Подари мне зажигалку

Связывать ему руки Корсар не спешил. Держал ладони Марка в своих, медленно водя большими пальцами по его запястьям, гладя подушечками… Вроде бы ничего особенного, но получалось невероятно интимно, именно из-за того, что вот он, Марк, стоит перед ним на коленях, совершенно голый, а Корсар ограничивается такими простыми прикосновениями. Потом все-таки встряхнул алый шелковый лоскут, накинул Марку на запястья, стянул их плотно, но не туго, и завязал сложным узлом. Морским, наверняка! Маньяк пиратский… Марк безуспешно пытался отвлечься, но выходило так себе. Плохо выходило. Стоять на мягком толстом ковре было вполне терпимо, колени еще не затекли, но ожидание бесило, и подумалось, что правильно он не стал унижаться ради еще одной отсрочки. Тем более, на этом поле Корсара не переиграть, он наверняка может придумать что-то похуже простого секса. Наверное, может… Сокольский потянул за концы платка, проверяя узел. - Не жмет? – поинтересовался равнодушно. Марк мотнул головой, уставившись в ковер, мимо обтянутых светлой брючной тканью коленей. - Когда я спрашиваю, ты отвечаешь, - так же ровно прозвучало над его головой. - Не жмет, - сдерживая злость, отозвался Марк. Сокольский хмыкнул. Не отпуская его запястья, слегка потянул, заставив Марка придвинуться к самым коленям. Что он собирался с ним делать в такой позе, было совершенно непонятно, потом пришло осознание, что вообще-то Корсару стоит только раздвинуть колени и расстегнуть ширинку… Внутри нарастала паника и отвращение. «Не буду, - подумал Марк. – Не буду, не смогу, не смогу я… Плевать, что потом случится…» Но вместо этого Сокольский заговорил: - Ты ведь понимаешь, мальчик, этот платок – просто фикция. Условность. В случае чего его не так сложно или долго снять. Понимаешь? - Да, - хрипло отозвался Марк после паузы, вспомнив, что надо говорить, и пошевелился так, чтобы не касаться шершавой ткани голой кожей живота. - И как ты думаешь, зачем он тогда нужен? – доброжелательно поинтересовался Сокольский. - Не знаю, - процедил сквозь зубы Марк. – Понятия не имею. - Полагаю, имеешь, - хмыкнул Корсар. – Смысл в том, что ты позволил себя связать. Неважно чем, но позволил, сам руки протянул. Вот для этого он и нужен: показать тебе, кто здесь хозяин, а мне – что ты готов подчиняться. Условность, мальчик. Условности правят миром… Он небрежно ронял слова мягким низким голосом, от звуков которого у Марка по спине побежали мурашки. Потом, отпустив его запястья, дотянулся до большой шкатулки на столике, вытащил оттуда пластиковую коробочку и насыпал что-то в ладонь. Запахло приятно и очень знакомо, перед лицом Марка оказалась ладонь с чем-то красным. Он моргнул. Малина! Обыкновенная свежая малина, спелая и крупная, отборные ягоды… Пересохший рот увлажнился, Марк сглотнул. - Как видишь, ничего страшного, - скучающим голосом сказал Корсар. – Бери по одной ягоде. Ртом, конечно, не руками. Он издевается? – плеснуло непониманием. Потом пришла злость. Да что ему, Марк - зверюшка, чтобы есть с рук? Твою мать… Сука… Вот именно – зверюшка. Условности, чтоб их! Это… это же все равно, что… Думать не хотелось, хотелось подняться с колен, снять чертов платок и врезать по красивой холеной физиономии. Нельзя, нельзя… Черт бы вас всех побрал – нельзя! Успокаивая себя, Марк задышал чаще, попытался расслабиться. Корсар терпеливо ждал, но он не будет ждать вечно. Марк облизал снова пересохшим языком губы. Ладно, это, конечно, мерзко, но не больно, и вообще – это можно пережить. Тем более, что это наверняка только начало. Проверка… - Ну? – мягко поторопили его сверху. – Решай быстрее, мальчик. Марк потянулся внезапно ставшим неуклюжим телом. Связанные руки мешали, но не опираться же на колени Сокольского. В голове стало пусто и