мальчик, который кричал "мораль! мораль!", а ему никто не поверил

Ладно, думал он, хорошо. Это ненормально, но менять что–то уже поздно. Ты справишься с этим, все будет... Будет... Как обычно, все будет плохо, и ничего ты с этим, Тецуя, не поделаешь. Когда он подавал документы в старшую Кирисаки Даичи – он не знал. Славный парень Куроко был уверен, что кромешный ужас в баскетбольной команде творился исключительно в Тейко, но, надо же. Преисполненный радости и трепета, парниша разве что не влетел в спортзал, представляя, как вот тут–то уж точно все будут вести себя словно настоящая команда, как он докажет всем этим неотесанным грубиянам из Поколения, что его баскетбол – самый–самый, но суровая реальность окунула его головой в то, что Аомине наверняка описал бы как дерьмо долбаное. Одного взгляда на капитана и, как потом выяснилось, тренера баскетбольной команды, хватило, чтобы понять – Акаши был не последним заносчивым уродом в его жизни. Ханамия Макото обладал прекрасно поставленной речью, невероятной харизмой, цепким взглядом и скверным характером. Как верблюжья колючка – мерзкий, колючий, одиноко торчащий посреди океана сухости и точно не такой, которого привычно упоминать в нормальном общении. Пока Куроко пытался сформулировать эту мысль во что–то более красивое и стройное у себя в голове, капитан вещал с центра зала воодушевляющую речь очень в духе Поколения Чудес – мы, конечно, очень рады вас видеть, мы, конечно, стремимся победить, но – между строк то и дело читалось "идите–ка вы в задницу, наша система налажена и без сопливых". Куроко надеялся, что ему кажется, ах, эти психологические травмы нежного подросткового возраста, все–то они портят. Куроко надеялся, что недобрая ухмылка Ханамии – разыгравшееся воображение, проецирующее надменное выражение, пару лет не сходящее с лиц его бывшей команды. Куроко напомнил себе ни на что не надеяться, когда их расфасовали по группам и заставили показывать, на что они способны. Стандартная ситуация, казалось бы, пасуй да радуйся, вот он – твой звездный час, тут уж тебя точно заметят и сразу поймут, что ты солидный спортсмен с изюминкой, а то что дохлый как велосипед и при броске в корзину скорее сам убьешься – так это было давно и неправда. Реальность же оказалась такова, что Куроко привык отдавать пасы уверенным в себе ("и во мне", – подсказывал голос самодовольства где–то глубоко внутри) тиммейтам, а не трясущимся от напряжения и страха незнакомым людям. В ретроспективе оценив свои пасы, призрачный–шестой–игрок–и–только–попробуйте–забыть–об–этом удивлялся, как это в его адрес не прилетело парочки крепких выражений, коими щедро были осыпаны все остальные. Разумеется, Куроко так и оставался неприметным не только в быту, но и в игре, однако Ханамия казался достаточно компетентным, чтобы оценить все происходящее на поле. Удивление его было не долгим – капитан, разослав всех новоприбывших кого куда – по составам или "в задницу, откуда вы и выползли", отвел его в сторону и честно сообщил – я, мол, знаю, кто ты и откуда, так что возьму тебя в команду даже несмотря на твое сегодняшнее отвратное выступление. Еще спустя неделю отвратительных тренировок, в ходе которых вскрылась вся гаденькая натура команды в целом и четвертого номера в частности, Куроко доверительно поведал, что тактика КириДаи его не устраивает и баскетбол так не играется. В ответ Ханамия смерил его равнодушным взглядом из разряда «держи в курсе» и закатил целый спич о том, что его тут никто не держит, в чужой монастырь со своим уставом не лезут, ничего–то он из себя не представляет и в конце сгенерировал что–то, что должно было быть рычагом сильного психологического давления, по мнению капитана – он уведомил Куроко о своем желании попрать гордость и гонор Поколения Чудес, что в принципе осуществимо путем простого расположения одного из «вашей пидорской компании» на скамье запасных. Не удовлетворившись в достаточной степени печатью разбитого сердца на лице первогодки, он окатил того сверху тезисом «не я один тебя использовал» и посоветовал не слишком сильно расстраиваться. То ли Ханамия запустил триггеры в мозгу Куроко, то ли звание некоронованного короля давало ему читерские перки вроде гипноза, но в тот момент супер–эго супер–распасовщика дало сбой. «Это все ради Поколения, – говорил он себе. – Я не могу бросить все только из–за своих личных обид – да это все и началось–то только из–за моей личной обиды». Сделка с собственной совестью прошла на удивление легко, несмотря на отстойные доводы. «Это все ради тебя самого, – учтиво подсказывал внутренний голос. – Ты хочешь доказать им, что ты тоже можешь побеждать.» Переборов свою тягу к справедливости бесчисленным количеством внутренних монологов, Куроко появился на следующей тренировке полный решимости навести видевшийся ему порядок. Словно добрая фея–крестная, он шествовал от одного незадачливого новичка к другому, толкуя о том, как важно не сдаваться, ты молодец, вместе мы справимся! Первогодки с трудом понимали, кто он такой и откуда он взялся, но боевым духом исправно воодушевлялись, усердно тренируясь после каждой бравой речи, пока в какой–то момент Ханамия, хохоча, не сообщил им, что вот этот задохлик – в первом составе, а есть ли смысл слушать человека, который добился всего просто за громкое имя? Мораль была подорвана, ситуация стала хуже, непролитых слез накопилось немерено – новички, сверля гневным взглядом вмиг покрасневшего не то от злости, не то от стыда Куроко, готовы были, видимо, разрыдаться на месте в лучших традициях споконов, и нет, это того не стоит. «Как же жаль, –подумал Тецуя тогда, – что я не мастер толкать мотивирующие речи для толпы неуравновешенных школьников.» Обидно, но корпоративный психолог из него – никакой, на фоне ржущих Ямазаки и того, с челкой, тактика «лучшая защита – это нападение» не сработает и публично пристыдить Ханамию не выйдет. Пулей вылетев из зала, Куроко приготовился ждать капитана сколько потребуется, чтобы хорошенько отчитать того за неподобающее поведение и высказать тому все, что он о нем думает, возможно, получить в морду за это, с Ханамии станется, но ждать не пришлось – тот сам вальяжно вышел вслед за ним с гадкой ухмылочкой и вновь прочитал какой–то, видимо, психологически накачанный монолог о бесполезности его, Куроко, действий, но, спасибо, это было очень смешно. У шестого–игрока–нам–что–правда–нужно–было–придумать–все–эти–прозвища была неделя, чтобы обдумать любовь претенциозных мудаков к монологам. За это время ноги Куроко не было в спортзале. Ну и ладно, ну и не надо, ну и играйте сами в свой вонючий баскетбол. Куроко не учел того, что, возможно, он и сам был персонажем спортивной манги в Shonen Jump, поскольку неожиданный прилив гордости и упрямства в конечном итоге все равно погнал его на тренировку – непосильная задача доказать Поколению Чудес все–все дополнилась не менее тяжкой миссией доказать все–все своей собственной команде. Выражение лица Ханамии было настолько необычным, что даже рыбный парень Фурухаши со своей физиономией, едва ли когда–либо выражавшей хоть что–то кроме отвращения, нервно хмурился, озираясь на капитана. Казалось, четвертый номер был приятно удивлен, и странно это было потому что: а) Ханамия не удивлялся, ведь, очевидно, он был злобной ведьмой и обладал даром предвиденья; б) что бы ни было приятно Ханамии, остальным это выходило боком. Куроко помнил: ни на что не надеяться. Отложив размышления о капитане и его эмоциях до лучших времен, Куроко выкладывался на полную на каждой последующей тренировке, силясь доказать утратившим веру новичкам, что он не просто тут штаны просиживает за красивые глаза. С постепенно набираемым уважением в команде и с каждым внутренним монологом, Куроко все больше вливался в коллектив. Да, основной состав по–прежнему оставался кучей невыносимых козлов, но пока Тецуя, получивший свой 11 номер, хорошо выполнял свою работу на тренировках, к нему относились вполне терпимо. Радужная перспектива крепкой, дружной команды все еще даже не маячила на горизонте, но, подумал Куроко, с этим можно работать. Конечно, моральные дилеммы и куча вопросов никуда не ушли – как команда держится в игре? Почему нет тренировочных матчей с другими командами? Куда делся тренер и какого черта в престижной школе его роль выполняет школьник? Эти, как и многие другие вопросы, были развеяны во время первого матча Межшкольных. Куроко тогда так и не вывели на площадку, это было и не нужно – Кирисаки Даичи разбила противников со счетом 92 – 71. Буквально разбила. Носы, колени, лбы, что там еще. Второй ментальный брейкдаун, Куроко хотелось проглотить свой напульсник, потому что это невыносимо, прости, Огивара, простите, Поколение, но нет, играйте в свой баскетбол как хотите, а если не хотите – не играйте, Тецуя–то уж точно не будет. Пока в раздевалке он пытался проглотить обиду, команда мерзко гоготала и, что, это не то, чего ты ожидал? На подсознательном уровне Куроко понимал – к этому все и шло, сейчас – та часть, где Ханамия прочитает свой третий монолог, а он останется с еще одной подростковой травмой. Так и вышло – Тецуя понуро сверлил взглядом стену, в развязанных кроссовках и зацепившейся за локти не до конца надетой футболке, сил на то, чтобы быстро убраться восвояси и посвятить выходные проливанию слез над горькой участью пятнадцатилетнего спортсмена не осталось. В голове – никаких мыслей, только шум, все судьбоносные решения покинуть баскетбол – завтра, все завтра, сейчас – дождаться, пока все уйдут, посидеть, пока не прогонит уборщик, как–то донести тело до дома, может, попасть в неприятности по пути. Когда замок на двери щелкнул, Тецуя даже не поднял головы – присутствие в раздевалке еще одного человека ощущалось физически, ой, ну кто же это блядь может быть. Ханамия, святой драмы ради, еще немного посмотрел на него