Искренность

«Одно на двоих желание. Теперь уходим, уходим по одному, А знаешь, один я вряд ли смогу» Градусы

      Ещё недавно отношения со своим другом Рэд считал вполне доверительными. Но наблюдая, он стал всё чаще сомневаться в искренности Чака. А как, скажите, можно не усомниться, если, чуть спросишь его, прячет глаза и переводит тему? Если ничего никогда не рассказывает и будто что-то скрывает? Уже сколько раз были инциденты с этим. И Рэда это чрезвычайно напрягало. Выводила эта недосказанность, это непрерывное враньё.       Ещё недавно Рэд бы прогнал подобные мысли прочь и согласился бы на любую выходку друга, а теперь только нервно сжимает кружку кофе и ищет подвох в предложении прогуляться на пляж, «освежиться». Тем временем от белобрысого не было вестей больше недели, а тут он объявляется и как ни в чем не бывало улыбается во все тридцать два.       — Нет, Чак. Мы никуда не пойдём. —говорит он твёрдо, стукая чашкой о стол.       — Что? Почему? — блондин смотрит недоумённо и немного виновато. А Рэд думает, что этот взгляд — не более, чем маска. — Я могу один пойти...       И в этих словах нет ни капли правды. Рэдклифф знает, что Чак один не ходит, потому что, по его собственным словам, «в этом совершенно никакого веселья». Кажется, это он сказал ещё тогда, когда Рэд ему верил.       — Нам с тобой надо серьёзно поговорить.       Чарли обидчиво поднимает глаза, мажет взглядом по лицу темнокожего, поджимает губы и плюхается на диван, превращается в сгусток обречённости. Длинные его руки обхватывают острые колени, от чего он становится похож на экспонат с выставки современного искусства. Рэду в голову такая аналогия не приходит.       В комнате находятся двое. Притихший блондин украдкой грызёт ноготь и наблюдает за действиями друга, а тот буравит чужую грудь. У Чака потеют ладони, у Рэда тоже.       — Чак... — на выдохе начинает темнокожий, — Что с тобой происходит?       — Что со мной происходит? — вроде бы вполне искренне удивляется Чарли, — Да всё со мной нормально. Жив, здоров, как видишь...       — Я не о том.       — А о чём?! Внеси конкретику в наш диалог.       — Я устал от твоего бесконечного вранья. Ты что-то скрываешь, я это вижу! Или ты думаешь, что я круглый дурак? — теперь чернявый действительно чувствует себя полным идиотом, хоть и виду не подаёт.       — Скрываю? — изумляется блондин и поднимается с дивана. — Слушай, по-моему, я слишком простой для того, чтобы хоть что-то скрывать, тебе так не кажется? Я обычный. И я полностью тебе доверяю. Просто чтоб ты знал. — последнюю реплику Чак чуть ли не выплёвывает в лицо другу.       — Тогда объясни мне, что такого с твоей спиной ужасного, что ты её так тщательно прячешь?       Блондин, подошедший почти вплотную, при этих словах мгновенно отлетает в прихожую, к выходу, но разъяренный Рэдклифф тут же перехватывает его за майку.       — Какого хуя, чувак?! Объясни! Объясни мне, какого хуя ты творишь? Ты думаешь, это нормально? Это нихуя не нормально!       — Это тебя не касается! — в том же тоне орёт бедняга Чарли, — Пусти!       Рэд отвешивает ему сочную пощёчину.       — Говори! Я беспокоюсь за тебя! Ублюдок неблагодарный!       Чак не находит ничего лучше, чем дать ногой Рэдклиффу между ног. Не во всю силу, а только чтобы предупредить, заставить замешкаться, и в этот момент выскочить на лестницу, а оттуда дальше, на улицу. Чтобы никто не нашёл, чтобы можно было привести мысли в порядок, перевести дух. Да, какая-нибудь крыша на набережной отлично подошла бы для этого занятия... Темнокожий глухо кряхтит, одной рукой всё ещё удерживая Чака. Силы в нем гораздо больше, чем в блондине, и сейчас это играет ему на руку.       — Подонок... — шепчет озлобленно блондин.       — Дурак. — вторит ему Рэдклифф.       И неожиданно легко целует.       В распахнутых глазах Чарли — страх и непонимание, в глазах Рэда — злость вперемешку с крайней сосредоточенностью. Чарли после первого оцепенения спохватывается и берётся отстранить от себя запальчивого друга. А тому того только и надо — он хватается за край футболки и рывком тянет наверх, и лишь после этого разрывает поцелуй.       