Меньше, чем братья

- Вэнь Нин? Ты сказал, Вэнь Нин?! - Да, глава клана Цзян, Вэнь Нин! Это он его призвал! Перепуганный адепт тычет дрожащей рукой в сторону высокой фигуры в летящих белых одеждах. Ханьгуан-цзюнь? Ханьгуан-цзюнь призвал Призрачного Генерала? Цзян Чэн совсем сбит с толку и нехотя поворачивается за объяснениями к своему вечному конкуренту по поискам на горе Луаньцзан, как вдруг понимает, что слова-то уже и не нужны. Вот это преданное выражение на красивом лице, этот плывущий янтарный взгляд и слегка приоткрытый рот он уже видел и раньше! Видел тогда, когда рядом с Лань Ванцзи стоял, стоял... И сейчас стоит! Ну вот же, вот - стройная фигура в потрепанном чёрном ханьфу, голова низко опущена, лицо закрыто завесой неприбранных волос, а в отведённой в сторону руке... Неужели это флейта? Конечно, не та - ту Цзян Чэн спрятал ото всех и не далее, как сегодня утром, рассматривал в тысячный раз - но все же именно флейта! - Ты... Ты вернулся! Цзыдянь дергает запястье, опережая разум и летя вперед гремучей змеей, и тут же рассыпается яркими фиолетовыми искрами, отраженный аккордом знаменитых смертоносных струн. Ах, вот как! Следующий удар силён и расчетлив, сверкающий кнут огибает препятствие и обрушивается на спину петляющего, как заяц, незнакомца. Тот, вскрикнув, валится на землю, а Цзян Чэна накрывает приступ мгновенной и острой паники. Только не это, прошу! А нет, все в порядке, незнакомец встает на колени и резко отбрасывает назад копну растрепанных волос. На абсолютно диком, размалеванном белилами и киноварью лице гневно и бесстрашно горят яркие серые глаза. - Ты что творишь? Думаешь, власть и богатство дают тебе право бить невиновных? - Кто ты такой?! Ответь! Черная фигура кривляется, отрицательно качая лохматой головой. Цзян Чэн до хруста стискивает кулак, пытаясь усмирить вновь норовящий взбеситься Цзыдянь, как вдруг чувствует, что кто-то робко дергает его за рукав. - Дядя, дядя, я знаю, кто это. Это Мо Сюаньюй, он сумасшедший и был изгнан из Ланьлина за бесстыдство! - За бесстыдство? Цзинь Лин, выражайся яснее! - Да! Он... он, - бормочет, густо краснея, невысокий красивый юноша в богатых золотых одеждах. - Он обрезанный рукав! Цзян Чэн, шокированный и самой информацией и тем, что племянник в курсе подобных вещей, кидает растерянный взгляд на разрисованное лицо и на мгновение ему чудится, что этот Мо Сюаньюй изумлен собственной характеристикой ничуть не меньше остальных. Адепты вокруг взволнованно шумят. И только мечтательное выражение, застывшее на прекрасном лице Ханьгуан-цзюня, как будто становится еще мечтательнее и нежнее. По губам Цзян Чэна, замечающего сегодня абсолютно всё, ползет кривая усмешка, и он открывает было рот, но не тут-то было! - И что такого, подумаешь, обрезанный рукав, - внезапно голосит сумасшедший, окидывая наглым и острым взглядом обоих прославленных заклинателей. - Когда вокруг так много красивых и могучих мужей! Как же тут устоять бедному Мо Сюаньюю? Он не виноват, что у него коленки сами подгибаются... Он бормочет что-то еще, но Цзян Чэн почти не слышит, озабоченный тем, что белая фигура не только все ближе подступает к незнакомцу, но даже, кажется, собирается взять его за руку? Ну уж нет! Цзян Чэн решительно шагает вперед. Серые глаза на размалеванном лице тревожно сужаются, а длинные пальцы Ханьгуан-цзюня плотно обхватывают рукоять Бичэня. - Господин Мо, прошу извинить меня за резкость, я просто разволновался, ведь опасность угрожала моему единственному племяннику. Из рук Цзинь Лина с оглушительным грохотом валится на камни золотой отцовский меч, и это единственный звук, нарушающий внезапно накрывшую поляну тишину. Ну и денёк сегодня выдался! Глава клана Юньмэн Цзян публично извинился перед никому не нужным изгоем! Может ли появление какого-то жалкого Призрачного Генерала затмить подобное событие? Вот ведь вопрос! - Хорошо, хорошо, я давно не обращаю внимания на слова, - быстро говорит изгой, пытаясь отвести от Цзян Чэна недоумевающий взгляд. - Однако, с моей стороны были не столько неправильные слова, сколько неправильные действия, поэтому простого извинения будет явно недостаточно, полагаю. - продолжает гнуть свою линию Цзян Чэн. - Господин Мо, положение ваше тяжёлое и неопределенное, поэтому позвольте предложить вам временное убежище в Пристани Лотоса. Погодите отказываться! Все же вас приглашает лично глава клана, а Пристань Лотоса прекрасное место. Пристань Лотоса спокойна и безопасна, Пристань Лотоса... Пристань Лотоса, Пристань Лотоса - подобно мантре повторяет Цзян Чэн, отчетливо видя, как при каждом повторе вздрагивают обрамляющие серые глаза длинные черные ресницы, как теряет последние краски и без того бледное лицо извечного соперника, и как чаша весов опасливо, но ощутимо начинает склоняться в его пользу, потому что, да! За Цзян Чэном стоит целая Пристань Лотоса, а что стоит за тобой, Ханьгуан-цзюнь? Стена Послушания, твой дядя и библиотека? Вот то-то и оно! - Мне очень лестно ваше любезное приглашение, глава Ордена Цзян, вот только смущает долгий путь. Пожалуй, после пережитого, я пока не в силах... Цзян Чэн плашмя швыряет меч на воздух и молча протягивает своему будущему гостю твердую широкую ладонь. Изумление окружающих уже можно со скидкой продавать возами на ближайшей ярмарке, но Цзян Чэну плевать. Он весь сосредоточен на прохладных пальцах, невесомо коснувшихся его руки, и на