Ну и влюбилась, чего уж там… Вы тоже влюбитесь, сами увидите… Его нельзя не полюбить… Этот парень, он… Он один может осветить весь этот город… Анна Гавальда
2040 год. 2 января. Детройт, штат Мичиган.
***
Мужчина вытянул руку вперёд, пытаясь поймать очередную танцующую перед ним снежинку. Та извивалась, абсолютно не стесняясь, пытаясь показать себя со всех сторон до того, как сольётся с белоснежным полотном под его ногами. Вот так нелепо исчезнуть, не оставляя после себя ничего. В свежий морозный воздух бесцеремонно врывается ядовитое облачко дыма, слетевшее с его губ. Дурная привычка, надо бы бросить, зачем-то уверяет себя он, заранее зная что ничего не выйдет. Какой это по счёту раз — седьмой? Семнадцатый? Тело пробирает от очередного дуновения ночного ветра, отчего приходится спешно затушить сигарету и идти скорее в дом, пока его не угораздило простудиться. В доме всё так же тихо, как это было вчера, как было сегодня и будет завтра. Этот дом давно лишился звуков. Весёлых, грустных, бесцветных. Хозяин этого места находил вдохновение в давящей на мозги тишине, совершенно не понимая людей боящихся одиночества. Шлёпая босыми стопами по ступенькам лестницы он вдруг вспомнил, что кажется забыл полить цветок. Единственный живой организм, который он ласково называл «Фредерик». Фредерик, тем не менее, был непривередлив и уж слишком терпелив, иногда засыхая из-за забывчивости своего хозяина. Аристократично-прямой нос мужчины вдруг покрылся маленькими складочками, потому что он сморщился от одного упоминания в своей голове слова «хозяин». Ему совсем не хотелось снова примерять на себя эту роль. Даже по отношению к цветку, отчего дверь в комнату он открыл одним резким, нервным движением. Эта комната разительно отличалась от интерьера остального дома. Больше походила на маленький островок лаборатории, нежели на место обитания обычного среднестатистического гражданина. Едко-белые стены без единого намёка на какой-нибудь, даже самый блёклый оттенок цвета. Слишком светло, что аж хочется спрятаться под единственный стол, находящийся у стены. Мерный писк приборов. Их здесь тоже слишком много. И невообразимое количество проводов. Вот они-то могли позволить себе пестрить самыми разнообразными цветами, словно были яркой рождественской ёлкой на детском празднике. Переплетались причудливо, пытаясь вытолкнуть друг друга в сторону от неподвижно лежащего на кушетке тела. Одним небрежным движением, отточенным настолько что со стороны он выглядит истинным знатоком своего дела, мужчина скидывает со стола какую-то бумажку, явно не несущую существенной пользы, и быстро пробегается взглядом по пластиковой поверхности. Мысли в слишком умной голове спутанные, потому что она совершенно не помнит, куда вчера мог запихнуть выписанный на днях отчёт. И, конечно же, именно сейчас он был ему нужен как никогда. Прибор за спиной запищал испуганным зверьком, заставляя кинуть на него мимолётный взгляд. А теперь он и вовсе опаздывает, обречённо выдохнул мужчина, направляясь в центр комнаты. К той самой кушетке, на которой лежал объект его исследования. Он проводит неровную линию от скулы до подбородка, прислушиваясь к внутренним ощущениям. В прошлый раз, кажется, было неприятнее, весело думает он, придвигая к кушетке стул. И удобно устраивается на нём, складывая длинные тонкие пальцы в замок, не забыв перед этим взглянуть на наручные часы и засечь время. Ровно три минуты. Пятьдесят восемь. Пятьдесят девять. Пальцы издают громкий щелчок и тело на кушетке дёргается, открывая глаза, под поднимающегося со своего места мужчину. Он подходит ближе, желая точно удостовериться в успешности эксперимента, а замечая изумлённый серебристый взгляд направленный на него усмехается собственному успеху в лицо. — Сказал бы доброе утро, но сейчас только половина третьего, поэтому, — мужчина подходит ближе, склоняясь над объектом своего интереса. — Как ощущения? Если есть дискомфорт говори об этом сразу, так мы исключим возможно нелепую смерть. — Что? — голос в ответ звучит женский, весьма приятный слуху. Он это сразу подмечает. Вообще подмечать мелкие детали это его хобби. Она не шевелится, едва хлопая своими большими глазами, казавшими ещё больше из-за искреннего удивления. Слова, видимо, застревают где-то на подходах к выходу, поэтому она лишь открывает рот, выглядя из-за этого так смешно, что мужчина невольно пропускает смешок. Необдуманный поступок, подмечает он, когда перехватывает пытающуюся подскочить со своего места девушку. — Тише, не так быстро, — и он надавливает сильнее, заставляя её принять сидячее положение. Она даже не сопротивляется, продолжая буравить мужчину взглядом. Очень красивым взглядом ярко-серебристых глаз. — Что происходит? — она наконец осматривает помещение в котором находится и, кажется, удивляется ещё больше. — Неужели… — комочек на её шее шевелиться, выдавая волнительный глоток. — Успели? — она спрашивает мужчину, что смотрит на неё не скрывая своей кошачьей улыбки. Не хватает только руки потирать и он бы с лёгкостью сошёл за законченного безнравственного типа. Правда нравственная