сверху, помолчал, потом без лишних усилий рванул Куроко вверх и прижал к стене: –Ну и как тебе наша игра? Понравилась? Раздражаете вы меня все невыносимо, понимаешь? Поколение, мать вашу, Чудес, что за гейское название вообще, кто это придумал? Куроко, изучая потолок, огрызнулся: –Зажимаешь меня в пустой раздевалке и рассуждаешь о гомоэротическом подтексте в названии команды? С каких это пор хороший, хороший джентльмен Куроко позволяет себе такие фамильярности? Подобное вопиющее неуважение поразило не одного его – на лице Ханамии проступило все то же выражение приятного удивления. Настала очередь Куроко удивляться – Ханамия засмеялся. –Ах ты, я ждал, что ты опять нацепишь эту маску вежливости, думал врезать тебе. Парадоксально, но чем чаще ты открываешь рот, тем меньше хочется. Он отпустил Куроко, оценивающе оглядывая того с ног до головы, как будто видел впервые. Куроко не удосужился даже взглянуть на него: –Что ты хочешь? Я уже понял, что в твои планы входит сломать все Поколение Чудес, – одиннадцатый номер скривился, все неприятные воспоминания разом нахлынули, будто ему ситуации с Кирисаки Даичи не хватало, спасибо. – В том числе и меня. У тебя почти получилось, я остался с разбитым сердцем, уверен, потрепать нервы ребятам у тебя получится самостоятельно. Ханамию эта ситуация только забавляла: –А чего хочешь ты? Куроко закатил глаза – вот оно, началось, диалоги уровня подписчика «мыслей Джокера», может, хотя бы сегодня обойдемся без этого? Он слушал это всю среднюю школу и вообще, отъебись от меня, слышишь? У меня и так тут драматический момент. Капитан, сразу оценив свою реплику как претензию среднестатистического плохо прописанного злодея, поспешил исправиться: –Ты так много распинаешься на тему честной, благородной игры, бегаешь за каждым отчаявшимся неудачником второго состава. Видишь в этом какой–то смысл? Здесь? Дай угадаю, выставленные на алтаре твоей морали идеалы просто не дают тебе спокойно свалить, не поступив правильно. Наивные кретины вроде тебя всегда поступают правильно, – Ханамия был не менее упертым, чем Куроко, а потому, увидев, что слова его не возымели должного эффекта, продолжил копать в другом направлении. – Или дело не в этом? Может, ты такой же козел, какими и нас считаешь? Поэтому до сих пор остался в команде? Личные мотивы, а? Малыш хочет показать, что он тоже умеет кусаться? Капитан говорил абстрактные фразы, бил наугад, но после этих слов Куроко впервые за весь вечер посмотрел прямо на него, и он понял, что попал куда надо. Парень так свирепо уставился на него исподлобья, что Макото чуть не растерялся – «а что дальше», благо он собаку съел на том, чтобы выводить людей из себя. И тем не менее, прежде, чем Ханамия успел разразиться новой порцией гадостей, Куроко оттолкнул его от себя, схватил сумку, побросал в нее свои пожитки и вылетел из раздевалки, в чем был. Свернув в какой–то переход, Тецуя натянул на себя то, что в сумку не влезло и был таков. В его стройном плане что–то дало сбой и вот он несется по улицам с кипящей от гнева головой, так и не встретив на своем пути уборщика. Еще до начала межшкольных Куроко приличия ради немного поиграл в детектива – Ханамия Макото был известен в среде баскетбольных клубов старших школ как «Плохиш». Плохиш? В детстве у Куроко был сосед – мальчик на пару лет его старше, постоянно лепил девочкам в волосы жвачки и стрелял по птицам из рогатки, вот его можно было назвать плохишом. Ханамия Макото был ебаной скотиной, о чем славный вежливый парень Куроко Тецуя бубнил себе под нос, залетая в Маджи. Хорошо быть незаметным тихоней – можешь разговаривать со своим носом сколько угодно и говорить какие угодно гадости, никто и ухом не поведет. Рассудив, что возвращаться в настолько дурном настроении домой не следует – не хочется беспокоить родителей – он уселся с коктейлем у окна и попытался успокоить себя, уставившись в телефон и листая mixi, но все было без толку; хочешь не хочешь, а внутренний голос, теперь почему–то обретший форму внешнего голоса Ханамии, донимал его все сильнее с каждой минутой. В конце концов Тецуя сдался, отложил мемы и фотографии котят в сторону и вступил во внутренний диалог с собственной совестью. Он честно пытался убедить себя, что слушать такой кусок дерьма, как Ханамия, не стоит, что он все еще хороший человек, он просто бросит всю эту затею с баскетболом и ну его. Вера в хороших людей пошатнулась, реальный мир даже не пытался скрыть тот факт, что не только его бывшая команда – сборище самовлюбленных уродов, что он сам – самовлюбленный урод. Доселе заталкиваемые куда–то в глубины сознания амбиции выползли наружу: приветик, а ты в курсе, что ты закрывал глаза на мерзость твоих новых товарищей, потому что все это время мы были рядом? Переживая один кризис за другим, Куроко сперва и не заметил, как напротив него уселся огромных размеров юноша, вполне сошедший бы за криминального мордоворота, с таким–то хмурым выражением на лице, если бы не школьная форма. Амбал, кажется, и сам не заметил Тецую, что не удивительно – тяжело разглядеть что–нибудь вокруг себя, когда у тебя на подносе – заказ Биг Смоука, боже, может, хватит сомнительных сравнений, мы же уже выяснили, что он школьник, а не бандит. Школьник–бандит так и продолжил бы игнорировать Куроко, если бы телефон последнего внезапно не завибрировал – большой парень застыл с выражением первобытного ужаса, пока Тецуя смотрел отправителя сообщения. Отправителем был Кисе – со всех сторон приятный собеседник, но сейчас, когда в душе все клокочет от злости, не хотелось случайно нагрубить или послать куда подальше, так что юный борец с собственной совестью закинул смартфон в карман, чтобы благополучно забыть о нем на какое–то время. К тому моменту сосед Куроко уже успел прийти в чувство и сформулировать обязательную фразу, с которой начиналось 100% знакомств Тецуи: –Ты как тут появился, шкет? –Я тут давно сижу, это Вы меня не заметили. Я не шкет. Слово за слово, Куроко выяснил, что его новый знакомый – Кагами Тайга, первогодка старшей Сейрин, приехал из Штатов, чтобы стать в Японии первым игроком. «Но камон, это ведь не сложно», – усмехнулся он. Услышав, что Куроко, между прочим, представитель тех неумех, которых ему придется обыграть, Кагами загорелся и потащил того на ближайшую баскетбольную площадку, напрочь забыв о еде. Разумеется, как отдельный игрок Куроко – полный ноль, о чем ему честно сообщил будущий лучший баскетболист мира. Тецуя это знал всегда, а потому пообещал, что когда они встретятся в реальной игре, то он заставит того пожалеть о своих словах. Они посмеялись, еще немного поболтали ни о чем, обменялись контактами в соцсетях и разошлись по домам – время было уже позднее, матушка будет волноваться, где это ее маленький Тецу пропадает. За всеми хиханьками да хаханьками с Кагами Куроко забыл и про Кирисаки Даичи, и про Ханамию. Только вернувшись домой и открыв мессенджер, он увидел 2 активных чата: первый был завален сообщениями от Кисе – тот писал, как ему жаль, что они давно не виделись, он так хотел бы рассказать о своей новой команде – такая она была замечательная, только вот капитан у них – дьявол во плоти и не дает ему, Кисе, спуска. Напоследок бывший сокомандник поздравил Куроко с первой победой на межшкольных («ты же участвовал в игре, да? (っ˘ω˘ς ) или тебя решили приберечь, как сюрприз??? (╯✧▽✧)╯ в любом случае я рано или поздно доберусь до тебя и ты все–все мне расскажешь!!») и пожелал удачи в дальнейших играх. Вторая стопка сообщений была от Момои – похожего содержания, может, побольше эмоджи и вдобавок – жалобы на то, что «Дай–чан совсем не ходит на тренировки! (ᗒᗣᗕ)՞ Но будь уверен, к тому моменту, как вы встретитесь на межшкольных, я заставлю его все делать в полную силу!! (っ˘з(˘⌣˘ ) ♡ » Все это очень некстати напомнило Куроко о ситуации с собственной командой. Отправив вежливые «спасибо», он улегся в кровать в чем был, замотался с головой в одеяло, но уснуть так и не смог – день был богат на роковые моменты, и рассортировать их надо было сейчас. После разговора с Кагами и сообщений от ребят у него появился еще один аргумент для полемики со своим супер–эго – он будет играть в баскетбол, чтобы не разочаровать людей, которые ждут игры с ним. Пока Куроко ковырял эту идею в голове, пытаясь привести ее в какой–никакой убедительный вид, он вывел для себя еще пару свежих мыслей, которые удовлетворяли его изначальной траектории только в самом извращенном и обрубленном виде. Если командная работа приведет в итоге к победе, то это же докажет, что он был прав? Докажет же? От такого лицемерия Куроко готов был выйти в окно, ах, как жаль, что живет он на первом этаже, видать, не судьба. В конечном итоге, провалявшись в позе эмбриона еще пару часов и решив, что хотя бы ради Кагами и мельтешащих на заднем фоне поколенцев с Огиварой можно попытать счастья в команде еще раз, Куроко успокоился. Последней мыслью в его голове была подцепленная где–то фраза «у самурая нет цели, только путь», она показалась ему достаточно интересной, чтобы приплести к своей аргументации, но усталость взяла свое и новоявленный мастер самообмана забылся спокойным сном. Следующая игра не за горами, а это значит, что Куроко придется быстрее шевелить задницей, но склеенная кое–как самоуверенность с каждой секундой становилась все более убогой в глазах Тецуи, поэтому на пороге спортзала он почти развернулся, чтобы с позором покинуть поле боя, но вытянувшиеся лица команды вмиг оправдали потраченное на дорогу до школы время. Без лишних слов, Куроко собрал всю оставшуюся силу воли в кулак и поманил Ханамию в сторонку; тот, в первые секунды опешив от такой наглости, даже сдвинулся с места и даже, даже! дошел до Куроко, с подозрением оглядывая одиннадцатый номер. – Я не буду помогать вам нарушать правила и калечить людей. Но играть я хочу больше, чем ты можешь себе