых штор, ЯнЯн кусает себе губы, неловко отводя взгляд в сторону, когда пересекается с темными пронизывающими глазами Бэкхёна. Однако, взгляд его добрый, мягкий и располагающий к себе. — Опять с Лукасом поругались? — спрашивает Бэкхён, уже разливая в две чашки кипяток. — Ренджуна, небось, не поделили? ЯнЯн сначала охает, мол, откуда хён узнал об этом, но качает головой, когда на столике появляются чашки и тарелочка с конфетами, а сам Бэкхён садится перед ним, заинтересованно поднимая бровь. — Не то, чтобы не поделили, — начинает Ян, а Бэкхён улыбается, из-за чего его глаза превращаются в две щелочки, — вообще-то, поделили. Но я не об этом. Бэкхён улыбку не убирает, но Ян видит, что тот только этого и ждал. И потому, не дожидаясь никаких шаблонных фраз, он просто выпаливает, сжимая ладошки в кулаки и зажмуривая глаза: — Мне очень страшно. Лицо Бэкхёна все же становится серьезным, а сам он садится ровнее, слегка наклоняясь вперед, внимательно пробегается глазами по сжавшейся фигурке омеги. — Мне страшно, что я не смогу родить. Вчера мне сказали, что риск одной смерти слишком велик — либо я, либо малыш. Но тут даже без вариантов, я сразу же сказал ему, чтобы спасали ребенка, — по впалым щекам тут же скатываются горячие слезы, и Бэкхён оказывается рядом, прижимая к груди, содрогающегося младшего. — А еще я звонил родителям, чтобы сказать им, что люблю их, что скоро они увидятся с внуком, но отец накричал, чтобы я забыл об их существовании, — Бэкхён хочет успокоить его, вклиниться в судорожные вдохи и выдохи, потому что та внутренняя боль, которую испытывает Ян, передается и малышу, делая плохо им обоим. Но единственное, что он может сейчас — целовать его макушку, поглаживая по хрупкой спине — пусть лучше выговорится, проплачется, чем позже это выльется в нечто большее и губительное. — Мне страшно. Хён, мне так страшно. — Малыш, — Бэкхён цепляет пальцами острый подбородок ЯнЯна и смотрит прямо в красные глаза, а после целует кончик опухшего носа, следом горячий лоб, задерживается, чувствуя, как тело в его руках все же медленно успокаивается. — Вот так, — шепчет он, когда Ян делает глубокий вдох и выдох, пытаясь прекратить короткую истерику. Через несколько минут ЯнЯн смущенно тушуется, пряча лицо в его груди, сжимает свои тонкие руки вокруг его талии, из-за чего Бэкхён приподнимает уголки губ. — Лучше? — Лучше, — бурчит он где-то там, спрятавшись и зарывшись, будто котенок, но после отстраняется и вытирает глаза салфеткой. — Прости, хён. — Я тебя сейчас очень важными бумагами отшлепаю, — шутливо грозится он, но Ян видит, что тот все еще серьезен. — Я не врач и не психолог, ЯнЯн, и ручаться за свои слова, которые я хотел бы сказать, не могу. Лю кивает, прижимаясь щекой к его плечу. Просто в руках этого взрослого омеги ощущается тепло родного папы, хотя это неправильно — Пак Бэкхён ему, по сути, совсем чужой человек, который девять месяцев назад совершенно случайно нашел его — избитого, изнасилованного, внутренне сломанного на грязном асфальте в какой-то подворотне. Он плохо помнит, что было после того, как чьи-то теплые руки прижали к себе, а успокаивающий запах зеленого чая пробился в сознание через сломанный нос. Зато помнит пробуждение: были капельницы, белые стены, боль во всем теле, чувство позора, едко сгрызающий ни в чем не виновное сердце. И не знакомого омегу, что сидел на стуле рядом, прикрыв глаза, под которыми залегли темные круги, а поодаль, на небольшом диване, спал черноволосый альфа, чьи нахмуренные брови свидетельствовали о напряженном состоянии. ЯнЯна тогда накрыло волной — исходящая подавляющая аура альфы вскрыла едва заживающие раны, и он сделал вдох, похожий на задыхающийся, из-за чего омега раскрыл свои глаза. Бэкхён тогда вызвал врачей, и ЯнЯн провалился в еще одну тьму. Второе пробуждение было все таким же болезненным, но в палате на этот раз был только этот омега. В тот же вечер Ян узнал, что это Пак Бэкхён, которому целых двадцать восемь лет, что он очень общительный и добрый, что улыбается он невероятно красиво, а его приятный голос вкупе с запахом любимого чая, кажется, лечит. В той больнице Ян провел два с половиной месяца, за которые его навестили родители, узнавшие об этой ужасной новости и скривившие свои лица, вылили на него весь свой гнев о неудавшемся сыне и, якобы, малолетней шлюхи, покинули его, оставив в одиночестве глотать слезы. И тогда Бэкхён снова пришел, обнимая и целуя в лохматую