Сколько стоит жизнь мультяшки

У мультяшек в обычае было проводить редкие перерывы между съемками в художественном отделе. Раньше и Бенди любил это место, потому что там был Генри, но потом отдел быстро ему наскучил, да и остальных художников непоседа-мультяшка, откровенно говоря, достал. Поэтому Бенди стал проводить отдых там же, где его проводили сотрудники студии в целом: то в художественном, то в музыкальном отделах, то в студии звукозаписи, то в цехе, где шились мягкие игрушки и прочий никому не нужный хлам — где приходилось и где отдыхающих не мог заметить кто-то из начальства. В общем, сегодня это был именно цех с игрушками. Бенди быстро затерся между Томом и Шоном, уселся на корточки и стал слушать. Вообще ему нравилось слушать разговоры серьезных взрослых людей, потому что казалось ему, что он от этого сам становится взрослее. Правда, в последнее время серьезные разговоры сходили на нет, а вместо этого перетекали в рассуждения о том, какой же Джоуи мерзавец. Конечно, Бенди это не нравилось: мало кому бы понравилось оскорбление человека, вдохнувшего в него жизнь. Ну и что, что приходится много работать? Бенди маленький, но не жалуется, а взрослые ноют, мол, куда это годится. Правда, однажды киномеханик Норман рассказывал ему про какие-то права и нормы труда, про то, что это его, мультяшку, содержит Джоуи, а им должны платить зарплату, которой подолгу нет, а он, наивный и глупый, не понимает… Но Джоуи говорит же, что нет денег, значит, надо работать больше, потому что иначе они совсем разорятся, и тогда уже никто никому ничего не заплатит — даже «наивный и глупый» мультяшка понимает такие простые вещи! Конечно, Бенди мог бы поговорить об этом с Джоуи, но тогда бы пришлось рассказать и про то, что и Норман, и все остальные отлынивают от работы, а это значило бы подвести друзей. Бенди вообще всех сотрудников считал за друзей, даже вечно недовольного и невысыпающегося Сэмми. Поэтому он продолжал молча слушать разговоры о том, что Джоуи — никудышный руководитель, и только иногда вздыхал и думал, когда ж дела наконец пойдут вверх. Сейчас же, впрочем, разговор шел о другом: кажется, о том, что неспокойны дела за рубежом, если верить газетам. Бенди внимательно вслушивался, хотя названия стран и имена людей ему совсем ничего не говорили: дальше родной студии он никогда не был и даже не представлял, каково оно там. Ему много рассказывали о Нью-Йорке, где студия стояла, но про другие места — никогда. Может, ему мог бы рассказать Генри, если бы только приехал хоть на денечек — Бенди уже и не просил многого… И тут появился Уолли. — Какие люди, — протянул Фрэнкс, зайдя в помещение. — А вы знаете, что? Я вам новость принес. Я вам такую новость принес — не поверите, что скажу… — Не тяни, — перебил Том, сидевший как раз рядом с Бенди, — рассказывай. Однако Уолли говорить не стал, а только хитро поднял брови, переводя взгляд то на Сэмми Лоуренса, сидящего где-то далеко от остальных, то на Эллисон, мотающую на палец прядь волос. — А что мне за это будет? — спросил он наконец. — Ничего, — сказал Бенди, которому не терпелось уже узнать, что именно произошло. Уолли всегда так: немного нагонит на себя важности, а потом все равно расскажет. История, подумал Бенди, наверняка про то, как Шон поскользнулся на луже воды, которую Уолли же и разлил… Но больно уж хотелось эту историю послушать в живом исполнении, потому что Уолли был превосходным рассказчиком и в этом деле уступал только Джоуи. Уолли прищурился, подошел ближе к Эллисон. — Джоуи хочет продать студию! Все удивленно охнули. Бенди настороженно поднял голову. — Быть такого не может, — сказал он быстрее, чем успел отреагировать кто-либо. — Как продать, когда продать, кому? Да ну, врешь! — А я говорил, что не поверите, — торжествуя, заявил Уолли. — А все-таки я сам слышал, как Джоуи это говорил… Да не знаю, с кем, он по телефону говорил, но телефон-то вам ничего не скажет, а вот я — это другое дело. — Не продаст, — заметил Джек Фейн, который до этого вчитывался в газету, — он продал бы её давно, если бы хотел. Видишь ведь, как он за нее держится: мечта, видишь ли, сколько в нее уже вложено… Да и кто её купит, когда она разоряется, Уолли? — Мое дело передать, — ушел от вопроса Уолли, — но я слышал, а такими словами на ветер не бросаются. — А все может быть, — поддержал уборщика Том, когда Бенди уверился было уже, что Уолли несет чушь, — сам бы ты, Джек, потащил на себе такую мечту, тоже бы устал. А дураки-мечтатели всегда найдутся, тут у Джоуи проблем не будет: выкупят. Бенди бы запротестовал — звучало все это как бред — но он не знал даже, что значит «продать студию». Как её продашь? Здание, что ли? Куда тогда денется все остальное? Или всю сразу? А люди куда? Люди ведь не продаются, верно? Вопросов было очень много! Поэтому Бенди спросил у сидевшего рядом Шона, который не успел еще занять позицию в обсуждении: — А что такое «продать студию»? — Ну, кто-то платит нашему горе-предпринимателю круглую сумму, — Бенди на этом моменте нахмурился: опять про Джоуи, — а он переоформляет на него студию, и этот кто-то становится её владельцем и может здесь хоть боевик рисовать вместо детских мультиков: хозяин же. А Джоуи ищет себе другую мечту, на которую ему не жалко потратить годы жизни и вырученные деньги… — Джоуи уйдет? — испуганно спросил Бенди. — А что ему тут делать? Худотдел на себе тащить? Не, он у нас только руководить умеет, а когда это здесь никому не нужно, он уйдет, будь спокоен… Вот ведь черт, подумал Бенди, как же это так получается? Ушел уже Генри, а теперь уйдет и Джоуи, и он останется вообще один. Да, Джоуи был строг, но все равно защищал от несправедливых нападок, учил танцевать в первое время… Да он его создал, заботился о нем, в конце концов, Чернильную Машину поставили его же силами, и на кого же полагаться в тяжелую минуту? Конечно, вряд ли их бросят, конечно, найдутся неравнодушные, но Бенди не представлял, даже не хотел представлять, каково это — жить без создателя. — Не продаст, — сказал Бенди, — я не верю. Но Уолли так уверенно доказывал Джеку, что прав, и Том вставал на сторону Уолли, и Эллисон склонялась к той же точке зрения… — А сотрудники? — спросил чертенок (конечно же, из любопытства, а не потому, что верил в это). — Они останутся здесь, да? Ты, например, останешься? — Не знаю, — Шон пожал плечами, — бывает, что работников тоже сменяют, когда сменяется руководство. Кого-то, может, и заменят, откуда я знаю. А кто-то, думаю, сам уйдет, потому что не секрет, что все устали от этого дурдома, а если вдруг новые руководители решат и зарплату снизить, то тут уже каждый решит найти работу поспокойней. Уолли вступил в перепалку с Сэмми, Том собрал вокруг себя лагерь единомышленников, Эллисон стала раздумывать, что даст им смена начальства… А Бенди сидел в тихом ужасе. Да ведь если сменятся сотрудники, то совсем в мире не останется ничего святого!

