***
Он остался один. Осознание приходило медленно, прорываясь сквозь туман, пока не достигло убежища Гарри. Парень вскинул голову, оторвавшись от собственных успокаивающих рук, выжидая и сгорая от тревоги. Томительная тишина затягивалась. Обманка, мысленно прошипел он, однако дом за границами его чулана казался пустым, не чувствовалось чьё-то хищное предвкушение. Без незримого чужого присутствия, давящего на виски, разум прояснился, мысли стали чётче, и Гарри впервые вздохнул полной грудью с тех пор, как очнулся в этом месте. Теперь по спине не пробегал холодок страха, не было слышно насмешливого голоса и сладких, певучих угроз, от которых голова словно набивалась ватой. Гарри остался один, и теперь в ушах стоял лишь гул необъятного потока времени. Парень неаккуратно вытянулся: руки и ноги давным-давно затекли от долгой, неудобной позы — и облизнул нижнюю губу. Глаза слепо шарили по тьме вокруг, выискивая очертания двери, которая совершенно точно находилась всего в нескольких дюймах от него. Гарри провёл всё своё детство, разглядывая рисунок дерева и холодный частокол решётки: он помнил эту дверь лучше, чем черты лица лучшего друга. Его рука безошибочно нащупала щеколду и замерла. Одно лишь отличие от воспоминаний: здесь щеколда венчала дверь внутри, а не снаружи, становясь единственной преградой от притаившегося во тьме кошмара. Гарри замер, едва заметив это, едва-едва касаясь подушечками пальцев гладкого металла. Он медлил, сжав кулак, прежде чем прикусить губу и отодвинуть щеколду. По ушам ударил противный скрип, и Гарри отдёрнул руку, недовольно поморщившись. Он выжидал, нервно сжимая кулаки, уже приготовившись услышать быстро приближающиеся шаги, после которых обязательно распахнётся дверь, и его вытащат из маленького, но надёжного убежища. Но всё по-прежнему было тихо. Натужно сглотнув, парень прижал ладонь к деревянной поверхности. Каждый нерв натянулся до предела, когда он легонько толкнул её. Дверь отворилась почти без скрипа. Тётя Петунья ненавидела этот звук, отчего велела Гарри всегда держать под матрасом бутылочку с маслом и следить, чтобы петли оставались хорошенько смазанными. Дверь мягко оттолкнулась от ладони, и в тонкой щёлке ему открылась кромешная тьма, от которой отчаянно защипало в глазах. Тьма оказалась до того бескрайней, до того непроглядной, что укутанный тенями чулан теперь казался пронизанным солнечным светом. Гарри впивался зубами в нижнюю губу, пока не почувствовал привкус железа. Из тонкой щёлки потянул прохладный ветерок, кружась вокруг парня, покрывая его кожу мурашками. Гарри зажмурился и сделал глубокий вдох. Собрав остатки мужества в кулак, он, дрожа, шагнул вперёд. С силой толкнув дверь, распахивая её полностью, парень склонил голову, чтобы не удариться о притолоку, и вышел из чулана. Странно, но под ногами оказался пол, а не мягкий ковёр, как прежде, а ещё откуда-то начал литься слабый серый свет. Он пробежал по ровному ряду отполированной до блеска плиток, пока не достиг стены, по которой неохотно мазнул, и… Гарри неуверенно моргнул: первое, что бросилось ему в глаза — полка со всякими безделушками. -…бралась с охлаждающими чарами. Хочешь? Гарри обернулся на звук знакомого голоса, тело стало тяжёлым и неповоротливым, а сердце разбилось вдребезги, когда он увидел Гермиону.***
Чай остыл, а тонкие завитки пара давным-давно рассеялись на холоде. Альбус не сводил глаз с гирлянды золотистых листьев, которыми была искусно расписана хрупкая керамика. Ногтем он обвёл один из листьев по контуру, наслаждаясь сочетанием теплого цвета и гладкой поверхности, после чего обхватил кружку пальцами и несильно сжал. Альбус вздохнул. Время раннего утра прошло, тусклый свет уже просачивался сквозь окно, слабо озаряя его кабинет; вскоре придётся идти на завтрак, присматривать за учениками, оставшимися под защитой преподавателей. Хотя, что это за защита такая, с горечью подумал Альбус, чья искренняя вера успела сильно пошатнуться. Предварительный отчёт об ущербе, нанесённом Хогсмиду — подсчёт раненых и погибших — отныне и навек останется выжженным на задворках его разума; всякий раз, когда мужчина мысленно возвращался к этим проклятым цифрам, он чувствовал себя не по годам старым. Сколько же невинных оказалось втянуто в войну, и теперь дети — его дети — жили со страхом в глазах; а крохотные плечи сгорбились от тяжкого бремени, которое на них никто не должен был возлагать. Альбус прижал ладонь к губам, поморщившись от мучительного чувства вины. Ничего подобного просто не могло произойти. Хогвартс — и, соответственно, Хогсмид — должен был оставаться неприкосновенным. Его школа. Его дом. Его территория. Альбус закрыл глаза и стиснул зубы, охваченный столь непривычным для него гневом. Геллерт знал это, так почему… Тихий треск спустил его с небес на землю, и внимание мужчины тотчас переключилось на кружку. По керамике протянулась тонкая трещина, добравшаяся до самого края, однако почти не затронувшая внутреннюю поверхность. Альбус ослабил хватку, и пальцы, без его ведома напряжённо вцепившиеся в кружку, заныли от сладостного облегчения. Мужчина мысленно отругал себя за потерю самообладания и небрежно избавился от трещины кончиком пальца, вернув кружке былую красоту и скрыв малейшие следы своей досадной оплошности. Сложив руки на стол — дабы не рисковать и свести к минимуму возможность повторения подобного недоразумения — Альбус окинул взглядом свой кабинет, чтобы немного отвлечься, однако открытое письмо от Синтии Сиро манило, притягивало внимание. Это самое письмо Гораций с разнесчастным выражением лица передал ему только вчера. Один лишь взгляд на плотный дорогой пергамент вынудили его мысли свернуть в неправильном направлении, возвращаясь к сыну этой женщины и всем необъяснимым эмоциям, которые он вызывал. Натан — каким-то неведомым образом робкие улыбки и вечно опущенные глаза сменились откровенным недоверием и злобой затравленного, раненого зверя. Очередная оплошность Альбуса; впрочем, он уже понемногу начал сомневаться, что смог бы её предотвратить. В конце концов, за последние дни мальчик претерпел кардинальные изменения; даже с учётом их недолгих бесед это было очевидно. В глазах цвета стали исчез Натан, и