составляющая волнует её сейчас куда меньше, чем ответ на свой вопрос. — В каком-то смысле да, — уголки глаз весело подпрыгивают вверх, стоит ему озвучить вертевшуюся в голове мысль. Его вообще вся эта ситуация будоражит, как если бы маленького ребёнка заперли на всю ночь на кондитерской фабрике. Блеск предвкушения в глазах и тонкая полоска губ, искривляющаяся лёгкой полуулыбкой. И он всё ещё хочет услышать ответ на свой первый вопрос. — Скажи, что ты чувствуешь? Она часто моргает, наверное пытаясь сообразить. В своих размышлениях она совсем не замечает того тонкого проблеска гордости, отпечатывающего во взгляде лазурных глаз. Да, несомненно, он гордился собой. В последние пару лет его мало что удивляло или же доставляло такой восторг, поэтому невероятный успех сидевший сейчас перед ним пробуждал внутри забытое чувство превосходства. Вот её маленькая ручка тянется вперёд, рассматривая тонкие пальцы. Проводит по тонкому кожному покрову, бледного бежевого цвета, заставляя ту покрываться мурашками. И она так очаровательна в своём неведении, что мужчина невольно засматривается, следя за траекторией пальцев, которые беспардонно продолжают исследовать новое тело. Ей непривычно и страшно, опять замечает он, казалось бы незначительную, деталь, но ничего не делает. Пусть эти новые ощущения она прочувствует сама, прочувствует так, чтобы они отпечатались в её новом, безупречном сознании. Беспокойный взгляд мечется по безликим стенам, а мысли полностью заняты тысячами тысяч вопросов. Каждый из них лишь больше загоняет её в тупик, заставляет маленькое личико хмуриться, сводя ровные брови к переносице. И этот маленький удивительно прямой носик, то и дело дёргается вниз под давлением слишком усиленной мозговой активности. В лицо вдруг бьёт холодный морозный воздух воспоминаний, так чётко представших перед глазами. Снег, много снега, белёсого и рыхлого, отчего подошвы ботинок утопают в нём полностью. Окружение вокруг странное, напуганное долгим затишьем. Ей кажется, будто сейчас должен произойти взрыв. Большой «БУМ!», готовый снести всё на своём пути, однако тишину разрезает лишь оглушающий шёпот выстрела. Тело дёргается вперёд, помня пережитые ощущения и её взгляд опускается на дрожащую раскрытую ладонь, застилаемую мерно падающими поверх неё алыми лепестками. — Не перегружай себя, — он уже давно сидит на стуле, подперев голову рукой расположенной на поверхности стола. Беспокоиться это так по-человечески, кажется ты сдаёшь, но мужчина лишь усмехается своим мыслям. Было бы глупо не беспокойся он о своём детище. Абсолютно новом, готовом в любой момент удивить своего создателя не хуже недавней революции. Взгляд перемещается на заколебавшиеся на экранах нити, будто они вспомнили о существовании жизни на холодном металле кушетки. — Сейчас то, что ты чувствуешь, называется фантомной болью, — она всё не может оторваться от разглядывания своей ладони, которой, после слов мужчины, резко прижимается к животу. Стоит ему только произнести эти слова, как внутри неприятно жжёт, заставляя рот широко раскрываться, беспокойно хватая воздух. — Вот об этом я и говорил, — из вальяжного спокойствия мужчину выбивает неожиданный приступ паники и он кидается к кушетке, жёстко сжимая ладонями слишком маленькое для его рук лицо. — Дыши глубже, спокойнее, — голос его низкий и не сказать что очень успокаивающий. Скорее не оставляющий выбора не подчиниться. — Сейчас в кислороде нуждается только твой мозг, попытайся успокоится, — он заставляет её смотреть в свои глаза. Окатывающие диким холодом отстранённости и спокойствия. — Скажи, как тебя зовут? — её губы дёргаются в нервном порыве, выдыхая разве что неразборчивый шёпот. — Твоё имя. — Что…что… — воздуха действительно не хватает, только вот ей кажется, что от этого невыносимо сжимаются лёгкие. Будто огромными тисками ей зажимают грудную клетку, желая услышать треск. — Имя, — шипит он сквозь плотно сжатые ряды белоснежных зубов. И плотнее сжимает её лицо, он-то знает сколько может выдержать это тело. — Имя, — вторит она ему, глядя широко распахнутыми глазами в омут парализующего заледеневшего озера. — Мия, — имя звучит так чуждо и незнакомо, что она пугается. — Моё имя Мия, — повторяет она, чувствуя себя настоящей воровкой. Будто только что она попыталась украсть чью-то жизнь. — Вдохни поглубже, — ещё раз напоминает мерный глубокий голос и она вдыхает, не сводя с него серебристого взгляда. Кажется, если она разорвёт этот зрительный контакт мир вокруг рухнет, неспособный принять всю тяжесть реальности. Тонкими длинными пальцами он совсем осторожно, в перевес своему грубому тону, проводит по нежной щеке, заправляя за ухо выбившиеся пряди волос. Так близко она видит его впервые. Чётко очерченные рукой гениального художника черты лица, придающие ему невероятный шарм. Острый подбородок, выпирающие скулы, тонкая линия губ. Будто сотканный ледяным великолепием, слишком недосягаемым для человеческого понимания, он кажется слишком далёким, несмотря на то, что находится так близко. — Выдыхай, — и она снова покорно следует его словам, немного вытягивая губы. — Не