представить. Я помогу вам победить Поколение Чудес, потому что у меня есть выставленные на алтаре моей морали идеалы, а вам без меня не справиться, и ты это знаешь. Капитан в ответ на это только сильнее сощурился: – Представить не могу, что ты вчера сожрал, что у тебя вырос хребет за одну ночь. Или ты под кроватью нашел кусок чьего–то самомнения и прикрутил к себе? – Много болтаешь, планируешь заболтать Поколение до смерти? Ханамия долго сверлил Куроко взглядом. Лицо его было нечитаемым, и уж эту схватку Тецуя не проиграет – десять лет тренировок, 2 года наблюдения за Акаши, 30 минут самовнушения у зеркала с утра – в ответ Ханамия получает надменно–равнодушный взгляд в упор. Если бы он знал, какие титанические усилия Куроко прилагает, чтобы не отвернуться и унять дрожь в коленях, то был бы польщен. Ханамия не любил, когда ему ставили условия или пытались выставить беспомощным. Не то, чтобы он ожидал чего–то иного – Макото не зря называют гением – даже заурядный человек, вон, Теппей, например, в здравом уме не смел бы представить Куроко в роли плохого парня, ломающего чужие колени, а потому от идеи подстроить прости, Господи, фантома под свою систему ценностей и тактику игры он отбросил сразу же. Куроко непременно должен был споткнуться о свои принципы и с позором покинуть команду. В такие моменты, когда нет возможности перекроить кого–то под свои «хочу, нравится», Ханамия чувствовал свою гордость уязвленной, IQ – упавшим, себя – бесполезным куском говна, и, суммируя вышесказанное, – под мощным желанием взять все под свой контроль. Сам Куроко не помогал – то убегал, едва ли не плача, то возвращался полный решимости, когда Ханамия уже списал его в утиль и окрестил слабаком. Больше, чем наивный кретин с 11 номером и дебильным напульсником, его раздражали только остальные члены звездной шестерки. Ажиотаж, который поднялся вокруг их появления на сцене баскетбола старших школ, невероятно бесил. Ханамия не завидовал, нет, он же не малодушный, просто трепет в голосе каждого, посмевшего помянуть всуе Поколение Чудес, по мнению самого Макото был незаслуженным. Глубоко убежденный, что каждый гений или врожденный талант на поверку окажется просто мусором, он очень хотел донести эту простую истину до остальных, что, как ни крути, при банальном словесном объяснении будет выглядеть как зависть. Действенное втаптывание венценосных засранцев в грязь было бы его личной победой и, быть может, принесло бы мир в беспокойную душу Ханамии. Что возвращает его к вопросу: как поступить с мелким нахалом. Тот был прав – без его помощи на разгром Пэ–Чэ не стоило и надеяться. В своих силах и команде Ханамия был уверен, однако это не делало его слепым идиотом – тактика Кирисаки Даичи работает против обычных немощных игроков, не против супер–быстрых–ловких–кидающих–трехочковые–и–все–вот–это юных дарований. Да, открывавшиеся возможности были не такими соблазнительными, чтобы игнорировать моментное желание поиздеваться над Куроко при любом удобном случае, да и перспективы были сомнительными, а на другой чаше весов лежало задетое самолюбие Ханамии, но он сможет с этим жить, в отличие от угрызений по упущенному шансу цапнуть самолюбие радужных придурков. Выбор был сделан почти сразу, так что, поломавшись немного для вида, Ханамия согласился. Межшкольные были в самом разгаре, из матчей в Токио, при условии победы над другими школами, с Поколением Чудес им предстояло встретиться однажды – с Мидоримой из Шутоку, с Кисе из Кайджо или с Аомине из академии Тоо. Наиболее вероятно, по заверению Куроко, КириДаи вылетали на аса Поколения. И хотя до него нужно было еще добраться, Ханамия сразу прибрал Куроко к рукам – когда основной состав расходился после тренировок по домам, они вдвоем допоздна торчали в клубной комнате, просматривая записи игр Тейко и составляя списки сильных и слабых сторон обеих команд. Не сказать, чтобы кого–то из них радовала такая близость. Поначалу напряжение между ними можно было потрогать рукой. Куроко чувствовал, что наступает себе на горло и вспоминал, как слушал в свое время тактические выкладки Момои. Естественное применение тех или иных знаний для победы было только частью планов Ханамии, с его–то тенденцией вытирать ноги обо все, что неровно дышало в его сторону. В ход шла не только игра на слабостях, но и на сильных сторонах – принизить, отобрать. Моральные качели Куроко еще не до конца стабилизировались и каждый раз, давая капитану повод позлорадствовать, он чувствовал себя предателем. Времени думать об этом не оставалось – межшкольные надо было выигрывать, тренировки никто не отменял, школу – тоже. Со временем Куроко начал замечать, что Ханамию можно терпеть и не только когда он молчит. Он был эрудирован, рационален, интересен и хотелось самому стать интересным для него. Проявлялось это, главным образом, наедине – при наличии в помещении хотя бы еще одного члена команды тот сразу возвращался к образу отбитого наглухо гада, которому хотелось врезать как следует, чтоб неповадно было. Тет–а–тет же он был сосредоточен и не отвлекался на лишнее словоизвержение, справедливо полагая, что получить свою долю колкостей Куроко успевает и в обычное время. Сам Куроко импонировал Ханамии тем, что говорил мало и по делу. Если же у них случались перепалки, то парировал парниша лаконично и умело – а это всегда подкупало. Макото редко удавалось пообщаться с кем–то за пределами клуба, да и в самом клубе время было занято отнюдь не болтовней. Потребности в общении со сверстниками никогда не возникало, но кто будет не рад приятным бонусам. Помимо прочего, каждый раз, как Куроко огрызался или, что вообще уму непостижимо, соглашался с ним в вопросах этики и морали, что–то теплело в душе Макото по отношению к этому мелкому засранцу – всегда приятно видеть, как отвратительно правильные индивиды показывают те части своего характера, которые хотели скрыть. Несущественный минус – иногда новый криминальный партнер начинал щедро сыпать сомнительными аллегориями, бормоча что–то про свет, тень, долг и прочее. В такие моменты Ханамия крутил пальцем у виска и переставал слушать. На тренировках и матчах Куроко отныне всегда выходил в основной пятерке – нужно было быстрее приноровиться к молниеносным пасам одиннадцатого номера и вписать их в привычную тактику «закрой, урой и черт с тобой». Удивительно, но на площадке все оказалось в разы менее проблематично, чем это происходило в голове у каждого члена команды. Пасы летели туда, куда надо, соперники и понять ничего не успевали, а перекрывать обзор рефери, зная, что о мяче не стоит беспокоиться, было куда легче. Куроко, конечно, каждый раз поджимал губы, но исправно пасовал, наблюдал, давал советы. Сам фантом с каждой победой стал засыпать все хуже и хуже, голос совести вопил, как не в себе, возмущенные наглым нарушением правил лица противников мельтешили перед ним каждый раз, как он закрывал глаза. Успокоиться вечером помогали переписки с Кагами, Кисе и Момои – все втроем обещали отличную игру при возможности, выбивали из него обещания постараться и приглашали выбраться куда–нибудь. Однажды, после одной особенно отвратительной игры, Куроко все–таки согласился проветриться с Кагами. Тот сказал, что и сам на нервах – им вот–вот предстояла игра с Шутоку, и это вселяло священный трепет в аса Сейрин, мешая думать обо всем остальном – а сразу перед этим – игра с старшей Сейхо, которую непременно надо было выиграть, дабы добраться, наконец, хоть до кого–то из Поколения Чудес, о котором только глухой не слышал. По пути в Маджи они встретили радостно щебечущего что–то какому–то хмурому парню Кисе, который, заметив Куроко, тут же радостно предложил провести время всем вместе. Это оказалось хорошей идеей только в его понимании: сенпай, пробормотав что–то про заносчивого бездельника, извинился и спешно ретировался, сославшись на кучу домашнего задания и вообще, шел бы ты тоже домой, придурок, если завтра на матче мне что–то не понравится, я тебе твои же ноги в задницу засуну, усек? Самого адресата угрозы явно не смутили – помахав на прощанье угрюмому товарищу, он лучезарно улыбнулся и сказал: «Если я вам, ребята, не помешаю, то я бы пошатался с вами, но если нет, то я и правда пойду». Куроко был не против, Кагами был не против – он сразу смекнул, что друг юного баскетболиста, у которого был матч – потенциальный кандидат на погонять мяч. Уговаривать его долго не пришлось – оба аса нуждались в сублимации. Тецуя же от игры воздержался, усевшись на забор, окружавший площадку для стритбола. Странная привычка Кагами таскать за собой мяч (на случай, если из кустов внезапно выпрыгнет кто–то, сомневающийся в его безумных скиллах?) оказалась очень кстати – Куроко согласился побездельничать вместе, абсолютно не представляя, о чем они будут говорить. Хорошо, конечно, если Тайга сам возьмется разглагольствовать, ну а если возьмется спрашивать? В переписках уйти от вопросов об играх было несложно, другое дело – разреветься от прямых вопросов о команде, о матчах. Всем вот этом вот. Узнав, что Кисе – один из Тех Самых, Кагами воспылал – он играл так, будто от этого зависит его жизнь. Куроко давно не был так впечатлен – полная отдача его нового приятеля баскетболу потревожила в юноше старые воспоминания о счастливых временах, когда от мыслей о баскетболе не хотелось залезть в ближайшую мусорную урну, об Аомине, радостно раскидывающем всех на площадке, об Акаши, еще без сомнительных идей о безоговорочных победах. Всем вот этом вот. Увидев дикие перемещения Кагами и Кисе по мелкому куску асфальта, Куроко со всей силы ощутил тоску по тому баскетболу, в который он когда–то играл с друзьями. С этих мыслей он постепенно перешел на сравнение ушедших времен и того, что он имел сейчас – сухих, хладнокровных Ханамию и его шайку. Почему они все вообще занимаются баскетболом? С капитаном–то все понятно, он – больной на голову, ему нравится раздражать людей и толкать пафосные речи о победе и поражении, но остальные–то? И под остальными он подразумевал не второй состав, который, кажется, держится только на искренней любви к баскетболу, как и сам Куроко. Кажется, Ямазаки тоже любит баскетбол и точно не был заражен желанием испортить все, к чему прикасается. Он – крикливый идиот временами, иногда отвешивает подзатыльники особо неугодным, но в целом – вполне миролюбивый парень. Как–то раз на перемене Куроко видел его рядом с двумя второгодками из второго состава. Когда Ямазаки его заметил, то не стал расписываться в угрозах сломать ему лицо, а спокойно кивнул и вернулся к разговору, вроде, о видеоигре – никаких злодейских планов, никаких монологов о превосходстве, никаких пространных сравнений кого–либо с мусором. Фурухаши, кажется, вообще ничего не нравится. Или нравится, но никому об этом знать не обязательно. За все то время, что Куроко за ним наблюдал, он видел изменения в его лице три, от силы четыре раза. Куроко видит в нем конкурента – это он тут претендует на звание главного покер–фейса своей собственной драматичной истории. Он так же, как и Тецуя, не смеется над шутками Ханамии, но только потому что он, кажется, вообще никогда не смеялся и в ближайшем будущем не собирается. Со всех сторон паразитирующий на светлом образе Куроко субъект убежден, что пока судья не засчитывает фол – все нормально. Пока мне весело – все хорошо. Давай–давай, я тоже когда–то так думал, чертова ты рыбья харя. Сето – ленивый до мозга костей, чурается любой работы, связанной с руками и всегда первый исчезает, когда дело доходит до уборки зала. Куроко знает это, потому что исчезает следом за ним. Ему, видимо, доставляет удовольствие работать головой в связке с Ханамией, но и он не выглядит любителем наступать на чужие ноги, толкаться в бок и вообще, он, кажется, больше остальных уважает личное пространство, предпочитая лишний раз никого не трогать, хотя, возможно, это потому что так меньше проблем. Вот уж кто точно любит мозговую деятельность – это Хара. Его хлебом не корми, дай подставить кого–нибудь и потом гадко похихикать где–нибудь в сторонке. Эти с Ханамией стопроцентно спелись на почве спорной морали и дебильного черного юмора. Несмотря на внешнюю беззаботность и легкий характер, в игре он едва ли не первым рвется во все тяжкие, челлендж у него такой интеллектуальный, что ли – сделай как можно больше гадостей, как можно более прямо под носом у судьи, но так, чтобы не отхватить, да еще и выставить других виноватыми. С ним Куроко ладит хуже всех – его, видимо, не удовлетворяет несгибаемая устойчивость Куроко к его шуткам, шуточкам, поэтому каждый раз он вытаскивает все свои пакости на поле пред очи новичка – на, мол, смотри, видишь, как я его? Я и тебя так же могу. Но это только один человек из нескольких – любитель поломать кости, а что остальные? Куроко злобно отвесил себе ментальную пощечину – а что ты? Почему рассуждения выходят такими однобокими – с перспективы нанесения физических увечий? Так недалеко дойти и до оправданий нарушений правил, нет, Фурухаши, уходи, твоим речам нет места в моей голове, фу–фу–фу. «Конечно, – рассуждал Куроко, – я не оправдываю нечестную игру. Правила для того и придуманы, чтобы их соблюдать, что бы там ни говорили горячие парни в кожаных куртках на мотоциклах. Это хреново не только потому что это хреново, но и потому что это – форменное неуважение к остальным игрокам. Они не стали бы нарушать правила, даже если бы…» Куроко мрачнел с каждой минутой. Они, другие игроки, не стали бы нарушать правила, даже если бы могли. Не стали бы? Не все обладают недюжинным интеллектом Ханамии, чтобы спланировать и реализовать масштабную «плохую игру» под носом у кучи рефери. Он знал только одного такого сверхумного капитана, но тому и не было нужды нарушать правила – победа сама шла ему в руки. Все их игры в Тейко были честными – Куроко знал, он наблюдал за всеми, он был там – никто и подумать не мог о том, чтобы поставить подножку или организовать кому–нибудь лишний фол, но после каждого матча соперники уходили прочь с точно таким же выражением на лице, какое он видел сейчас после каждого матча – бессильная ярость, отчаяние, желание не слышать о баскетболе всю оставшуюся жизнь. Перед глазами возникло лицо Огивары – до и после матча против Мейко. Перед глазами возникло лицо Кисе – он, улыбаясь, махал рукой перед лицом Куроко: –Ты не уснул? У нас обоих завтра матчи, так что мы решили закончить, – он показал на Кагами, склонившегося, упирающегося в собственные колени, взмокшего и дышащего, как загнанная лошадь. Тот, услышав, что говорят о нем, показал большой палец – «я в норме». – Лапа, ты в порядке? Куроко вяло улыбнулся: – Всего лишь немного устал. Кто выиграл? – Я, – приблизился Кагами. – Просто он этого еще не знает, в матче я надеру ему задницу. – Скажешь, дал мне поблажку? – Скажу. И докажу. Шкет, ты живой? На тебе лица нет. – Я не шкет. И выгляжу я получше вас обоих. – Куроко слез с забора, посмотрел на время – эти двое успели откатать полтора матча, пока он копался в своих заблуждениях. – Мы успеем быстро перекусить в Маджи рядом, чтобы вы не свалились где–нибудь по дороге домой. –Нет, я пас, до дома далеко, а тренер сказала, что, если я снова припрусь не выспавшимся – выщипает мне все брови. Пустое, конечно – не дотянется, но лучше перебздеть. Они вместе дошли до метро, попутно слушая ужасы о страшной тренерше Сейрин и не менее страшном капитане, два сапога пара – любители распустить руки на ленивых или недостаточно целеустремленных. «Мне бы твои проблемы», – малодушно подумал Куроко. Когда Кагами сел в свой поезд, Кисе вкрадчиво посмотрел на Тецую: – Не подумай, что я хочу с головой лезть не в свое дело, но Маджи? Когда ты устал? Ты уверен, что не хочешь мне ничего рассказать? Кисе – даром, что копировальщик, копикиска, как его пару раз окрестил Хайзаки. Чужие настроения для него подмечать – хлеб насущный, и в этот раз он не прогадал – Куроко действительно всегда первым покидал дружеские сборища, ссылаясь на усталость, и убедительно при этом будучи усталым. Сейчас, по предположению Реты, он не хотел оставаться один. Еще одной злой ведьмы, читающей мысли, ему не хватало – Куроко отмахнулся: – В Маджи очень вкусные коктейли. – Вот как. По тебе всегда хорошо видно, когда ты расстроен, что бы ты там ни думал. Если не хочешь говорить об этом, я не буду настаивать, но если что – ты ведь знаешь, что можешь на меня рассчитывать? И Куроко повело. Он четыре раза пропустил свой поезд, пока пытался собрать в кучу все свои переживания, а на пятый позорно запрыгнул в вагон, бросив на прощание «приятно было повидаться, удачи завтра». Стоя в проходе, он раздраженно сверлил взглядом свое отражение в окне, кажется, напугав пару милых бабушек, расположившихся напротив. У Кисе, наверное, своих забот хватает, а он возьми и вывали на него все, что скопилось. Ну подумаешь, играют нечестно, ну подумаешь, противно, что с того? О том, что его команда наносит соперникам не только моральные увечья, он так и не смог сказать. Он добрался до дома, скинул вещи в угол, упал на кровать и уставился в телефон – душа требовала видео с котятами, щенятами, идиотскими телешоу. Вместо этого на него с экрана мигал мессенджер: У вас шесть (6) сообщений от Кисе. Кисе, 21.03: куроко, я не знаю, что там творится у тебя в команде, потому что, не обижайся, я почти ничего не понял!! (ᗒᗣᗕ)՞ но я не сожалею, что заставил тебя рассказать, стоя там со всезнающим видом, потому что теперь, зная, что тебе плохо, может быть я смогу чем–то помочь??? ρ(– ω –、)ヾ(￣ω￣; ) Кисе, 21.03: извини, это звучало как сообщение _обо_мне_ Кисе, 21.03: в общем, пожалуйста, не держи это все в себе! и не терпи, когад тебе что–то не нравится!! Ты сильный и смелый и сможешь со всем справиться, и ты знаешь, чт о каждый из нас порвет последнюю рубаху на себе если тебе это будет нужно, хоть я и не представляю, зачем тебе рваная рубаха, но!! ψ( ` ∇ ´ )ψ Кисе, 21.04: если хочешь я могу позвонить милашке Момои и она достанет все, чтобы размазать этих недоумков, или я могу позвонить Акаши Кисе, 21.04: короче я приду на ваш матч Кисе, 21.04: не знаю, чем это поможет и вообще не знаю что тут сделать, но я рядом!! ヾ(´ ▽ ` ) Еще лучше. Замечательно. Хтонический ужас схватил Куроко за горло и сделал это так, что места для шуток категории «души меня сильнее, папочка» не осталось. Никому Кисе, конечно же, не позвонит, а вот прийти – придет обязательно, и от этого факта Куроко впервые задумался: а что произойдет, когда его бывшие товарищи увидят его новую команду? Сочтут ли они их такими же мудаками, как их расценивает сам Куроко? Разумеется. В отличие от подслеповатых рефери и зрителей–любителей, Поколение Чудес – гении, и свое звание они получили не за спасибо. Нечестную игру они раскусят в два счета. А когда они встретятся на площадке лицом к лицу? Попытаться победить Поколение нечестной игрой, серьезно? А если у них не получится выиграть? Куроко сглотнул и оглянулся по сторонам, как если бы кто–то мог подслушать его мысли и подтвердить их: перспектива его унижения и вынужденного катарсиса маячила совсем близко. Если Куроко будет играть нечестно и проиграет, то кому–то придется умереть – и, скорее всего, умирать придется ему от стыда. Хотя всегда оставался вариант забить их всех лопатой и увезти в лес на бабушкином вольво. Тецуя еще раз посмотрел на сообщения Кисе – тот просил его не терпеть, если что–то не нравится. Можно все бросить и оставить пацанов играть в баскетбол, как хотят – пусть нарушают правила, жульничают, борются за очки, за звание лучшего – это не его дело, это не то, что он должен решать, насилуя всю свою мораль. Кисе так же заверял его в том, что он с этим справится. Может, просто подбадривал, а может и правда так думал. Куроко