В комнате находятся двое. Чак дико озирается вокруг в поисках своей футболки и будто в бреду бормочет:       — Зачем? Зачем ты всё это затеял?       — Потому что мне страшно за тебя. Повернись-ка.       Лучше бы Рэд и в правду не совался в эту историю. Потому что Чак вдруг становится покорным и безвольным и поворачивается. Жуткая картина открывается тогда – изуродованная, истёртая в кровь спина, множество уже затянувшихся рубцов и свежих, только начинающих восстанавливаться ран, бесчисленное количество кровоподтёков. С этого ракурса Чарли выглядит не лучше трупа. Темнокожий завороженно проводит пальцами по позвонкам, пересчитывает их, от чего Чак непроизвольно дёргается и кусает губу.       — Доволен?       — Кто с тобой так?       — Хулиганы.       — Опять врешь.       — И что с того? — фыркает белобрысый.       — Я мечтаю помочь.       — Если действительно хочешь помочь — отвали. И больше никогда не поднимай эту тему.       — Идиот! Твои раны ужасны! Их надо срочно обрабатывать. А ты хочешь, чтобы я навсегда об этом «забыл». Почему ты продолжаешь отпираться, если я всё равно всё уже знаю?       — Ничего ты не знаешь.       — А ты расскажи.       — Обойдёшься.       На это Рэду остается только вздохнуть. Чак действительно честен и искренен в своих поступках, но если уж упёрся, то переубедить его невозможно. Уж это чернявый усвоил очень хорошо.       — Садись, лечиться будем. — бросает он и заворачивает на кухню, за лекарствами.       Этакая передышка в пять минут становится пыткой бедняге Чарли. Оставшись, можно сказать, наедине с собой, со своими мыслями, он начинает немедленно анализировать случившееся, и каждый раз возвращается к поцелую. В голове его пусто, и в этой пустоте колокольным звоном раздаётся сердце. Со стороны Чак вполне походит на мирного душевнобольного или на пережившего тяжёлую утрату – стеклянный бессмысленный взгляд и страх. Да, очень много страха не только в глазах, но и во всем его существе. И помимо почти раскрывшейся так некстати тайны, Чарли боится Рэда. Только что он видел его разъярённые глаза, его руки практически выламывали локти блондину, его голос оглушал. А после следовал такой простой и по-своему правильный поцелуй. И сейчас эти участливые разговоры, искреннее желание помочь – всё это вводит в ступор белобрысого. Теперь он видит и другую сторону своего чернокожего друга, и эта сторона пугает его, пожалуй, даже больше, чем собственный отец. Хотя в ситуации Чака отец становится самым жутким кошмаром наяву. Чак понимает, почему так – отца он знает хорошо и знает, чего от него ожидать, а вот чего ожидать от такого, нового, Рэда – остается только гадать.       – Почему ты это сделал?       – Я же говорю, я очень за тебя волнуюсь. – Рэд лучезарно улыбается. Искренне. – Потому что ты мой друг, а друзьям принято помогать. Даже если они не просят об этом или, знаешь, пытаются отгородить себя от других. Это бесполезно, ведь настоящие друзья всё равно чувствуют, когда что-то не так. Вот и я чувствую. Улавливаешь мысль?       Чернявый наконец находит все требуемые препараты и пересаживает Чака верхом на стул, чтобы проще было обрабатывать раны. Тот послушно садится, всё больше зацикливаясь на таком коротком и таком ёмком откровении. Оно буквально перечёркивает все его недавние размышления, возвращая образ спокойного, простого и честного Рэдклиффа. И тем не менее, это откровение – ответ не на тот вопрос, на который Чарли хочет получить ответ.       – Да, но я не об этом… – за спиной Рэд непринужденно хмыкает и проводит пропитанным спиртом полотенцем по спине, морозит кожу и щекочет. Чак опять ёжится.       – А, ты о поцелуе. Мне надо было тебя отвлечь, чтобы снять футболку... – белобрысый резко дергается и шипит от скорее просто неожиданной, чем действительно сильной боли, – Прости, прости! Мне надо было тебя как-то отвлечь, так что я не придумал ничего проще и быстрее. Думаю, ты мог бы ожидать всего, но только не этого, ха-ха!       – И тебе не было неприятно? – смущается Чарли, – Ну, знаешь, целовать парня, всё такое…       – Ну, как видишь, нет. По крайней мере, тогда я не думал об этом. Сейчас может быть больно. Потерпи, я почти закончил. – становится действительно немного больно, потому что Рэд втирает какую-то вонючую мазь в синяки, но это терпимо. – А тебе было неприятно?       – О, нет, конечно, нет! – Чак вздрагивает и мотает головой. – Просто это, выходит, мой первый поцелуй…       Рэд сзади начинает хохотать и треплет друга по светлой голове. Он там уже всё закончил, так что возвращает спрятанную футболку, но предупреждает пока не надевать, чтобы мазь высохла. Затем он возвращается на кухню и роется в холодильнике.       – То есть я могу быть уверен, что не облажался в таком важном деле? – старается пошутить брюнет, но уже начинает переживать и искать подвох в словах друга. Искать признание, такое невероятное и в глубине души, возможно, желаемое.       – Мне понравилось.       Рэд не замечает – и не может заметить – как бесшумно Чак приближается сзади и с придыханием шепчет:       – Мы можем повторить, ты знаешь… – тянет он совсем над ухом, щекочет воздухом кожу. А внутри у него всё переворачивается с немыслимой скоростью – Рэд может отреагировать как угодно, хоть выставить вон, хоть снова поцеловать.       Рэдди не подводит: поворачивается и ловит лицо Чарли руками – чтобы поцеловать. От неумения Чарли глупо тычется в полные губы и интуитивно старается притереться, стать ещё ближе. Зачем-то – сам не до конца понимая зачем – переносит руки на талию и оттуда ведёт ниже, по карманам джинсов и под ягодицы, легко сжимает. От этого чернокожего будто током прошибает: таких ощущений ему не дарила ни одна девушка – а их было целых две – и это было так противоречиво. И приятно, и странно одновременно, и это только больше заводило.       Внутри у каждого всё кипит, в груди щемит – ощущения сравнимы с искренним детским восторгом, только восторг этот растекается по уже совсем не детским телам в определенные точки. И парни это ясно ощущают.       Чак разрывает поцелуй только чтобы продохнуть, опять мажет взглядом по лицу Рэда. Сейчас оно так близко, что можно легко разглядеть каждую поринку, движения носа, подрагивание коротких ресниц. Всё это безумно нравится блондину. Вообще он давно уже понял, что среди всех ранее встреченных им негров, Рэд самый симпатичный. Даже, пожалуй, не уступает обаятельным девочкам.       – Что мы делаем? – выговаривает брюнет, пока расправляется с пряжкой на своих джинсах и пытается успеть за руками дорвавшегося Чарли, которые уже везде.       – Любим, наверное, – бросает тот и спускает сразу с обоих штаны вместе с бельём. На секунду они замирают, смотрят строго друг другу в глаза, после чего белобрысый аккуратно дотрагивается до смуглого члена и ведёт от головки до основания, всё так же не теряя визуального контакта.       – Думаешь? По-моему, мы дрочим друг другу. – Рэд не торопится ублажить друга, одной рукой притягивает его за шею ближе, другой поднимается по животу вверх, совершенно случайно задевает сосок. Пересчитывает открывшиеся почему-то только сейчас синяки на плечах и груди. Их меньше, гораздо меньше, чем на спине, но они есть, и это пугает и нервирует темнокожего.       – Подумай об этом потом, ладно? – бурчит недовольно Чарли, проезжаясь по мошонке и заводя руку совсем за бедро. – Тебе нравится?       