забывай делать это, — она совсем не понимает к чему эта фраза. Как можно забыть дышать? — Так что же ты чувствуешь? Она молчит. Потому что сама не понимает, даже не улавливает своих собственных ощущений. — Неприятно, — пальцы мужчины застывают в воздухе, не решаясь коснуться тонкого кожного покрова. — Больно. — Где? — он вмиг становится серьёзнее, мышцы на шее напрягаются, чётче выделяясь под кожей. И даже оттопырившийся ворот тонкой кофты не может скрыть этого. — Здесь, — и его рука мягко ложится на живот, поверх её маленькой ручки. От посторонних прикосновений ей ужасно неловко, неприятно и страшно, отчего она съёживается, пытаясь поджать ноги ближе к себе. Однако это невозможно. На пол пути встречается препятствие в виде тела мужчины, поэтому всё что ей остаётся это застыть на кушетке с согнутыми в коленях ногами. — Будет сложнее, чем я думал, — едва уловимым движением он проводит по телу, поднимая руку выше. Его пальцы всё ещё взволнованно исследуют голову девушки, осторожно приподнимая её подбородок. Очерчивают тонкую линию вдоль челюсти, откидывая густую шоколадную шевелюру с шеи девушки. — С прототипами всегда так, — небрежно бросает он, обхватывая ладонью длинные волосы, перекидывая их на другое плечо. Они безусловно красивы, но уж слишком мешают обзору. — Это всё? — приблизившись почти вплотную, он перегибается через девичье плечо проводя взглядом дорожку вдоль её позвоночника. — Стеснения здесь ни к чему, — замечая мурашки, разбегающиеся от шеи, почти строго отмечает он, не торопясь отодвигаться. — Говори всё, что чувствуешь. Она прикрывает глаза дрожащими веками, пытаясь сконцентрироваться: — Не могу понять, я как будто не могу чего-то вспомнить, — брови её хмурятся, отметая в сторону всё, что находиться в помещении. Включая мужчину. — Помню зиму, холод, — он наконец отодвигается, рассматривая девушку. — Кажется, в меня выстрелили, — глаза резко распахиваются, словно такая туманная догадка оказалась правильной. — Я умерла? — Как видишь нет, — усмешка на его лице живёт своей жизнью, потому что взгляд остаётся по-прежнему серьёзным. — Мы живы пока жива наша личность, — поясняет он. — А наша личность — это наш мозг, — и тонкий палец пару раз стучит по виску, показывая пример. — Твой всё ещё функционирует, из этого следует что ты жива. — Но… — А вот это уже интереснее, — тут же перебивает он девушку, пресекая поток идиотских вопросов. Ему совсем не хочется слышать её блеяние, которое продолжается уже итак слишком долго. — Признаться честно, я и не думал, что андройд способен устроить революцию, только потому что самая обычная женщина сможет пробудить в нём непрописанные программой эмоции. — Мия всё ещё не понимает. Было бы лучше говори он иногда как обычный человек. — Так что можешь считать это моей наградой за участие — рука делает неопределённый жест в воздухе, привлекая её внимание. — Один мой добрый друг согласился посодействовать и сохранил твой мозг в течении суток. Это восхитительно! — он всплескивает руками, отчего девушка дёргается. — А дальше дело оставалось за малым — успешно его пересадить. И нам это удалось, судя по тому что ты сейчас сидишь передо мной и вполне нормально функционируешь. — Функцио… — кажется, она опять задыхается. Неосознанно опускает взгляд на руку, где уже из-под кожного покрова выглядывает белёсый пластик. Секунда, он бы вряд ли успел подготовится. Дикий, абсолютно дикий и оглушающе громкий крик заполняет маленькую комнатку, заставляя мужчину подскочить на ноги. Его гениальные мозги становятся совершенно бесполезны в этой патовой ситуации, однако вовремя влетевшая в комнату хрупкая фигурка спасает положение. Она кидается к задыхающейся от крика девушке, зажимая своими тоненькими ручками в крепких объятиях. — Тш-ш-ш, — шёпот задевает не уши, он проникает в сознание напоминая голос матери, что делала когда-то так же. — Мия, — её голос мягкий, слишком разниться с колкими речами мужчины. — Всё хорошо, помнишь меня? — она отодвигается, совсем чуть-чуть, всё ещё не выпуская девушку из рук. И только сейчас Мия замечает рваные алые вспышки на её виске. Конечно же она помнит. Эти чистые глаза и совершенно нелогично тёплые руки. — Как же так? — хрипло выдыхает Мия, растерянно глядя на андройда перед собой. И вместо привычных ощущений она будто чувствует крошечные разряды тока в тех местах, где руки андройда касаются её кожи. — Это невозможно. — Возможно, — она улыбается, однако тут же оборачивается к застывшему на месте мужчине. — Господин Камски, вы позволите? — и он, часто заморгав, отмахивается от помощницы, покидая комнату под неразборчивое бурчание. Конечно, моя дорогая, оставайтесь с его новой работой столько, сколько пожелает ваша душа, а он лучше уж польёт Фредерика, чем останется выслушивать слишком долгое и ужасно нудное объяснение. А перед этим ему определённо необходимо выкурить сигарету. Или две. Элайджа остановился, только сейчас уловив как только что у себя в голове окрестил личного андройда и нервно дёрнул головой, сильно зажмуривая глаза. Определённо две.***
2040 год. 21 апреля. Детройт, штат Мичиган.