Альбус… банально не знал, что теперь делать. А стоит ли? Есть ли у него вообще такое право? Мальчик предельно ясно выразил своё мнение об Альбусе. Сдержанность наглядно демонстрировала, как ему не хотелось оставаться с профессором наедине, а голос во время расспросов — коих было целых два, с долей стыда подумал мужчина — нервно подрагивал от желания защититься. Однако вместо того, чтобы вселить в Альбуса уверенность, эта дрожь вызвала у него мурашки по затылку. Будь осторожнее, осторожнее, настойчиво шептала тогда интуиция. Не дави на него. А ведь и правда, было так глупо осторожничать с учеником — особенно таким, как Натан, который никогда ничем не выделялся, — но… Но. В последнее время Хогвартс охватило странное волнение, будто витал какой-то неразличимый аромат или же воздух потрескивал от статического электричества, суля свирепейшую бурю. Это выводило Альбуса из равновесия, захватило в капкан мучительного ожидания, отчего его магия кипела под кожей; профессор не мог не думать о том, что всё происходящее: канувшие в лету призраки, активизировавшиеся кентавры, встревоженность русалок, угрожающая тишина, накрывающая замок по ночам и следы нечеловеческой магии, пропитавшей земли Хогсмида после нападения — связано с Натаном Сиро. Ты просто устал, попытался убедить себя он. Переволновался, параноишь, огорчился из-за Геллерта и всего мира в целом. Отговорки сыпались, как из рога изобилия, оправдание за оправданием, на которые Альбус мог бы свалить свои опасения, однако болезненные спазмы в животе упрямо твердили об обратном. Мужчине казалось, что он медленно и неохотно собирает кусочки мозаики, к которой даже притрагиваться не хочется. Альбус откинулся на спинку стула, устало опустив плечи и оторвав взгляд от письма. Сказываются несколько бессонных ночей, сказал он себе, надавив пальцами на веки, будто стараясь хотя бы так унять усиливающуюся головную боль. Мужчина отбросил круговерть мыслей, позволив подозрениям умолкнуть на сие благословенное мгновение, и заставил себя подняться на ноги. Выбраться из душного кабинета оказалось неожиданно чудесно. Так можно было сбежать от писем обеспокоенных родителей, отчётов авроров и домашних заданий — он сам не знал, каких оценок ожидает от учеников в такое время. Альбус ужом выскользнул в коридор, запер за собой дверь, и быстро прошёл мимо кабинета Трансфигурации прямиком во двор. Свежий воздух не только бодрил, но и успокаивал нервы; мужчина запрокинул голову, чтобы полюбоваться облачным небом. Он сунул руки в карманы, глубоко дыша и наблюдая, как изо рта вырывается пар от каждого вздоха. Глаза медленно закрылись, успокаивая душевные муки. Высоко над головой раздался колокольный звон из часовой башни, возвещая начало завтрака. Жуткий гул лишь подчёркивал воцарившуюся в замке тишину. Из-за того, что множество учеников покинуло Хогвартс, а оставшиеся были омрачены горем и страхом, коридоры казались куда пустыннее, чем во время каникул. Альбус снова вздохнул, покачнулся на пятках, а затем опустил голову и направился в Большой зал. К счастью, путь туда занял всего несколько минут, и у дверей он встретил мисс О’Бройн. Молодая женщина провожала небольшую группу учеников, а заметив коллегу, она улыбнулась, пусть натянуто, но искренне. — Профессор Дамблдор, — произнесла О’Бройн, настороженно глянув на темнеющие синяки у него под глазами. — Как прошло Ваше утро? — Неплохо, насколько можно так сказать, — отозвался Альбус, изогнув губы в слабом подобии на улыбку. — А Ваше? Прежде, чем ответить, женщина нерешительно пожала плечами, а затем огляделась вокруг, желая убедиться, что поблизости никого нет. — Если честно, то не очень, сэр. Мой двоюродный брат до сих пор в Больничном Крыле, а я… — она снова пожала плечами, на этот раз беспомощно. Альбус положил руку ей на плечо. — Я всё понимаю. Может, навестите его после завтрака? А я могу пока присмотреть за нашими подопечными. О’Бройн явно не решалась согласиться, хотя заметно воспрянула духом. — Вы уверены, сэр? Я ведь могу заглянуть к нему днём, после комендантского часа. Улыбка Альбуса потеплела. — Конечно, уверен, моя дорогая. Можете даже взять выходной, выспитесь после того, как навестите брата, — вежливо предложил он. Смутившись, Кара с силой потёрла лицо, будто пытаясь скрыть следы усталости. — Простите, профессор, — кротко извинилась она. — Знаю, выгляжу ужасно. Неделя выдалась… — Да уж, — мягко согласился Альбус, похлопав коллегу по плечу напоследок, прежде чем опустить руку. — Но стыдиться нечего. Никто и не ждёт, что Вы останетесь равнодушны. Мне тоже тяжело, — признался он и понял, что принял правильное решение, когда Кара просияла. — Не обижайтесь, но по Вам и не скажешь, сэр. Смех Альбуса был мелодичным и усталым. — Боюсь, я уже привык к напастям, — сказал он. — Самое худшее в возрасте то, что со временем все трагедии становятся похожи. Кара склонила голову набок и погрустнела. Однако не сочувствия в чужих глазах добивался Альбус и потому стряхнул с себя накатившую меланхолию. — Ах, не слушайте меня, — печально произнёс он. — Брюзжу с каждым годом всё больше и больше; Вам, молодёжь, стоит просто пропускать мой трёп мимо ушей. А лучше отправьте меня в Мунго, чтобы я действовал на нервы медиведьмам, а не Вам. Кара слабо улыбнулась, пусть всё ещё переживая за коллегу, но теперь куда спокойнее. На мгновение она отвела взгляд, её руки перестали встревожено комкать полу свитера, и вдруг женщина кивнула своим мыслям. — Спасибо Вам, — прошептала Кара благодарно и застенчиво. — Обращайтесь в любое время, моя дорогая, — отозвался Альбус. — А сейчас Вам пора идти. Кара улыбнулась профессору напоследок, прежде чем бодро направиться в сторону Больничного Крыла. Альбус смотрел ей вслед; у него на сердце всё ещё было тяжело, но стало ощутимо легче — а затем обернулся к новой стайке учеников, суетливо забегающих в зал, и радушно пожелал им доброго утра. Разве причастность Тома Риддла к происходящему ужасу можно объяснить случайностью? Альбус не позволил выражению своего лица не измениться ни на йоту; он приветствовал учеников с равным уважением к каждому. Том лишь вежливо кивнул профессору, ничем не выдавая своей неприязни, о которой тот доподлинно знал, и направился прямиком к столу Рейвенкло в сопровождении двух магглорождённых слизеринцев, нервно плетущихся чуть поодаль. Обычно компании, состоящие из учеников с разных факультетов, искренне радовали Альбуса, однако видеть Тома, общающегося с кем-то помимо слизеринцев, оказалось довольно тревожно. Возможно, имело место быть банальное беспокойство, ведь мальчик, вопреки обыкновению, оказался не в окружении своих софакультетников. Слизеринцы, не по своей вине, считались замкнутыми ребятами и, как правило, держались особняком. Том, окружённый синими, жёлтыми и красными галстуками, казался странным зрелищем просто оттого, что был непривычным. Никакого коварного умысла в этом не кроется, мысленно упрекнул себя Альбус. Нет ничего подозрительного в болтовне за поеданием тостов и просьбах передать кувшин с соком. Альбус с силой сжал переносицу. Пора прекратить гоняться за тенями.***
