Под красной эгидой

Венгрия сидит на крыше, свесив ноги вниз. Он занят тем, что с трудом перебинтовывает левую руку, в которую прилетела советская пуля. Страх уже покинул его, он переступил черту и дороги назад не было. Закончив с наматыванием бинта на предплечье, венгр закуривает. Он все чаще и чаще курит. Не то, что бы это могло особо сильно испортить его физическое здоровье, тем более каждая доза никотина могла стать последней. Венгрия смотрит вниз, на разрушенную площадь Корвина. Выбитые окна, вывешенные флаги с зияющей дырой посередине. Люди, озлобленные на коммунистический режим и на Советов уже не показываются. Лишь он сам, на высоте птичьего полета, освещенный кроваво-красным закатом. И не осталось страха, лишь решимость. Он бездумно кидает недокуренную сигарету на мостовую. Издалека слышатся звуки выстрелов. Они никогда не утихнут. Пока не перебьют последнего восставшего, пока Советский Союз не сломит его, они не отступят. Или пока Союз не решит все же свалить, отпуская венгра из своего крепкого захвата. Вздохнув, Венгрия кидает последний взгляд на следы уличных боев и переставляет ноги на поверхность крыши. И очень вовремя, так как у него снова начинается приступ. Скрючившись, венгр старается уменьшить невыносимую боль в сердце. Естественно это не помогает. Ему тяжело вздохнуть, он с трудом дышит, беспомощно хватаясь за грудь и шею, на глазах непроизвольно выступают слезы. Венгрию словно прошибает током второй раз, сводя все тело в судорогах. На этом приступ наконец-то кончается. Он тяжело поднимается на ноги, стараясь восстановить дыхание и сердечный ритм. Теоретически он должен был бы уже привыкнуть к такому, не первый раз. Всегда, когда разрушают столицу, болит сердце и случаются приступы такого рода. Румыния заставил его почувствовать это после Первой мировой, Рейх и Союз в конце Второй. И вот теперь СССР уже собственной персоной прибыл сюда, чтобы расправиться с мятежником. «Если это будет происходить так часто, то у Советского Союза не будет никаких проблем с моей поимкой.» Однако Венгрии очень не хотелось бы попасть в руки Советов. Поэтому ему срочно нужно двигаться дальше. Закинув на здоровое плечо автомат, венгр начинает аккуратный спуск по карнизу. Оттуда он делает прыжок на крышу более низкого соседнего здания. Чуть было не соскользнув вниз, в последний момент ухватившись за выступ, Венгрия продолжает движение вперед. Этот дом ему нужен, чтобы спуститься в небольшой дворик, откуда был вырыт проход на параллельную улицу. Очень удобный способ уйти незамеченным. Спустившись по пожарной лестнице на лестничный пролет, венгр с шипением хватается за предплечье, которое тут же начинает возмущаться отнюдь не бережным обращением. Передохнув пару секунд, он начинает быстрый спуск, стараясь не обращать внимания на боль. Не дойдя до первого этажа, Венгрия застывает у открытой двери в квартиру. Точнее говоря, грубо выломанной. «Похоже здесь скрывали революционеров. Что ж, значит внутри больше никого не осталось.» Не удержавшись, венгр заходит внутрь. Как он и предполагал, ждет его лишь разруха и следы борьбы. Похоже те, кого выволокли отсюда, старались дать достойный отпор. Однако, судя по следам крови, неуспешный. Венгрия не идет дальше, остановившись у большого разбитого зеркала. Его отражение сначала пугает, но венгр понимает, что это с непривычки. На его лице, ровно как и на флагах вывешенных на улице, зияет дыра. Не сквозная, ему нужно было лишь снять себя кожу, срезая позорную коммунистическую эмблему. Он не желает нести на себе клеймо раба, никогда больше. Венгрия осторожно дотрагивается до левого глаза, приподнимая заплывшие веки. В процессе вырезания у него дрогнула рука, из-за чего сейчас он видит лишь с одной стороны. Слева лишь мрак. «Замечательно. Ослепил себя на один глаз. Такое так просто не заживет.» Дотрагиваться то открытой раны невероятно больно, но