звонко. «Три месяца, - подумал он холодно. – Кирсанов сказал, что даже меньше. Я выдержу. Не знаю, как, но я постараюсь. Чтоб ты сдох, сволочь…» Он дотянулся до ладони Сокольского, стараясь не прижиматься к нему грудью, наклонился немного ниже… Подхватил губами верхнюю ягоду, радуясь, что она такая мягкая. Сжал во рту, не чувствуя вкуса - только весь мир вокруг запах этой проклятой малиной, которую он раньше так любил. Протолкнул в горло, чуть не поперхнувшись. И даже умудрился не вздрогнуть, когда другая ладонь Сокольского легла на его спину и медленно скользнула от лопаток к пояснице, задержавшись там. - Ну вот, умница, - бесстрастно прозвучало сверху. – Давай, мальчик, теперь будет проще. Точно, проще! Надо ведь только решиться, да? А он давно решился, еще когда пришел на встречу к Корсару, сидел с ним в парке, собирал вещи… Стоит сделать первый шаг – и все, тормозить уже поздно. Мысли текли злые и холодные, ничуть не отвлекая от того, что приходится делать. Марк снова нагнулся, взял губами следующую ягоду. И правда, ее проглотить оказалось даже легче. И снова горячая ладонь приласкала его спину, пальцы прочертили дорожку по позвоночнику, поощряя… И правда, как зверька! На глаза навернулись слезы. Изо всех сил сдерживая их, Марк уже не отодвигался после каждой ягоды, а, склонившись, покорно ловил тугую бархатистую сладость губами, глотал, не жуя – и все время перед глазами была узкая ухоженная ладонь с длинными пальцами – он уже знал, какими они могут быть сильными и равнодушно-ласковыми. Корсар гладил его по спине, касаясь невесомо, одними подушечками, но рука у него оказалась горячая, и кожей Марк чувствовал тепло от ладони неуловимо раньше, чем прикосновение пальцев. Он понял, что надо остановиться, только когда чуть не ткнулся лицом в пустую ладонь. Замер, не понимая, что делать дальше, и боясь этого «дальше» почти до истерики. Теперь-то что? Ну неужели ты не видишь, что проклятая малина кончилась? Скажи хоть что-нибудь, сволочь! Ненавижу и тебя, и малину… Последняя мысль показалась совсем уж дурацкой – Марк едва не всхлипнул, сбив дыхание. Видимо, Корсар все дальше и дальше отодвигал ладонь после каждой ягоды, так что незаметно Марк навис животом над его коленями, подставив спину и согнувшись. Надо же – и сам не понял. Ненавистная ладонь на мгновение убралась, чтобы тут же потянуть его за плечо, приподнимая, разворачивая и притягивая, поднять подбородок. Замерев, Марк прикрыл глаза. - Открой глаза, мальчик, мы еще не целуемся, - прозвучало рядом насмешливо. – Кстати, целоваться тоже лучше с открытыми. Марк, изнывая от бессильной ненависти, открыл глаза и едва не зажмурился снова. Лицо Сокольского было совсем рядом. Тонкое, породистое, с тяжелыми веками, едва заметной горбинкой носа и четко очерченными губами. Никогда еще он не видел его так близко – да и не хотел бы увидеть. Век бы его не видеть – как бы хорошо было… Пальцы, невыносимо пахнущие малиной, погладили его по щеке, обрисовали линию скулы. В прищуренных серых глазах плясали отблески огоньков от светильника, наполняя их серебряным светом. Вот в глаза Корсару смотреть не хотелось – совершенно, совсем. Не смея зажмуриться снова, Марк слегка опустил ресницы и отвел взгляд, как сделал бы это, глядя на огонь. Вдохнул глубоко, стараясь делать это незаметнее, но какое незаметно, если они так близко друг от друга, что еще чуть… Узкие жесткие губы прижались к его губам – ожидаемо и невыносимо неожиданно одновременно. Ладони легли на плечи, не позволяя отодвинуться. Собственные связанные руки Марк зажал между коленей, не зная, куда их девать, и теперь не мог даже дернуться, пока Корсар неторопливо и нежно целовал его, гладя уже всерьез: обласкивал горячими ладонями плечи и ключицы, поясницу и бока, выводил