Камски никогда не планировал иметь детей. Не то чтобы ни одна из женщин, когда-то бывших в его жизни, не заинтересовала настолько, что захотелось бы продолжить человеческий род именно с ней, нет. Просто он понятия не имел как с ними обращаться. Наверное поэтому вся эта ситуация с прототипом новой серии вызывала в нём такие странные, смешанные чувства. Ей приходилось учиться с нуля управлять своим новым телом, принимать его и привыкать. Всё-таки она лишена встроенной системы, которую успешно заменяет самый настоящий мозг. Ей приходилось по-новой воспринимать привычные вещи: баланс, тактильные ощущения, вкусы, запахи, эмоции. А им только и оставалось что следить и ограждать от возможных опасностей. Им? Элайджа снова зажмурился, стараясь прогнать из головы надоедливую мысль. Да, вклад Хлои вряд ли можно было отрицать, но и ставить её рядом с собой Камски считал за оскорбление. А ещё считал абсолютно необоснованными их совместные истерики по поводу обозначения Мии как прототипа новой модели андройда. Немного видоизменённого, но всё же требующего цифрового наименования. И она всякий раз доводила его до белого каления своим упорным отрицанием имеющихся фактов. А он продолжал настойчиво очерчивать в её досье «QR171», придавая двум буквам слишком большой смысл, и чётко проговаривал при очередном осмотре, ловя в ответ рыкающее «Мия». Её первые шаги не вызывают у него щемящих душу ощущений гордости за своё чадо. Зато у Хлои их столько, что с лихвой хватит на двоих. И она действительно радуется, внимательно следя, чтобы сто семьдесят первая ненароком не навернулась и не расшибла бы себе голову. Потому что девушка с особым упорством собирает всевозможные углы в доме, потом сидя на полу и хныкая как маленькая. А ещё это выглядит весьма забавно, потому что на голову девушки надет мотоциклетный шлем. В условиях изоляции приходится обходиться тем что есть и увлечение Камски вдруг приходится кстати в совершенно неожиданный момент. Он сопротивляется недолго, скорее для вида, чем из-за необходимости. Мия давно способна контролировать свою ходьбу, однако всё ещё предпочитает не снимать шлема передвигаясь по дому. Потому что Элайджа когда-то максимально красочно описал ей что будет, если она повредит свою голову. Нет, заранее зная о возможных трудностях, он конечно продумал этот момент и сделал корпус черепной коробки из материала превосходящего своей прочностью даже разрекламированного андройда-сватовца, способного пережить взрыв гранаты в паре метров от себя. И всё же. То что было внутри такой идеальной копии некогда живого человека несло в себе слишком большую ценность. Которую не удастся заменить никакой деталью. Первые месяцы она просит убрать из её комнаты любое покрытие, способное отражать, потому что видеть в ответ такое идеальное лицо становится невыносимо. А если на пути и попадается зеркало, она ускоряет шаг, стараясь пропустить прошмыгнувший мимо призрак неестественно прекрасного создания. Камски не торопит, лишь продолжает наблюдать своими хитрыми лисьими глазами. Ему кажется забавным, что она способна на подобные сантименты и он, уже в который раз, делает пометки в её деле. Это не сбой системы, это проявление её самой. Оказывается — она не идеальна. Это осознание приходит к ней очередным вечером. После душа, стоя напротив большого зеркала в пол, она замечает тянущийся от кости таза широкий шрам и вспоминает про Криса. Его испуганный взгляд карих глаз, в которых застывает ужас стоит ей кинутся наперерез нападавшему. Два шага вперёд, рука тянется к зеркальной поверхности, смахивая крупные капли испарины. Мия наклоняется вперёд, чтобы та Рид, из зазеркалья, смотрела на неё и замечает ещё один маленький шрам над бровью. И ещё, спрятавшийся у основания виска. Будто проверяя так ли это на самом деле, она осторожно проводит пальцами по коже, расплываясь в улыбке. Такие незначительные. Маленькие