Она смотрела на него, вскинув брови, стоя между столом и кухонной стойкой с двумя бутылками сливочного пива в руках. В простой серой рубашке с пятнами от чернил на рукавах и чёрных леггинсах старая подруга выглядела расслабленной и по-домашнему уютной. Гарри вытаращился на неё, немного сбитый с толку, но не в силах отвести глаза. — Я… Что? — пробормотал он, потерявший нить разговора. Дыхание перехватило, и парень тут же потянулся к горлу, рассеянно поглаживая нежную кожу. — Хочешь? — повторила вопрос Гермиона, протягивая другу бутылку. Гарри огляделся; в груди тотчас заколотилось сердце, а дыхание перехватило вновь. Он узнал это место. Узнал бледно-жёлтые обои и узорчатую плитку под ногами. Узнал окно справа и то, как прозрачная тюль переливается в лучах полуденного солнца. Узнал колдографии, занимающие всё свободное пространство на стенах; хаотичное перемешанные лица знакомых в окружении простеньких рамок ухмылялись Гарри. Дом Гермионы и Рона. Но это же… не может быть… — Так хочешь? — спросила Гермиона в третий раз, и в голове парня что-то щёлкнуло. Плечи расслабленно опустились, а напряжение начало отступать, когда он позволил теплу чужого дома согреть его. — А, прости, — отозвался Гарри, встряхнув головой. Он слабо улыбнулся подруге, по-прежнему неуверенно, но следующие слова вырвались искренне, невольно: — Я просто… задумался на минутку. С удовольствием выпью бутылочку. Гермиона выглядела так, будто её саму вырвали из размышлений. Она улыбнулась в ответ и села за стол. Гарри замер на пару-тройку секунд, прежде чем последовал её примеру. Садясь, парень неосторожно плюхнулся на стул. Казалось, он не спал несколько дней. Гермиона подтолкнула к другу бутылку, стеклянное дно шваркнуло по дереву, оставляя за собой след конденсата. — Выглядишь уставшим, — заметила она, склонил голову набок. В карих глазах светилась доброта, даже когда девушка не сводила с друга испытующего взгляда. — Не высыпаюсь просто, наверное, — неуклюже предположил Гарри. Он потёр щёку, затем почесал затылок, пытаясь избавиться от холода, будто навсегда обосновавшегося в его теле. — Сон не идёт, да и… кошмары снятся странноватые. Гермиона понимающе хмыкнула. — О войне. — Что? — переспросил Гарри, бросая на подругу взгляд. — А, нет. Нет, намного страннее, — он умолк, пытаясь подобрать слова, но те насмешливо разбегались в разные стороны. Пальцы нервно вцепились в бутылку. — Я… я даже сходу вспомнить их не могу. — Душевный разговор вполне может помочь, — предложила Гермиона, подавшись вперёд. — Чем, если я эти сны даже не помню? — разочарованно отмахнулся Гарри. В голове пульсировала тупая боль, балансируя на грани между неприятным ощущением и агонией, и парень потёр лоб. — Ну ладно, — тихо отозвалась Гермиона, — но не забывай, что мы с Роном всегда рядом, Гарри. — Точно, — согласился Рон, похлопав друга по плечу и сжав пальцы. Гарри вздрогнул от неожиданного прикосновения и чудом не подпрыгнул на месте. Широко распахнутые глаза устремились к Рону. Рыжик занял третий стул, отчего теперь друзья сидели в тесном кругу, и ухмыльнулся Гарри. — Нам ты можешь рассказать всё, что угодно, друг. — Рон? — выдавил парень, не прекращая дрожать. — Что… какого чёрта… Улыбка Рона поблекла, хотя не исчезла совсем, и постепенно Гарри успокоился. Опасения стихли, хотя никуда не делись. Он просто устал. Гарри прижал руку к груди и с силой надавил на рёбра. Он чувствовал себя как-то странно: казалось, с его плеч сняли тяжкий груз, однако внезапная лёгкость принесла не облегчение, а шаткость. Гарри посмотрел на друзей; из глаз вдруг хлынули обжигающе горячие слёзы, а в голове пронеслось: «Мерлин, как же я по ним скучал» — и парень нахмурился, не понимая своей реакции. Он отвёл взгляд, вполуха слушая, как Рон рассказывает байку, рассмешившую Гермиону. Внимание сместилось на комнату: Гарри рассматривал картины, колдографии, пока не остановился на деревянной дощечке с надписью, которую сам подарил девушке после выпускного и заселения в этот дом. Искусно вырезанные острым почерком слова — не теряй надежду, будь сильной — здорово повеселили друзей своей избитостью. Перед глазами плыло, ему потребовалась целая секунда, чтобы перевести взгляд на дверь, виднеющуюся за плечом Рона. Гарри зажмурился, изнемогая от приступа сильнейшей головной боли. Пальцы забарабанили по бутылке. Капля конденсата упала на руку и поползла к костяшкам, но едва ли парень её заметил. — Послушайте… — А ты, друг? — спросил Рон, привлекая внимание Гарри. Рыжик откинулся на спинку стула и принялся качаться на двух хрупких даже на вид ножках. Гермиона сделала глоток пива и одарила своего молодого человека осуждающим, суровым взглядом. — Рональд, если ты упадёшь… — процедила она, пригрозив ему пальцем. Рон ухмыльнулся, раскачиваясь всё сильнее: в каждом дюйме, приближающем его к полу, крылась неприкрытая насмешка. Гермиона фыркнула, закатив глаза — весело, но с толикой раздражения — и решительно повернулась к Гарри. — И правда — как работа? С тренировками дела обстоят нормально? — Какими тренировками? — переспросил Гарри, чувствуя себя донельзя глупо. — Ты же сам говорил, что закончил с последним заданием? И тебе дадут первое звание через несколько недель? -… Ну да, — согласился Гарри, переводя взгляд с друга на подругу. Нога под столом начала нервно