***

— Нет, ну вы… Ну вы слышали?! — закричал Бенди что есть сил, когда добежал до художественного отдела, — знаете, какую жуть мне недавно сказали? Джоуи хочет продать студию, понимаете? Борис с Алисой повернулись почти одновременно. — Правда, правда! Уолли сказал! — стал он пылко разъяснять, все еще задыхаясь от бега. — А они все говорят, что он прав, все! Борис, что делать? Алиса дернула плечом, а Борис, почувствовавший ответственность момента, подпер подбородок лапой и крепко задумался. — И что в этом плохого? — спросил он наконец. — Как что? — чуть не задохнулся от возмущения Бенди, — А как мы без Джоуи-то? А? Я один оставаться не собираюсь, а то смотри-ка, Генри уехал, Джоуи уйдет, остальные все еще куда-нибудь слиняют… Это так нельзя оставлять! Хватит сидеть уже, Алиса, ты слышишь, о чем я говорю, тут судьба студии решается! — А впрямь, что плохого? — Алиса глянула на Бенди слегка презрительно: она всегда так на него глядела. — Почему бы и не познакомиться с кем-то новым. Да и в конце концов, не забудут же он про нас вовсе, наверняка часто будет навещать… Вместо полюбившихся людей — кто-то чужой? Нет, это было немыслимо. Бенди представил, что и впрямь все, к кому он уже привык, уходят на другие места, разъезжаются по городам, которых он даже не знает. Что вместо веселого Уолли появляется кто-то хмурый и апатичный, уныло протирающий шваброй коридоры и не приносящий новостей в перерывы. Что вместо пареньков из художественного отдела наберут других, может, чем-то похожих на прежних ребят, которые рисовать станут дергано и резко, так, что его мультики совсем станут непохожи ни на что: даже думать об этом было больно, потому что Бенди все еще чувствовал связь между собой и мультяшным образом. Что поменяют голос Алисе (уже второй раз), поставят вместо Эллисон какую-нибудь визгливую девчонку, а там и его Алиса начнет подстраиваться под новую актрису озвучки. Что вместо тихого и рассудительного киномеханика Нормана может прийти грубый и хамоватый мужчина, как Том, но только куда хуже, и будет пинать проекторы, чтоб быстрее работали. Что и вместо Тома придет тот, кто, наверное, будет лучше разбираться в лифтах, но ничего не будет понимать в чернилах и Чернильной Машине, однажды просто не справится — и катастрофа. Что Сэмми заменят на, возможно, не настолько конфликтного, но и не настолько талантливого композитора, который напишет две-три простых мелодии и будет просто перемешивать их время от времени… А самое главное — уйдет Джоуи, папа Джоуи, создатель, любимый и самый-самый лучший. Другой руководитель, может, и поднимет студию из кризиса, но это уже ничего не будет стоить, потому что Джоуи уедет! Уедет догонять Генри, а про него забудет, как и Генри забыл, и никогда не узнает, как им, мультяшкам, живется без него, как тут с чужими, которые, может, позаботятся, но никогда не полюбят так, как его любили… — А я не хочу с кем-то новым, — еле выговорил Бенди, — мне и так хорошо. Я Джоуи люблю, и Нормана, и Шона, и всех, кто наши — больше мне никто не нужен! — Да ведь ты сам сказал, что это новость от Уолли, — возразил Борис, а потому усмехнулся. — Уолли нам однажды конец света наобещал, и ты единственный поверил, бегал и орал, что мы все умрем, пытаясь спрятаться в кладовке от падающего метеорита… Если бы Джоуи и впрямь хотел продать студию, он бы сказал нам в первую очередь, не думаешь? Бенди открыл было рот, чтоб поспорить — но тут заскрипела дверь. — Э, не время сидеть! — позвал, как обычно, бодрый голос Джоуи, — у вас там съемка, вы не забыли? Так что давайте, подъем — и вперед, вперед… Борис встал и посмотрел на Бенди. — Ну давай, спрашивай, — посоветовал он. Что спрашивать? «Джоуи, а это правда, что ты продаешь студию и тоже навсегда нас бросаешь?» — так спросить? А если Джоуи ответит «да», то от этого станет легче? Джоуи не обманывал мультяшек, Джоуи всегда говорил правду, но теперь Бенди боялся этой правды. — Что ты там хочешь спросить? — поинтересовался Джоуи из-за двери. — Ничего, — Бенди помотал головой и улыбнулся, чтоб никто не подумал ничего плохого.