детали, которые были бы абсолютно не важны. Элайджа зачем-то добавил их, но она не знает, что подмечать мелкие детали — его хобби. В один из солнечных весенних дней она узнаёт ещё одно своё отличие от машин. Когда неосторожным движением ножа режет палец. Небольшой разряд, крохотный импульс боли, заставляет тихо шикнуть, прижимая кровоточащий палец к губам. И осознание этого действия приходит не сразу, разливаясь во рту металлическим привкусом. Шершавым языком она проводит по нёбу, прислушиваясь к своим ощущениям и отстраняет палец от губ, отчего по пушистому ворсу белоснежного ковра рассыпаются несколько рубиновых бусин. Правда, долго рассматривать не удаётся, потому что личный помощник Камски, видя всё это, тут же уволакивает её к мужчине. И пока он распыляется по поводу неосторожности девушки, она рассматривает тонкий след пореза, где сквозь алеющюю вязкую жидкость можно рассмотреть мерно растекающийся по телу тириум спрятанный в прозрачных трубках, пока ранка волшебным образом не исчезла с её тела. Камски вновь утверждается на мысли, что дети в его жизни — лишнее. Запертая в четырёх стенах Рид ведёт себя какое-то время хорошо, но по прошествии трёх месяцев, когда она уже способна твёрдо стоять на ногах без какой-либо поддержки со стороны, начинает канючить выпустить её на улицу. Она всё ещё надеется незаметно улизнуть из-под надзора, грозясь появится в жизни тех немногих, что когда-то любили её, слишком неожиданно. Слишком. Поэтому он достаёт из рукава последний козырь, рассказывая как протекали те два года без её существования в жизни дорогих сердцу людей. Элайджа совершенно неожиданно отмечает для себя, что всё ещё не выносит вида женских слёз, передавая повествование в руки незаменимой помощницы. И уже из её уст Рид узнаёт, что два года назад на её похоронах стало плохо дяде. Ничего серьёзного, Лео, с самого начала считавший идею пускать старого художника на кладбище безумной, быстро забрал его оттуда, помогая отцу балансировать на грани. Всё-таки его поддержка значит для Манфреда слишком много и Мия счастлива. От того, что Лео смог побороть самого себя. Андройд продолжает своё неспешное повествование в котором проскальзывает упоминание о коллегах. В её рассказе даже присутствует Гвен, но нет того, про кого Рид отчаянно хочет услышать. Что он в порядке, что продолжает жить. И обретённая свобода дала ему то, чего он так хотел, однако вместо слов Хлоя протягивает ей руку, подводя к экрану телевизора. Среди мельтешащих перед глазами картинок она видит лицо, заставляющее ту штуку, что теперь заменяет желудок, болезненно сжаться. Или это лишь иллюзия, созданная её мозгом. Она смотрит в удивительные глаза, ужасаясь заполонившей их пустотой. И взгляд у него настолько безжизненный, что ей становиться страшно. Ведь он не был таким, даже когда не был подвержен девиации. Она беспокойно мерит комнату широкими шагами, отчего-то вспоминая последнюю ночь перед демонстрацией. Заботливо накрученные помощницей Камски кудри только и успевают подпрыгивать от очередного резкого разворота на сто восемьдесят, когда в дверь кто-то осторожно стучит. Рид зачем-то прикусывает кончик большого пальца, боясь ответить гостю согласием войти. Впрочем, он и не собирается ждать, довольно резко распахивая деревянную преграду отделявшую их друг от друга. Мия не знает почему, но она тут же кидается на шею ошарашенному парню, забывая обо всех предостережениях. Она не понимает, кто именно из них двоих дрожит, когда чувствует неуверенные руки на своей спине, отчего хочется сильнее прижаться. Но на этом моменте он начинает хрипеть и Рид, будто ошпарившись, почти отпрыгивает от начинающего задыхаться парня. Ей ещё тяжело рассчитать силу и она быстро тараторит извинения, ловя в ответ удивлённый взгляд, дополненный смесью страха и боли. И он правда не знает, как реагировать на эту новую Рид.***
2040 год. 7 июля. Детройт, штат Мичиган.