спиральные дорожки по выемке позвоночника, обнимал и прижимал все теснее. Не выдержав, Марк все-таки зажмурился, сбегая от этого то ли серьезного, то ли шального взгляда, в котором все сильнее светилось не пойми что, но точно ничего хорошего. Расслабился, позволяя себя целовать и стараясь только не думать о дальнейшем… От Сокольского пахло одеколоном и чуть-чуть табаком, но слава богу – не малиной! И стоило подумать об этом, как губы Корсара оторвались от него, ладонь взъерошила волосы Марка, да так и осталась на затылке, а тихий голос промурлыкал почти в ухо: - Люблю вкус малины, мальчик, а ты? С чем попробуем в следующий раз? С шоколадом? Только он в руках тает, придется тебе облизывать мне пальцы… Зашипев, Марк дернулся, забыв про связанные руки, едва не упал – Корсар легко удержал его за плечо, хмыкнул, заглядывая в лицо: - Вот так лучше. Теперь ты как-то больше на себя похож. Вставай, давай. Колени все-таки затекли. Неуклюже поднявшись вслед за Сокольским, Марк запнулся, чувствуя, как подкашиваются ноги, и тут же выпрямился под внимательным взглядом. Повинуясь небрежному кивку, прошел к уже расстеленной постели, сел, держа руки перед собой. Сокольский стоял в паре шагов, сохраняя на лице привычное для него равнодушное выражение, только глаза блестели ярко, лихорадочно. И в руках у него было что-то темное, непонятное: то ли ткань, то ли резина… - Ложись на спину, руки вверх. Марк подчинился, вытянув запястья к спинке и уставившись в потолок. Это мы уже проходили… Зато здесь свечей никаких нет. Это, конечно, ничего не значит, но Сокольский обещал. Вот еще вопрос, насколько можно верить его обещаниям? Не может ведь не понимать, что даже видом огонька от зажигалки добьется от Марка чего угодно – но только один раз. Потому что в таком случае Марка здесь ничто не удержит: ни работа в «Корсаре», ни даже кирсановские фото. Мысль о долбаных фотографиях скрутила живот спазмом. Или фотографии тут ни при чем? Подойдя ближе, Сокольский опустился коленом на кровать, потянулся и привязал концы платка к ажурной деревянной спинке кровати. Наверное, специально такую выбирал? С расчетом на развлечения? Марк вдохнул поглубже, выдохнул – спазм не желал проходить – взглянул на Сокольского. Темное нечто в руках Корсара расправилось, встряхнулось и оказалось широкой лентой из какого-то плотного материала. Это еще… зачем? Непроизнесенный вопрос быстро перешел в разряд риторических. Подняв повязку перед глазами Марка, Сокольский растянул ее на ладонях. - Абсолютно непрозрачная, как видишь, - сообщил спокойно. – Подними голову, мальчик. - Не-е-ет, - выдохнул Марк, пытаясь отодвинуться, но чтоб там ни говорил Корсар про условности, а держал платок хорошо, плотно держал. Сокольский на его попытки смотрел равнодушно, словно иначе и быть не могло, повязку все так же удерживая на виду. Оказаться слепым, даже не видя, что у него в руках и что он будет делать? Марк облизал губы: - Пожалуйста, не надо. Я… прошу… Прозвучало унизительно до противности, но плевать! Вместо ответа Корсар присел рядом, заглянул Марку в лицо. - Мальчик, надев на тебя повязку, я не сделаю ничего, что не сделал бы без нее. Так какая разница? Ты настолько боишься? Прозвучало это опять совсем не саркастично и не насмешливо, но от этого не менее безнадежно. Да-а-а… Что Корсар в такие моменты не язвит и не издевается, Марк уже понял, но от этого было не легче. Ну, не очень-то легче. Марк снова вдохнул, не понимая, что сказать, но осознавая, что толку от его слов никакого. - Вам же разница есть, - проговорил, наконец, стараясь хотя бы выглядеть спокойно. - Мне – есть, - согласился Сокольский. – И тебе, конечно, тоже. Это вопрос доверия, мальчик. Доверия и подчинения. Если ты мне совершенно не доверяешь и не собираешься