Ханьгуан-цзюне, вполне способном, как показала жизнь, в последнюю минуту вытворить нечто опасное, непредсказуемое, но при этом все же бесполезное. Вот только жертвам его выходок от этого легче не становится, и стать одной из них... А впрочем, сейчас у него нет никакого повода, даже формального, потому что Цзян Чэн вот именно что получил добровольное согласие, и это засвидетельствуют все, даже адепты клана Гусу Лань. И что ты сделаешь теперь, человек, умеющий драться, но не спорить? Не всегда молчание - это золото, а Вэй Усянь давно тебя предупреждал! Хорошо, что ты его не послушал. И как обычно, полет на мечах ошеломляюще короток и обманчиво прост, и вот под ногами уже разворачиваются хватающие за сердце родные пейзажи. Переполненные водой закатные озера переливаются всеми оттенками розового, к многочисленным причалам со всех сторон спешат на ночёвку разноцветные суденышки, а крыши домов тонут среди яркой зелени пышных невысоких деревьев. По прижатой к груди Цзян Чэна чужой спине пробегает быстрая, но вполне ощутимая дрожь. Цзян Чэн удовлетворенно улыбается и небрежным жестом отсекает от себя свиту, чтобы самому приземлиться прямо посередине тренировочного поля. Это поле единственное, что осталось нетронутым после пожара в резиденции, и Цзян Чэн запрещает что-либо здесь менять, за исключением изношенного инвентаря. Он соскакивает с меча, помогая сойти и своему спутнику, и мгновенно замечает, как внимательные серые глаза сразу же задерживаются на пустой центральной ложе. Да-да, все верно, а на чем же еще им задерживаться? Ведь присутствие и настроение мадам Юй было единственным, что волновало их с Вэй Усянем перед любой, даже самой простой тренировкой. - Тренировочное поле клана Юньмэн Цзян. Считается в своём роде одним из лучших. - Увы, господин Цзян, я не состоянии оценить всех его достоинств. Боевые искусства - это не моё. Нет, вы слышали? Боевые искусства - это не его! Вот же... Ну, ничего, ты и за это заплатишь, даже не сомневайся, в этом деле для Цзян Чэна не бывает мелочей! Тем не менее, сейчас он понимающе кивает и неторопливо шагает в сторону основной резиденции, позволяя гостю хорошенько оглядеться. Во дворах как-то непривычно оживлённо, и Цзян Чэн недовольно хмурится. Ему очевидно, что народ высыпал на улицу именно с целью поглазеть на грозного главу своего клана, идущего в компании с каким-то неизвестным, но очень размалеванным чучелом. Встречные почтительно кланяются и опускают взоры, но изумление и жгучее любопытство шлейфом закручивается прямо за спиной, и удовольствия это не доставляет совершенно. Отлично чувствует себя только само чучело, которое довольно бодро идет, заложив руки за спину и с интересом таращась по сторонам, и кто другой бы подивился этому обстоятельству, но только не Цзян Чэн. Уж больно давно они с чучелом знакомы, и оно сроду не обращало внимания на подобные мелочи, и было бы странно, если бы обратило именно теперь. - Господин Мо, я буду ждать вас к ужину, а перед этим нам обоим было бы неплохо привести себя в порядок и переодеться. Слуги сейчас будут предупреждены. Прошу вас! И предупреждение это касается не только слуг. Цзян Чэн срочно удваивает количество патрулей на улицах и набережных, усиливает охрану арсенала и велит уведомить всех желающих покинуть резиденцию о том, что у них есть ровно час, после чего над Пристанью Лотоса вплоть до особого распоряжения будет развернут защитный купол. Хорошо, что наученные горьким опытом подчиненные давно не задают ему лишних вопросов. Иначе было бы сложно объяснить им, не называя имен, что вся эта внезапная всеобщая мобилизация устроена в честь одного-единственного, хрупкого на вид и при этом совершенно безоружного человека. Но назвать это имя публично Цзян Чэн пока не готов. Сначала он хочет услышать его сам. И он его услышит! Пусть его впервые в жизни подвел верный Цзыдянь, пусть руки по локоть в бесполезной крови тех, иных, жалких заклинателей, сейчас все будет по-другому! Такой уж сегодня день. Цзян Чэн садится поудобнее и окидывает взглядом плотно заставленный яствами стол. Сколько же ему еще ждать? А сколько он уже ждал? Шестнадцать лет? Ничего, подождать еще шестнадцать минут он точно в состоянии. Ему ведь уже некуда спешить и, между, прочим, не только ему одному. И все же интересно, что за лицо скрывается под слоем жуткой краски? Как на самом деле выглядит тот, кто выдает себя за Мо Сюаньюя, и почему он сделал такой странный выбор среди множества личин? А вот к телу гостя у Цзян Чэна никаких вопросов нет. Парный полет предоставляет массу возможностей произвести нужную оценку, и Цзян Чэн уже в курсе, что оно слишком тонкое и звонкое, натянутое, как струна, а еще ловкое и гибкое, способное без поддержки сохранить равновесие даже на чужом мече. И да, Цзян Чэн специально убрал разок руки - он и сам не понял, зачем это сделал - однако, для его легкого спутника ровным счетом ничего не изменилось. Как всегда. И ничего. Ах, Вэй Усянь, Вэй Усянь, как же ты всё это устроил? И не нужно делать вид, что лишь призрачного Вэнь Нина ты призвал сегодня на горе Дафань! Мы ведь явились втроем, стоило тебе только щелкнуть пальцами, мы все - твои лютые мертвецы, просто двое из нас еще не умерли. Но ты можешь попробовать это исправить, ты ведь за этим... - Господин Цзян, с вами все в порядке? Цзян Чэн вздрагивает и поднимает голову, сразу напарываясь на внимательный взгляд больших серых