***

Съемки в этот раз продолжались долго. Во-первых, Джоуи, кажется, решил отснять двойную норму хронометража за один раз, и это было бы ничего, Бенди бы это вынес, ведь должен же хоть кто-то работать… Но сегодня он волновался так, что у него во время танца заплетались ноги, не гнулась спина и вообще все получалось не так, как надо. В довершение он упал в тот момент, когда падать было категорически нельзя, и испортил начавший было получаться дубль, а ведь он давно уже не падал во время съемок! — Это просто танец, — напомнил Борис, — прекрати нервничать, соберись. — Я пытаюсь, — стал оправдываться Бенди, — я сам не знаю, как так вышло. — А надо бы знать, — прошипела Алиса, — ты тянешь работу! В итоге он первую часть отплясал, но танец получился абы-каким, резким и фальшивым, как будто танцевал не живой мультяшка, а кукла с деревянными ногами. Даже сам Бенди застыдился такой откровенной халтуры, но Джоуи неожиданно для всех сказал, что и так сойдет, и что можно приступать ко второй сцене… В итоге, уже к вечеру, как только вторая сцена была отснята, Бенди быстренько откланялся, схватил положенный ему за пляску паёк — банку беконного супа и бутылек чернил — и побежал прочь от Джоуи и остальных, которые могли бы заподозрить что-то неладное, к Гранту Коэну. Бенди не пересекался с ним без надобности, да и знал о нем только то, что он бухгалтер и не любит, когда ему мешают просто так. Но Бенди ведь бежал к нему не просто так! Решалась судьба студии, решалась его, в конце концов, судьба, да и Алисы с Борисом тоже, даже если они этого не понимали. И Бенди имел полное право знать, что именно последует за продажей студии, кто именно уйдет, кто останется… А кому же знать ответы на все его вопросы, если не бухгалтеру? Бенди вежливо постучался в закрытую дверь кабинета, но вошел быстрее, чем ему успели ответить. Грант повернулся и раздраженно процедил что-то вроде: — Беги обратно к художникам, чернил нет, я сегодня занят, и завтра занят, и вообще всю эту неделю… — Грант, я только на минуточку и сразу пойду, — умоляюще затараторил Бенди, — это очень-очень важно. Только честно, слушай, тут у тебя нигде… Как бы сказать… Бумажек, связанных с продажей студии, не валялось? Грант поправил очки, и потер лоб, кажется, формулируя мысль. Бенди терпеливо ждал (что тут поделать, бухгалтер — тяжелая работа), про себя заклиная его сказать «нет», и решил, что если он это скажет, то Бенди больше никогда не будет разыгрывать Джоуи, никогда не будет приставать к нему с просьбами — только бы он не уходил… — Меня просили не говорить, — начал наконец Грант, — но раз уж ты сам спрашиваешь, то, значит, и без меня знаешь. Нет, бумаг пока нет, но он просил провести оценку оборудования, и что-то мне кажется, что именно к продаже дело и идет… Нет. Уолли не врал. На этот раз все было плохо, так плохо, что Бенди согласился бы скорее на падение метеорита, чем на то, что происходило вокруг него… Он только охнул и закрыл лицо ладонями. — Ты чего? — А кому он продаст студию-то? — ответил Бенди вопросом на вопрос, — Это ведь будет кто-то хороший, верно? Может, ты знаешь, а? — Тебя это волновать не должно. Во-первых, ты маленький, во вторых, ты ведь не часть студии, верно? Это права на образы персонажей перейдут компании покрупнее, всякое другое имущество тоже, а чернильную машину и все с ней связанное обратно передадут «Gent»… Но… Если подумать, он, мультяшка — это тоже «чернильная машина и все с ней связанное»? Ведь он был её порождением, значит, и его с остальными сплавят этой самой «Gent», и… Ой-ой-ой! Получается, ему из родной студии придется уходить, и попадет он даже не к студии-конкуренту, а черт его знает куда, к людям, которые механизмы делают, а в мультиках не понимают совершенно ничего, дай небо чтоб знали, что это такое!.. Ладно, Бенди, конечно, понимал, что преувеличил, но все равно ему не хотелось из танцующего мультяшки превращаться в техника вроде Тома: танец его душе был как-то ближе, а в гайках-болтах он ровным счетом ничего не мыслил. К тому же, почему-то терзало его душу сомнение, что его, никудышного механика, там совершенно не будут жаловать. — А что я там буду делать? — спросил Бенди жалобно. — А откуда я знаю, — пожал Грант плечами, — это ты уже у Джоуи спроси, на что он вообще рассчитывает, когда каждому понятно, что в той компании ты не сдался никому. Вот ведь как бывает. Живешь, живешь, а потом раз — и податься тебе совсем некуда, и никто нигде тебе не рад.

***

Когда он притащился в тот угол художественного отдела, где спали мультяшки, к Борису и Алисе, было уже совсем поздно. Те, кто ночевали на рабочем месте, спали, остальные давно разошлись по домам — Бенди тут ждали только затем, чтобы самим со спокойной душой лечь спать. Алиса сидела на полу и вязала бант из какого-то обрывка ленты, Борис тоже сидел, но уже посапывал, положив голову на колени: впрочем, громкое хлопанье дверью его разбудило. — Бенди, — недовольно прошипела Алиса, — пришел наконец, блудная душа, где тебя только черти носили, позволь спросить? — Мне Грант знаете что сказал? — возбужденно зашептал Бенди. — Он сказал, что студию точно-точно продадут. И что нам придется перебираться в этот, как его, в джент, потому что мы считаемся не как персонажи, а как что-то, связанное с чернильной машиной. И что там мы никому не нужны, и нас вообще никто там любить не будет, а я на такое не согласен. Я все-таки хочу, чтобы о нас хоть чуточку заботились, потому что иначе там наверняка будет паршиво житься. — Бенди, да что тебя сегодня, в самом деле, взяло такое, — сонно пробурчал Борис, — я на продажу студии не повелся бы, а ты несешь такой бред. — Может, и бред, только мне этот бред Грант сказал, а вся студия соглашается. И я сам не дурак, понимаю уже, как жизнь работает. Я тебе говорю, ты еще жалеть будешь, что вовремя мне не поверил, так хоть бы подготовился морально… — Бенди, иди проспись, — посоветовала Алиса, — вот увидишь, завтра сам скажешь, что чушь нес. — А назло тебе не скажу, — он нахмурился. — Я завтра еще спрошу у кого-нибудь, они же умные, а не как ты — они тоже подтвердят, что я не вру. Но Алиса только махнула рукой на него, а Борис уже вообще ничего не слышал, только и хотел лечь спать. И Бенди смирился, лег, закутался в простыню поплотнее и стал думать… И впрямь, если он попадет в «Gent», вверенный другим людям… То что с ним сделают эти другие люди? Бенди когда-то оживили, чтобы он помогал делать мультики — а если новые руководители этого не поймут? Навсегда отберут у него право танцевать, забудут, что он был создан мультяшкой, и дадут совсем другую работу — соединять трубы, к примеру, или крутить болты, или таскать чертежи и перебирать шурупы. Нагрузят этой работой так, что для танцев вовсе не останется времени, а чернила, глядишь, давать забудут, и зачахнет он, как цветок, который не поливают. Или вовсе предпочтут забыть про то, что он есть, запрут их втроем где-нибудь в кладовке, и им будет плевать, что Алиса бесподобно поет, что Борис добрый и хороший, что они все тоже живые, или… Что там еще люди делают с теми, кто становится им не нужен? Бывают же случаи…

***

Он проснулся раньше, чем все остальные мультяшки: уж точно до съемок. Впрочем, слышно было, что идет уже работа и на нижних этажах, и здесь: пожалуй, большинство сотрудников точно в студии и давно работают. Он тихо, чтоб никого не будить, слез с матраса. Глянул на часы: как раз восемь. Его рабочий день традиционно начинался в полдевятого, а значит, у него было еще полчаса, чтоб успеть сделать все, что он хотел, и найти ответы на все интересующие его вопросы — вот только кто мог эти ответы дать? И, подумав около минуты, Бенди пошел к единственному человеку, который хоть что-то знал об этой загадочной компании Gent: к механику Томасу Коннору. Он должен был быть рядом с Чернильной Машиной, потому что вчера Джоуи между делом жаловался на проблемы с подачей чернил. Он там и был: с гаечным ключом, что-то подкручивал, что-то осматривал и бурчал себе под нос песню из мультика, перемежающуюся со всякими нехорошими словами, значения которых Бенди не знал. Он только знал, что Том их говорит от сильной злобы, когда ничего не получается и хочется что-нибудь сломать, а делать приходится прямо противоположное… Впрочем, Бенди упорно не понимал, зачем это Тому надо было идти с таким характером на работу, где надо что-то чинить. Наверное, потому что люди, которые все ломают, не сильно-то в обществе ценятся. — Доброе утро, — сказал Бенди, чтобы Том не так сильно злился. Услышав голос, Том ругаться перестал. И правильно, Джоуи часто повторял, что при детях нельзя. — И тебе привет, — сказал он и опять стал закручивать болты. — Том. Эй, Том, ты ведь умный, да? Ты взрослый, все знаешь, наверное. — Чего это ты подлизываешься? — насторожился Том. — Ну почему сразу подлизываюсь. Я к тебе со всей душой, а ты… Том, скажи, а тебе Джоуи ничего не говорил про то, что хочет продать Чернильную Машину? Он ведь вместе с нами, с мультяшками её продает, да? Скажите, мы вам, джентовским, хоть чуточку пригодиться можем? — В первый раз слышу, — буркнул Том, — чтоб он вас на наши плечи собирался перевешивать. Мог бы и предупредить, раз такое дело. — Ну зачем сразу «перевешивать», — надулся Бенди. — Что мы, обуза для всех? Ты не думай, мы и поработать можем, если надо — по крайней мере, я могу. Меня только немного поучить, а я со всем справлюсь, стану серьезным механиком, даже лифты чинить буду. Ну правда, не вылетать же мне на улицу! — Мне-то что. В конце концов, это Джоуи решает, у него наверняка есть какие-то на тебя планы. Вот как скажет, чтоб я тебя с Чернильной Машиной забирал в «Gent», тогда и поговорим. Я бы тебя, может, и поучил, но только другие работники тебе вряд ли обрадуются: полно у них своих забот, да и к живым мультяшкам наш народ пока что непривычен. Так что не знаю, что и делать с тобой, куда тебя пристраивать… Бенди тяжело вздохнул. — А если окажется, что от нас там нет никакого толка, то что? Что люди делают с… детьми, которые им не нужны? Продают, что ли? — Вообще-то, отдают в приют, — ответил Том, но, поняв, что Бенди слово «приют» вообще ничего не говорит, решил пояснить: — большое такое здание. Ну, допустим, если у ребенка нет родителей, или если родители решили, что ребенок им не нужен, то его отдают туда, и там детей воспитывают. Но тебе туда, конечно, путь закрыт. — Почему? Я бы с удовольствием пожил, если мы там будем вместе и если там есть другие дети. С кем-нибудь да полажу, не пропаду точно. — Эка куда махнул, — Том засмеялся. — Говорю: испугаются люди мультяшек. Кто ж туда возьмет вас, а? Это паника начнется: а что это такое, почему шевелится, как говорит… Так что в приюте тебя никто не ждет, можешь быть спокойным. — А где ж меня ждут? — разочарованно спросил Бенди. — куда мне деваться? Том отложил в сторону гаечный ключ и задумчиво почесал голову. — Я не знаю, малой. Я с самого начала говорил Дрю, что он потом никуда тебя не приткнет, если вдруг понадобится тебя куда-то притыкать. Может, есть у него какие-нибудь знакомые, такие же, как он, которых мультяшки живые не пугают. Там и поживешь, а потом он что придумает. — А он никогда мне про знакомых не говорил, — осторожно заметил Бенди, который умом понимал, что их может и не быть, но не хотел спугнуть призрачную надежду. — Он тебе много чего не говорит, знаешь ли. Он всем чего-то да недоговаривает… — А если их все-таки нет? — Да что привязался, как будто я знаю, что на уме у этого психа! Обратно в машину чернильную тебя засунут, значит, а чернила в хозяйстве пригодятся — ведра два с тебя выйдет, я думаю. Бенди вздрогнул. Казалось, он перебрал все варианты дальнейшей своей судьбы, но этот почему-то к нему в голову не приходил — слишком уж он был жестоким — а Том сказал так просто и безразлично, и сказал уверенно, как будто бы это впрямь могло произойти… Бенди был совсем маленьким и просто не представлял себе конца, но эта фраза заставил его и впрямь задуматься: каково это — не существовать. Ведь даже те годы, что он жил на бумаге мультяшным образом, он помнил плохо, а уж того, что было раньше, не мог вообразить точно… Так что же это такое — он не будет ни видеть, ни ощущать, ни помнить, ни мыслить? Просто растворится, исчезнет? Он представил себе, что никогда больше не увидит Бориса с Алисой, не обнимет Джоуи, не дождется Генри, не сможет даже вспомнить, что они были, что все его мысли не имеют уже значения, потому что их нет — и его, Бенди, нет тоже… И от того, что он представил, ему стало действительно жутко. И с ним могут сделать такое? — Неправда, — выдавил он, — зачем кому-то два ведра чернил вместо меня? Чернила можно из машины взять, а я один, меня такого уже не будет больше никогда… И в-вообще, — голос у него задрожал, — со мной так нельзя, я же живой! Из людей не делают чернила, почему из меня можно? — Потому что ты мультяшка, — фыркнул Том, — людей будет искать полиция, а тебя никто не станет искать, даже не узнают, есть ты или нету уже. Конечно, если он мультяшка, то его и убить можно, а чернилами потом чертежи чертить, или для чего там люди их используют! — Мне Генри говорил, что все равно нельзя, — привел он последний аргумент. — Убивать это плохо, неважно кого, даже мультяшек, даже если никто не узнает! — он почувствовал, что трясутся руки, что голос начинает срываться, и закричал, чуть ли не воя от испуга и досады: — Я же н-нужный, я же лучше, чем два ведра-а-а!.. — Ну чего ноешь! — напустился Том. — Я не всерьез говорил, это шутка, а ты развел тут, как маленький… Не знаю я, куда там Джоуи собрался тебя сплавлять, понял? Не знаю и все! Давай, сопли на кулак наматывай и катись уже отсюда, мешаешь работать, а то уже я тебя в чернильную машину засуну! И воображение Бенди за какой-то миг нарисовало ему настолько живую картину собственной гибели, что он вскочил, подстегнутый ужасом, и побежал прочь, подальше от Тома, от чернильной машины, и побежал так быстро, что даже не вполне понял, куда бежит — только бы подальше… Бенди никогда раньше не приходилось действительно бояться за себя. Он всегда знал, что ему помогут, если он окажется в беде, поставят на ноги, если заболеет, спасут, если вдруг что-то будет ему угрожать. Но шутка Тома (а была ли она шуткой?) вдруг пробудила в нем странное и страшное чувство того, что так взаправду может быть, что его жизнь могут забрать даже легче, чем даровали — и что уж тогда никто не сможет ему помочь… Он бежал, не обращая внимания на то, куда бежит, на то, что лежит на полу, на то, что под ногами начинают хлюпать чернила. Он бежал и бежал, сам не зная, от чего он убегает, подскользнулся обо что-то — и упал лицом в чернильную лужу… И вот в этот момент, когда он лежал лицом в чернильной луже в крайне неудобном положении, он все-таки задумался о том, что слова Тома и впрямь могут быть… Просто шуткой. Жестокой и неправильной, но все равно шуткой. Пожалуй, только падение в чернила или еще что-то холодное и могло его отрезвить. Он поднялся, отряхнулся — брызги полетели во все стороны. Слизнул чернила с ладони — вкус у них, конечно, был совсем не тот, что у магазинных, которых в студии со временем становилось все сложней достать… Бенди задрал голову, чтобы посмотреть, куда это его занес внезапный приступ паники: над головой у него висела табличка «Студия звукозаписи». Дверь в нее была закрыта, да и слышно было, что там как раз записывается песня для последнего эпизода. Бенди присел рядом с дверью и стал слушать: Эллисон распевалась, а приглушенный голос Сэмми Лоуренса грубовато поправлял. «Шутка, — подумал Бенди, — не станет никто убивать мультяшку просто… Просто потому что. Мне бы, допустим, если бы я человеком был, в голову такое не пришло — пускать на чернила кого-то живого. Это неправильно. И наверняка очень больно». «А люди разные бывают, — вспомнилось ему невзначай, — Том пошутит, а другой возьмет и… Ему-то не больно. И не неправильно. Люди мультяшками не были, они, наверное, не понимают, что мы так же, как они, думаем». Музыка неожиданно стихла. — Эллисон, ты не стараешься, — резко заметил Лоуренс, — резвее, резвее, музыка несется, а ты медлишь. И тут Бенди решился — резко открыл дверь, пока Эллисон не начала петь, и спросил: — Сэмми, а можно я тебе один вопрос задам? Сэмми повернулся — как обычно, злой и с больными глазами. Бенди силой заставил себя не злиться на него из-за этого: Сэмми работал столько, что за это одно ему можно было простить все грехи, какие он успел насовершать. Может, чертенок помог бы ему с его работой, но — увы! — не знал ни одной ноты. Бенди даже пытался научиться играть на пианино, но стоило ему начать всерьез этим заниматься, как приходил Сэмми, начинал кричать, что он, недоумок, инструменты попортит, и на этом уроки музыки обычно обрывались… — Какой? — спросил наконец Сэмми, попутно рассматривая свою заляпанную черным рубашку. — Только честно скажи — ты бы обменял меня на два ведра чернил? Эллисон посмотрела на него с непониманием, мол, с чего, дитя, такие мысли, а Лоуренс закатил глаза. — Да, безусловно, обменял бы: еще два ведра чернил — это как раз то, чего мне в этой студии недостает, ведь не чернилами же мне, в самом деле, каждый день затапливает музыкальный департамент! Все, такой ответ тебя удовлетворяет? Теперь иди и не мешай мне. — А Том сказал, что другие люди — они пустят меня на чернила, если я стану им ненужным. — Какие другие люди? — Сэмми всплеснул руками, — что ты несешь? — К которым я попаду, если Джоуи нашу студию продаст… Сэмми, припоминая, видимо, что ходил по студии такой слух, на секунду-другую стал даже не таким недовольным и злым, как обычно… А потом как-то странно оскалился. — На этот счет можешь не переживать. Если Джоуи задумает продать студию, то ты до этого момента все равно не доживешь. Не доживет?.. Бенди замер, непонимающий и сбитый. На какую-то секунду его захлестнуло давно позабытое чувство ужасающей беспомощности — и всепоглощающего страха. В такое состояние он впадал только однажды, в первое мгновенье после собственного рождения, когда только-только поднялась из чернил мультяшная душа. Но тогда это было началом… И теперь к нему сзади, хищно скалясь, подбирался неизбежный конец, а исчезать так не хотелось! — По… Почему не доживу? — спросил он, растерянный, чувствуя, как в нем опять поднимается ранее неведомое чувство беззащитности перед жутким. Он ожидал опять услышать грубый выкрик «это шутка», раз уж в этой студии всем так нравится шутить про то, что ему надо умереть, но Сэмми так не сказал, а принялся рассуждать вслух, загибая пальцы: — Сам подумай. Джоуи ни разу не выпускал тебя за пределы студии, верно? Он не хотел, чтоб тебя видели, всегда прятал мультяшек, когда в студию приходили репортеры или спонсоры. О его тайне не должен был знать никто за пределами этой студии. Как же он передаст вас кому-то другому? Будет куча вопросов, а еще последствия, которые просто невозможно предвидеть — ему легче избавиться от вас, раз уж он решает распрощаться с мультипликацией навсегда. Так что сам суди, что ему нужнее, два ведра чернил или… Доказательства Сэмми звучали здраво, но… — Но мне нельзя умирать! — крикнул Бенди, пытаясь такими словами отгородиться от беспощадно колких слов Сэмми, — Я Генри не встретил, а он очень расстроится, если приедет и узнает, что меня нету! Я ведь любимый у него, он без меня наверняка плакать будет, а что ему скажут — что я умер, да? Да я же еще не всю жизнь прожил, я еще на пианино играть не научился, Алису в шашки не обыграл… — Сэмми, не надо, — зашептала как будто встревоженная чем-то Эллисон. Ему думалось, что Сэмми после таких неоспоримых доказательств точно признает, что заблуждался, но Сэмми только снова уставился безразличным взглядом в лист бумаги на столе. — На пианино у тебя, конечно, времени не хватит, но вот на шашки — вполне. — Так, остановись, — потребовала Эллисон, — ты поступаешь неправильно. — Не мешай, я с ребенком разговариваю, — раздраженно выпалил Сэмми. — А ты беги уже, живи быстрее, а то вдруг Дрю и впрямь задумает продать студию. Бенди стоял, не в силах шевельнуться: его всего сковало осознание страшного. Он хотел сказать что-то, кого-нибудь позвать — но язык не поворачивался, и он не мог произнести ни слова, только невнятно лепетал что-то, он хотел снова броситься бежать, чтобы до него не долетали пропитанные цинизмом слова Лоуренса — но ноги вдруг стали тяжелее, и он только стоял, чувствуя, что из глаз начинают течь слезы. — Н-нет, — наконец пробормотал он, — Джоуи не с-станет, он не может, он н-нас любит, и меня любит… тоже… — Джоуи? Я тебя умоляю. Если он кого-то когда-то и любил, то этот, кхм, счастливец точно не в этой студии. А уж что до тебя, то Джоуи, уверен, и гроб тебе приготовил… — Сэмми! — Эллисон уже не говорила, а кричала. — Да что у тебя, вообще сердца нет, разве можно говорить такие вещи маленькому ребенку?! Но было поздно. Тут смертельный ужас, жуткий по силе гнев и нечеловеческая обида наконец взяли свое — Бенди сорвался. Он не то что заплакал — заревел, насколько хватало его легких, заревел громко, протяжно, таким голосом, каким просто физически не мог кричать маленький и щуплый мультяшка — Эллисон охнула и зажала уши. Слезы уже не капали, а ручьем текли на пол, нервная дрожь волнами проходилась по телу, ладони сжимались в кулаки сами собой. Тело против воли вытянулось так, что он стал выше на несколько дюймов, и он стоял, словно струна натянутый, и трясся в настоящей истерике. — Вы врё-ё… — громкий всхлип заглушил его отчаянный рёв, — вы врё-ёте! Это неправда! Неправда! — Бенди, — умоляюще начала Эллисон, — Бенди, тихо, ну же… Бенди не слышал — он орал, и так отчаянно, как будто бы крик мог ему помочь. Он плакал, даже не вытирал слезы с лица и от сильного напряжения стал как будто таять — от такого зрелища впал в шок даже непробиваемый Сэмми Лоуренс… — Так не будет, поняли?! Вы неправду говорите! Ненавижу вас! Шутка ли — Джоуи гроб тебе приготовил! — Бенди, — Эллисон подошла к нему, смущенная, — не слушай Сэмми, не плачь, он не хотел этого говорить, тише, тише! Бенди почувствовал, что его плеча коснулась чужая ладонь — обида поднялась в нем с новой силой, и эта обида оказалась настолько мощной, что сорвала сдерживающие его тело цепи истерики. Он сам не понял, как приподнялся на цыпочки, как размахнулся — и наотмашь ударил Эллисон, не переставая рыдать… Она застыла, стала звать — ну Бенди, Бенди! — а потом Бенди ощутил, что ноги отрываются от земли. — Так, мелочь! — прикрикнул Сэмми. — Я правильно понимаю, что ты позволил себе поднять руку на девушку, да? Плач и испуг притупили чувства, и Бенди даже не сразу понял, что его ударили тоже. Он посмотрел на Лоуренса: он казался скорее растерянным, чем злым, несмотря на грозно сдвинутые брови: наверное, он понимал, что простой угрозой Бенди уже не заткнуть… — Сэмми, не трогай его, — взмолилась Эллисон, — Сэмми, отпусти, ты же видишь, ему и так страшно! — Ага, а потом он позволит себе распускать лапы и на остальных, да? — Не надо было его до такого доводить! — О да, лучше было солгать, чтоб этот дурачок и дальше думал, что Дрю есть до него какое-то дело… — Да с чего ты вообще взял это все? От плача становилось тяжелее дышать, а слезы никак не заканчивались. Гнев проходил, но освобождал место для дикого страха, и Бенди повторял сквозь всхлипы: — Я не хочу в чернила, я не хочу умирать, не хочу! Я жить буду, слышите? Вы врете, Джоуи меня любит! — Любит, любит, — шептала Эллисон, — сам говоришь, что любит, зачем плачешь тогда?.. Но Бенди продолжал плакать и дрожать, потому что Бенди сам себе уже не верил. — Все, хватит с меня! — зло крикнул Сэмми, — я должен был сейчас песню записывать, а не с тобой нянчиться! Иди плачься кому-нибудь другому о своей безвременной кончине, а нас с Эллисон оставь работать… Чертенок почувствовал, что его несут к двери, а потом — что он резко ударяется телом об пол. Где-то сзади слышались причитания Эллисон, что так нельзя, что раз так, Сэмми должен его успокоить, и еще ворчание самого Сэмми, что он не может тратить на это время… Сил на рев не осталось: Бенди вцепился пальцами в доски и тихо плакал, рвано дыша. Потом уже и слезы перестали капать, но он сидел и трясся, потому что не мог успокоиться… Джоуи не стал бы! Джоуи был его создателем, он всегда защищал мультяшек, всегда оберегал — разве можно разлюбить кого-то так резко и так сильно, чтобы не думая лишить этого кого-то жизни? И тогда он заставил себя подняться, пускай он все еще содрогался от рыданий. Опираясь на стену, Бенди на ватных ногах побрел прочь от студии звукозаписи — вперед и направо, а потом вверх по лестнице. Он шел, пытаясь не смотреть по сторонам, и думал о словах Сэмми — а ведь такими фразами не разбрасываются, о шутке Тома — а ведь Том наверняка просто шутил, о Генри, который бы точно помог сейчас, о Борисе и Алисе, которых он тоже безумно любил — и будет очень, до слез, жаль, если они разделят с ним такую судьбу… Он даже не заметил, как врезался во что-то, но услышал, как что-то сказало знакомым голосом: — Эй, смотри, куда идешь! Бенди задрал голову: что-то оказалось Уолли, который тащил куда-то бумаги. — Извини, — пробормотал Бенди. — Извиняю, извиняю, просто не зевай по сторонам… Ты что, плачешь? — Нет, нет, я не плачу, — стал оправдываться он, — Уолли, подожди, а ты не знаешь, где сейчас Джоуи? У себя, в кабинете, да? — Не-а, — Уолли помотал головой, — он на нижних уровнях, он там что-то строгает. В плотники, может, заделаться решил: ну и черт с ним, пусть пробует что-то новое, вреда не будет, потому что… Бенди не услышал, что там было дальше и почему всегда хорошо пробовать что-то новое — он ринулся к лестнице.

***

Он не знал, какое чувство привело его к Джоуи. После всего, что он услышал, ему скорее нужно было бояться создателя… Однако Бенди не мог вот так, в одно мгновение, разлюбить — да и никто бы не смог, что бы там не говорил Сэмми. Джоуи сидел за столом — кажется, с рубанком — и впрямь что-то строгал. В другое время Бенди бы посмотрел, как он это делает, как летит на пол деревянная стружка, но сейчас ему было совсем не до того. Он думал, что сразу и резко начнет разговор, расспросит про все: и про продажу, и про знакомых, и про приют, и про то, можно ли делать чернила из мультяшек — но страх опять овладел им, и вместо этого он просто уставился на спину Джоуи, не смея даже как-то обозначить свое присутствие. А все-таки интересно, что там Джоуи мастерит… Он попытался подойти на шаг ближе, а доска под ногами, разбухшая от чернил, вдруг решила заскрипеть, а Джоуи в последнее время становился до жути нервным (наверное, от работы). Так что он сразу обернулся на скрип, готовясь, кажется, накричать, и закономерно растерялся, увидев не надоедливого работника, а мультяшку. — Бенди? — спросил он обычным своим ровным голосом, — ты-то что тут делаешь? Еще рано, а тебе следует высыпаться, а то сил на танцы не останется. — Я не хочу спать, — сказал Бенди, пытаясь унять дрожь, — тут никто не спит, и я тоже могу. — А грустный почему? — Джоуи хмыкнул, — уж кто, а ты, Дорогуша Дьявол, должен улыбаться почаще. — Джоуи, скажи, пожалуйста — я хороший? Я ведь не подводил тебя, правда? Или подводил? Я старался быть хорошим, честно! Всегда работал, когда ты просил, даже если мне не хотелось! Может, я тебя много разыгрывал, я тебя доставал часто, да? Ты злишься на меня за это? — Да что ты. Конечно, ты хороший, — почти тут же ответил Джоуи, — поверь, у меня нет причин считать по-другому. — А Алиса с Борисом — они тоже хорошие? Ну, если я тебя ни разу не подвел, то они тем более, да? — И они тоже, маленький мой, тоже. Вы все мне помогали, правда? Так к чему эти вопросы? — Джоуи, а за что ты тогда хочешь нас убить? Джоуи привстал: прищурил глаза, сдвинул брови, весь стал серьезней и напряженней. Видимо, такой внезапный вопрос его встревожил. — Бенди, почему ты так решил? — Мне Сэмми с-сказал. Он говорит, ты продашь студию, а от нас… А от нас избавишься, потому что мы тебе не нужны, потому что ты нас совсем не л-любишь, и… Джоуи, миленький, если мы хорошие, то… То пожалуйста, прошу тебя, не надо! Пожалей нас, я не хочу, я боюсь, я же маленький еще!.. Он не смог выговорить ничего больше — опять подкосились ноги и задрожал голос: так сильно его пугала мысль о том, чтобы принять смерть — не за то, что виноват, а за то, что не может больше приносить пользы. И самое страшное — принять её от Джоуи, на которого он, наоборот, привык полагаться… И вместе с тем его опять взяла страшная злоба на самого себя. Неужели и впрямь все, что он делал хорошо — это танцевал на пленку, неужели без этого он ничего и ни для кого не стоит? От злости на глаза навернулись слезы, и Бенди разозлился еще больше — ничего не может, бесполезная клякса, только плачет, и с чего бы его тогда жалеть… Но Бенди, несмотря на слезы, различил, что Джоуи встает со стула, откладывает рубанок в сторону… а потом чертенок понял, что его гладят по голове. Джоуи очень редко гладил его или брал на руки, в основном это делал Генри, и поэтому Бенди даже слегка удивился такому. — И ты поверил Сэмми? — спросил Джоуи с какой-то насмешкой, — Ты поверил Сэмми, который желает смерти абсолютно всем вот уже несколько месяцев как, и ты решил ничего не говорить мне? Наверняка перепугал и остальных мультяшек, когда Лоуренс просто хотел, чтобы от него отстали — верно? — Нет, я никому не говорил, я сразу к тебе пошел, потому что… Они бы все равно только смеялись, они и в первый раз смеялись… Джоуи, я хоть где могу пожить, хоть у знакомых, хоть в приюте, я даже на улице продержусь как-нибудь, если буду с Борисом и живой, я очень-очень жить хочу!.. Его речь опять превращалась в невнятный рев. Бенди что было сил вцепился в рубашку Джоуи и стиснул зубы, чтобы не разрыдаться — или, по крайней мере, чтоб его рыданий не было слышно, чтобы Дрю не думал, что он жалкое чернильное пятно, чтобы не насмехался и не гнал, оставляя одного ждать конца… Но, странно, Джоуи не собирался смеяться над его трусостью. Он заговорил, и даже тени презрения в его голосе не мелькнуло: — Так, все, успокойся. Сэмми либо пошутил, либо просто невероятно бесчувственный человек — я все-таки ставлю на второе — и я понятия не имею, как ты вообще повелся на столь очевидную ложь. Тебе не следует ничего бояться, потому что я, твой создатель, не собираюсь причинять тебе вреда. Ты же понимаешь это? Или ты не веришь мне? Это «не веришь мне» Дрю как нарочно выделил голосом, и Бенди сразу понял: если окажется, что он не верит, то Джоуи очень расстроится, а может, даже обидится на него, а после всего сегодняшнего этого никак нельзя было допустить. — Что ты, Джоуи, я верю, верю, — испуганно затараторил он, — но мне еще Том сказал много чего, и я подумал… Джоуи, а что с нами всеми будет, когда ты уйдешь? — Я ведь никогда тебя не обманывал, верно? Поверь, я знаю, что делаю. Чтобы ни случилось, ты будешь в безопасности, тебе не надо беспокоиться об этом. Я поговорю с Сэмми. Не лей слезы из-за пустяков. Слова создателя как-то по-особенному успокаивали, и звучали они, спокойные и добрые, как сказка или колыбельная, в которой уж точно нет места смерти или чему-то до такой степени жестокому. Еще Бенди вспомнил, как Джоуи водил его по коридорам студии, разъясняя, где и что, и как показывал, как надо носок тянуть, когда танцуешь, и еще много чего хорошего… Он почувствовал, что ноги у него уже не подгибаются, когда он вспоминает о разговоре с Лоуренсом, и Том рядом с Чернильной Машиной его уже не пугает — Джоуи никогда не лгал ему, и у Бенди просто не было причин не доверять. А значит, Бенди правда не о чем тревожиться, он будет жить, и Алиса с Борисом тоже будут, долго и счастливо, и их дорогой создатель никогда их не бросит… — Джоуи, — он немного подумал, а потом уверенно закончил: — как хорошо, что ты не такой, как Сэмми говорит. Хорошо, что ты нас любишь. Джоуи, пап, ты самый-самый лучший на свете. — Не подлизывайся, — Джоуи усмехнулся и убрал руку с макушки дьяволенка. — Я не подлизываюсь, я честно говорю, — Бенди смутился: и почему это о нем все думают, что он подлизывается, даже Джоуи? Это потому, что он поверил Сэмми? Мультяшке уже самому было стыдно за то, что он засомневался в любви создателя… Но ведь он просто испугался, и больше такого не повторится, честно! — Да, а что это ты делаешь? — спросил он, пытаясь перевести разговор на другую тему. Бенди подошел к столу, за которым Джоуи строгал. На столе лежала одна большая доска с ремнями по бокам, и Бенди ума не мог приложить, для чего вообще эта штука и зачем это она понадобилась Джоуи или кому-либо… Он хотел спросить об этом, но Дрю только мягко взял его за руку и повел к двери. — Ничего, — все так же ровно, как обычно, и с той же улыбкой сказал он, — ничего, что могло бы быть тебе интересно.