слушаться даже в такой мелочи, что ты здесь делаешь? Я ведь тебя насиловать не намерен… Это прозвучало – даже из уст Корсара – так логично и резонно, что Марк стиснул зубы и, как было велено, приподнял голову. Но теперь уже не торопился Корсар: - Уверен? – поинтересовался он со скучающей прохладцей. – Добровольно и без принуждения? - Да, - выдохнул Марк. – Согласен… Расписку написать? Вместо ответа Сокольский хмыкнул, придвигаясь ближе и аккуратно натягивая ему на лицо широкую эластичную ленту, показавшуюся чуть сыроватой. Она и вправду была совершенно непрозрачной, Марка мгновенно будто отрезало от мира, он дернулся, но Корсар тут же успокаивающе погладил его по плечу, и оказалось, что мир никуда не делся. Запах одеколона от Сокольского, еле слышный скрип кровати, ощущение простыни под телом и едва уловимый аромат постельного белья… Мир просто стал другим. Чужим, пугающим, лишенным даже тени безопасности. Марк сглотнул. - Ты в порядке, мальчик? – спокойно поинтересовался невидимый Сокольский. - Да, - словно чужим голосом произнес Марк. - Хорошо. Теперь подумай и скажи мне: тебе что-нибудь нужно? Попить, в туалет, еще что-то? Не совсем понимая услышанное, Марк честно прислушался к себе. Ему хотелось оказаться сейчас в другом месте, например, у себя дома. Но больше вроде ничего. - Нет, - выдавил он. - Уверен? Марк, когда мы начнем, будет уже не до этого. - Да уверен я! – почти всхлипнул Марк. – Хотя… Воды дайте. Пожалуйста… Прохладный край стакана коснулся его губ буквально через несколько секунд. Марк торопливо глотнул, едва не поперхнувшись. - Тише-тише, я же не отнимаю, - успокаивающе сказал Сокольский. – Не торопись. Так… Еще? - Нет, спасибо, - отдышавшись, проговорил Марк. - Все? Тогда слушай условие игры. Оно всего одно и очень простое. Марк почувствовал, как Корсар что-то делает с платком, привязывающим его к кровати, натяжение ослабло. Снова сев рядом, Сокольский продолжил: - У тебя на глазах непрозрачная повязка. Ее нельзя снимать. Платок я перевязал так, что стоит потянуть узел наверх – и он снимется с кровати. Так что ты почти свободен. Понимаешь, мальчик? - Да, - послушно отозвался Марк, ничего не понимая. - Я сейчас уйду, - размеренно продолжил Сокольский. – На час, два, больше – неважно. Не до утра, разумеется, не надейся. Ты не должен снимать повязку с глаз, даже сдвигать. Даже на чуть-чуть. Не должен отвязываться, хотя это очень просто. Меня не будет. Может быть, я смогу проверить, делал ли ты это, а может – и нет. Это тоже неважно. Ты просто должен лежать и ждать меня. Можешь повернуться набок, длина платка это позволяет. Встать с кровати, конечно, не получится. Я, кстати, спрашивал, не нужно ли тебе чего, помнишь? Но если я вернусь, а ты не выполнишь хотя бы одно из моих условий, о дальнейшем и речи быть не может. Теперь подумай, мальчик, и скажи, ты все понял? Марк подумал. Выглядело это неприятно, но… опять же терпимо. А уж остаться в одиночестве – вообще неожиданный приз. - Просто лежать и не снимать повязку с глаз? – переспросил он. - Да, именно так, - подтвердил Сокольский. – Лежать, ждать меня, не сдвигать повязку и не пытаться освободиться. - А… потом? - А потом я приеду, - усмехнулся, судя по голосу, Корсар. – И если все будет в порядке, мы продолжим. Кстати, запирать тебя я, естественно, не буду, но Алевтина сюда не сунется, не беспокойся. Еще вопросы есть? - Нет, - отозвался Марк и не выдержал: - Если вдруг решите задержаться до утра, тоже не беспокойтесь, я вполне переживу. - Ну что ты, мальчик, - наклонившись, прошептал дернувшемуся Марку в самое ухо Сокольский. – Поверь, я минуты считать буду… Легонько прихватив мочку его уха губами, Корсар сразу выпустил ее, так же невесомо поцеловал Марка в щеку и отодвинулся. Марк почувствовал, как