глаз. Откуда он вообще взялся в комнате, и почему промолчал обычно чуткий Цзыдянь? - Я в порядке, просто не слышал, как вы постучали, господин Мо. - А надо было? - тёмные брови на тонком бледном лице насмешливо ползут вверх. - В Башне Кои не принято стучаться в личные покои? - удивляется Цзян Чэн, жестом приглашая гостя за стол. - Наверное, принято, но я не то чтобы был образцовым адептом. Что верно, то верно. Образцовым адептом ты не был никогда! Вот только как бы удержаться и не брякнуть этого вслух? А еще неплохо было бы прекратить на него пялиться. Хотя с какой, собственно, стати? Цзян Чэн тут пока что хозяин и может делать всё, что угодно, еще не хватало ограничивать себя в такой малости! Да и как ему не пялиться, если внезапно выяснилось, что за этой дикой, раскрашенной образиной прячется такое юное, такое... такое... В голове Цзян Чэна совершенно некстати всплывают слюнявые формулировки, которыми Не Хуайсан описывает редким заинтересованным свои самые лучшие веера - тонкая работа, произведение искусства, изящество и чистота линий... Тошнотворно, но что поделать, уж такая теперь у некоторых наружность! А какой она была раньше? Раньше, Цзян Чэн, еще раньше, до всех бед, что случились с ними и с их миром потом? - Кстати, господин Цзян, я поражён вашей щедростью, это ведь ваше ханьфу? Не стоило так затрудняться, мне подошло бы любое для ваших слуг. - Вам прекрасно подошло и это. И вы - не мой слуга. И никогда им не был, что бы там не утверждали злопыхатели. Никогда! А что касается ханьфу... Оно, конечно, велико, но разве другие одежды окутали бы эту хрупкую фигуру столь же роскошным серебристо-лиловым облаком, оттеняя молочную белизну кожи и идеально сочетаясь с фиолетовой лентой в блестящих чёрных волосах? Но насчёт щедрости ты прав - это дорогая обертка, даже очень, но ведь и сам подарок не из дешёвых, верно ведь? Но ты же его зачем-то сделал! Знать бы еще - зачем? - Господин Мо, попробуйте этот суп с корнями лотоса и ребрами, так его готовят только в Юньмэне. Цзян Чэн снимает тяжёлую крышку со стоящей в центре стола супницы и собственноручно наливает исходящую паром жидкость в изящную зеленоватую миску. Его глаза неотрывно следят за тем, как гость медленно подносит емкость близко к лицу, прикрывая веки и вдыхая яркий, аппетитный аромат, а потом неожиданно быстро опускает ее обратно на стол. - Пахнет необычайно вкусно, но я не ем мясо, вот ведь незадача. - Действительно, очень жаль. Вино вы тоже не пьёте, полагаю? Нет? Это курс обучения в Облачных Глубинах произвел на вас такое впечатление? - Ну что вы, господин Цзян, кто же допустит бедного Мо Сюаньюя до такого престижного обучения? Просто тяжелая пища и алкоголь плохо влияют на внешность, а это единственное, что меня заботит по-настоящему. Надеюсь, вы понимаете, о чём я. - О да, я понимаю, - со всей серьезностью кивает Цзян Чэн. - Подобная внешность, действительно, заслуживает всяческой заботы! И после этой реплики в комнате наступает тишина, лишь изредка нарушаемая звуком передвигаемых мисок. Цзян Чэн с интересом наблюдает, как гость бодро уписывает самые пресные блюда, параллельно стреляя по сторонам любопытными глазами. Жаль только, что посмотреть в его покоях особо не на что, кругом царят порядок и почти армейская простота. Вся роскошь, которую позволяет себе Цзян Чэн, заключается именно в фиолетово-лиловых одеждах, которые обходятся ему куда дороже, чем даже знаменитые пионы, растущие средь золотых снегов. Такова уж цена редких клановых цветов Юньмэн Цзян. Но, конечно, оно того стоит! Посмотрите хотя бы на сегодняшнего... А это что еще такое? Цзян Чэн резко перегибается через стол, смыкая пальцы на тонком запястье чужой левой руки. Потом тянет вверх шелковую ткань рукава и некоторое время молча смотрит на короткий, но очень глубокий порез, уродующий нежную белую кожу. - Это случайная рана, получена как раз во время сегодняшней неразберихи на горе Дафань, - небрежно говорит гость, отвечая на незаданный хозяином вопрос. - Не стоит внимания. - Вот как? Я бы позвал лекаря, но если вы против... - Категорически. Цзян Чэн пожимает плечами и возвращается на свое место. Новое дело! Что это за рана, где она получена на самом деле, и почему он отказался от лечения? Ему вообще больно или нет? Но все эти вопросы Цзян Чэн озвучивать пока не намерен, у него найдутся и другие. - Господин Мо, раз уж речь зашла о горе Дафань, не могли бы вы, как очевидец, все же рассказать мне, что конкретно там произошло? - Охотно, господин Цзян. На горе Дафань произошло то, что ваш племянник Цзинь Лин оказался в смертельно опасной ситуации не имея при себе ни единого сигнального талисмана. Это достаточно конкретно? Или может, у вас полно племянников, одним больше, одним меньше? С каждым словом серые глаза гостя ощутимо холодеют, а мягкие на вид губы превращаются в тонкую и злую полоску. - Послушайте, господин Мо! - вспыхивает, обороняясь от неожиданного нападения Цзян Чэн. - Я не собираюсь... - Нет, это вы меня послушайте! Гора Дафань очень плохое место, там нечего делать всякой мелочи, вроде Цзинь Лина или этих юных адептов клана Гусу Лань, и даже очень сильные заклинатели... - Вроде вас, господин Мо? - успевает вставить Цзян Чэн, но оппонент только досадливо отмахивается ладонью. - Нет, вроде вас с господином Ханьгуан-цзюном! И даже очень опытные заклинатели в одиночку могут подвергнуться там нешуточной опасности. И