подёргиваться. — Вроде? Рон игриво кивнул, начисто игнорируя бессвязный ответ друга. — Сам не могу дождаться, когда вырвусь из стажёров. Тиффонс крепко держит меня за задницу. Будто думает, что это её личный приз. Гермиона недовольно сморщила нос и пнула стул Рона. Парень выругался и резко затормозил падение, схватившись за стол. — Мордред и Моргана, — прошипел он. Уголки губ Гарри невольно дёрнулись в неизменном веселье при виде их переругиваний. Он коротко выдохнул, веля себе расслабиться, и поднял бутылку, намереваясь выпить. Однако вкуса почти не почувствовал. — А что насчёт тебя, Миона? — спросил Гарри, и казалось так правильно — чудесно, нормально — произнести именно эти слова. — Как дела на работе? Девушка опустила подбородок на ладонь и пожала плечами. — Не жалуюсь. Мы до сих пор пересматриваем законы, которые были приняты, когда… — она исподтишка бросила на друга испытующий взгляд, — у власти стоял Волдеморт. — Волдеморт… — повторил Гарри, чьи пальцы, только что выводившие узоры на лужице конденсата, замерли. Глупец… Гарри вскочил и обернулся к доносившемуся откуда-то шёпоту. — Вы слышали? — отрывисто спросил он, снова чувствуя мурашки, побежавшие по затылку. — Наверняка у вас там царит полнейшая неразбериха, — отозвался Рон, будто не слышал возгласа Гарри. — Но, в конце концов, твои старания окупятся. Разберёшься в этом бардаке в кратчайшие сроки и станешь кандидаткой на пост министра, — он кивнул в сторону друга и продолжил: — А Гарри через лет пять станет начальником Отдела Магического Правопорядка. С вами двумя, стоящими во главе страны, никакие надоедливые Тёмные Лорды не посмеют и носа показать, гарантирую. — Эй, — снова подал голос Гарри и даже хлопнул ладонью по столу, чтобы привлечь внимание друзей. Пульсирующая боль страшно мешала — казалось, голову обхватил давящий стальной обруч. — Слушайте, что-то не так. Гермиона начисто его проигнорировала, вместо этого улыбнувшись Рону: — А ты чем будешь заниматься, когда мы с Гарри встанем во главе страны? — со смехом уточнила она. Лжец. Гарри схватился за голову и зажмурился — в ушах зашумело. Полка у него за спиной начала дребезжать. Рон нарочито потянулся и скрестил руки за головой с широкой ухмылкой. — А разве не очевидно? — лукаво спросил он. — Конечно же, твоим… — Любимым содержанцем, — прошептал Гарри одновременно с Роном и почувствовал, как живот неприятно заныл. Парень уставился на стол; стоило леденящему душу осознанию подобраться ближе, как все мысли тотчас вылетели у него из головы. Он осторожно поднял голову и уронил руки на колени. Голову пронзила очередная вспышка боли, когда Гарри посмотрел на дверь, видневшуюся за спинами его друзей. Рон и Гермиона продолжали весело болтать, но он больше не слышал ни единого слова. Впрочем, разговаривали всё равно не с ним. Теперь Гарри отчётливо это понимал — улавливал паузы в бесконечной болтовне, оставленные для его реплик; однако, несмотря на молчание друга, беседа продолжалась как по маслу. Глаза Рона и Гермионы смотрели сквозь него, и Гарри подозревал, что если встанет из-за стола и уйдёт, то чужие взгляды за ним не последуют. Происходящее — всего лишь сцена из спектакля, где каждое слово и действие прописано заранее, а Гарри просто позволил себе обмануться. Это было долбанное воспоминание, и теперь, когда первоначальный флёр облегчения и отчаянной тоски развеялся, молчаливое осознание расставило всё на свои места. До выпуска из академии оставалось каких-то две недели. Гарри едва держался на ногах из-за изматывающих экзаменов и тренировок и остро нуждался в поддержке. Джинни пропадала на отборочных, так что он пришёл сюда. В горле перехватило. Краем глаза он заметил, как зарябили стены. Статуэтки, посуда и прочие безделушки, звеня, скользили по кухонной стойке, полкам, столу. Дальние углы комнаты начали искажаться. Парень наклонился вперёд, сжимая голову руками. Ничего из этого не происходило в реальности. Он не сидел рядом с Роном и Гермионой: просто не мог — ведь они умерли. Умерли все, кого Гарри знал и любил. Перед ним сидели бледные подобия его друзей: отчасти даже правдоподобные, раз он так отчаянно хотел обмануть себя, заставив думать иначе. — Блять, — прохрипел Гарри. — Вот блять. Что-то ударило стену, так громко, что мир вокруг задрожал. Парень отшатнулся, путаясь в собственных ногах. Что бы это ни было, оно возвращалось снова и снова, ударяясь о стены в унисон с пульсирующей болью в голове Гарри. Комната начала разваливаться, и парень принял стратегически верное решение: убраться отсюда подальше. Он не сводил глаз с прогибающейся стены, всё быстрее отступая, пока не врезался спиной во что-то высокое и твёрдое. Гарри резко обернулся и обнаружил дверь, с которой совсем недавно не сводил глаз. Позади раздался громкий треск, и парень, не медля, распахнул её и ринулся прямиком в клубящуюся тьму.***
Том закрыл книгу, которую читал, и наклонился вперёд, опустив руки на стол. Пальцы бездумно постукивали по глянцевой обложке, пока юноша рассеяно оглядывал Большой зал. Стайки учеников занимали все четыре стола — хотя большинство устроилось за двумя средними — более не разделяясь по возрасту или цвету галстука. Границы, раньше определявшие их жизнь в социуме, со временем стирались всё сильнее, неуклонно меняя хорошо знакомый ему Хогвартс. Впервые в истории школы единственными учениками, оставшимися в здешних стенах, были магглорождённые и полукровки. Салазар Слизерин в гробу бы перевернулся, а вот Тому происходящее казалось ужасно, до смешного ироничным. На тонких губах всё ещё блуждала улыбка, когда юноша плавно перевёл взгляд на преподавательский стол. Там обнаружилось всего три профессора: включая, к сожалению, Дамблдора. Остальные, насколько было известно Тому, либо патрулировали коридоры, либо помогали восстанавливать Хогсмид. Они превосходно постарались: храбрились после нападения и старались успокоить обезумевших от ужаса учеников — однако Том отлично видел в их глазах тревогу. Для него это было сродни горькой победе — наконец-то профессора и чистокровки вкусили толику страха, с которым Том жил годами. Оказывается, они не смогут вечно прятаться за стенами замка и домов своих предков, и им придётся столкнуться