Сокольский соскакивает с кровати, услышал, как мягко закрывается дверь, и понял, что остался один. Один ли? Осторожно пошевелившись, Марк прислушался. Вроде бы, никаких звуков в комнате не слышалось, разве что его собственное дыхание, показавшееся неожиданно громким. Если Сокольский никуда не ушел, а просто сел в кресло и смотрит… Черта с два его вычислишь! Шагов, кстати, не было, но какие шаги по такому ковру услышишь? Вполне может сидеть и наблюдать. Ну и черт с ним! Не снимать повязку, не дергаться – и все. Марк аккуратно перевернулся набок, стараясь, чтобы руки остались в том же положении. Мало ли… Узел соскочит – потом не докажешь. Повязка на глазах раздражала даже сильнее связанных рук, просто до омерзения. Хотелось содрать ее немедленно и посмотреть… На что? На пустую комнату? Да если даже на Корсара в кресле – оно того не стоит. Наверняка Сокольский его и в этом случае не отпустит, просто заставит просить прощения, унижаться. Ему очень хочется, чтоб Марк его просил, хоть о чем-нибудь – но просил. Значит – он не станет. Будет просто терпеть все, что сможет, и ждать, пока Кирсанов выполнит свое обещание. От мыслей про Кирсанова стало еще тошнотворнее, не помогло и то, что крах Сокольского означал его, Марка, свободу. Понятно, что правых в этой ситуации нет, все хороши, но лучше бы не смешивать личное и дела. Лучше бы Корсар оставил его, Марка, в покое, а хозяева Кирсанова разбирались с ним законными методами. Угу. Как же. Такой большой, а в сказки веришь, - усмехнулся Марк и снова пошевелился. Лежать было, кстати, вполне удобно. Не холодно, не жарко, мягко… Пить уже не хотелось, даже собственная нагота не напрягала, если принять во внимание, что никто ее не видит. Марк вспомнил жадный взгляд Сокольского, когда тот смотрел на него, раздевающегося. Поежился. Как они будут работать вместе, если Корсар и дальше так будет глядеть? А может, получит свое – и не будет? Или просто засунет его в самый дальний кабинет, с глаз долой? Ладно, до этого еще дожить надо. До этого еще нужно пережить сегодняшнюю ночь. Как оно? Больно? Наверное, да. Не может не быть больно. Но, наверное, терпимо, раз другие этим занимаются и даже ловят какой-то кайф. Вспомнились просмотренные перед встречей с Сокольским порнушки. Марк закусил губу. На экране все было очень наглядно, откровенно и грязно. Движения, эрекция, охи-вздохи, крупным планом фонтанирующая сперма… Только это ведь порно. Когда он смотрел обычные порнушки с девушками, потом все оказалось совсем не так. Значит, и здесь не так будет. Угу, хуже… Актеры хоть удовольствие получали, такое не сымитируешь. Или монтаж? А тело постепенно затекает. Лежать с поднятыми руками все-таки неудобно. Сколько времени прошло? Полчаса? Наверное... Время сейчас будет тянуться, конечно. Надо было попросить Сокольского будильник поставить. Марк едва не рассмеялся, представив такое. А правда, как бы Корсар отреагировал? Малина… шоколад… Романтик хренов, эстет. При мысли о том, чтобы и правда облизать пальцы Сокольского, Марка передернуло от отвращения. А… если он минет потребует? Не если, а когда – поправил гаденький голос в голове. Обязательно потребует, не сомневайся. И вот тогда… Что – тогда, Марк понять не успел. Показалось, что слышит какой-то звук, дернулся, но, видимо, только показалось. Или внизу что-то… Ну как он поймет, если сдвинуть повязку? Хоть на минуту, хоть на пару секунд? Марк потянулся, прижался лицом к руке. То ли и правда повязка сыроватая, то ли ему кажется. Может, чем-то смазана? Сдвинет – останется след. Или что-то, реагирующее на свет, как фотопленка? Да какая разница! Наверняка Сокольский что-то придумал… И поддаться сейчас – глупо. Но как раздражает… Марк снова повернулся на спину, поерзал по постели, устраиваясь