если бы сегодня... - тут гость внезапно замолкает, стряхивая длинную чёлку на разгоревшиеся во время спора глаза. - Вы продолжайте, продолжайте, не останавливайтесь! Если бы сегодня - что? Не явился на подмогу Призрачный Генерал? Вы это хотели сказать? Вот только один вопрос, кто его призвал, и как он в принципе мог явиться? Цзян Чэн еще раз сильно наклоняется вперед, теперь уже откровенно всматриваясь в тонкое и бледное лицо. Тщетно! Серые глаза вновь безмятежны, а на красивых губах расцветает легкая улыбка милого, юного, но уже порочного существа. И Цзян Чэну ужасно хочется то ли с силой тряхнуть его за плечи то ли хотя бы плюнуть прямо на глянцевую поверхность стола, но время ни для того, ни для другого еще не пришло. Ладно! Посмотрим, что ты ответишь теперь! - А почему бы вам не спросить об этом клан Ланьлин Цзинь? Насколько я помню его героическую историю, именно он отвечал за ликвидацию последних Вэней, включая и Призрачного генерала. Так что, господин Цзян, если вы пригласили меня для прояснения именно этого вопроса, то, боюсь, что я вынужден буду вас разочаровать. - Я пригласил вас совсем по другой причине, господин Мо. И будьте уверены, что разочаровывать меня совершенно не в ваших интересах. Резкое движение головой отбрасывает темные волосы назад, и серый взгляд летит навстречу, как выхваченный из ножен меч. Даааа, дураком бы Цзян Чэн был, если бы рассчитывал в этом деле на обычные в подобных случаях пыточные и казематы. Вон как после намека на угрозу полыхнуло азартом безобидное с виду лицо, ему не страшно, ему просто любопытно, да и кто бы сомневался! Уж точно не Цзян Чэн. Потому что, вот именно, дураком он больше не был. Ладно, Вэй Усянь, твой ход! Мы же оба знаем, что подлинная выдержка не наша фамильная черта. - Вообще-то, господин Цзян, довольно сложно кого-то очаровать или разочаровать, если ты абсолютно не в курсе его ожиданий и предпочтений. - Справедливо, господин Мо, но неужели вам не очевидны мои предпочтения? Или вы полагаете, что я приглашаю на ужин в личные покои всех своих случайных знакомых? - с нажимом произносит Цзян Чэн, наслаждаясь проступающим на лице собеседника недоумением. - ... ? - Так что я предлагаю вам убежище, защиту и себя во всех смыслах этого слова. А в ответ ожидаю, господин Мо, что вы примете мое предложение или приведете аргумент, согласно которому не сможете этого сделать. Заранее предупреждаю, что аргумент должен показаться мне действительно веским. Я не сторонник уверток и недомолвок. Оооо, какое же у него делается лицо... Вот так новости, да, Вэй Усянь? Это тебе не вэньским тавром прямо в сердце получить, тогда-то ты, помнится, не заткнулся ни на миг. Не то что сейчас! Хотя казалось бы, что может быть естественнее такого предложения, если сперва дразнишь могущественных мужчин публично, а потом корчишь из себя сладкого красавчика с ними же наедине? Или думаешь, твой благочестивый Лань Чжань внёс бы в подобном случае какое-то другое предложение? Да не смешите мои пока еще не обрезанные рукава! Однако, не стоит давать ему передышку. Цзян Чэн поднимается на ноги и медленно обходит стол, двигаясь с сытой грацией молодого и сильного хищника. Ну, ну, Вэй Усянь, понятно, что продолжать сидеть так себе вариант, но зачем же столь порывисто подскакивать с места? Ты давай еще "караул!" закричи или кинься к дверям, кстати, неплохо было бы их запечатать. Нет, не кинешься? А если я подойду еще ближе? Снова нет? Близко, близко, очень близко... От пышных чёрных волос исходит сильный запах мяты. Вэй Усянь постоянно выбирал такое мыло, и сегодня Цзян Чэн велел подать гостю только его. А проклятая чёлка снова закрывает половину лица, да и поднимать голову кое-кто, похоже, тоже не намерен. Причем, судя по всему, никогда. Цзян Чэн еще раз вдыхает родной аромат и резко дёргает самый кончик фиолетовой ленты. Небрежно собранная копна волос рушится прямо ему в руки, и он сгребает ее длинными пальцами, практически наматывая на кулак. Голова откидывается назад безо всякого сопротивления. Цзян Чэн в упор смотрит на полуопущенные длинные ресницы, слегка сведенные к переносице брови и плотно сжатые красиво изогнутые губы. Ну и что всё это значит? Он что-то решает прямо сейчас? Уже что-то решил? Или просто стоя упал в обморок? Пальцы с новой силой стискивают шелковистые, еще влажные у самых корней пряди. Не вынуждай меня! - Терпение, господин Цзян. Мне надо подумать. - Я понимаю. Но на самом деле он не понимает. Этот безумец собрался настаивать на своей краденой личине до самого конца? Или он надеется, что Цзян Чэн отступит раньше? Если так, то напрасно. Не отступит. Просто. Приведи. Веский аргумент. Всего три слова. Я - Вэй... и так далее. И всё это сразу прекратится, а начнётся совсем другое. И зная тебя, я поверить не могу, что ты отказываешься от подобного веселья! Ты прибыл в Пристань Лотоса, и прибыл сам, ведь Призрачный Генерал жив, значит, никто не смог бы захватить тебя силой! Неужели только для того, чтобы понюхать суп из ребрышек и корней лотоса? Ну же, Вэй Усянь, опомнись! Ты же видишь, в одиночку я опомниться не могу... Рука выпутывается из чащи волос и опускается ниже, обхватывая тёплый затылок и жестко фиксируя голову. По белой открытой шее бесшумно прокатывается острый кадык, стиснутые губы немного размыкаются, и Цзян Чэн неожиданно для самого себя впивается в них пересохшим ртом. И да, да! Он в шоке и бешенстве