Камски отмечает, что встреча с Карлом проходит даже лучше чем он думал. Старого художника не скручивает от сердечного приступа и он не забывает как дышать, видя перед собой «воскресшую» племянницу. Видимо Лео, после встречи с девушкой, успел подготовить отца к этому визиту. Ему не нравится только то, что уже в который раз приходится повторяться, объясняя все обстоятельства. А Манфред в короткие моменты пауз не понимает, зачем нужно было всё это скрывать. Во всяком случае от него. И совсем не удивляется, слыша в ответ о том, что мужчина просто хотел работать в тишине, неподгоняемый нетерпеливыми родственниками. Чтобы результат вышел безупречным. Безупречность — слово точно характеризующее нынешнюю Рид, думает он, наблюдая как Хлоя отточенными движениями собирает девушку. Идеальный минимализм сочетавшийся в простом белом платье, облепляющий фигуру ровно до середины бедра. Вместо рукавов две ленты, спущенные чуть ниже плеч, оставляющие ключицу, да и вообще всю зону декольте, открытой. И густая шевелюра, цвета тёмного каштана, опускающаяся волнистым водопадом на ягодицы. Она всё-таки добилась своего и, раз уж её появление на публике можно считать своеобразной презентацией, Камски хотел чтобы она выглядела великолепно. Красивая упаковка всегда способствует большим продажам. Стоит машине такси отъехать от резиденции как девушка тут же меняет пункт назначения, вбивая в систему координаты департамента. Вернуться к жизни и не повидать старых друзей было бы большим свинством с её стороны. И она безумно нервничает, провожая взглядом ускользающий с, казалось бы, невероятной скоростью летний пейзаж. В который раз поправляя не самый длинный подол, она нервно дёргает ногой, ощущая давящую на стопу туфлю. Хочется тут же снять их и зашвырнуть куда-нибудь подальше, но Рид отдёргивает себя. Она всё ещё не понимает почему ей так не нравиться ощущать себя куклой, хоть и на порядок более живой, чем другие андройды. И к огромному счастью загнать себя в размышления ей не даёт мягкая остановка транспорта. Её никто не подгоняет, водители в беспилотном такси отсутствуют, поэтому ничто не мешает пару раз выдохнуть и только потом открыть дверцу. Звук цокающих каблучков эхом отдаётся от стен департамента, когда Рид заходит внутрь и зависает у стойки регистрации. Система разделения людей и андройдов никуда не исчезла, видимо для лучшего функционирования, нежели для разделения, и она теряется не зная куда встать ей. Ведь по сути она не человек, но и машиной её не назовёшь, поэтому, отметая все правила в сторону, Рид уверенно идёт к турникетам, проскальзывая за очередным не слишком внимательным офицером. Жизнь в департаменте кипит, хотя бы потому что девушка сразу же попадает в водоворот переговоров полиции, в которых то и дело проскакивают кода. Вчерашние события, явки, показания с допросов. Мие кажется, будто у неё сегодня самый обычный рабочий день и сейчас она как всегда подойдёт к своему столу, чтобы обсудить с Крисом очередное дело. А потом они выпьют по стаканчику кофе, которое Миллер, как и всегда, не успеет допить, оставляя полупустой стаканчик на своём столе. Но даже не приглядываясь она видит что табличка в дальнем углу, где когда-то было её место, сменилась. И вместо сержанта теперь там сидит какой-то детектив. Она щурится, силясь прочитать имя, но не успевает, потому что приходится резко отвернуться от проходящего мимо Андерсона. Благо он слишком занят головной болью, особо не рассматривая, что происходит вокруг, отчего Мия облегчённо выдыхает, успокаивая зашедшееся в бешеном ритме механическое сердце. — Подкинь-ка ту папку, жестянка, — она слышит по-прежнему насмешливую интонацию детектива, отчего улыбка против воли скользит по её губам и уверенно выходит из своего временно укрытия. Сложно не заметить эффектную брюнетку, одетую в до неприличности короткое платье, да и стук каблуков никто не отменял, поэтому мужчина тут же поворачивает голову, желая окинуть парой фраз посетителя. Однако вместо этого пальцы разжимаются, роняя на пол только что виртуозно пойманную папку, заставляя сердце глухо отдаваться где-то в области живота. И он не единственный, кто с нескрываемым шоком смотрит на не совсем обычную гостью. Тишина слишком сильно давит на виски, на нервы, на всё. Пока стул из-под детектива не шмякается на пол с оглушительно громким треском, от которого все, кто находятся в помещении, дёргаются. Лицо Гэвина стремительно бледнеет, лоб покрывается капельками пота, но он всё равно подходит ближе, будто желает своими глазами убедиться в реальности. А она улыбается, не собираясь сдерживать слёзы, перехватывая тянущуюся к ней руку детектива. Тёплая, до одури тёплая, проскальзывает мысль, когда он замечает небольшой шрам над бровью. Тот, что когда-то оставил в пылу очередной перепалки. Он дёргается, но только от неожиданности, тут