удобнее. Время тянулось невыносимо. Мысли сбивались на одно и то же, что и понятно. Сокольский говорил, что опыта у него хватает, мальчики довольны. Да вот только его мальчики сами от этого торчат, а он, Марк… Из памяти непрошено полезли кадры на квартире Корсара. Воспоминания, как у него встает под пальцами Сокольского. И здесь уже, кстати, вчера… Уж себе врать не надо: в какие-то моменты было очень даже приятно. Потом, конечно, все возвращалось на круги своя. Но если расслабиться, поддаться… Кстати, может, оно и к лучшему будет? Корсар его хочет именно таким, непокорным, а вот если согласиться… Может, потеряет интерес? Марк подумал. Да его уже сейчас тошнит от штучек Сокольского! Поддашься – тот просто придумает что-то погорячее. Нет, не выйдет… Дверь отворилась… Точно отворилась! Или нет? Замерев, Марк превратился в слух и осязание, пытаясь услышать, почувствовать кожей движение воздуха… Напрягся, приподнимаясь на кровати… Прохладная ладонь легла ему на грудь, пошла вниз, к животу и паху. Марк едва не взвыл, дергаясь так, что платок врезался в запястья! - Соскучился, мальчик? – шепнул ненавистный голос. – Я тоже… - А больше у вас дел нету? – стараясь не дрожать, выпалил Марк. – Я бы еще поскучал, честное слово. Смешок. Шуршание одежды. Раздевается… Марк едва не сдвинул повязку о локоть, но вовремя опомнился. Откинулся на подушки, задышал глубоко, как на тренажерах перед нагрузкой или перед тем, как нырнуть. - Нету, - весело подтвердил Корсар, опускаясь рядом. – Сейчас ты мое главное дело, мальчик. Обнаженный, горячий… Руки прохладные, а сам горячий – как так можно? Обняв задохнувшегося Марка, прижался всем телом, обвил руками плечи и шею, просунул колено между его бедер – тесно, властно, почти распластав его по постели. - Вытерпел? Вижу – вытерпел. Молодец… - прошептал в ухо. – Продолжаем? На этот раз ему даже ответа не потребовалось. Да Марк и не смог бы. Стиснув зубы, он старался не шевелиться, пока бесцеремонные руки гладили его везде, где только дотягивались, ерошили волосы, ласкали соски и ключицы. Потом Корсар потянул его за плечо на себя, заставив лечь набок, и принялся за спину и ягодицы. Марк молчал, чувствуя, как кровь приливает к щекам и ушам. Молчал, терпел – и с каждым моментом терпеть становилось все проще и приятнее, потому что у тела, оказывается, было собственное мнение, не совпадающее с моралью хозяина. Тело соскучилось по прикосновениям, его уже давно никто так не ласкал. Да и вообще, так – никто не ласкал. Марк едва удержался, чтобы не развести колени, когда пальцы Сокольского прошлись по его члену и скользнули ниже. - Вы меня не отвяжете? – поинтересовался он, наконец. - А зачем? – все так же весело удивился Корсар. – Лично меня все устраивает. Или тебе выйти нужно? Да, нужно, - едва не сказал Марк. Остановило осознание, что после отсрочки придется просто еще раз пройти через ритуалы Сокольского со связыванием и прочим. Он заколебался… И решил не врать. - Значит, не нужно, - верно истолковал его молчание Сокольский. Отодвинулся самую малость, не переставая гладить, уже спокойнее, нежнее. Теперь его пальцы развлекались с ложбинкой позвоночника, спускаясь все ниже, пока не обосновались между ягодиц в самом низу, то обводя самое отверстие, то гладя ложбинку, ведущую к яичкам. - Тогда продолжаем… Ты ведь все правильно понимаешь, да, мальчик? - Да, - выдавил Марк, действительно все понимая. - Ну, зачем так тоскливо, - усмехнулся Сокольский. – Ты молодец, слушаешься, так что предлагаю поблажку. Просить меня ты не хочешь, значит – поиграем. Угадай, где я был? Если сможешь – обойдемся на сегодня минимумом, без проникновения, которого ты так боишься. А вот если не угадаешь – разложу и сделаю все, что мне захочется. А мне очень многого