от своего поступка, но ты... только попробуй прервать этот грубый и практически кровавый поцелуй, только попробуй... И Цзян Чэн свернет твою тонкую шею просто голыми руками прямо сейчас, и никакая магия никому не поможет, никакая... Ненавижу тебя! Но он не пробует и не отвечает. Хотя, как тут можно ответить? Еще больнее укусить или еще сильнее столкнуться зубами? А от пальцев на нежной шее наверняка останутся следы, и нужно сжать их еще сильнее, чтобы остались уже точно! Следы от этой ночи останутся у всех и при любом раскладе, это я тебе обещаю! Цзян Чэн с трудом отрывается от истерзанного рта и делает пару глубоких вдохов, не сводя взгляда с бледного уже почти до синевы лица. Или теперь оно кажется таким из-за слишком ярко горящих губ? Они тоже жадно и судорожно хватают воздух, и Цзян Чэн вдруг вспоминает, что у Вэй Усяня всегда было более короткое дыхание, всегда. Один раз это чуть не закончилось трагически, когда он на спор досиделся под водой до того, что его потом час не могли привести в чувство на берегу. Отца тогда не было дома, и Цзян Чэн впервые в жизни увидел, как в сиреневых глазах матери пополам со злостью плещется отчаяние. Ох, и влетело им тогда Цзыдянем! Вэй Усяню за дело, а Цзян Чэну, потому что он закрывал того своим телом, пока его не оттащили в сторону. Давно это было. А теперь вот, теперь они оба забыли, как нужно дышать. Точнее, забыл он, Цзян Чэн, а этот-то просто упёрся, готовый скорее снова сдохнуть, чем признать, что ему больно, что в легких кончился воздух, что он не хочет... или хочет... Признать хоть что-то! Не говоря уже о главном! - Может быть, вы хотя бы посмотрите на меня? - выпускает очередную каплю яда Цзян Чэн. - Может быть... И разумеется, не открывает глаз. Не то чтобы Цзян Чэн на это надеялся. Он ведь с самого начала знал, что сила в этом деле ему не поможет, подвела многолетняя привычка рассчитывать только на нее. Но ведь что-то же должно помочь? Цзян Чэн легонько дует на длинные ресницы, а когда они вздрагивают от неожиданности, быстро целует сомкнутые веки. Потом скользит ниже, удивляясь, как такая нежная кожа может обтягивать настолько острые скулы? А вот и пострадавший в предыдущей схватке рот. Цзян Чэн проводит языком по запекшимся губам, снова отчетливо ощущая характерный соленый привкус. Низ живота моментально и недвусмысленно тянет, как бы ему еще раз не озвереть раньше времени, в самом деле! А зато этот идиот, похоже, снова разучился дышать. Мо Сюаньюй из него, конечно, как из гнилой локвы семиструнный цинь! Вот за что все это Цзян Чэну, просто за что? Теперь шея, длинная и тёплая, покрывающаяся мурашками и судорожно выгибающаяся после каждого поцелуя. Тонкие ключицы, которые Цзян Чэн, не удержавшись, все же прихватывает зубами. Гибкая спина. Цзян Чэн с силой проводит по ней ладонями, еще раз и еще... Так, в чем опять дело? Он вдруг закусывает нижнюю губу, у него что-то болит? Что и где? Слишком широкое ханьфу легко скользит с прямых плеч, собираясь складками вокруг туго затянутого пояса, и... Ну конечно же! Цзыдянь! Но почему, почему такой глубокий и такой кровавый след? Эта белая кожа тоньше и нежнее? Или он так сильно ударил? А если бы знаменитая плеть перешибла цепочку хрупких позвонков? Или все же разделила душу и тело? Одна надежда, что сразу после этого его, Цзян Чэна, быстро и безболезненно убил бы Ханьгуан-цзюнь, и правильно бы сделал! Когда же, ну когда он все же поумнеет, ему ведь есть в кого, он же не только от матери родился! Ну, с него, пожалуй, довольно! Цзян Чэн тихо выплевывает грязное ругательство и делает широкий шаг к дверям. - Нет! - тонкая кисть с неожиданной силой хватает его за рукав. - Нет?! Ты ранен, и нужен лекарь, это же Цзыдянь! Я принесу хотя бы мазь, и ты... - Ничего не нужно, не беспокойтесь. И потом, не многовато ли работы, господин Цзян? И бить, и лечить, вы бы уже как-то определились, что ли. От такой наглости Цзян Чэн на пару минут буквально теряет дар речи, а когда приходит в себя, то вдруг понимает, что солнце давно село, а в комнату со всех сторон наползли мерзкие пыльные сумерки. Он щёлкает пальцами. Все свечи вокруг вспыхивают одновременно, и в серых глазах напротив тут же разгораются ярко-красные огоньки. Вэй Усянь... Вот ты, значит, как! Цзян Чэн резко придвигается и, вновь оказавшись вплотную, цедит сквозь зубы: - Я-то давно определился, еще на горе Дафань. А ты? А он - нет. Это Цзян Чэн знает и сам, видит даже в сумерках, да что там в сумерках! Он бы и в полной темноте это увидел, не глазами, конечно. И всегда видел. Но теперь ему плевать! Он хватается за все так же свисающие с пояса складки ханьфу и с силой швыряет жертву через всю комнату в сторону своего ложа. Тот кубарем летит, раскинув руки и проезжая часть пути на коленях, но в самом конце почему-то вновь оказывается на ногах и замирает прямо у самого изголовья кровати. Сам Цзян Чэн преодолевает это расстояние одним прыжком и встаёт напротив. Несколько секунд длится напряжённое молчание. - Раздевайся! - Только после вас, конечно же. Только после вас. - Ну, разумеется. Цзян Чэн усмехается и двумя ловкими движениями вынимает из волос сразу все заколки. Гладкая, послушная волна темным плащом окутывает спину и плечи. Нагнувшись, стаскивает сапоги. Выставляет напоказ правую руку, поворачивая ее из стороны в сторону, затем щёлкает замком и кладёт свой артефакт на прикроватный стол. Невольно отмечая, что