макушку, успокаивая в своих теплых руках, когда Ян рыдал и скулил от боли в сердце. Потом к нему в палату завалился разъяренный Лукас, за которым появился испуганный Ренджун — старший брат прилетел из Китая, едва он узнал об этом. Ругался он в основном на то, почему Ян молчит про насильника, не говорит его внешность, потому что руки Лукаса чесались, а Ренджун просил успокоиться, ведь после боя кулаками не машут. Ян отказался заводить это дело с поиском этого ублюдка, сдавшись еще в самом начале — а смысл? Это вернет время вспять и спасет его? Нет. Лукас устроил скандал с родителями, в итоге из семьи Лю выгнали еще и его, а Ян недовольно поджал губы. За это же время выяснилось, что в нем уже растет кое-кто крошечный, дарящий тепло одним своим фактом существования, баюкающий мыслью, что Ян не один. Первыми об этом узнали врачи, когда медсестра нашла его возле унитаза, а потом Бэкхён и Чанёль, с которым Ян все-таки познакомился и даже сдружился, несмотря на то, что первое время он его боялся. Лукас прискочил снова злой, но уже чисто для фарса, больше счастливый, хотя в душе переживал, хочет ли он видеть племянника от какого-то ублюдка, но в итоге улыбнулся, обещав, что будет защищать. С того момента Ренджун стал носиться с Яном как курица с яйцом, уделив все свое внимание младшему, когда его, наконец, выписали. Правда, с не особо хорошими анализами. Здоровье младшего Лю всегда было плохим, а после случившегося и вовсе накренилось. Однако, полученные травмы в ту ночь забылись, кости срослись, но психические только усилились. Кошмары в первое время не давали спать Яну вообще, и тогда Ренджун спал с ним, напевая колыбельную, гладил спину и всячески пытался его поддержать. Помогало, но без него все возвращалось обратно. Были мысли о высоком здании, полете в несколько секунд, о лезвии ножа вдоль вен, белых круглых колесах, иглах, реки — ЯнЯн хотел, но одергивал себя. Где-то к шестому месяцу кошмары отступили, живот стал немного больше, но сам ЯнЯн стал выглядеть хуже: лицо и тело стали острее, кожа бледнее, голос тише, а само состояние держалось на плаву только из-за крошки, уже подающего признаки жизни — то пяточка упрется в живот, то ладошка, а иногда и буйства в особо душные ночи. К девятому месяцу анализы становились хуже, а живот вырос совсем на немного, будто остановился на шестом. Да и сам малыш как-то затих, радуя папу редкими касаниями ладошкой. Ян переживал, успокаивался и переживал, что переживая, делает плохо ребенку. Но объявившиеся и ставшие самыми близкими две омеги за эти месяцы, следили за ним как прирожденные сталкеры, иногда переходя границы, из-за чего он обижался и прятался, а после приходил виновато и лез обниматься. Бэкхён в такие моменты только думал о том, какой же он еще ребенок, переживший все это дерьмо. И мысленно бил себя по голове — ЯнЯн самый сильный омега. И это факт. Хотя семнадцать ему исполнилось совсем недавно. Одновременно со всеми этими проблемами, которые с каждым днем становились только сильнее, ЯнЯн переживал и счастливые: учился вместе с Ренджуном готовить под пристальным взглядом Бэкхёна, постоянно пускающего сомнительные шутки, гулял с ними по магазинам и выбирал светлых тонов одежду малышу, не зная его пола — решил сделать себе сюрприз. Зато Бэкхён улыбался с хитринками в глазах, когда Ян играл и занимался репетиторством по немецкому языку с Сехуном — шестилетним сынишкой семьи Пак. Сам учился на домашнем обучении, категорически отказавшись от учителей — твердо решил прийти в это гнилое место сплетен только к концу учебного года, чтобы сдать экзамены, а до этого не видеть никого из ядовитых змей. В университет решил не идти — сдать экзамены и поступить можно позже. Зато нашел небольшой частный детский садик в хорошем районе, квартирку, и уже вовсю распланировал будущую жизнь их небольшой с крошкой семьи. А тут говорят, что либо ты, либо ребенок, анализы не меняются, головные боли учащаются, количество прописываемых таблеток увеличивается, надежды все меньше. Отвратительных мыслей, забивающих голову, только больше. Ему бы, на самом деле, успокоиться ради ребенка, ведь он еще успеет родить его здоровым, да только не получается. Он трус, чтобы принять факт о двух вариантах события уже приближающегося, точнее, обведенного красным маркером на календаре через две недели, дня. И вот, сейчас он выдыхает, прижимаясь к породнившемуся Бэкхёну, поднимает заплаканное лицо, вызывая у старшего смешок и