же справлялся как–то до этого дня, да, со скрипом и ворчанием, но… «Что будет выглядеть более убого – если я попытаюсь победить, играя нечестно, или если не попытаюсь вовсе? – размышлял он, – Если бы только я пошел в другую школу, в любую другую, да хоть в тот же Сейрин, может, было бы проще на что–то решиться?» Куроко пошел в Кирисаки Даичи не потому что трусливо решил, будто бы с сильной командой будет проще победить. Наоборот, если бы он победил со слабой командой, это еще больше убедило бы остальных в его правоте. То есть, конечно, не то чтобы он просто использовал бы команду, чтобы что–то кому–то доказать, конечно нет. Куроко обожал баскетбол, ему нравилась эта игра, ему нравилось, что он в ней хорош – по–своему, конечно, но в том, что он делает, Тецуя – лучший. Но он тяжело работал, чтобы попасть в КириДай – эта школа гарантировала ему успешное будущее, на которое он рассчитывал, потому что, как ни крути, Куроко не собирался посвящать свою жизнь профессиональному спорту. Единственным человеком, который собирался остаться в баскетболе, был Кагами – даже Аомине в лучшие времена, когда, казалось, ничто не интересовало его больше мяча, заявил: «Баскет я люблю, но типа, не смогу все время жить в свете софитов, сечешь? Мамка говорит, что я бы там дофига много добился, но мне нравится просто играть и выигрывать». Твою мать, матч с Аомине уже совсем скоро. В третий раз перечитав сообщения, Куроко ответил, что, нет, все хорошо, он просто немного перенервничал, потому что скоро игра, все дела, спасибо, не переживай. На следующий день тренировка прошла почти без Ханамии – тот пошел на разведку, как ему сообщили. Куроко не спрашивал, конечно. В конце капитан\тренер все же явился, еще в более мерзком настроении, чем обычно. Он объявил, что сегодня вечером на матче Тоо ему нужна вся команда, обозвал всех несчастными разгильдяями (Хара и Фурухаши умудрялись курить на территории школы и оставаться незамеченными для всех, кроме Ханамии) и удалился в клубную комнату. Под всей командой он подразумевал основной состав. Обычно Ханамия занимался наблюдениями вживую один, иногда брал за собой Хару и Сето. Куроко же в последние два года редко бывал на чужих играх – информации, полученной от Момои, хватало, ровно как и просмотра видеозаписей, прибавьте к этому желание индивидуального становления, гоняющего его вечерами на дополнительные тренировки, и помножьте на возникшее недавно желание не смотреть в глаза людям, которых на поле они пытаются обставить (Куроко решил, что это называется совесть, но был не уверен). Посему, обнаружив себя на скамье наблюдателей – прямо напротив баннера академии Тоо – Куроко очень надеялся провалиться под землю. Его команда ожидаемо не стремилась развлекать его разговорами о мелочах, отвлекая от неприятных мыслей. Встречаться сейчас с бывшими товарищами по команде не хотелось, а дикий стиль игры Аомине скорее напомнил бы о ненависти к команде, игре, разорванном адельфопоэзисе, в отличие от бодрых прыжков по площадке Кагами и Кисе. Так и вариться бы Куроко в своих пессимистичных настроениях, кабы команды не вышли на разминку – Аомине не пришел. Кажется, его появления ждали всем стадионом, по тому так и слышались шепотки «а где этот, ну, тот самый». Таким же вопросом задались и члены Кирисаки Даичи: – Что–то не видно Аомине, мы же ради него сюда пришли? – пробормотал Ямазаки. – Может, придет позже. Может, и нам не надо было так торопиться, – покосился на Ханамию Фурухаши. – Зачем мы вообще тащились сюда к разминке? – Заткнись. Вообще–то, заткнитесь оба. – Проворчал Ханамия, – тут и без него есть, на что посмотреть. Этим и занимайтесь, пока звездный парень не пришел. – Он не будет играть, – заметил Куроко. Он отыскал на скамье преподавателей розовую макушку, – Момои спокойна, значит, она знает, что Аомине придет, но останется на скамье. Когда он просто опаздывает, она крутится с телефоном… – Да твою мать, – протянул Ямазаки, которого, кажется, неожиданная разговорчивость одиннадцатого номера не смутила, – раз он не играет, то я пойду, покатаю в WoW. – Сидеть, – рыкнул Ханамия и рванул того за рукав, отчего вставший было Ямазаки рухнул обратно в кресло, – Ты и сегодня, и завтра будешь наблюдать за матчами, участвуют в них поколенцы или нет. – Он неопределенно махнул в сторону разогревающихся игроков рукой, – вон тот, в очках, один стоит десятерых таких, как ты. – Ну уж ты хватил. Десятерых точно не стоит, – лопнул пузырь жвачки Хара, – максимум четверых. – Лучше расскажи мне, сколько стоит твоя ма– – Сето, смотри за капитаном, Хара, обрати внимание на девятый номер. Видишь, какой нервный? Выведешь его на скамейку запасных. Вы, – Макото кивнул Ямазаки и Фурухаши, – смотрите пока за тем белобрысым. – Как начнется матч. – Как начнется матч, – кивнул Ханамия и перевел взгляд на Куроко. В глазах его читалось напряжение, кажется, отсутствие аса Поколения выбило и его из колеи. Ханамия неоднократно говорил Куроко, что капитан Тоо – Имаеши – хитрый и умный («Не такой, конечно, как я», – добавлял он), и насчет того, что на него действительно хорошо бы посмотреть в деле, он не врал, однако и Ямазаки не ошибся, сказав, что пришли они сюда именно ради Аомине. –У нас ничтожно мало записей с твоим дружком. Я не в первый раз прихожу на него посмотреть, но он редко выходит на площадку и еще реже делает это сразу. Я понимаю, почему Имаеши держит его на скамейке запасных, но от моего понимания лучше не становится. Единственная надежда победить Аомине – придумать Очень Хитрую Тактику и не позволить аналитическим изыскам Момои применить Очень Хитрую Тактику к ним самим. Если с последним было проще – в своем интеллекте Ханамия никогда не сомневался – то с первым дела обстояли худо: Аомине на площадке не порочит свои дикие пляски с мячом единообразием. Его сила – в непредсказуемости, там, где любого другого игрока можно заставить отступить, он пойдет напролом и по головам, а учитывая его не хваленую только ленивым ловкость и силу – может быть даже буквально. Великолепный план, просто охрененный, надежный, как швейцарские часы. Трибуны ликовали, Тоо справлялись потрясающе и без своего аса силами капитана, направляющего паству свою туда, куда надо, да к тому же выводя противников из себя – Ханамия подтвердил это нахальным хихиканьем и словами «о, опять Имаеши зубоскалит, тот придурок сейчас мяч проглотит». Аомине появился ко второй половине игры, просто потому что по негласным правилам не мог не прийти, и ожидаемо развалился на скамье запасных. Команда соперников уже третью четверть не могла сократить разрыв, а потому даже Господь, спустившийся пред очи вместе со своей небесной свитой, не заставил бы его вытащить свою задницу на площадку к недостойным внимания. Ханамия сообщил, что им тут больше делать нечего ровно в тот момент, когда Куроко разбавил свои религиозные аллегории последней мысленной галочкой о тактике Тоо. Финальный звонок ознаменовал победу академии, а значит настало время убираться восвояси, строить гениальные в своей аморальности планы, катать в вовочку, портить чужие жизни, чем там еще занимаются его боевые товарищи в свое свободное время? Новые юные спортивные дарования высыпали на площадку, Куроко высыпал себя из кресла, учтиво кивнул в прощальном жесте, по обыкновению оставшись куском серой массы, ошибочно прикрученной к команде, и двинул в сторону выхода бодрым шагом. На соседней площадке только что закончился матч старшей Сейхо с Сейрин – табло в холле показывало счет 73–71, но Куроко поздравит Кагами позже. Он давно уже не обменивался новостями о победах и поражениях со своими друзьями, за исключением сообщений от Кисе и Момои, но мы же говорим о Кайджо и Тоо, ничего, кроме побед, никто и не ожидал, и брать радостный треп в привычку Куроко не собирался. Тем более, что сейчас стояла другая задача – посеять семена уверенности в потрясающей, превосходной, восхитительной игре Кагами в не благодатной почве самомнения Аомине. Очередной, блядь, тактический гений. Угнать за 60 секунд, составить концепт победы за один просмотр. Разумеется, сей неблагодарной работой заниматься придется не ему – Тецуя давно уже растерял свой спортивный авторитет в глазах пяти злых бывших, из которых кому–то следовало бы выбить пару тройку монет и может быть все дерьмо. Прошли чудесные времена, когда все они еще читали сенен–мангу и готовы были повестись на сомнительного качества трехэтажные сравнения, кои остались в арсенале воодушевляющих речей излишне театрального в последнее время Куроко. Приближаясь к выходу, он заметил смеющуюся Момои, разговаривающую с кем–то за углом. Тецуя знает – это не Аомине, потому что заснуть в раздевалке еще минут на сорок – вполне в его духе. Момои тоже заметила Куроко и призывно помахала ему, улыбнувшись той очаровательной улыбкой, на которую была способна только она одна, ну, может, еще мама и бабушка, но только потому что это мама и бабушка. Куроко улыбнулся в ответ. Когда он приблизился достаточно, чтобы можно было нормально поздороваться, то увидел радостно пышущего жаром после матча Кисе и то, что не ждали, но поглядите–ка, вот и оно: постную морду Мидоримы. – Разве ты сейчас не должен быть на разминке? – слегка опешив выдал Куроко вместо дежурного доброговечера. Мидорима имел, и наверняка до сих пор имеет, дурную привычку на каждое слово Куроко выдавать в ответ десять. Один раз из пяти это оканчивалось его, Куроко, ущемленным самолюбием… – Разве в приличном обществе не принято сперва здороваться? …и в этот раз не выстрелило. – Ой, Куроко, тебе следует как можно скорее расписаться в своих искренних извинениях перед молодым господином, – хохотнул Кисе, – если не хочешь, конечно, чтобы он ушел в расстроенных чувствах доказывать пезантам свое превосходство. – Твоя болтливость не делает тебе чести, вот так–то. – Я и правда повел себя некрасиво, – сказал