Ответом ему становится стон наслаждения и удивления вперемешку. Блондин видит, как темнокожий старается поменьше выражать эмоции, и потому старается ещё больше. Хотя у него и не было такого опыта, теорию эрогенных зон он примерно представляет – ласкает большим пальцем головку, оглаживает и ощупывает, потом возвращается к яичкам, сжимает так, что у Рэда появляются звездочки в глазах. Где-то на периферии сознания мигает горькая мысль о том, что курчавый совершенно не проявляет инициативы, стоит столбом и, кажется, действительно получает исключительно животное удовольствие. Пользуется, проще говоря. От этого совсем по-другому начинает щемить в груди и даже наворачиваются слёзы, только Чаку не впервой чувствовать обиду и боль, поэтому он терпит и продолжает начатое. В конце концов, что бы сегодня ни вытворял Редди, именно Чак стал инициатором их спонтанной близости, и он это понимает. Поэтому прогоняет назойливую мысль прочь и терпит, терпит. Ему ничего не остаётся, кроме как окончательно взять инициативу в свои руки и попытаться доставить себе удовольствие. И он берёт – оба члена вместе и сжимает в крепкое кольцо.       – Ну же, поцелуй меня… – шепчет он одними губами, прежде чем медленно провести рукой снизу вверх и обратно.       Рэд впивается в губы на этот раз смело и настойчиво, языком толкается и открывает их, пересчитывает зубы и, наконец, переплетает языки. Растерянность и новое смущение Чака только больше раззадоривают темнокожего, так, что он неосторожно царапает спину прямо по затягивающимся ранам.       – Совсем охуел? – взвизгивает белобрысый и убирает руку, – Мне больно!       – Прости, прости.       Тогда Рэдди берёт руку Чака в свою и возвращает на место, но отпускать не спешит, начинает осторожно и как-то по-своему нежно двигать, постепенно срываясь на бешеный темп. Теперь приходит его очередь любоваться тем, как блондин закатывает глаза и прикусывает губу, лишь бы только не стонать.       Первым не выдерживает Чарли и, отстраняясь в последний момент чтобы не заляпать чернокожему одежду, кончает себе в ладонь. Пока он переводит дыхание, кончает и Рэд. Белобрысому тут же становится неловко, так что он отводит глаза, натягивает брюки и футболку.       – Ты можешь помыться у меня. – слышит он тогда и останавливается. Если совсем честно, то Чаку совсем не хочется оставаться здесь дальше, отвечать на какие-то вопросы, вести диалог, смотреть в глаза, в конце концов. Хочется по-тихому сбежать и прочистить мысли. Но соблазн освежиться под нормальной водой слишком велик, учитывая, что он не мылся около недели, если не считать двух раз на пляже в воде сомнительной чистоты. Да, соблазн слишком велик, чтобы ему сопротивляться.       – Спасибо. – говорит блондин уже в дверях ванной комнаты и запирается. Опять срывает с себя свои тряпки и выкручивает кран. Вода приятными касаниями струится по телу, освежает и как будто бы исцеляет его. Чарли направляет лейку прямо в лицо и ловит ртом струйки, умывается и мочит голову. Думать не хочется совершенно, хочется только без конца нежиться в водичке.       – Только не устраивай там ниагарские водопады. И выходи побыстрее, надо будет заново помазать спину.       Чак почти не слышит этих слов, потому что мылит голову. Вода попадает в глаза и щиплет, но и на это он не обращает особого внимания. Ему просто по-человечески хорошо и легко. Лучше, чем было тогда, когда трогал себя и Рэда. Лучше, чем было в последние три года. Просто лучше.       Закончив все свои процедуры, Чак осторожно и максимально бесшумно открывается и оглядывается. «Рэда не видно. Скорее всего, он на кухне или в комнате…» – думает он и тихо выскальзывает в коридор. Берёт свои ботинки и открывает никогда не закрытую входную. Затем выбегает в подъезд и уже тогда по неосторожности хлопает дверью. Мысленно сматерившись, он пулей сбегает вниз и уже оттуда слышит повторный хлопок и шаги. Но Рэду никогда не догнать Чака – мастера уносить ноги от проблем так быстро, как не может никто, так что чернокожему остаётся только ругаться и шарить по подворотням в поисках блондина.       А тот незаметно удаляется от набережной в квартал Голд-Кост и думает о том, что всё это проявление «эмоций» – не более, чем проявление жалости. И что уж после такого он больше никогда не появится не то, что в доме темнокожего – близко не подойдет к Дугласу. Вот только без Рэда он уже не может…