блеск в глазах. Вообще, ему сказочно повезло с тем, что Бэкхён в тот апрельский вечер задержался с документами до десяти, после решил припарковаться на дальней от входа в магазин стоянке и услышал тихий хнык. ЯнЯн, конечно, ругался, когда узнал, что у Бэкхёна нет инстинкта самосохранения, когда тот решил пройти несколько шагов и повернуться к темной подворотне и прислушаться, а после охнуть, заметив на земле тело. Чанёль тогда закатил глаза, что Бэкхён немного непоседливый, несмотря на возраст, статус и вообще, им повезло, что обе омеги нашли именно друг друга. А ведь он мог пройти мимо, как сделали бы другие люди. Чанёль хмыкнул, вспоминая и рассказывая, что встретились они тоже специфически — шаблонный бунтарь школы оказался избитым за зданием, когда мимо проходил серый заучка Бэкхён, прижимая к груди книги из библиотеки. Они же оказались на земле, а сам омега возле альфы, доставая из потертого рюкзака перекись и бинт. Так и познакомились будущие юрист и переводчик. Ян думает, что это сказка в жизни, хотя уверен, что и у них были свои сложности. — Голова не болит? — Бэкхён зарывается пальцами ему в волосы, массажируя голову и наблюдая за бледным уставшим лицом. — Я утром выпил таблетки, как-то не чувствуется, — пожимает он плечами и открывает глаза, — я знаю, что таблетки вредят малышу, но головные боли, по ощущениям, убьют меня быстрее. Бэкхён вздыхает, а после протягивает ему чашку. — Все будет хорошо, — пытается улыбнуться он, но боится врать — он все еще не врач и не ясновидец, он просто не знает, что будет и как пройдут роды, хотя верит всем сердцем, что ЯнЯн выберется. Но учитывая все факты, приводимые анализами и самим состоянием омеги, становится до мерзкого холодно и отчаянно несправедливо. — Я обещаю, — все же роняет он, и Ян улыбается, чувствуя разливающееся тепло в груди. Он не одинок, у него есть целая семья, хоть и не та, которую принято считать за родных родителей, но ему достаточно. Когда ЯнЯн опускает пустую чашку, а Бэкхён поднимается с кресла, в дверь робко стучатся, и он кидает взгляд на часы. — Здравствуйте, — в дверях стоит молодой мужчина в черном пальто, впуская в кабинет запах декабря и хвойного леса. ЯнЯн покрывается мурашками от обдавшего эфемерного холода, угадывающегося в этом альфе. — Кажется, я не вовремя? Бэкхён спохватывается, направляясь к еще одной двери, ведущей в основной кабинет. — Нет-нет, вы вовремя. Проходите, пожалуйста, — просит Бэкхён, исчезая в кабинете. Прежде, чем пройти за Бэкхёном, мужчина вешает пальто в шкаф, как помнит с прошлого раза, а после, проходя мимо смущенного омеги, замечает его красное лицо и останавливается. — Все в порядке? — возможно, это не тактично, но альфа смотрит обеспокоено, а после сам отводит взгляд. — Извините, это не мое дело. ЯнЯн подбирается на месте, мотая головой, старается улыбнуться, про себя удивляясь тому, что чужому альфе есть до него дело. — Все хорошо, — говорит он, и мужчина кивает, ответно растягивая красивый контур выразительных губ. Его темные волосы падают на высокой лоб, а широкие плечи скрыты под чёрным костюмом, на правой руке массивные часы и, впрочем, альфа выглядит внушительно серьезным и деловым, и ЯнЯн чувствует себя неловко под его тёмными глазами. Может, Чанёль и постарался избавить его от появляющегося страха альф, находясь рядом, но отголосок того случая колыхается в сердце, из-за чего неприятный холодок пробегается по выпирающему позвоночнику. Мужчина будто очнулся от забвения, смутился, окинул омегу ещё раз взглядом, неуверенно улыбнулся и зашёл в кабинет, прикрывая за собой дверь. ЯнЯн остался со странным чувством в груди, с плотным концентрированным запахом хвои и зимы, потому обнял себя за плечи, будто пытаясь согреть. Ему кажется, что это защитная реакция от пережитого ужаса, когда этот холод пробирает вплоть до костей, а малыш в животе переворачивается, прижимая ладошку к животу. — Доброе утро, крошка, — здоровается Ян, улыбаясь, а после идёт к столику с чайником. — Давно тебя не слышал. Тихо говорит, нажимая кнопочку. Чайник набирает оборот. — Я так сильно жду тебя, — он прикладывает ладошку к низу живота, — совсем скоро. Он бы заплакал, так как мысль, что будет с сыном совсем недолго, бьет сильно, но он уже выплакал все, что мог. Да и приветствовать ребёнка слезами как-то не хочется, он и так молчал два дня. — Скоро поедем кушать, только дождёмся хёна, хорошо? Слабый толчок служит ответом, и Ян улыбается шире.