с кошмаром, встречавшим каждого ученика, покидавшего относительно безопасный Хогвартс и возвращающегося в маггловскую Британию. Может, теперь Министерство поймёт. Может, они, наконец, сделают хоть что-то. Том вновь уткнулся взглядом в книгу, скривившись от горького, злого веселья — представил, как Магический Мир отстаивает свою позицию. — Ах, если бы… — пробормотал он, пряча лицо за стаканом ананасового сока. Напиток был сладким, едким и достаточно холодным, чтобы у него заныли зубы. — Ты что-то сказал, Том? — переспросила Дженни Кэмпбелл, которая с любопытством покосилась на юношу, оторвавшись от поедания яичницы. Её галстук сбился, отчего-то вися на второй пуговице рубашки, а не на воротнике, а рыжие волосы торчали во все стороны, хотя Дженни заплела их в толстую, тугую косу. Том вежливо улыбнулся: — Нет-нет, просто мысли вслух. Недоумённая морщинка на лбу девушки тотчас разгладилась, а ответная улыбка была лучезарной и наполненной обескураживающей теплотой. — Ещё не знаешь, в какой группе будешь сегодня? — спросила она, погружая в рот ещё немного яичницы. Ну разумеется, Дженни восприняла это как повод для разговора. Том с трудом сдержал вздох. — Под присмотром О’Бройн, — отозвался он, — но что-то я её не вижу. — О, так профессор Дамблдор её отпустил, — лениво махнув рукой, отозвалась хаффлпаффка; через мгновение Том узнал девушку — Сирша Барнс, магглорождённая ведьма и одна из лучших учениц седьмого курса. — По дороге сюда я видела, как она спешила в Больничное Крыло — вроде, её кузен ещё там. Барнс помолчала немного, жалко сверкнула глазами и продолжила свой монолог с упрямо позитивной улыбкой на лице: — Когда я пришла, то сразу спросила об этом у профессора Дамблдора, и он сказал, что сегодня присмотрит за обеими группами, так что, думаю, ты будешь с ним, Риддл, — хаффлпаффка уверенно покивала. Том крепко сжал кулак под столом. А ведь день так хорошо начинался. В отличие от О’Бройн, Дамблдор ни за что не позволит ему улизнуть в библиотеку, полистать книги на досуге. А значит, придётся терпеть бесконечно долгие часы бесполезных занятий и скучнейшей болтовни до второй половины дня, когда их предоставят самим себе. Утро только началось, а его терпение уже на исходе. — Похоже, мы весь день проведём вместе, — радостно заметила Кэмпбелл. Том заставил себя изобразить слабое подобие энтузиазма. — Великолепно, — согласился он, и хотя Дженни явно не уловила сарказма, Барнс покосилась на него с подрагивающей от смеха улыбкой. Девушка пихнула соседа, заставив того подвинуться, и наклонилась к Тому, прошептав ему на ухо: — Постарайся не разбивать девочке сердце в случае отказа, — а затем подмигнула. Том поморщился, прежде чем спрятал отвращение за улыбкой. Он ненавидел людей, которые смели в него влюбляться — особенно ничем не примечательных. Раздражающие, неприятные и настойчивые в самом худшем смысле этого слова — они вечно хотели перекинуться с ним словечком или просто побыть рядом, и хоть Том был талантливым актёром — когда хотел — и понимал преимущества, которые ему приносило всеобщее обожание, всё же оказывалось утомительно прислушиваться к чужой болтовне. Если же его поклонник или поклонница обладала каким-то талантом, уникальной чертой характера или качеством, то такое присутствие было ещё терпимым. Вот только Кэмпбелл вызывала интерес не сильнее воды из унитаза, а её внимание приносило не больше удовольствия, чем сыпь по всему телу. Последние несколько дней она казалась подавленной, как и большинство остальных учеников; однако регулярные патрули, проводимые аврорами, привели к тому, что всеобщая встревоженность начала ослабевать, и, к сожалению, вернулась истинная натура Дженни. Сказать по правде, Том вообще не понимал, чем ей приглянулся. Он никогда не делал вид, будто ему нравится компания Кэмпбелл, да и их разговоры можно было пересчитать по пальцам обеих рук. К тому же, Дженни точно никак не помогут попытки конкурировать за его внимание с кем-то вроде Сиро, который оставался непередаваемо очаровательным, даже когда вообще ничего не делал. Девчонки продолжили щебетать, и Том улучил момент, чтобы снова раскрыть книгу — читать не особенно хотелось, но так хотя бы можно было избежать бесполезной болтовни. Пробежавшись глазами по странице, он неосознанно потянулся к верхнему карману мантии и скомкал спрятанный там лист бумаги. Во вчерашнем письме Орион написал, что состояние Сиро осталось без изменений, и он собирается сегодня навестить их болезненного софакультетника. Признаться честно, Тому нравилось держать руку на пульсе, однако он предпочёл бы убедиться в правдивости писем самостоятельно. Том прекрасно знал, что мелкий Блэк может утаить кое-какие подробности просто назло. И в сокрытии информации его не обвинишь: в общем-то, предполагается, что подобные ему люди будут переворачивать истину с ног на голову и банально лгать, чтобы сохранить своё превосходство над остальными. Нет, Орион имел полное право что-то утаить, и обычно Тома это нисколько не волновало — но обычно и речь шла совсем о другом. А теперь ситуация складывалась иная. Речь шла о Сиро, который стал объектом его интереса с самого своего возвращения в школу, однако после недавних событий в Хогсмиде обычное любопытство переросло в нечто большее. Прошло уже больше недели, а Том до сих пор ни на шаг не приблизился к пониманию увиденного в тот злополучный день, и вовсе не из-за недостаточных стараний. Библиотека Хогвартса была обширной и содержала материалы по любой теме, которую только можно было пожелать изучить, но Тома интересовала именно некромантия — по крайней мере, ему казалось, что именно она может дать необходимые ответы — вот только даже школа не располагала книгами, способными напугать чрезмерно впечатлительных учеников. Эта отрасль магии считалась слишком сложной, туманной, тёмной — но лишь некромантия приходила на ум Тому, когда он решился за свои изыскания. Ведь Сиро и правда умер. Он потерял немыслимо много крови и всё равно встал с насквозь багрового снега, а о страшном проклятии напоминал лишь шрам, будто парня хорошенько потрепал гризли. Наверняка ответом станет раздел некромантии, и Тому хотелось знать больше. От одной лишь мысли об этом дрожали