Куроко. – Момои, Кисе. Мидорима. Добрый вечер. – Ах, Куроко, действительно добрый! Я так рада тебя видеть, ты, наверное, пришел посмотреть игру? Ну конечно же за этим, что я несу, – Момои махнула рукой, – Ты с командой или один? – Моя команда уже ушла. Поздравляю с победой. «Спасибо» прозвучало сразу с двух сторон – Кисе довольно ухмылялся, поправляя бомбер. – В нашем лагере, между прочим, тоже все прекрасно. Так что, Мидорима, тебе разве действительно не пора на разминку? Или ты не считаешь соперников…–Рета сделал неопределенный пасс руками. – Не неси ерунды, я всегда серьезно отношусь к играм. К тому же, раки сегодня первые в Оха–Аса, вот так–то, – Мидорима старательно игнорировал дружное закатывание глаз три года до этого – проигнорирует и сейчас. – Тогда тебе лучше все же поторопиться. Вы играете с серьезным противником, – бросил Куроко настолько непринужденно, насколько мог. И в непринужденном бросании фраз он был мастер. Гуру от мира покерфейса. – Вот как? А кажется не Бог весть что. Никогда не слышал о них, по крайней мере, – кажется, Мидорима заинтересовался, но главным было то, что заинтересовалась Момои – Куроко увидел это боковым зрением, – Как там? Сенрин? – Сейрин? – встрепенулся Кисе, – это же школа Кагами, да? Они выиграли? Я и не обратил внимания… – Вы знаете этого, ах, Кагами? – удивилась Момои. – Насколько я знаю, школа Сейрин достаточно…Слабая? То есть, я не хочу сказать ничего плохого, но они, кажется, провалились в прошлом году? – Верно, – кивнул Куроко, – и в этом году у них весомое пополнение. – Кагами хорош, – закивал Кисе. – Играет как черт, очень похож на Аомине – такой же непредсказуемый и упертый. – Что ж, Дайки давно уже не упертый, – Момои опустила взгляд и ковырнула носком туфельки землю. – Неужели, – кисло, будто пережевывая лимон, вдруг проворчал Мидорима, – вы думаете, что один хороший игрок что–то решает? Старшая Шинкье уже поплатилась за подобное заблуждение, вот так–то. – Аааа, так ты все же считаешь, что наша команда доминирует не только потому что ты один такой офигенно классный? Все трое обернулись на голос – к ним приближался тощий парниша в форме Шутоку. – Здрасте–здрасте, Шин, твои приятели? Если назовете меня Такао – не ошибетесь. Мидорима сразу как–то скуксился: – Я же говорил тебе не называть меня так. – Не дуйся. Познакомишь меня со своими друзьями? – Такао стрельнул глазами в Момои, – особенно с очаровательной дамой. – О, Боже, нет, – театрально вздохнул Мидорима, – заткнись уже и пошли на разминку. – Да я за этим, собственно, и пришел – капитан рвет и мечет. Ну что же. Тогда в следующий раз! – он подмигнул всем, и к вящему неудовольствию последнего, схватил того за локоть, утаскивая в зал. – Не обижайтесь, что лишаю вас благородного общества сера Мидоримы. – спустя пару шагов он обернулся и махнул рукой, –приходите поболеть за нас! Даже если бы ему что–то ответили, то он бы не услышал – ответ просто потонул бы в собственном хохоте Такао и потоке брани Мидоримы. – Он мне нравится, – одобрил Кисе. – Может, правда следует сходить да посмотреть игру лапули Мидоримы с Кагами? – Я бы с радостью, – подал голос Куроко, – Но у меня завтра игра. Так что я, пожалуй, откланяюсь… – Но не прежде, чем вы расскажете мне об этом загадочном Кагами, – заявила Момои. – Я слышала о нем, когда собирала информацию о Сейрин, он, кажется, действительно их ас, но… То, что вы сказали раньше…Он правда так хорош, что мог бы… – она развела руками. – Он правда так хорош. То есть, не так хорош, как я, и уж тем более Аомине, но хорош. Чего–то ему не хватает, конечно… – Но он мог бы показаться Аомине достойным соперником. – закончил мысль Куроко. – Точно. Новый опыт. – Копия его самого. – Взращенный на стритболе. – Невероятное самомнение. И.. – Хорошо, мальчики, вы меня убедили. – засмеялась Момои. – Я намекну ему, что этот ваш Кагами стоит того, чтобы сойтись в легендарной битве. Будет очень здорово, если это и правда так, если Аомине снова захочет играть. – Он захочет, милашка Момои, – Кисе легко приобнял ее за плечо. – Не морочь себе голову из–за этого чурбана, рано или поздно кто–нибудь обеспечит ему катарсис. Кстати, где он? – Ох, и правда, долго его нет…Да и команды что–то не видно…–девушка поджала губы. – Только бы он не нагрубил Вакамацу…Опять. Она тяжело вздохнула в такт своим мыслям, видимо, не веселым, судя по скорбному выражению на ее лице: – Приятно было поболтать с вами, но мне нужно найти этого идиота… – Беги, дорогуша, не дай Аомине подпортить свое красивое личико, – понимающе кивнул Кисе. – Все настолько плохо? – поинтересовался Куроко. – Как обычно, – Момои пожала плечами, смущенно улыбнувшись, и помахала на прощанье. – До встречи! Она убежала куда–то вглубь здания, оставляя их вдвоем. – Ах, малышка Момои все так же прелестна. Удивляюсь, как общество неотесанных грубиянов, коими, несомненно, являются все школьники–спортсмены, ее не изменило. – Только благодаря таким как ты, – улыбнулся Куроко. – Приличное общество может спать спокойно. – Ты тоже заметил? Не все герои носят плащи, знаешь ли. Ладно, полагаю, рассчитывать на то, что они составят мне компанию, тоже не стоит. С кем завтра играете? – С Морикавой сначала, победим – либо с Курокомой, либо со старшей Хорайсан. – Слышал про Курокому, у них отличный волейбольный клуб, но баскетбольная команда, кажется, не ахти…А потом?.. Ах, да. Как считаешь, у вас есть шанс? – Победить Морикаву? Разумеется. – Ты меня прекрасно понял. Колени у тебя дрожат с того момента, как мы заговорили про Аомине. Победить его – твоя идея–фикс? – Ерунда какая, я собираюсь победить всех вас и вроде как стать лучшим в Японии. – Вроде как? – Еще не решил, каким титулом буду себя именовать сразу после того, как отделаюсь от звания «того шестого парня из Поколения». – Ааа, – протянул Кисе и согласно закивал. – Тогда конечно, чтобы сбросить позорное клеймо тебе надо хорошенько постараться, я–то точно не проиграю, Аомине – ну, плюс–минус. Куроко приосанился: – Посмотрим, кто будет смеяться последним. – Ясное дело, кто. – Акаши? – Акаши. Оба парня засмеялись. В Тейко Кисе с Аомине частенько пытались подбить капитана на участие в каких–нибудь спорах, поскольку он справедливо считался обреченным на успех во всем, и не попробовать нажиться на тотализаторах с его участием – чистой воды упущение. Надо ли говорить, что подошвы их кроссовок стирались от дополнительных тренировок быстрее, чем кто–то успевал произнести девиз команды. – Что же, лапуля, лети, набирайся сил перед завтрашними матчами, а я пойду посмотрю, что там наш Шин вытворяет. До встречи! На том и разошлись. Уже вечером, прямо посреди просмотра документалки о жизни ядовитых пауков, Кагами вызвонил Куроко и сообщил, что с большим трудом, кое–как Сейрин все же выцарапали победу у Шутоку с перевесом в одно очко. Он с полчаса восхищенно распространялся о том, какие же эти ваши поколенцы звери, но что он–то ничем не хуже, и вообще пошел бы этот очкастый придурок, правда, куда уточнить не успел – оператор оборвал звонок, поэтому он позвонил еще раз и уже чуть более спокойно в подробностях рассказал обо всех впечатливших его моментах. После игры они зацепились языками с Такао и этим, вторым, потом их нашел Кисе и вечер стал для Мидоримы совсем невыносимым. «Жаль, правда, тебя не было, –сказал он. – Так бы может он вообще лопнул от злости. Нет, он не говорил ничего плохого, но когда Кисе сказал что–то про тебя, то он аж позеленел. Не самые большие друзья, а?» Куроко от души поздравил его и, наобещав еще более интересных игр в будущем, рассказал ему пару интересных фактов о пауках, которые только что подцепил, сказал, что его капитан похож на паука. – Мой капитан похож на ежа. Только ежи такие сладенькие, сюси–муси, все такое, а этот чертополох только орет на меня постоянно. Дисциплину держит, но иногда хочется сказать, чтобы шел куда подальше. – Не нарывайся на неприятности, – Куроко задумался на секунду, – Скажи, Кагами, а как…Какие вообще у вас отношения в команде? – Не понял? – Ну, вы… Дружите или больше необходимого не терпите друг друга? – Это с чего такие вопросы вдруг? Бро, тебя там что ли… – Нет–нет, просто интересуюсь, – Тецуя взмолился всем богам, чтобы это звучало не слишком резко, потому что в противном случае пострадает его репутация хорошего лжеца и скрывателя чувств, и без того подкошенная Кисе. – А, ну круто. Вообще–то, они нормальные ребята, но… Все–то у одного Куроко всегда через задницу – несмотря на попытки капитана и мегеры–тренерши что–то внушить команде, предположительно – страх и уважение, даже у них «все четко, эти ребята классные чувачки». – Есть у меня в команде один дружок, Фурихата, прикольный чел, таскаемся с ним на тренировки дополнительные… Познакомлю вас как–нибудь. А у тебя как? – Все так же, – уклончиво ответил Куроко. – Привыкаем друг к другу. И не соврал – на собрании перед игрой Хара предложил ему жвачку. Сей акт доброты не был эксклюзивным, он и до этого не жмотничал, но для Тецуи такой опыт был впервые. Коль скоро всегда оставался огромный шанс, что в безобидной конфетке окажется крысиный яд или, что в понимании Куроко еще хуже, слабительное, парень, пересмотри приоритеты, он отказался. То ли добродетель ближнего своего обладает чудодейственностью редбулла, то ли Морикава была не самым сильным соперником – первую четверть матча Куроко бесцельно побегал взад–вперед и был отправлен на скамью набираться сил. К моменту начала второго матча – с Курокомой, «у которой отличный волейбольный клуб», – Куроко чувствовал себя на пике морального воодушевления. С самого начала игры Ханамия оставил его медитировать в запасе, пообещав, что если он совсем уж разойдется в собственной доброте, то, пожалуй, выпустит одиннадцатый номер во второй половине потоптаться по гордости соперников в виде практики. Все бы хорошо, но как обычно: – Что–то не так. Ханамия не должен был отдать мяч Ямазаки, вон же только что Мацумото стоял свободный…Что он творит? Куроко был уверен, что Сето разговаривает сам с собой, но решил поддержать беседу все равно – никто ведь не помешает Кентаро просто проигнорировать его: – Эти ребята очень быстро двигаются, думаю, Ханамия это тоже заметил. Ямазаки гораздо мобильнее Мацумото. – Ага, есть такое… Хара, придурок! Он должен быть на другой половине поля, этот девятый номер отдаст пас быстрее, чем он сумеет перекрыть обзор! Тецуя поморщился – он бы предпочел обойтись без этих штучек вовсе. Первая четверть закончилась 18–7 с перевесом Курокомы – Фурухаши умудрился забросить трехочковый на последней минуте, что, видимо, немного подняло настрой всем остальным. Бесполезный моральный скачок – соперники меняли темп игры будто бы читая мысли, так что тычки и подножки до них не доходили, а сами они выбрали расстановку, полностью обозреваемую с позиции рефери. Ямазаки в сердцах окрестил их ритм «сраным данмаку». В какой–то момент Сето хлопнул себя по коленям и объявил замену, выйдя вместо Хары – кажется, он разгадал их загадочный паттерн и принял построение игроков собственной команды на себя – к концу второй четверти счет выровнялся до 20–20. Куроко вытряхнули на площадку вместо неповоротливого Мацумото, Хара остался наблюдать – «а вдруг». Куроко ненавидит такие матчи – когда бегать приходится всем и много, но счет не продвигается ни у кого. Куроко – не пальцем деланый, у него за плечами – опыт, мотивация уровня средненького сенена и завернутое в платочек эго, трясущееся из–за возможности вылететь с соревнований, так и не встретившись ни с кем из Тейко. «Интересно, – подумал он, – какое там место у меня сегодня в Оха–Аса, может надо было тоже побрякушку притащить какую на всякий случай. Или не надевать зеленое. Вот же обидно будет проиграть из–за такого.» Проигрывать он сегодня не собирался, это – одна из глав его мемуаров, скучных, как фотки родственников с отпуска – «а вот тут я проиграл, был понедельник», «а вот тут я проиграл, хотя очень старался». Соперники одарили Куроко тем же взглядом, что и всегда – что, мол, за клоп. Ничего нового не произошло. Произошло. Ханамия положил ему руку на плечо и посмотрел на противников так, будто те нанесли ему личное оскорбление. Это что–то новенькое, конечно, но Куроко – все еще первый по наличию отсутствия эмоций на лице – хмурый взгляд Ханамии он встречает будто так и надо. – Не хочу портить воздух тупыми экзальтирующими речами. – Хорошо. – Просто делай что должен. Это хамло не должно касаться мяча. – Знаю. – Знаю я, что ты знаешь. – Ты, – Куроко притворно приложил руку к сердцу и округлил глаза. – Ты что это, хочешь сказать, что веришь в меня? Ханамия широко ухмыльнулся и собирался было что–то ответить, но его прервал Ямазаки: – Эй, голубцы, начинаем. Две четверти – это двадцать минут, плюс две на перерыв, в ретроспективе – около часа просиживания штанов на скамейке, в перспективе – Куроко не должен был упасть от усталости. Но упал. Но это вообще другое, вы не понимаете. Как–то сегодня все несуразно складывается. Он так и начнет эту главу своих мемуаров: «в тот день Уран пролетел через копыто Стрельца…» Ну, как–то так. Так вот, как это было: Фортуна схватила Тецую за задницу, мяч – 90% времени у своих, счет – вяло выравнивается, но – высокий дубина–капитан с холеным лицом и модным андеркатом смекает. Курокома меньше пасует и больше идет напролом. Куроко набегался, выбивая мяч у противников, на целую жизнь вперед, будто туда–обратно пару раз пробежался по Великой Китайской. И самое–то обидное было то – Ямазаки получает первый фол – что – Фурухаши промахивается и пятый номер Курокомы забивает три мяча подряд – дело–то было – Ханамия чудом не попадается на глаза судье, пытаясь откровенно подставить подножку нескладному пареньку в очках – не в пасах. Хара на скамье вместо жвачки грызет ноготь, Ямазаки зарабатывает еще два фола подряд, Фурухаши настойчиво пытается опрокинуть все свои семьдесят кило вселенского отвращения на один пятый номер под кольцом. Их обычная тактика не работает. Разрыв в счете держится на обидных пяти–семи очках силами Сето и Ханамии, исходящих на дерьмо в попытках вразумить и контролировать команду. Капитан Курокомы реально бесит. Где–то на трибунах мелькает осветленная макушка Кисе. В паре шагов от Куроко Ханамия махает Харе рукой, чтобы взял тайм–аут. Тайм–аут им дают, когда Курокома выводит счет на 40 – 50. Те полминуты, что им отведено, все хмуро молчат и смотрят в пол, пока Ханамия говорит: – Вы охренели что ли. Говорит: – Если уж решили позориться, давайте сразу сядем на задницу и скажем, что мы с залом для параолимпиадников ошиблись. Завершает: – Или высовывайте голову из жопы, или пускаем на поле второй состав и делаем вид, что не знаем их. Необъяснимо, но факт: второй состав смотрит на Ханамию восхищенно. Привычка думать о бывшем капитане в неподходящее время у Куроко давняя – 3 года речей Акаши проносятся перед глазами, в них – ни одного оскорбления в адрес команды, максимум – закатывание глаз на очередную выходку Кисе с Аомине, бонусом – поощрения второго состава, по крайней мере до того, как все пошло не так. В духе классического клише Кирисаки Даичи на одной незыблемости капитанского авторитета зубами вырывает несчастные шесть очков у Курокомы, у их капитана, и Ханамия, судя по всему, считает это личной победой. Сравняться – это попасть еще 2 раза, но для них еще черт знает сколько кинуть, потому что по сравнению с бодрыми и свежими противниками, своевременно заменившими уставших товарищей, Кирисаки выглядит просто жалко. Заменить некого, глаза щиплет от застилающего пота, каждая мышца горит и будто раздувается изнутри, а во рту вязкая, вязкая, отвратительно вязкая слюна, и все это не у одного хилого Куроко – он видит, как Ямазаки случайно спотыкается и наваливается на Сето, пока кто–то из Курокомы бежит за ушедшим мячом. Случается чудо – Ханамия забивает трехочковый, на часах – всего две минуты, этого должно хватить, чтобы вырваться вперед и оставить победу за собой на несчастной разнице в единицу. Минуту этого времени они пытаются отобрать мяч. Еще пять секунд Куроко наблюдает, как Фурухаши пытается самостоятельно провести атаку. Потом ровно две секунды идет невнятная борьба, центровой Курокомы забирает мяч и бежит мимо него, Куроко, не замечая. Ну нет. Не–а. Нетушки. С белым шумом в голове Куроко сквозь зубы выдыхает: –Ну, блядь, нет. Все происходит так быстро, что Тецуя не смог бы описать произошедшее даже если бы захотел – Ну и короче. Куроко упал. В голове зашумело сильнее, потому что, кажется, ему прилетело с локтя, или с колена, а может как в мультяшках кто–то вытащил наковальню, и он бы не удивился – у центрового, повалившего его на пол, глаза полезли на лоб так быстро и так забавно, что не хватило только звука клаксона. Никто смешно не похонкал, но прозвенел звонок – игру остановили. В свой звездный час Куроко без задней мысли улыбается широко, и выражение удивления на лице соперника сменяется диким, первобытным гневом. Судья помогает ему встать и объявляет два штрафных. Дрожь в руках и коленях, разгоняющая атомы вокруг, нисколько не преуменьшает тот факт, что на тренировках у Тецуи пять попаданий из пятидесяти, шесть, если с утра он послушал «пэник эт зе диско», восемь, если по пути в школу погладил Господина Пушистиса, соседского кота. Пока Куроко идет к линии и на пробу стукает мячом об пол перед броском, у него нет времени объясниться с командой или хотя бы рассмотреть их, с момента глухого удара об пол и до нескольких секунд позора под кольцом — это только его игра. И в этом он хорош. Он промахивается в первый раз и инерция едва не валит его на пол вновь. Он промахивается во второй раз и стреляет глазами под кольцо. Он уже говорил, что хорош в этом? Сравняй счет – и на дополнительном времени шансов на победу не останется, попади оба раза – ну, такого точно не произойдет. Мяч отскакивает от щита едва ли не в руки Ямазаки, подбор, он по–медвежьи ревет и повисает на корзине. 51–50, Куроко спотыкается о собственную ногу. Капитан и очкарик из Курокомы взвыли в унисон и резко рванули в атаку, нарываясь на возникшего из ниоткуда Фурухаши, который, кажется, скорчил рожу настолько злобную, что это их приостановило на какую–то миллисекунду, и этого оказалось достаточно для Ханамии и Сето, чтобы сменить позиции. За оставшиеся десять секунд хорошая команда может забить еще пару раз, но Курокома допустила ту же ошибку, что и все команды до этого – они забыли, что Кирисаки Даичи тоже хорошая команда. 