хочется, мальчик… Странный у него был голос: веселый и злой. Марку даже показалось, что Корсар пьян, но алкоголем от него не пахло совершенно. И все же… Наркота какая-то? Этого еще не хватало. Ох… - Повязку снимите, - попросил он тоскливо. - Зачем? – удивился Корсар. – Так неинтересно. И вообще, что тебе даст зрение? На мне ничего не написано. Ну? Время пошло… Не спрашивая, сколько у него времени, Марк дернулся, понимая, что игрок здесь только один и это – не он. А он – просто игрушка. Корсар прижимался к нему тесно, обнимая, и Марк уткнулся в его плечо, ловя подсказку на лету. Зрение, значит, не даст… А что даст? Вдохнул запах Сокольского и понял, что тот изменился. По-прежнему пахло одеколоном, но к аромату парфюма добавилось еще что-то… Запах дыма от волос – несильный, но по напряженным нервам ударило, словно он сам вдохнул этот дым от живого огня. Не жареное мясо, как бывает от мангала или костра с шашлыками, а просто дым. Так… Что еще? Сокольский ему не мешал, лениво поглаживая спину, это отвлекало, но не настолько, чтоб Марк отвлекся. Низ живота скрутило страхом. Не успеет! Марк провел носом по коже от шеи к плечу, обнюхивая. Горячая вроде бы кожа пахла сыростью, прохладой… Тина! То ли речная, то ли озерная… - Река, - выпалил Марк, торопясь. – Река или озеро! И костер. - Ну, вот видишь, - после небольшой паузы проговорил Сокольский с явным разочарованием. – Умница, справился… - Отпустите? – с надеждой спросил Марк, боясь поверить. Повернувшись, Корсар почти улегся на него, придавливая к кровати, тяжесть его тела пугала, но не настолько, как должна была. Вытянувшись, Марк невольно дышал его запахом, слышал дыхание и чувствовал его на своей коже. Подумалось, что даже хорошо, что глаза – завязаны, вот если бы еще все остальные чувства не обострились до предела. - Не притворяйся, что не понял меня, мальчик, - промурлыкал Корсар. – Я сказал, что без проникновения. Ноги раздвинь… Стиснув зубы и плотнее сжав губы, Марк подчинился, разведя колени. Сокольский немного сдвинулся, устраиваясь удобнее, и его бесцеремонные пальцы тут же воспользовались свободой, дотянувшись везде… Марк задохнулся, чувствуя, как напрягается плоть, и понимая, что уж этого точно не скроешь. - Ох, ма-а-а-альчик, - выдохнул Сокольский. – Знал бы ты… Про костер рассказывать не буду, конечно, но какая сегодня вода… В следующий раз возьму тебя с собой. Знаешь, как хорошо в воде? Невесомо… Я тебе покажу… Шепча Марку в самые губы, он перемежал слова поцелуями, потом отодвинулся, снова заставил его лечь набок, а сам скользнул назад, прижавшись к нему всем телом. Марк покорно замер, чувствуя, как упирается ему в ягодицы возбужденный член Сокольского. Одну руку Корсар просунул ему под шею, заставив лечь на нее у самого плеча и поглаживая грудь, вторая устроилась на его члене. Соски, ключицы, пах… У Марка кружилась голова, в ушах звенело и некстати подумалось, что поужинать они так и не успели, так что шутка Корсара про обморок может оказаться очень даже в тему. Но было уже наплевать. Он и сам не заметил, как Сокольский отвязал от спинки кровати его руки, оставив платок на запястьях и умело разминая их прямо сквозь шелк. А внизу… внизу его пальцы играли с Марком, обласкивая каждый укромный уголок, каждую скрытую складочку… - Так нравится? – прошептал Корсар, прихватывая ухо Марка губами, проводя языком по его краю снизу вверх и обратно: по шее и спине пробежала сладкая дрожь. – Мальчик мой, хороший… Ну-ка, еще раздвинь… Ты же обещал, - хотел выкрикнуть Марк, но изо рта вырвался только всхлип. Подчиняясь движениям руки, ласкающей его член, он согнул ноги, уперся стопой в кровать, разводя колени… - Хорошо, - выдохнули ему в шею. – Очень хорошо… А теперь на колени. Давай, мальчик. На колени и раздвинь их пошире… Стиснув