обычно недовольный таким поворотом Цзыдянь на этот раз виновато молчит. Зато явно увеличиваются внимательно следящие за ним серо-красные глаза. А ты, конечно, думал, что я тебя боюсь? Раненого, без меча, без флейты, без единого талисмана... Просто потому, что ты - это ты? Да я и со всем этим добром тебя не боялся. Разве что за других... Ладно. Оба его ханьфу бесшумно падают на тёмный пол. И под изучающим чужим взглядом Цзян Чэн как будто видит себя со стороны - высокого, сильного, возмужавшего, раздавшегося в груди и плечах. Почти обнажённого, в одних только лёгких шёлковых штанах. Серые глаза внезапно отрываются от его тела и переводят зрачки на предательски узкую кровать. Ну да, да! Цзян Чэн еще ни разу не делил ее с кем-то, никого сюда не приводил, всегда ходил за женщинами и весенними развлечениями сам. Это впервые! Ты доволен? Опять смотрит горящими глазами. Или в них все так же пляшут отблески свечей? Громко сглатывает и сразу же облизывает губы, цепляя языком запекшуюся в уголке кровь. И Цзян Чэн четко понимает, что скрывать ему уже нечего, потому что тонкая ткань нижних штанов... Оказывается, слишком тонка. Наконец, опускает глаза и, не нагибаясь, начинает разуваться. Вот эта его идиотская манера - наступить на пятку и с силой вытащить ногу, а! и еще отшвырнуть все это подальше, чтобы искать потом полжизни, желательно, вдвоем. Ну точно! Но сейчас Цзян Чэну не до этого, он не сводит глаз с тонких пальцев, безуспешно дергающих слишком сильно затянутый и перепутавшийся пояс ханьфу. - Проблемы? - У кого-то же должны быть. Интересно, у кого они в данный момент? А еще интереснее, у кого их в данный момент нет? А, Вэй Усянь? Но зато именно эту проблему Цзян Чэн сейчас легко решит, следите за руками опытных заклинателей. Он просто-напросто разрывает надоевший пояс, сдирает и так наполовину снятое ханьфу, и толкает легкое тело прямо на кровать. И сам тоже... ... только не нужно сразу на него набрасываться, главное - удержать себя в руках. Проклятая кровать и вправду такая узкая, не получается даже лечь рядом, все равно приходится наваливаться сверху, не нарочно, правда, просто не получается. Ты мне веришь? Цзян Чэн зарывается лицом в разметавшиеся по подушке пушистые мятные волосы. Которые наконец-то высохли окончательно и стали еще пушистее. Ну и вот как тут можно удержаться, как? А ведь это еще только волосы и... кожа, которую он ощущает всем своим напряженным, подобравшимся, как перед прыжком, телом. А если это будут губы или... или... Невозможно же! Он что, смотрит? Цзян Чэн осторожно поднимает голову. Действительно, ясные серые глаза, в которых больше не видно пламени свечей, открыты и повернуты в его сторону. Мятный холодок, только что забивавший Цзян Чэну нос, тут же стекает по горлу, тревожно обволакивая грудь и проваливаясь куда-то в желудок. А вдруг он прямо сейчас скажет это? Приведёт свой единственный веский аргумент? Это же Вэй Усянь - самому дойти до края, подвести к краю всех вокруг... Ну что ж, давай рискни... Нет! Его надо немедленно заткнуть, вот что! Любой ценой! Цзян Чэн рывком прижимается к худому телу, вдавливая его в кровать и откровенно притираясь бедрами. Оно крупно вздрагивает, то ли от неожиданности, то ли ощутив всю степень его возбуждения прямо через два слоя ткани их нижних штанов. Или же... у него болит спина! Надо приподняться, чтобы он смог, смог... Но не тут-то было. Длинные худые ноги плотно обвиваются вокруг, и Цзян Чэн чувствует, как к его голому животу прижимается нечто настолько горячее, твердое и в то же время нежное, что... Что становится совершенно ясно, что штаны-то остались только на нём, а когда и куда этот недообрезанный рукав дел свои, теперь будет загадкой на века. Дальнейшее откладывается в сознании Цзян Чэна какими-то совершенно бестолковыми короткими кусками. Вот он с силой вылизывает глухо стонущий солено-сладкий рот, вот прикусывает зубами доверчиво подставленную шею, а вот его руки хаотично шарят везде, до чего могут дотянуться, а дотянуться они могут практически до всего. Потому что лежащее под ним тело проявляет просто-таки чудеса гибкости и пластики, подставляя под эти грубые ласки самые свои укромные и чувствительные места. Причем, одно из этих мест так и продолжает тереться о его бедра, о напряженные уже до судороги мышцы живота, ну и, конечно, о самое главное. То, что невыносимо тянет, требует, изнывает и истекает смазкой, кажется, с той самой секунды, когда пылкий Цзыдянь кинулся в атаку на горе Дафань. И не то чтобы Цзян Чэн не знает, что нужно делать, у него же прекрасная память, а тот сборник, да, да! Тот самый безвременно погибший в библиотеке сборник они с Вэй Усянем изучили очень внимательно, тогда они вообще были прилежными учениками. Но просто сейчас... Они ведь так и не сказали друг другу ни слова, но возможно, надо все же спросить? Но что именно? Ты этого хочешь? Или ты просто согласен? А может - за что ты так со мной? И словно почуяв его сомнения, растрепанная голова вдруг отрывается от подушки, и Цзян Чэн снова видит полусомкнутые веки и белую полоску зубов, прихвативших нижнюю губу с такой силой, что на подбородок начинает стекать маленькая тёмная капля. Цзян Чэн бездумно тянется ее стереть, но горячий рот перехватывает его пальцы, вбирая их в себя и обильно смачивая слюной. И вот это уже никакой не намёк, это самый настоящий приказ, и ещё! Он тоже помнит тот несчастный