***

Чуть позже, когда ЯнЯн разлепляет глаза от скрипнувшей двери, время на часах сдвинулось на полтора деления к десяти. Мужчина выходит вместе с Бэкхёном, о чём-то переговариваясь и обмениваясь бумагами, распихивает в файлы и портфель, который Ян не заметил. — Тогда послезавтра в двенадцать? — Бэкхён провожает его до двери, и мужчина кивает. — Я могу забрать вас, — предлагает он, оборачиваясь и замечая трущего глаза омегу. Уголок его губ дергается, и Бэкхён видит это, про себя хмыкая — дважды два сложить несложно, что заставило альфу посветлеть. — Я хочу предупредить, что на встрече со мной будет мой секретарь, — Бэкхён наблюдает за реакцией альфы, снова обратившего внимание на ЯнЯна. — Было бы хорошо, если бы вы нас забрали, да, — про собственную машину он умалчивает. — Хорошо. До свидания, Бэкхён, — мужчина хочет сказать и парню, но забирает своё пальто и уходит. Бэкхён подходит к младшему, садясь рядом. — Что же ты меня не предупредил вчера, что придёшь ко мне аж в восемь? Поспал бы сейчас на кровати, — Бэкхён смотрит строго. — Сехун, если узнает, будет грустить, что его любимый хён предпочёл кресло, а не его компанию. Бэкхён шутит, но ЯнЯн отвлекается от плохих мыслей, утопая в старшем, что дарит ему ещё один день, наполненный смехом, радостью и той надеждой, что все и правда будет хорошо. Он не даёт ему задумываться о других вещах, загружая другими: они заходят в художественный магазин, в котором ЯнЯн выбирает краски и кисточки, затем они теряются в очередном детском мире, откуда выходят с игрушками для Сехуна и маленькими носочками для малыша. Теряются в незнакомой улице, оседая в пробке, а после выезжают на нужную дорогу к дому семьи Пак, где ЯнЯн радует пришедшего со школы Сехуна, занимается с ним немецким и засыпает в обнимку, а после ужинает с ними, слушая шутки Чанёля. А вечером, когда Бэкхён оставляет его на ночевку, устроившись на соседнем месте под одеялом, крепко обнимает. Лунный свет проникает сквозь штору, и в комнате немного светлее. Под рукой чувствуется размеренное биение сердца старшего омеги. — Почему вы возитесь со мной? — ЯнЯн утыкается носом ему в плечо, — ведь вы ничем не обязаны. Это я должен вам за все, что вы сделали для меня. — Мы не возимся с тобой, — Бэкхён смотрит в потолок, чувствуя теплый животик боком, и улыбается, когда ощущает слабый толчок. — Поверь мне, я не трачу время на чужих для меня людей. А ты для меня дорог и важен так же, как и Сехун. Не смей думать о таком, понял? — А вдруг я разочарую вас? — Ну не буду же я тебя выгонять из жизни, я же не чудовище. Ты теперь наша семья, Ян. Может быть, я говорю слишком громкие слова, но уверен, что ты никогда не разочаруешь меня, да и дело то не в этом. Только в тебе самом, а я выбираю самых лучших, — Бэкхён улыбается, когда крошечная ладошка упирается в живот Яна, тем самым касаясь и его. — Видишь? Крошка согласен. ЯнЯн облегченно вздыхает, опуская руку на живот. — Он молчал два дня, а сегодня подозрительно активный после того, как… — ЯнЯн замолкает, вдруг понимая, чего малыш так заворочался в животе. — После? — Ну, — щеки непроизвольно наливаются розовым оттенком, — может это случайность, но тот альфа был таким холодным? Не знаю. Я просто почувствовал холод, исходящий от него. Наверное, малыш подумал, что мы на улице без одежды. Бэкхён долго молчит, обдумывая мысль и, решившись, говорит. — Его зовут Кун, ему двадцать пять. Возится с открытием собственного бизнеса, скоро должен подписать договор с американской компанией, на встрече которой, собственно, я должен присутствовать. — Зачем ты мне это говоришь? — Я не верю в чудеса, но думаю, что это оно самое. — Хён, я ведь… — Может, мы именно в той сказке, в которой любовь победит все зло? — Бэкхён поворачивает