зубы, Марк повиновался, решив, что напоминать об обещании и просить не будет – ни за что не будет. Приподнялся, перекатившись, вырвался из рук Сокольского, встал на колени, разведя их в стороны. Подчиняясь надавившей между лопаток ладони, согнулся, оказавшись на четвереньках и опираясь на локти. Запястья нетуго, но надежно стягивал шелк, не давая раздвинуть ладони. Условность… Да будь оно все проклято! И вы с вашими условностями тоже. Если бы ему было все равно, кто увидит те фотографии, ничего этого не было бы! Марк снова невольно всхлипнул. Сзади его, не переставая, гладили и ласкали, потом чужие пальцы раздвинули ягодицы, обвели чем-то влажным тугой вход… Что-то горячее – ну понятно же что, не будь идиотом – прижалось к нему. Наклонившись, Сокольский оперся рукой на кровать рядом с локтями Марка, спросил, задыхаясь: - Ты еще помнишь про мое обещание, мальчик? - Да, - с трудом шевельнул губами Марк. - Хорошо… Ты понимаешь, как я тебя хочу? Понимаешь ведь… И сейчас между нами только мое слово. Только мое обещание, что я этого не сделаю. Ты мне веришь, мальчик? - Да, - простонал Марк то, что надо было сказать, то, во что он не верил совершенно. - Не ду-у-умаю, - протянул Сокольский. – Не думаю, что ты мне веришь. Но это не повод, чтобы не держать обещания. Ты можешь меня ненавидеть, мальчик, так даже слаще. Но ты должен мне доверять. И если я что-то обещаю, в это надо верить… Давление сзади исчезло. Задыхаясь, Марк почти выпрямился, отрывая ладони от постели. Почти, потому что ладонь Сокольского немедленно легла ему на член, пробежавшись по всей его длине, приласкав пальцами вену, потом обнажив головку и тоже пройдясь по ней слегка шершавой подушечкой… Откинувшись назад, притянутый к Корсару, Марк прижался спиной к горячей груди Сокольского, чувствуя его набухшие соски, всхлипнул… Корсар ласкал его так правильно, так нежно и сильно – именно там и так, где хотелось. И было уже все равно, что это рука мужчины, что это – сволочь и гад Сокольский. Было все равно, что он ни с кем и никогда не был вот так: неправильно, сладко, унизительно-беспомощно. Член Корсара, упиравшийся в него сзади, сдвинулся, Сокольский прижался к нему бедром, лаская себя сам, выполняя данное Марку обещание, но и это ничего не значило, потому что все равно это было самым настоящим сексом – и в этом Марк себе врать не собирался. И ему было все равно. Связанные руки, повязка на глазах, отгородившая его от мира… Все это лишь обостряло чувства, и он слышал дыхание Корсара, чувствовал его всей кожей, раздвигая колени и вжимаясь спиной и задом в чужое тело, слизывал с собственных пересохших губ вкус его поцелуев, все еще пахнущих малиной и дымом… И накрыло их одновременно. Дернулся сзади Сокольский, выстонав что-то невразумительное, а мгновения спустя Марка скрутило горячим, сладким, обжигающим спазмом, выбивая дыхание и всхлип… Ловя воздух ртом, он едва чувствовал, как его укладывают набок, как чужие пальцы снимают платок с его запястий и этим же платком вытирают его, почему-то мокрое, лицо, с которого уже исчезла повязка. Дернулся, собираясь сползти с кровати и уйти, уползти к себе в комнату, подальше от уже накатывающего стыда… Легко удержав, Сокольский обнял, прижал к себе – Марк даже успел разглядеть перед тем, как зажмурился, что ресницы у него слипшиеся, мокрые – придавил к постели, не давая дернуться. - Лежи, мальчик, - то ли попросил, то ли приказал, задыхаясь. – Завтра уйдешь. Ну, тише, тише, успокойся… Да я спокоен, - хотел возразить Марк, только слезы все текли, пока не кончились под осторожными невесомыми поцелуями, покрывающими все его лицо: от губ до зажмуренных глаз. И когда они, наконец, кончились, Марк провалился в теплую невесомую черноту, наплевав, кто и как его обнимает.