53-50, на трибунах орут так, что уши закладывает, кажется, это впервые с того момента, как Куроко увидел игру своей команды воочию. Он спешно оглядывается, но обзор ему закрывает широкая грудь Ямазаки, а кто–то, кажется, подбежавший со скамьи Хара, хлопает его по спине так сильно, что позвонки в трусы ссыпаются. Хриплые однотипные восклицания команды он разбирает только наполовину: «ну ты, ваще» или «я просто охренел, когда понял, ну я просто охренел», или «от тебя такого не ждал». Не ждал, ага. Кстати о птичках – мессенджер оставленного в раздевалке телефона оповестил его, что Кисе оставил ему загадочное «мы будем ждать у выхода» – кто эти «мы» уточнять не стал, правда. – Не, ну вы видели? – воскликнул Ямазаки и навернулся на стоящую рядом мусорную урну. – Какой коварный! – А сам–то все сопли по кулакам размотал, что не такой, а оказалось, что очень даже такой, – ехидно подмигивал ему Хара из–за челки, – как ты там нас называл? Как–то по–умному, за пределами моего айкью, Ханамия, подскажи? – Придурками, – отозвался Ханамия. – Правда, это не он, а я вас так называл. Отстаньте от парня, дайте ему свыкнуться с мыслью, что он теперь посрамлен до конца дней своих. – Это я не понял сейчас что–то, – протянул откуда–то со стороны душевых Сето, – это капитан что ли сейчас заступился за него? Откуда такое благородство, ты денег ему должен? Ханамия не счел нужным отвечать на такую гнилую предъяву и вместо этого обратился к герою дня: – Мне не нужно, чтобы ты раскис от того, что натворил. Что сделано – то сделано, главное – мы победили, конец истории. –Да, – кивнул доселе молчавший Куроко, – наверное, ты прав. Гробовой тишины не случилось – его просто никто не услышал. Ханамия склонил голову набок: – Ты серьезно? То ли ком в горле был не метафорический и рассосался, пока он хлестал воду, то ли бесчисленные монологи дали всходы, но – он был серьезен. – Я хотел победить – я победил. В смысле, мы. Мидорима, один из Поколения, как–то сказал, что если есть время себя жалеть, то лучше потратить его на что–нибудь полезное. – Может, – Ханамия почесал подбородок, – тебе стоит слушать его почаще. – Ага, и попросить натальную карту составить. – Что? – Ничего. – Куроко тяжело вздохнул, – Я не горжусь тем, что сделал, но поздно искать другой выход из положения. Просто в следующий раз я буду лучше. Скептицизм Макото можно было при большом желании потрогать руками: – Не буду лезть тебе в душу, ты уже взрослый мальчик, сам разберешься. Просто, ну, – он неловко пожал плечами, – не бери в голову. Это просто игра, каждый дрочет, как хочет. Прежде, чем Куроко успел что–либо сказать, добавил: – И даже не думай кому–то рассказывать, что я тебя, якобы, утешал и все вот это вот, понял? Скормлю тебе твоих же родителей. – Ты разговариваешь со мной отсылками к Южному Парку? – Об этом тоже лучше молчи, – хмыкнул Ханамия и развернулся к душевым. Спустя полчаса у выхода его ожидаемо поджидал Кисе, и, как обещал, не один, а с тем угрюмым парнем, сенпаем, и с тем, кого на этот раз действительно не ждали. Помяни черта. – Это что, солнцезащитные очки? Мидорима, ты что, скрываешься? – Ты начнешь со мной здороваться когда–нибудь или нет? – раздраженно бросил он в ответ. – Он бы не смог скрыться, даже если бы надел мантию–невидимку, о, нет–нет, только не с этой аурой «ненавижу все, что дышит», – засмеялся Кисе. – Я снова извиняюсь, просто это крайне неожиданно. По многим причинам. – Куроко поднял руки в миролюбивом жесте. – Ты бы не говорил, что это неожиданно, если бы видел, как Кисе уговаривал его прийти сюда, прежде, чем прилипнуть ко мне, – вздохнул человек, скорее всего, ненавидящий все, что дышит, еще больше, чем Мидорима, и протянул руку. – Касамацу Юкио, не обижайся, но можешь не представляться - твое имя уже знаю – этот болван мне все уши прожужжал. Рукопожатие у Касамацу Юкио было тяжелое – Куроко всегда задавался вопросом, пытаются ли мужчины таким образом установить доминантное положение или что–то типа того. Сам Куроко, конечно, тоже мужчина, по крайней мере в последний раз, как он проверял, все было на своих местах, но озадачен был тем не менее. – Не могу поверить, что есть человек, страдающий от нападок Кисе в той же степени, что и Мидорима. – Надоедливость Кисе всеобъемлюща в своей эксклюзивности, вот так–то. – Подхватил последний. – Я сейчас сделаю вид, что не слышал всех этих глупостей, – невозмутимо изрек Кисе, – И, так и быть, сохраню бесценную дружбу между нами, хотя вы меня совсем не цените. А следовало бы. – Итак, Куроко, – прервал поток мысли Мидорима. – Игра. Удивительно, как Мидорима одним своим видом может даже похороны сделать хуже, хотя, казалось бы, куда уж. – Я… Допустим, имею представление о том, что вы собираетесь мне сказать, – Куроко пытался заставить себя поднять глаза, но не смог, – и не буду оправдываться. Я сделал то, что сделал. И за команду я тоже извиняться не буду. – О чем ты? Тецуя недоумевающе воззрился на Кисе, перевел взгляд на Касамацу и Мидориму. Те в ответ озадаченно смотрели на него. Кисе продолжил: – В смысле, да, это было не самое спортивное поведение, но игра есть игра. Ты либо выигрываешь, либо нет. Эти ребята, Курокома, да? Они были трудными соперниками, и ты сделал все возможное, чтобы победить. Ты молодец. – Но я же… Его прервал Касамацу: – Парень, не скрою, я врезал бы Ханамии со всей силы, но, если бы в игре встал вопрос ребром – победить или проиграть, я бы и думать не стал. – Касамацу! – ахнул Кисе, театрально прижав ладонь к груди, – ты и в самом деле подставил бы кого–то? – Подножку. Тебе. Да, Кисе, я бы сделал все ради победы, потому что это забота капитана. Я бы взял ответственность на себя. – Если кого–то интересует мое мнение, – нахмурился Мидорима, – то это уже не спорт, а бедлам, с таким же успехом можно пойти и ввязаться в драку, вот так–то. Вздохнул: – Тем не менее. Победителей не судят. Куроко уставился на него, переваривая услышанное: – Не понимаю. Ты оправдываешь… То есть, ты осудил бы меня, если бы мы проиграли? – Я тебя не оправдываю, и не осуждаю. Ты поступил так, потому что не умеешь иначе, вот так–то. – Мидорима, лапуля, ты не прав! – Кисе чуть воздухом не подавился. – Куроко хороший игрок! – Не неси чепуху, Кисе, он хорош в одном – пасовать. По крайней мере, так мы думали. Теперь выясняется, что он еще и обманщик хороший, вот так–то. Что по этому поводу скажет Аомине. – Меньше всего меня интересует мнение Аомине! Тебя, кстати, тоже его мнение никогда не интересовало. Так что, сделай милость, – Кисе изобразил, как застегивать рот на замок. – Верно, я не переживаю. А вот тебе, – Мидорима посмотрел на Куроко, – стоило бы поинтересоваться. Если ты надеешься победить Поколение Чудес простыми уловками, то подумай еще раз. Ваша сегодняшняя игра показала, на что твоя команда способна, или, лучше сказать, не способна. – Ваша вчерашняя игра нам тоже много чего показала, – вмешался еще один голос. Куроко почувствовал, как холодок, пробежавший по его спине, примораживает ступни к полу – сзади, незаметно для него, подошел угадайте, черт побери, кто. Касамацу, до этого решивший не ввязываться в спор старых приятелей, зло буркнул: «И принесла же, блядь, нелегкая». – Ю–ки–о. Все так же готов прыгнуть на любого неугодного с кулаками, как я погляжу. – Ханамия оглядел всех присутствующих с самым скучающим видом, – господа. Если кто–либо из вас считает, что Кирисаки Даичи побеждает только потому что играет, как это вы называете? Не по правилам? Нечестно? Не важно, в любом случае – это не так. Куроко как–то сразу почувствовал себя таким маленьким и никчемным, что захотелось провалиться под землю, сделать себе уютную кроватку из спичечного коробка, как в «Том и Джерри», и никогда больше из нее не вылезать. Получить ушат дерьма он был морально готов еще вчера, но оказаться между молотом и наковальней? У Куроко просто закончились талоны на выносливость. Не хватало сюда еще остальных поколенцев и Кагами в придачу. Так, нет, мысли имеют свойства материализовываться. Оставим дружескую встречу до лучших времен. Пожалуйста. – Не спорю, ваша игра хороша сама по себе, но почему не, хм, не опираться только на ваши умения? – выгнул бровь Кисе, кажется, ощущающий себя немногим лучше Куроко. – Зачем, ммм, выходить за рамки? – Не вижу смысла перед кем–то оправдываться. Все знают, что такое спорт, ради чего действо творится, и чем это опасно. – Не собираетесь оправдываться – нечего и влезать в чужой разговор, вот так–то. – если бы голосом можно было убивать, то от Ханамии уже не осталось бы и мокрого места. – А даже если и собираетесь – нет таких слов, которые оправдали бы то, что вы называете игрой. Когда вы проиграете – не будет такого человека, который не посмеется над вами. – Если мы проиграем, – цокнул языком Ханамия. – Не говори «оп», пока морфина не вкололи. Я вот думаю… Куроко напрягся – он почувствовал, к чему это ведет, и это ему не понравилось. Касамацу это не понравилось тоже: – Если ты сейчас начнешь заливать про то, какие все вокруг мусорные и ничего не стоящие, то завали лучше сразу. Иначе на потом новых слов не додумаешь для своей проникновенной речи. И не втягивай пацана в свое болото, будь добр. – Тебя забыл спросить, – Ханамия и бровью не повел. – То, что он сделал сегодня – он сделал сам. Я его этому не учил. Куроко устало потер переносицу, ощутив все взгляды на себе: – Может, хватит? Если бы можно было уладить спортивные споры разговорами… Если бы я вообще хотел с вами разговаривать. – Верно, верно, давайте–ка прекратим этот многогранный диалог. – Кисе неловко взмахнул руками, – как бы то ни было, я поздравляю Куроко… Вас… С победой. Сенпай, у нас завтра матч, так что… – Так что пойдем отсюда. – Рыкнул Касамацу. – Куроко. Приятно познакомиться. Удачи. За сим он развернулся и широкими шагами пошел на выход. Кисе виновато улыбнулся как бы всем сразу и побежал следом. – У них завтра игра. А кому–то повезло меньше. – медовым голосом Ханамии разговаривают ангелы в раю. Мидорима поджал губы: – Куроко. Подумай о том, что я тебе сказал. До свидания, – он развернулся на каблуках, не дожидаясь ответа. «Может, тебе стоит слушать его почаще». – Так это и есть те самые? Охо–хо, – усмехнулся Ханамия. – И с этим ты играл три года? – Два с половиной. – Пусть так. Куроко развернулся к капитану полностью: – Зачем ты вмешался? Зачем ты мешаешь мне и моим друзьям? Зачем ты стал цеплять Мидориму? Зачем ты живешь?? Ханамия развернулся и грациозно хлопнулся на стоящую рядом скамью, потягиваясь: – Есть ли мне смысл по новой объяснять тебе, почему мы играем так, как играем? Так я уже… – Я тебя не об этом спросил, – резко прервал его Куроко. – Не знаю, что там произошло между тобой и Касамацу, не знаю, что ты там думаешь о моих друзьях, и, ради всего сущего, мне все равно, но… – Ты ранил меня в самое сердце, – Макото драматично развалился вдоль скамейки и прикрыл глаза ладонью. – То есть, тебе наплевать, что думаю я, но не наплевать, что подумают твои дружки? – С тобой невозможно разговаривать. Я ухожу. – Иди. Все равно вернешься к следующей игре. Твою мать, следующий матч с Тоо.