пальцы, а сердце заполошно колотилось в груди. Раз существует способ вернуться к жизни, задержать душу в этом мире — не говоря уже о привязке к телу — ему нужно узнать о нём всё. И если придётся вытянуть этот секрет у самого Сиро, если придётся пригвоздить его к столу и разодрать на части, отрывая слой за слоем, пока истина не окажется прямо в его окровавленных руках — так тому и быть. Если, конечно, он и правда Сиро, — мысленно добавил Том, чувствуя мрачное предвкушение. Он никогда не стеснялся добиваться желаемого, хотя уже понемногу начинал подозревать, что в Хогвартсе ответов ему не найти. Том взял стакан и допил остатки сока, а затем принялся вертеть его в руках, любуясь игрой света на стеклянных граненых стенках. Возможно, для начала стоит воспользоваться предложением Слагхорна… юноша невольно скривился — идеальной родословной, столь желанной профессором, у него отродясь не было. Впрочем, Августус ему всё равно должен.***
Мир переменился в одно мгновение, и Гарри чуть не врезался в стол. Пребольно стукнувшись бедром об угол, он схватился за край стола, чтобы не упасть. Парень остервенело заозирался, пытаясь понять, куда попал, а потом вдруг его осенило. Аврорат. Должно быть, угодил в другое воспоминание. Гарри опустил взгляд на стол и обнаружил золотую именную дощечку с изысканной гравировкой, лаконично гласившей: «Поттер». Такое сложно забыть. После окончания обучения к нему подошла Тиффонс и, криво усмехнувшись да пробурчав что-то о наследии, вручила эту дощечку; по едва заметным потёртостям Гарри тотчас понял, что раньше она принадлежала его отцу. В тот день он так и не заплакал, хотя очень хотелось. На мгновение Гарри замер и с благоговением протянул руку, желая коснуться чёрных букв — ведь и эта дощечка, в конечном счёте, исчезнет, он никогда больше не дотронется до неё, не увидит, как свет бликует на золотой поверхности, не пустит солнечного зайчика в глаза Рону в краткий момент отдыха и не услышит его заливистый смех — но невольно вздрогнул, когда вокруг вдруг зазвучали голоса, а в кабинете появились люди. Гарри отшатнулся и стиснул зубы, начисто игнорируя возобновившиеся разговоры. Даже не взглянул в сторону перебивающих друг друга Рона и Тиффонс, не обратил внимания на МакКейда, ноющего по поводу последнего отчёта, да и на Клайна, что-то втолковывающего Гарри, но не видя его самого. Оказалось тяжело, бесконечно тяжело повернуться к ним спиной, не позволить мороку воспоминаний овладеть его разумом и заставить просто погрузиться в происходящее. Это всё нереально, сказал парень себе, и они тоже. Они мертвы, давным-давно лежат в земле. Гарри зажал уши руками, чтобы гул голосов хоть немного стих, и принялся лихорадочно искать выход. Сюда он попал, пройдя через дверь, так что наверняка… Гарри рванул через весь кабинет к выходу, проталкиваясь мимо коллег, чтобы открыть дверь и сбежать. Однако стоило шагнуть обратно во тьму, как он услышал издевательский смех, обухом ударивший его по голове. Беллатрикс, Гарри тут же узнал ненавистную женщину, и лишь подумав об этом имени, он вспыхнул от гнева, точно спичка; но вместо того, чтобы оказаться в атриуме, в окружении чёрного камня и зелёного пламени, он угодил в гостиную Гриффиндора, да ещё и стал заметно ниже ростом. — Чего?.. — выдохнул Гарри, делая шаг назад и отбрасывая мешающуюся чёлку со лба. Он медленно повернулся вокруг, и все замешательство и боль, взметнувшиеся в нём, улетучились, сменившись горьким разочарованием, стоило увидеть свои детские ладошки. — Какого хрена? — прошипел парень, свирепо покосившись на потрескивающий камин. Может, это дело рук Смерти? Таскает его туда-сюда по воспоминаниям, чтобы лишний раз причинить боль? Напомнить, что этих людей и места он больше никогда не увидит? Или же его собственные демоны решили позлорадствовать? Гарри прижал ладони ко рту и шумно выдохнул. Подбородок затрясся, щёки и глаза опалило жаром, и парень от души похлопал себя по лицу, пытаясь унять истерику. — Не сейчас, — дрожащим голосом выдавил он, — не сейчас. Гарри с силой ткнулся языком в щёку, приводя себя в чувство, как вдруг вновь услышал голоса. Гермиона, Рон и Невилл — совсем маленькие, но всё ещё хорошо узнаваемые. Он тотчас повернулся к ним спиной: видеть друзей такими юными, хрупкими и совершенно не готовыми к тяготам грядущей жизни разбивало ему сердце. — Отсюда должен быть выход, — пробормотал Гарри, пока на заднем плане спорили одиннадцатилетние версии его друзей. Он направился к двери, ведущей в спальни, под грохот упавшего Невилла, скованного заклинанием, и скрип отодвигаемого портрета Полной Дамы. Гарри взбежал по лестнице, путаясь в своих дурацких тощих ногах, а потом ещё на два пролёта вверх, пока не добрался до этажа, где располагалась спальня мальчиков с первого курса. Непреодолимое ощущение погони подстегнуло его распахнуть знакомую дверь и громко захлопнуть за собой. Гарри всем телом прислонился к деревянной поверхности и для верности схватился за ручку, надеясь, что этого будет достаточно и сюда не ворвётся то, что осталось снаружи. Просто хотелось отдохнуть хотя бы немного, не чувствовать преследования. Хотелось секунды покоя. Гарри побился головой о дверь. — Вот дерьмо, — выругался он — сил не было, того и гляди, рухнет на колени и заплачет. — Следи за языком, — пожурил его знакомый голос и залился мелодичным смехом. Гарри обернулся и, резко выдохнув, отшатнулся, когда понял, куда его теперь занесло. Вокруг вырисовывалось бледное подобие его гостиной, которое с каждой минутой становилось всё ярче и точнее, и женщина, сидевшая на диване, вольготно умостившая руку на спинку и уткнувшаяся подбородком в предплечье. Гарри распахнул глаза и изумлённо приоткрыл рот. — Джинни. — выдохнул он с нескрываемым восторгом. Женщина улыбнулась в ответ; беззвучный смех озарил черты любимого лица, и чем дольше Гарри смотрел на Джинни, тем сильнее её глаза напоминали жидкую карамель — тёплую и умопомрачительно сладкую. Перед ним сидело самое красивое создание во всём мире с небрежным пучком на голове. — Привет, Гарри, — улыбнулась Джинни, и лишь услышав, как она произносит его имя, Гарри не смог сдержать рвущиеся слёзы. Лицо болезненно опалило жаром, будто кожа