голову к младшему. — Он спрашивал у меня про тебя, почему ты плакал, неужели у меня такой молодой секретарь. Я проигнорировал его, потому что знаю, что ты сейчас не готов, что, — Бэкхён запинается, — ещё страшно. — Страшно, — соглашается Ян. — А вдруг? — Хён, не надо. — Я и не давлю, ни в коем случае, — Бэкхён морщит нос, но улыбается. Вообще, он очень много улыбается, и Ян хотел бы также. — Это просто росток, а будешь ли ты его выращивать или нет, уже твое дело. ЯнЯн хмыкает, прижимается ближе и закрывает глаза. Спустя неделю становится тяжело ходить: поясницу тянет так, будто в его животе целая тонна чего-то металлического, ноги отекают, голова начала кружится сильнее, по ночам душно так, что он открывает форточку и заворачивается в одеяло, вдыхая морозный воздух. Иначе не получается успокоить скачущий пульс, поднявшийся в жаркой комнате. Он, кажется, ещё и килограмм потерял, а очередной визит врача испортил все настроение, которое пытаются поднимать его близкие. Отвлекать Бэкхёна и Ренджуна от дел становится уже совестно, ведь они взрослые — у одного работа, а у второго учеба. Потому эту неделю он проводит дома, рисуя, готовя ужин, смотрит сериалы и забивает свою голову самостоятельно, не думая о том, что знаменательный день рождения его сына так близок, и вместе с тем, что его время подходит к концу. Врач не уверен, что Ян сможет вытерпеть сам, потому они подписывают договор на кесарево. Настроение ухудшается. День сменяет днём. Осталась ровно неделя, и ЯнЯн смотрит на обведённый в кружок день, отмечая, что это Рождество. Двадцать пятое декабря. Улыбается, опуская руку на живот. — Ты подарок, благословение, чудо, — ЯнЯн подходит к окну, наблюдая за искрящимся снегом под солнцем. В голове всплывает образ того альфы, пахнущего морозным лесом, и малыш снова приходит в движение. Бэкхён сказал, что договор был успешно подписан, а сам мужчина, видимо, ожидал ЯнЯна на месте секретаря Бэкхёна. — Давай прогуляемся? Дома снова душно. Он тепло одевается, засовывая ноги в ботинки без шнуровки, надевает шапку и выкатывается из квартиры, запирая её на ключ. Улица встречает его свежим воздухом, опаляющим холодом нежные щёки, обвивает острыми пальцами тонкие пальцы, не скрытые в варежках, когда он набирает сообщение брату, что направляется в магазин. В пятницу в аллее немноголюдно, тихо и как-то волшебно. Зима для ЯнЯна это время, хранящее в себе все волшебство и магию, скрытую только в её сезоне, появляющуюся только в новогодние праздники. Несмотря на лютый холод, кусающий незащищенные участки кожи, ЯнЯн любит этот мороз и свежесть, легкое покалывание от невидимых игл низкой температуры. В этом своё волшебство. Через полчаса он оказывается в кафе, решая пообедать здесь любимой пастой, а уже после купить продукты. Для него сейчас времени полно. И так мало одновременно. Обед оказывается перед ним довольно быстро, и он приступает к еде, пока на соседнее кресло не опускается кто-то чужой. Или не чужой — ЯнЯн встречается со знакомыми глазами. — Прошу прошения, но свободных столиков нет, — альфа смущенно улыбается, и ЯнЯн тоже краснеет, осматривая зал. Возмущения по поводу всего свободного кафе он проглатывает, приветливо поднимая уголки губ. Внутри что-то настороженно сжимает грудь, а малыш, вновь почувствовав этот запах зимнего хвойного леса, ворочается. — Ну, я подумал, было бы плохо не поздороваться с вами. Добрый день. — Здравствуйте. — Я могу уйти, если… — Нет, все нормально. Правда, — ЯнЯн мотает головой, наблюдая за ним. — Меня зовут Кун, — он протягивает руку, и ЯнЯн вкладывает свою, отмечая то, что его не передёргивает от прикосновения. Наоборот, тёплая ладонь альфы будто специально для его ладони обхватывает тонкие пальцы, согревая. — ЯнЯн.