венгру уж очень хотелось проверить состояние своего зрения. «Ну что? Проверил? Доволен?» Отвернувшись от своего отражения, он решительно выходит из квартиры. Задерживаться опасно, тем более после наступления ночи. Ему нужно найти безопасное укрытие, чтобы сомкнуть глаза хотя бы на пару часов. Хотя, сложно назвать хоть какое-то место в Будапеште безопасным. Закончив спуск, Венгрия выбегает во дворик. Сдвинув доски, которыми завалили лаз, он спускается в него. Обратно он вернуть их не может. «Жалко. Хороший проход был.» Двигается под землей он почти на ощупь, так как вокруг слишком темно, а времени на то, чтобы правый глаз привык к этому, нет. Однако в итоге он достигает цели, попадая в какой-то подвал. Хилая деревянная дверь из него оказывается заперта, но венгр выбивает ее здоровым плечом. Однако и это выводит его из равновесия, отзываясь болью во всем теле, и особенно в простреленном предплечье. «Я трачу слишком много времени на перерывы,» думает Венгрия, опускаясь на холодный каменный пол, «так дальше не пойдет. Неужели я настолько ослаб? Невероятно. Раньше такое ранение для меня было бы лишь царапиной.» Однако его короткий отдых прерывают громкие голоса снаружи. «Русские,» безошибочно узнает язык венгр, «я в опасности.» Он быстро поднимается и уходит в глубь дома, пробираясь по пустым комнатам. Подойдя к окну, Венгрия слегка сдвигает занавеску, наблюдая за событиями снаружи. Пять, нет, шесть советских солдат что-то громко обсуждали между собой. Знаний русского хватало лишь на то, чтобы понять, что они что-то ищут в этом квартале. Вдруг с противоположной стороны прилетает какой-то небольшой предмет. Не успев заметить сам объект, венгр быстро понимает, что это. Звучит громкий грохот разбивающегося стекла, взрыв и крики солдат. Коктейль Молотова. Значит в той стороне восставшие, вероятно их Советы и искали. Те впрочем не остаются в долгу, начиная стрелять в сторону, откуда прилетел горючий подарок. Венгрия отшатывается от окна, чтобы не быть замеченным. Через несколько минут голоса и выстрелы стихают. Сняв с плеча автомат, венгр аккуратно выходит из дома, готовясь защищаться в любой момент. Однако вокруг абсолютная тишина. Лишь один из солдат хрипит, пытаясь доползти куда-то. Не пытаясь рассмотреть его лицо, венгр добивает его короткой очередью. Своих он однако застает тоже в качестве мертвецов. «Может их было больше, и остальные смогли уйти,» тешит себя надеждой Венгрия. Однако он понимает, что три студента и студентка скорее всего были здесь одни. И унесли шесть оккупантов с собой в могилу. Хорошая смерть, достойная героев. Он внимательно рассматривает лица погибших, стараясь запомнить их. Наверняка их ждали где-то, куда они никогда больше не вернутся. Это было непривычно, думать о людях как об отдельных личностях. Они умирают так часто, они страдают так часто, а ему, воплощению народа, не приходится бояться кончины. Легко быть смелым, когда нужно очень сильно постараться, чтобы умереть. Венгрия вздыхает, закидывает автомат на плечо и убегает, оставляя трупы за спиной. Передвигаясь по темным улочкам он старается слиться с наступающей ночью. Однако венгр чувствует, как усталость наваливается на него, затрудняя передвижение и разбивая сосредоточенность вдребезги. Не говоря уже о саднящей дыре на лице, больной руке и слепом глазе, которые отнюдь не помогали следить за окружающей обстановкой лучше. Стараясь скинуть с себя утомленность, Венгрия ускоряется, выбегая на широкий перекресток. «Очень плохое место, я здесь как на ладони. И нахрена меня сюда понесло?» Одного быстрого взгляда вокруг хватает, чтобы понять, зачем ноги сами вынесли его сюда. Если пересечь эту широкую улицу, свернуть налево и пройти всего пару сотен метров, он доберется до очередного подвала, где точно можно безопасно залечь. Ведь венгру сейчас очень нужно было отдохнуть, иначе восстановление пойдет очень