же зажимая девушку в крепких объятиях, заставляя её судорожно выдохнуть, обхватывая широкую спину мужчины в ответ. — Чёрт возьми, — выдыхает он, зажмурив глаза, зарываясь носом в волосы, приятно пахнущие каким-то сладким фруктом. Чтобы никто не заметил проступивших сквозь плотно зажмуренные глаза солёные бусинки. И нехотя отрывается от неё, всё ещё сжимая руками хрупкие девичьи плечи. — Не могу поверить… — Я и сама не до конца в это верю, — по-доброму усмехается девушка, ловя в ответ мягкую улыбку. Они бы и дальше продолжили стоять обмениваясь радостными взглядами, если бы не смачное ругательство Андерсона, вернувшегося из кафетерия. И Рид не остаётся ничего другого, как кинуться к матерому лейтенанту, зажимая и его в крепких объятиях. — Какого…? — мужчина только и может что ошарашенно хлопать глазами. Он даже не отвечает взаимностью, потому что тело вдруг отказывается слушаться. — Ты…ты же… — Все объяснения потом, — быстро тараторит она и, чмокнув Хэнка в щёку, скорее убегает, пока коллеги не засыпали её миллионом миллионов вопросов. Потом. Всё потом.***
«Добро пожаловать в новое будущее», проскользнуло перед глазами, когда такси в очередной раз останавливается. Только уже у высотного здания, тянущегося куда-то в небо, отчего самые верхние этажи не было видно. Впрочем, она без этого помнит что это за место, которое с последнего её визита ни капельки не изменилось. Двери Стрэтфордской телебашни услужливо распахиваются перед шагающей вперёд девушкой, пропуская её к стойке регистрации. Перед её отъездом Камски, не особо радуясь данной затее, сообщил о том, где будет находится андройд. А ещё сказал, что некоторые из его окружения поговаривают о странном поведении лидера. Будто тот совсем сошёл с ума, иногда разговаривая сам с собой. Впрочем, если она всё-таки не откажется от этой идеи, то может смело туда ехать. Пара правильных фраз здесь, один ненавязчивый взгляд там и вот она уже направляется к лифту, чтобы подняться на пятидесятый этаж, где через пятнадцать минут будут брать интервью у предводителя мирной революции андройдов. Девушка на ресепшене, то ли из-за желания угодить, то ли по какой-то другой причине, зачем-то тихо шепнула ей, что Рид стоит правильно выбирать слова. Мало ли что может выкинуть неисправная машина. И, уже стоя в кабине лифта, Мия усмехается этим словам. Ведь девушка-администратор такая же «неисправная машина». Лифт поднимается вверх, а сердце Рид с такой же стремительной скоростью летит вниз. Ещё чуть-чуть и она начнёт задыхаться, но этого не происходит. Паникующий мозг вдруг собирается, давая установку отставить ненужные эмоции. Потом, всё потом. Противно громкий «дзинь!» открывает перед ней двери, отчего приходиться заставлять себя перешагнуть, оставаясь на самом верхнем этаже здания один на один со своим страхом. Ей так страшно, что коленки начинают подгибаться. Вдруг не поверит, не поймёт. Скажет убираться куда подальше, не желая видеть кукольную замену её прежней. Но ведь это она, та самая Мия, что ранней зимой тридцать восьмого была смертельно ранена на демонстрации андройдов. Только благодаря профессионализму медиков и гениальному Камски она жива. Если верить всё тому же учёному, утверждающему что главное в человеке — его мозг. Рид всё ещё не могла сообразить своим крохотным сознанием как такое вообще возможно, но ведь она помнит. Помнит своё детство, в котором их домашний пёс, непоседа Рич, с неимоверным усердием старался облизать ей лицо. Помнит, как пошла в школу, как сбегала с последних уроков, потому что Ил где-то смогла раздобыть два билета на популярную группу Flight of love от которой тащились все девчонки в классе из-за их «нереально красивого» солиста. Помнит, как ей сообщили о смерти родителей, заставляя потерять нить реальности. Это её жизнь и она помнит её. Всю, до самого незначительного воспоминания. Рид старается идти бесшумно, но каблуки то и дело предательски выдают её неосторожным стуком. Сейчас было бы самое время их выкинуть, успокаивающе шутит она у себя в голове, замечая неподвижно стоящий у окна силуэт. Руки сложены за спиной, ровная осанка, ни грамма движений. Как каменное изваяние, которое зачем-то поставили лицезреть расстилающийся под ногами город. И она инстинктивно поджимает губы, заходя в небольшое помещение. Дверь неслышно закрывается за ней, оставляя их запертыми наедине друг с другом. — Я помню, — неожиданно спокойно произносит он даже не оборачиваясь. — До интервью ещё десять минут, — дыхание у неё перехватывает на подходах к горлу. Она совсем не понимает его равнодушного спокойствия. — Маркус, — голос предательски дрожит, потому что даже смотря на его спину ей вдруг хочется кинуться навстречу, прижимаясь к самому дорогому, что когда-то было в её жизни. Андройд наконец разворачивается и сердце девушки ухает вниз. Словно она снова в кабинке