на щеках затрещала по швам. Желание прикоснуться к любимой накрыло с головой не хуже цунами; от переизбытка чувств Гарри задрожал с такой силой, что обхватил себя за плечи, пытаясь успокоиться. Костяшки пальцев побелели. Взгляд зелёных глаз метнулся к знамени, висевшему за женщиной: Гарри купил его сам, чтобы отпраздновать официальное вступление Джинни в команду «Холихедских Гарпий». — Всё это нереально, — сказал парень себе и замотал головой. — Просто очередное воспоминание. Ты не она. Разочарование душило. Джинни склонила голову набок, её улыбка поблекла, хотя и не исчезла совсем, а взгляд — в отличие от Рона и Гермионы — остался цепким и внимательным. — Всё это происходит в моей голове, — твёрдо продолжил Гарри. — Но ты ведь прекрасно знаешь, что от этого оно не становится менее реальным, — тихо заметила Джинни. Гарри замер и напрягся, потому что был уверен: Джинни никогда не говорила ему подобных слов. Он буравил взглядом собственные ботинки, пытаясь унять бушующие эмоции. Но желание поднять голову оказалось слишком велико, и Гарри невольно вновь посмотрел на женщину, упиваясь каждой чёрточкой её лица. Джинни встретилась с ним взглядом, и тот факт, что больше она ничего не сказала: не говорила о квиддиче, графике тренировок и матчах в разных странах, не подняла ни единой темы, о которых так взволнованно щебетала весь вечер напролёт, пока не прижала Гарри к дивану и не зацеловала до потери пульса — вселил в парня болезненный проблеск надежды. В горле встал ком, угрожающий задушить его, стоит попытаться заговорить. — Ты ведь не Она, верно? — прохрипел Гарри, напрягшись всем телом, будто готовясь к удару. Всё же Джинни умерла, а значит, Смерть вполне может примерить её облик. Гарри не знал, хватит ли ему сил вынести, что любимую используют против него таким премерзким способом. — Нет, — мягко, так по-доброму, ответила женщина, и ему так хотелось ей поверить, однако он знал — хватит одного-единственного слова, чтобы разоблачить Смерть. — Но ты и не Джинни, так? Женщина не ответила, продолжая смотреть на Гарри с той же щемящей нежностью, как и всегда. Парень поджал губы и впился пальцами в собственные руки. — Где мы? И какого хрена здесь творится? — Ты спишь, — прямо объяснила Джинни. — Тебе больно и страшно, вот ты и забрался так глубоко в своё подсознание — попытался спрятаться, не в силах принять то, что с тобой произошло. Гарри подобрался и стиснул зубы, не собираясь сносить унизительный намёк. — Я не прячусь… — В этом нет ничего дурного, — примирительно отозвалась женщина. — Но такова правда. Гарри усмехнулся, скрывая истинные чувства за бравадой, и без тени сомнений подошёл к Джинни. — Мне перерезали горло, — выплюнул парень: таким тоном он прежде никогда не говорил с любимой, — а ещё я выяснил… — закончить не удалось. — Знаю, — сказала Джинни, и твёрдость её тона приструнила Гарри, сдерживая бушующий гнев до того, как тот выплеснулся наружу. — Ты потерял всё. Ты вправе горевать. Вправе злиться. — Но? — поторопил её Гарри дрогнувшим голосом. Джинни жестом предложила ему сесть, и, вопреки всякому здравому смыслу, он согласился, усевшись на мягкие подушки так близко, чтобы чувствовать родное тепло. Гарри закрыл глаза и принялся с силой водить большим пальцем по своей правой ладони, двигая косточки. Джинни пододвинулась и дотронулась до его щеки. Парень замер от нежного прикосновения, чувствуя невыносимую боль, когда она зарылась пальцами в его волосы и ласково погладила скулу. — Здесь для тебя небезопасно, Гарри, — сказала Джинни. — Надо просыпаться. — Я не хочу, — признался он, подаваясь лицом к любимым рукам. И даже не солгал. Лучше уж столкнуться со всеми здешними ужасами, чем вернуться в реальность, где нет Джинни и всех остальных. — Знаю, — отозвалась она и притянула Гарри к себе, прижавшись своим лбом к его. — Но ты не можешь вечно прятаться здесь. Надо возвращаться. Парень обмяк, уткнулся лицом в её плечо, убаюканный родным запахом и нежными прикосновениями. В голове каша, он чувствовал себя больным и очень-очень усталым. Разум упрямо отмахивался от осознания, что произойдёт, когда Гарри проснётся. — Разве я… не могу хоть разок побыть эгоистом? — пробормотал он в тёплую кожу. — Там меня ничего не держит. Все умерли. Ты умерла. Как я… как мне… Тонкие сильные руки погладили его по спине: одна обхватила плечо, а другая вновь зарылась в волосы. — Мы умерли, — печально согласилась она, — но ты можешь обрести новые узы. Новые воспоминания. Это дар. У Гарри вырвался натужный смешок. Он обнял Джинни за талию и усадил себе на колени. Она прижалась к нему, и эта до боли знакомая тяжесть ощущалась так естественно… — Дар? — недоверчиво переспросил Гарри, уже не обращая внимания, что своими словами может ранить эту Джинни. Надежда угасла*. — Можно отослать его обратно отправителю? Он услышал родное фырканье, всколыхнувшее волосы на его макушке, и прижался ближе. Гарри бесконечно любил её смех, и пусть он знал, что рядом не Джинни — правда, знал — но всё это: запах духов, тепло объятий, поглаживание головы — было таким знакомым… трудно сказать, когда что-то трогало его до глубины души. С тех пор прошли недели. Эпохи. По щекам, наконец, заструились слёзы. Гарри сильнее прижался лицом чужой шее. — Я так по тебе скучаю, — выдохнул он, сломленный горем. — Боже, как же я по тебе скучаю. — Я знаю, знаю, — отозвалась Джинни, крепко обнимая парня и целуя в макушку. — Но мы ведь не покинули тебя насовсем, ты всегда можешь поговорить с нами, когда захочешь. Но от этих слов он лишь сильнее разрыдался. Как жестока жизнь: именно из-за становления Повелителем Смерти Гарри угодил в этот кошмар, но всё же новоявленные способности могут притянуть к нему души дорогих людей. — Но ведь это не то же самое, — хлюпнув носом, возразил он и отстранился. — Не станет ни лучше, ни проще. Надо мной по-прежнему дамокловым мечом будет висеть вечность. У которой нет ни конца, ни края. Даже если я… — обрету новые узы, но Гарри был не готов произнести это вслух, — в итоге всё равно останусь только я и… Она. Джинни смахнула с его щеки несколько слезинок и ласково улыбнулась, будто по-прежнему считала Гарри драгоценным и дорогим человеком. — Ты не знаешь этого