сборник, собственно, никто и не сомневался... Только почему же так узко? Ну, очень, очень узко... и еще горячо... И ты! Давай прекращай так закидывать голову, так выгибаться и так широко раздвигать ноги! Во-первых, как-то неохота пока падать с кровати, а во-вторых, знаешь... Он, Цзян Чэн, тоже не каменный, а с такими выкрутасами вся предварительная подготовка может завершиться, почти и не начавшись! Ну же, пожалуйста, дай хотя бы пару раз развести пальцы, да и потом, как это он сразу не подумал! - Нужно найти масло... Приподнимается на локтях и молча смотрит странными, почему-то почти чёрными глазами. Ну, давай, скажи уже что-нибудь умное! Кто из нас двоих обрезанный рукав, в конце концов? Цзян Чэн неуверенно оглядывается на уставленный едой стол. Было ли там масло? А если было, то что делать дальше? Это ж надо встать, пройти на заметно трясущихся от возбуждения ногах да еще с членом, намертво прилипшим к животу, потом вернуться обратно и... Ой, ты еще мне глаза тут позакатывай! Я, между прочим, не о себе беспокоюсь, просто кто-то из нас должен, но тебе, конечно же, весело! Ладно, встать ведь все равно придется, потому что... И тут худое тело совершает стремительный бросок вперед, прямо в процессе гибко складываясь пополам, и Цзян Чэн даже не успевает ахнуть, как нежный язык ловко и мокро проходится сразу по всей длине его члена. Он инстинктивно вскидывает руку, пытаясь ухватиться за длинные волосы, но шальные черные глаза уже горят напротив, а твердые пальцы вцепляются в плечи, опрокидывая его на себя. И как только он оказывается сверху, стройные ноги вновь скрещиваются у него за спиной, и Цзян Чэна накрывает понимание, что - бесполезно! Всё это совершенно бесполезно! Нет никакого смысла стараться, сдерживаться или жалеть - всё равно всё будет так, как хочет только он! Боль неизбежна. Это надо просто принять! Вдавиться изо всех сил в это влажное распростертое тело, отдать ему свою страсть и вобрать в себя весь его наивный, но такой дерзкий пыл, сцеловывать с его губ и скул стоны и слезы, падать вместе с ним в пропасть или достигать самого высокого пика, которого не достичь больше ни с кем и никогда! И до которого осталось совсем чуть-чуть... Или ничего уже не осталось? И мы, обнявшись, летим вниз, и ты выкрикиваешь мое имя, а ведь я тоже могу забыться и ответить тем же... Только не сейчас, умоляю, только не сейчас! Ударяемся о дно, одновременно выплескиваясь и сотрясаясь в конвульсиях, и золотые искры, пробив меридианы, сыпятся дождём прямо в кипящую в жилах кровь. Разум и чувства возвращаются не сразу. Цзян Чэн неподвижно лежит, смутно ощущая под собой какое-то слабое движение и... Что он там бормочет? Сонный голос звучит тихо, еще и прерывается явными зевками. Ну что тебе опять нужно, монстр, я очень внимательно слушаю! - Надеюсь, господин Цзян, вы не разочарованы. Ах ты ж... Придушить его что-ли? Хотя и так непонятно, чем он там дышит-то? Как бы не задохнулся, в самом деле! Эй, Вэй Усянь! Цзян Чэн переворачивается на спину и некоторое время ощущает, как тот сперва по-хозяйски возится у него на груди, приспосабливаясь к новой позе и устраиваясь поудобнее, а потом как-то внезапно и окончательно затихает. Неужели заснул? Вот вечно он так, всё ему нипочем, один раз уснул прямо во время наказания, на коленях, на острых камнях, еще и улыбался во сне. Ненормальный же, и нормальнее явно не стал. Хотя... а кто стал-то? Ханьгуан-цзюн? Или может, он, Цзян Чэн? Не говоря уже о прочих... Одеяло вон валяется на полу. Может, все же накрыться? Но пока тепло и так, а под усыпавшими его грудь мягкими волосами даже жарко, или ему жарко не поэтому? Интересно, от удовлетворения вообще может быть жарко? А от радости может? Или нет, от удовлетворения ему жарко, а от радости ему как раз не спится. Потому что ни того, ни другого он не чувствовал уже целую вечность. И уже не ждал, что когда-либо почувствует. Ладно, надо запечатать двери, ну и свечи не мешало бы погасить. Два щелчка пальцами и можно ни о чем не беспокоиться. Да и о чём бы? Ведь всё вокруг принадлежит только ему - и Пристань Лотоса, и эта комната, и постель, и главное! И это, действительно, самое главное. Хорошо, что до утра еще так долго. Утром все равно придётся поговорить, и лучше это сделать прямо тут, в постели. Прижать его к себе и... ну да, поговорить же! Ведь настолько мало слов Цзян Чэн от него в жизни не слышал, и это тревожит. Или тревожит что-то еще? Какая-то угроза словно витает в воздухе вместе с запахом мяты, но Цзыдянь и Саньду спокойно спят по разным сторонам кровати, да и талисманы... В общем, хватит, пора засыпать и ему. Пробуждение обрушивается внезапно, и пару минут Цзян Чэн никак не может сообразить, что именно его разбудило? В комнате темно и спокойно, за черными окнами нет и намека на рассвет. Он рывком садится на кровати, и лёгкое шелковое одеяло тут же слетает на пол. Одеяло... Одеяло, которым он не укрывался! Свечи вспыхивают разом, озаряя цзинши истерично дрожащим светом. Никого! А может, никого и ничего не было? Но нет, на полу, рядом с одеждой Цзян Чэна валяется еще одно ханьфу, а из под шкафа торчит голенище чужого чёрного сапога. Ну а то, что всё было, Цзян Чэн знает и так, он пока еще в своем уме! Так, надо успокоиться, взять себя в руки и оценить масштаб катастрофы. Например... Цзыдянь! Нет, всё в порядке, лежит на прежнем месте и снова молчит, как будто всё это его не касается. Саньду? Тоже на месте, да и вообще вряд ли. Запирающий двери талисман, разумеется, снят. Еще... сама Пристань Лотоса! И о чем он только думает! Молниеносно одевшись, Цзян Чэн выскакивает наружу. Защитный купол абсолютно цел и уверенно переливается над резиденцией всеми оттенками мыльного пузыря. Кругом царит сонная тишина, изредка прерываемая короткими окриками патрульных да редкими всплесками волн. Около арсенала, громко стуча сапогами, меняется караул. Режим и порядок, как и заведено у них в Юньмэне. Ладно, допустим. Так куда же он мог пойти голый и босой? Давайте-ка подумаем - за обувью и одеждой? В свою старую комнату, вот куда! Получается, он уверен, что комната до сих пор его, что там всё на месте, просто поразительно! Но да - его и на месте. Правда, теперь уже не всё, не хватает одного комплекта, так Цзян Чэн и знал! И что же дальше? А дальше... Храм Предков, вот что у него дальше! Храм встречает Цзян Чэна пустотой и гулкой торжественной тишиной. Сотни свечей и плошек с ароматным маслом заливают теплым сиянием драгоценную пирамиду имен, предмет его великой гордости и бесконечной боли. Цзян Чэн яростно стискивает кулаки, и дрожащие золотые огни привычно расплываются перед глазами. Почему же тебя нет здесь, Вэй Усянь? Как ты посмел уйти после того, что было? Зачем ты вообще приходил, и где ты сейчас? Где?! - Доброе утро, глава клана Юньмэн Цзян. Стройная фигура отделяется от стены, возле которой еще с минуту назад было совершенно пусто, и делает шаг вперед. Ну, что ж... Ханьфу цвета самой тёмной ночи, красные сполохи ленты в волосах, матовый блеск тугих походных наручей. В опущенной правой руке зажата... - Чэньцин? - Спасибо, что так бережно хранил её в своей спальне. - Я нашёл её в одиночку и никогда никому не показывал. Как ты узнал? - Цзян Чэну, как ни странно, действительно интересно. - Очень просто, - яркие губы слегка изгибаются в улыбке. - На горе Дафань ты подал мне руку, и коснувшись ее, я понял, что недавно ты трогал Чэньцин. - Ну что ж, это многое объясняет. И теперь, получив желаемое, ты решил уйти, даже не попрощавшись? - холодно усмехается Цзян Чэн. - Но ведь не ушёл? Хотя и оценил все предпринятые тобой меры предосторожности, ты хороший полководец, правда. Только, знаешь, для Вэй Усяня это слишком много... - А для Старейшины Илина слишком мало, ты это хотел сказать? - Ты серьезно думаешь, что я сознательно могу нанести ущерб Пристани Лотоса? - теперь в его голосе нет и следа давешней улыбки. - Неважно, что я думаю, но сделать всё возможное я с некоторых пор обязан. Итак, ты теперь вооружён, и что же дальше? Куда ты направишься? Цзян Чэн открыто и требовательно смотрит в серьёзное бледное лицо. Вэй Усянь первым отводит взгляд, черная флейта в тонких пальцах совершает один бесшумный оборот. Тогда Цзян Чэн вопросительно касается кожаного наруча на его левой руке. Тот кивает головой и возвращает взгляд на место. - Из нескольких меток осталась только эта. Думаю тот, к кому она относится, человек могущественный и опасный. И поскольку Мо Сюаньюй призвал для этого дела меня, а я решил еще немного пожить, мне была нужна хотя бы моя флейта. - Значит, ты думаешь, что он могущественен, потому что Мо Сюаньюй призвал именно тебя. Интересная, хотя и нескромная, мысль. У тебя есть идеи, кто он и где находится? - Я не знаю, кто он, но думаю, что находится он в Ланьлине. Мо Сюаньюй жил только там и в деревне Мо, с которой всё уже ясно. Так что, мне надо в Ланьлин! - Нам надо в Ланьлин! - говорит Цзян Чэн, любуясь чужим неподдельным изумлением, - Ты же сам указал, кому я должен задать вопросы по поводу Призрачного Генерала. Надеюсь, Ляньфан-цзуну есть, что на них ответить. - А знаешь, Цзян Чэн, - Вэй Усянь вновь улыбается, но теперь его улыбка вспыхивает и в прозрачных серых глазах, - что бы ты там себе не думал, но я рад, что всё так получилось. Правда, не то чтобы у меня был выбор... - И все же выбор был. Там, на горе Дафань. - Лань Чжань? Да ты с ума сошёл, мы с ним просто друзья! - Ну да, а с тобой мы просто братья. Или теперь уже больше? - Я бы сказал, меньше, - смеётся Вэй Усянь. - Брат ведь не может быть сегодня один, а завтра другой, в отличие от любовников. Но все же то, что мой первый раз был именно с тобой... Цзян Чэн резко выбрасывает вперед ладонь и сильным ударом в грудь припечатывает собеседника к стене. Тот едва заметно морщится, но молча стоит, не пытаясь высвободиться из-под удерживающей его руки. И да, Цзян Чэн прекрасно помнит, у кого тут болит спина. Он придвигается ближе, прижимаясь к Вэй Усяню всем телом, и практически шипит в его слегка приоткрытые губы. - Твой первый, последний и все промежуточные разы тоже будут со мной. Потому что ты принадлежишь мне и клану Юньмэн Цзян! Но я очень сожалею, что мой первый раз был не с тобой. Знаешь, оно того не стоило, правда. Прости! - Ну что ты, А-Чэн, я ведь был мёртв. Но мало кто из живых смог бы ждать шестнадцать лет, я всё понимаю... Но тут Цзян Чэн не выдерживает и накрывает его горячие губы своими, затягивая в долгий, тягучий поцелуй, в котором больше нет грубости и противостояния, а есть одна только острая, щемящая нежность. Ах, Вэй Усянь, Вэй Усянь, на самом деле всего этого можно ждать сколько угодно, лишь бы дождаться! Но ты совершенно прав, мало кто из живых на это способен. Но вот одного такого человека Цзян Чэн знает совершенно точно. Как, впрочем, и ты.