лифта, судорожно придумывает как пройдёт их встреча. Она сжимает челюсть, потому что от такого ледяного взгляда начинает сводить зубы. А он и не думает снимать закаменевшую маску безразличия с лица: — Да? — губы андройда кривятся в неестественно ласковой улыбке. — Ты не узнаёшь меня? — она наконец уговаривает себя сказать хоть что-то, потому что мозг отчаянно отказывается принимать происходящее за реальность. Будто перед ней и не Маркус вовсе, а какая-то продвинутая модель заменившая лидера иерихонцев. — Почему же? — он делает несколько шагов навстречу не размыкая рук. И улыбка на его лице жуткая, только ухудшающая ситуацию. — Ты — Мия, — едва уловимое движение к девушке, которое андройд тут же пресекает, отчего тянущиеся к ней тонкие пальцы зависают в воздухе. Он совсем не хочет прикасаться к ней, проводя невидимую линию не дотрагиваясь до девичьей щеки. Словно боится, что если дотронется она исчезнет. — Моя фантазия, я знаю, — на секунду в необыкновенных глазах андройда проскакивает искра теплоты, тут же затухая без шанса разгореться. — Маркус, — раскрытая ладонь ловит разбивающиеся об неё хрустальные бусинки. И на каждую разлетевшуюся вдребезги слезу брови Маркуса всё больше сводятся к переносице. Воображение конечно штука интересная, но не настолько развитая. По крайней мере у андройдов. В этом он убедился за два года общения с то и дело материализующейся перед ним Рид, которая лишь озвучивала его собственные мысли. Она не выражала эмоций, а даже если такое и происходило то только от того, что он сам позволял. Она не могла рассмеяться, если этого не делал он. Не могла закричать, пререкаясь с носителем. И плакать она тоже не могла. Всё это осталось для него в прошлом, которое теперь запиралось на тысячу замков. — Это правда я, — от неожиданно обжигающего прикосновения он резко отдёргивает руку, отшатываясь на шаг назад. Синтетическое сердце вдруг заходиться бешеным ритмом, а глаза широко распахиваются глядя на тянущуюся к нему девушку. — Пожалуйста… — Нет, не подходи, — нога задевает стоящий позади небольшой диванчик, отчего он теряет равновесие падая на пол. Однако всё равно продолжает отползать подальше, пока спиной не упирается в другой диван. — Маркус, — умоляет девушка, давясь спёртым воздухом. Так страшно ей не было даже когда по андройдам, в толпе которых находилась и она, открыли огонь. — Послушай, — она протягивает вперёд руки раскрытыми ладонями вперёд, будто пытается успокоить загнанного в тупик зверя. — Послушай, — повторяет она, опускаясь на колени рядом с ним. Маленькая ручка осторожно дотрагивается до пальцев андройда, но он, будто ошпарившись, опять дёргается в сторону. И кажется уже готов подскочить с пола, чтобы хотя бы убежать, как её руки ложатся ему на плечи сильно надавливая сверху. Слишком настоящие прикосновения. Слишком. — Маркус, это я. — Нет, — он зажмуривается, дёргая головой в сторону от скользящих его по щеке пальцев. Теперь точно придётся смириться со своим сумасшествием, проскакивает в голове мысль, перебиваемая шепчущим девичьим голоском. — Посмотри же на меня, — её дрожащие руки наконец-то ловят отчаянно сопротивляющееся лицо андройда, заставляя того смотреть прямо ей в глаза. Как когда-то хотел он сам. Чтобы больше никто не смог поймать взгляд удивительных глаз. — Прошу тебя, посмотри, — глаза всё ещё плотно зажмурены, кажется, он совсем не хочет поддаваться на уговоры поехавшей системы. Впрочем, даже механическое тело не способно сопротивляться настолько сильным чувствам, отчего по щекам андройда, задевая маленькие девичьи ручки, скатываются тонкие солёные дорожки. Она и сама едва сдерживается, но вместо этого неуловимо припадает к прохладным губам андройда, получая в ответ небольшой разряд тока. Совсем крохотный, но этого хватает чтобы вернуть Маркуса в реальность, заставляя его открыть глаза. Саймон, при всём своём спокойствии и самообладании, тоже умеет испытывать эмоции. И сейчас эти эмоции не самые приятные. Нервными шагами он старается пересечь слишком длинный коридор как можно скорее, чтобы дойти до комнаты ожидания где бы он смог найти лидера. А заодно сказать ему пару ласковых, и не очень, слов. Потому что он просто не имеет права опускать руки. Да, это тяжело и он ни разу не попрекнул предводителя андройдов его затянувшейся депрессией, но с этим пора что-то делать. И Саймон делает. Делает резкий спин*, видя за стеклянной перегородкой то, что ему видеть не следовало, поэтому он тут же прячется за стенкой буравя лазурным взглядом своё отражение напротив. Должно быть показалось, думает андройд, осторожно, словно вор, выглядывая из укрытия, однако тут же прячется обратно. Нет, не показалось. Времени на размышления нет от слова совсем, поэтому он быстро бежит обратно. Сообщить о том, что интервью стоит перенести на другой день.А может даже и на другую неделю...