наверняка, — возразила она и продолжила, прежде чем парень успел хоть что-то спросить. — Твоя жизнь никогда не принадлежала исключительно тебе. Вспомни Дамблдора. Волдеморта. Министерство. Множество людей строило планы на Гарри Поттера с самого твоего рождения, а теперь ты обрёл свободу делать всё, что хочешь. Занимайся, чем хочешь, иди, куда хочешь. Помогай другим. Будь хорошим или, Мордред всех раздери, плохим. Живи, как хочется тебе. Джинни запечатлела на его губах невинный поцелуй, и Гарри невольно выдохнул. По его щекам по-прежнему градом катились слёзы, во рту было неприятно сухо, однако на мгновение он ощутил удивительный покой. — Теперь у тебя есть всё время мира, — сказала Джинни, отстранившись. — Не лишай себя жизни, Гарри. Парень открыл глаза и мягко обхватил её шею. Он хмуро разглядывал любимую и провёл пальцами по до боли знакомому лицу. — А ты правда всего лишь плод моего воображения? — уточнил Гарри с натянутой улыбкой. — Говоришь со мной совсем, как она. Губы Джинни изогнулись в лукавой ухмылке. Она прикоснулась к его груди. — Отыщи камень и спроси у меня. А затем Джинни исчезла, следом за ней и комната, и Гарри вновь остался один в бесконечной тьме. Совершенно один — пока чья-то рука не толкнула его, и он не рухнул куда-то вниз.***
Пробуждение оказалось недобрым. Гарри, одним ударом выброшенный из небытия в реальность, резко распахнул глаза и обнаружил, что лежит в пустой палате, окутанный светом, цветом и чарами — вся эта свистопляска резанула по органам чувств, неаккуратно, точно десятки затупившихся ножей, вместе с разумом вскрывая и плоть. Горло полыхнуло болью. Гарри закашлялся и быстро сел, чувствуя, что его вот-вот стошнит. В ушах стоял невыносимо громкий звон, пронзительный и неприятный: парень сжался, не в силах избавиться от него. Как же всё это давит, давит, давит… Кто-то ворвался в палату, и голоса смешались с безумной какофонией шума. Чужие руки бережно попытались уложить его обратно на кровать, однако Гарри увернулся, резко наклонился к полу, и его вырвало. Судя по звуку, он изверг из себя что-то жидкое; рвота не прекращалась, пока Гарри не начал дрожать. Ему помогли лечь, очистили лицо салфеткой, а потом заговорили, тихо и настойчиво, пока прохладное дуновение исцеляющей магии окутывало его тело. Гарри быстро проморгался, желая обрести чёткость зрения, и прищурился, пытаясь разглядеть сквозь слёзы стоящего рядом человека. На заднем плане маячили и другие люди, но они двигались так быстро, что у него никак не выходило сфокусироваться. — Ты меня слышишь? — спросил мужчина, причём явно не в первый раз. Гарри слабо кивнул и снова зашёлся кашлем, когда попытался ответить. — Не говори ничего, — предупредил тот, успокаивающе положив руку на плечо парня, а затем махнул кому-то. — Выставите отсюда мистера Блэка и принесите ещё успокоительного. Сириус? — подумал Гарри и повернул было голову, но слишком медленно — дверь уже закрылась. Вернись, хотел крикнуть он, вот только снова закашлялся. Целитель шикнул на него, и тут магия устремилась к груди парня и ослабила невыносимую боль. — Не пытайся говорить, Натан. Твоё горло ещё заживает, не мешай ему. Гарри откинулся на подушки и уставился в потолок. Он потянулся к своему горлу, желая потрогать, но его руку быстро перехватили. Гарри задёргался, начал вырываться, как вдруг пришёл в себя. Больница, осознал он. Бой, Хогсмид, горло. Хрип, попытка вдохнуть, прозвучал настолько пугающе, что даже целитель вздрогнул. — Ты в безопасности, — поспешил объясниться он, — и сейчас проходишь лечение в больнице Святого Мунго. Никто не причинит тебе вреда. Ты в безопасности. Вовсе нет, хотелось сказать Гарри. Он слепо нашарил мантию целителя, вцепился в ткань и настойчиво подёргал. — Мы дадим тебе зелье, — решительно заявил мужчина, накрывая ладонь Гарри своей, стараясь утешить. — И всё объясним, когда ты успокоишься. Гарри замотал головой, не обращая внимания на боль в шее. Дверь палаты распахнулась, и какая-то женщина протянула целителю фиал. Гарри чуть не выбил его из чужих рук, но был слишком слаб, чтобы сопротивляться, когда губ коснулось прохладное стекло. Его быстро окутало поддельное спокойствие. — Поверить не могу, что он очнулся, — прошептала медиведьма, укладывая Гарри обратно на подушку. — То, что этот мальчик выжил — невероятное везение. Несколько слезинок прокатилось по бледным щекам, и женщина с утешающим воркованием вытерла их. Вовсе нет, подумал Гарри. Вовсе нет.***
Примечание автора: Ну что, в этой главе у Гарри выдалось не самое лучшее время, а впрочем, будем честны, когда было иначе? Как я уже говорила, эта глава вызывает у меня смутные сомнения, но всё же я осветила все сюжетные линии, которые хотела, а это уже здорово. Вообще в конце планировалась сцена с Орионом, но я её перепишу и добавлю в начало следующий главы. У меня попросту не получилось впихнуть их разговор так, чтобы не запутать всё ещё больше, но мы увидим нашего любимого мальчика в самое ближайшее время! И вновь спасибо за ваше терпение и поддержку — я искренне ценю это! Если интересно, моя страничка на тамблере всегда открыта, можете делиться теориями, высказать своё мнение, обсудить вышедшие главы или получить ответы на вопросы! Спасибо, мои хорошие! Примечание переводчика: Мысли Тома (про отдирать слой за слоем) напомнили мне серию/комикс маэстро Дзюндзи Ито «Слои страха». Вот честно, до сих пор считаю это самой стрёмной его историей. * В оригинале «To be hopeful when hope was dead», я честно вообще не поняла эту фразу. Сначала подумала про «надежда умирает последней», но по смыслу не подходит. В общем, рассмотрю ваши предложения х) Чувства Гарри после пробуждения — один в один моё очухивание от наркоза после операции, аж ностальгия в глаз попала ахах Спасибо всем, кто писал мне о новой главе в течение месяца (без сарказма), я понимаю, что вы вряд ли читали все комментарии под прошлой главой и просто хотели меня просветить. Так уж совпало, что Чайлд опубликовала Тени и белонг практически одновременно, и большой объём глав да и отсутствие свободного времени не позволили мне справиться с переводом быстрее. НЕ спасибо тем, кто торопил меня в пассивно-агрессивной форме. Мой труд всё ещё бесплатен с: