***
У Какаши есть слабости. Он любит Ируку, собак, своих учеников, книги Джирайи, жаркие солнечные дни, цветение сакуры, тушёное с овощами мясо на ужин, совместные походы за продуктами, разговоры по душам. Любит подкалывать Наруто, лениться по утрам, сидеть в горячей ванне, приносить Ируке букеты из полевых цветов, вспоминать приятные моменты из прошлого. Он любит слишком много всего, перечислять можно бесконечно. А ещё он любит удушение во время секса. И это, пожалуй, одна из его главных слабостей.***
Поцелуи выходили дикие, долгие, рваные, с глухими стонами и пошлым причмокиванием. Жадные до невозможности и тягучие, оставляющие жар на припухших ярко-красных губах, накаляющие в спальне атмосферу. Такие до безумия правильные, заставляющие гореть лёгкие, чувствовать чужие пальцы в своих волосах чересчур сильно, скулить, забывать делать вдохи и растворяться во всём этом сумасшествии с головой. Какаши лежит на кровати распластанный, смотрит на Ируку мутным не осознающим взглядом и облизывает расцелованные губы в предвкушении. Они не так часто менялись ролями, но Хатаке никогда и ни за что в жизни ему не признается, что быть нижним в их сексе нравится ему даже чуточку больше. Потому что Ирука-прилежный-учитель-академии превращается в Ируку-я-из-тебя-всю-душу-вытрахаю. И это всегда сносит Шестому крышу окончательно и бесповоротно. Тёплые-тёплые, нежные пальцы Умино ловко пробегают по оголённому торсу партнёра, вызывая крупную дрожь. Очерчивают каждый кубик пресса, выступающие рёбра, мускулистую грудь, дёргают слегка в уже заживших давно проколах штанги (две бутылки саке и «если ты проколешь соски, я всю жизнь буду за тобой на коленях ползать», брошенное вскользь в пьяном бреду сделали своё дело), чуть-чуть выкручивая, щипая, оттягивая и облизывая языком по очереди, как они оба любят. Первый – за ощущения, второй – за реакцию партнёра.Как же хорошо
Ирука скалится как-то неестественно, надменно, а Хатаке давится вдохом, задыхается, дёргается и замирает с чёрными пятнами перед глазами. С таким чунином по-другому себя вести просто невозможно – губы, растянутые в усмешке, руки, достаточно сильно сжимающие бледную кожу до красно-фиолетовых синяков, кончик языка, прикушенный зубами и хитрый-хитрый возбуждённый взгляд, фиксирующий по рукам и ногам, подчиняющий, скручивающий всё внутри тугим напряжённым узлом.Сделай уже что-нибудь, умоляю
Терпи, Хатаке, мы только начали, и я всё ещё слишком обижен на тебя
Во время жёсткого секса они обычно не разговаривают в принципе, разве что стоп-слова используют изредка – слишком внимательно друг к другу относятся, даже когда возбуждение голову кружит и сознание мутит до звёздочек перед глазами, до сбитых в кучу мыслей, до сумасшествия. Глаза в глаза – всегда. Все эмоции – и Ируки, и Какаши – вот они, лежат на поверхности рядом с безграничным доверием, любовью и диким желанием. Умино знает, чего сейчас хочет Какаши — за проведённые друг с другом года он уже давно научился читать его как открытую книгу. Ни один жест, ни один взгляд, ни одно слово не остаётся нераскрытым, какие бы намёки и тайные смыслы они в себе не несли. Он так же знает, что, если прямо сейчас аккуратно в нужном месте передавить артерии на шее, используя указательный и средний палец с одной стороны, а большой с другой, точка невозврата будет запущена. Под его рукой будет биться чужая жизнь. А ещё он знает, что будет чувствовать Какаши. И эта картина стоит того потраченного на поддразнивания времени, потому что в здравом уме рассказать о таком невозможно, забыть – тоже. Хатаке спокоен, доверяет безгранично, не дёргается и не хватает руку Умино на своей шее, когда постепенно начинает задыхаться. Расслабляется окончательно, пытается сосредоточиться на скользких, чуть охлаждённых смазкой пальцах второй руки партнёра, которые плавно его растягивают. Ирука медленно вводит средний палец на одну фалангу – они давно не менялись местами. Он проталкивает палец глубже, вытаскивает его почти до конца и вставляет заново до конца, пока тот свободно не начинает двигаться в Какаши. Добавляет второй палец и совсем чуть-чуть ослабляет хватку на шее, чтобы дать нижнему немного вдохнуть, а после снова пережимает артерию, как и прежде. Пульсация под пальцами ощущается чересчур ярко. Власть над Хатаке пьянит до безумия.Мы с тобой два съехавших с катушек извращенца, ты в курсе?
Ну, да, и что?
Хатаке задыхается, рефлекторно хватает ртом воздух, выгибается в спине, но не дёргается. Перед глазами пляшут точки, а остатки сознания балансируют где-то на грани с реальностью, только где кончается реальность и начинается что-то другое – он не знает. И его ведёт. После их первого опыта с асфиксией Какаши долго восстанавливал дыхание, сознание, себя, а после вскользь обронил фразу, мол, будто побывал в нежных объятиях смерти. Никто из них этого не забыл. Когда три пальца уже свободно входили в Хатаке, Ирука, сосредоточенный, в первую очередь, на ощущениях Шестого, наклонился и мягко захватил чужую онемевшую губу своими, осторожно, невесомо целуя, будто это не он прямо сейчас душит его, а несколькими мгновениями назад растягивал своими пальцами.Не только Какаши любит играть на контрастах.
Ируке башню сносит от постепенно начинающего неметь тела Хатаке, который вообще перестаёт сейчас себя ощущать. Он снова ослабляет хватку на шее, когда это нужно – он полностью контролирует состояние Хатаке во всех смыслах, – а второй рукой ловко смазывает гелем из баночки уже болезненно пульсирующее возбуждение.Я хочу тебя
Не торопись
Умоляю
Умино сдаётся. Наклоняется резко, целует грубо, сталкиваясь зубами, кусая губы, на время фиксируя чужую челюсть второй рукой. Ложится сверху, вдавливая тело Хатаке в матрас, упирается рукой во взмокшую от пота и смазки простынь, и входит. Аккуратно. Не резко. Сразу на всю длину. Медленно начинает двигаться. И душит. Хатаке пытается вдыхать, закатывает глаза, и хрипит-хрипит-хрипит, сжимая онемевшими руками простынь. Сознание медленно отделяется от тела, улетает и возвращается, существует в подвешенном состоянии. Всё мироощущение сжимается до их огромной двуспальной кровати, до здесь и сейчас, до пятен перед глазами, до ослабевающего, несопротивляющегося тела. Ирука всего лишь на секунду позволяет себе прикрыть глаза и распахнуть их вновь, срываясь на быстрый темп, меняя угол, задевая простату и втрахивая это подчинённое тело Шестого Хокаге в матрас, продолжая перекрывать ему кислород. Хатаке заканчивается. Эйфория кроет его огромным, тяжёлым, густым облаком, обволакивает каждую клеточку каждый раз, когда член Ируки проезжается по простате, когда чужие зубы кусают за подбородок, соски. Когда чужие пальцы всё так же сдавливают горло. Он и правда каждый чёртов раз растворяется в этих нежных объятиях костлявой будто покачиваясь, как на качелях, в её руках. Как только Ирука чувствует под пальцами небольшое скопление крови и немного опухшую под хваткой шею, он медленно, очень медленно разжимает пальцы и прямо противоположно быстро продолжает выбивать из Какаши остатки души и разума. Отстранившись, закидывает чужие ноги себе на плечи, целует-кусает ступню, лодыжку, меняет угол наклона, темп, оглаживает икры и любит-любит-любит до звёздочек перед глазами, до судороги в ногах, до вновь искусанных в кровь губ, до забытья. Как никого никогда не любил. Какаши редко кончает с его именем на губах. Этот – одно из малочисленных исключений. Хриплое, тихое, сбитое «Ирука-а-а», закатившиеся глаза, растрёпанные по простыни спутавшиеся седые волосы, растёкшееся по матрасу обессилившее тело, часто вздымающаяся грудь – Умино, кажется, душу продал Кагуе за то, что он видит сейчас перед собой. Его хватает буквально на пару толчков, и он кончает в него, заваливается рядом и целует сладко-сладко. Тот недовольно морщится на первое, а на поцелуй у него даже нет сил ответить. И нормально функционировать его тело не будет ещё несколько часов. – Тише, тише, – чунин отстраняется, смахивает мокрые, прилипшие ко лбу тёмные волосы за плечо, улыбается ласково и тянется за салфетками. Их любовь – яркая, жгучая, острая, обжигающая и такая удивительно щемяще-нежная, ласковая, тёплая что кроет с головой. В постели у них всё то же самое.