медленно. Сделав глубокий вдох, Венгрия из последних сил бежит на противоположную сторону. Стук сердца отзывается в черепной коробке, а вместе с ним в голове стучит единственная мысль. «Лишь бы не заметили. Лишь бы не заметили.» Его преимущество было в том, что он знал этот город как своих пять пальцев, соответственно мог оставаться незамеченным и использовать эффект неожиданности. Но сейчас венгр этого бонуса лишился. Противоположной стороны улицы он достигает успешно, вновь скрываясь во мраке. Венгрия на секунду останавливается, чтобы перевести дыхание. Пока он пытается отдышаться, венгр не может оторвать взгляда от стены. Белой краской на ней размашистыми буквами выведено «Ruszkik haza!». Русские, идите домой. Что-то в венгре очень хочет сказать эти слова Союзу в лицо, но это было бы крайне безрассудным и глупым действием. Передохнув, Венгрия продолжает свой путь дальше. Дойдя до нужного поворота, он резко останавливается. Что-то было не так. Сняв с плеча автомат и прижавшись спиной к стене, венгр аккуратно выглядывает за угол. «Ох, черт.» Венгрия чуть было не роняет автомат из резко ослабевших рук. Прямо рядом со входом в укрытие, спиной к нему, стоит лично Советский Союз. Значит кто-то уже раскололся об этом месте. Ну ничего, всегда можно найти другое. Но для начала нужно уйти незамеченным. Вернуться обратно на улицу, которую крайне тяжело пересечь быстро и незаметно, определенно не вариант. Не говоря уже о том, чтобы бежать в противоположную сторону по улочке, на которой его поджидает Союз. Единственный вариант это идти вперед, но для этого нужно как-то попасть на противоположную сторону. Интересно, что лучше, пытаться передвигаться как можно тише, или как можно быстрее? Первый вариант кажется венгру более логичным. СССР с легкостью догонит Венгрию, а вот если попытаться проскользнуть мимо его пристального взора, то венгр сможет без проблем двигаться дальше и искать новое место. Удостоверившись, что Союз смотрит в другую сторону, Венгрия начинает тихо пересекать улицу. Он не спускает с Совета глаз, крепко перехватив автомат. Не моргая, практически не дыша, стараясь ступать как можно тише. Однако он знает, что несмотря на все меры предосторожности, его могут обнаружить. Союз всегда отличался невероятно чутким детектором враждебных элементов вокруг. «Он почувствует меня. О Боже, он оборачивается.» Его тело отказывается сотрудничать, застывая в страхе, пока венгр широко распахнув глаз наблюдает, как Советский Союз резко разворачивается, направив на Венгрию собственное оружие. Несколько невероятно долгих мгновений они лишь стоят, в упор уставившись друг на друга. В какой-то момент невидимые оковы на венгре лопаются, и он срывается с места. Он бежит изо всех сил, стараясь не думать о том, что через пару секунд его нагонит или сам Союз, или его винтовка.  — Стоять! — слышится громкий крик за спиной. Он заставляет Венгрию ускориться еще больше, — Стоять, я кому сказал! Резко повернув направо, венгру удается быть лишь задетым пулей, которая оставляет жгучую царапину на спине. «Не останавливайся. Не замедляйся. Он поймает тебя и тогда тебе несдобровать.» Венгрия чувствует, как от страха его дыхание сбивается, затрудняя бег, но не может себе позволить малейшую передышку. Плечо начинает болеть невыносимо, но венгру приходится лишь покрепче стиснуть зубы, игнорируя этот факт. За спиной его слышатся выстрелы, но похоже снайперские навыки СССР сильно ухудшались в процессе погони. Мимо, мимо, близко! Венгрия вновь ощущает молниеносный жар пролетевшей пули, на этот раз рядом с щекой. Это подстегивает его, заставляет бежать быстрее, хотя еще мгновение венгру казалось, что он истощен. Погоня резко обрывается как только Венгрии простреливают левую ногу. Он спотыкается, падая на тротуар. В последнем порыве спасти свою шкуру венгр старается подняться, но в него стреляют вновь, на этот раз попадая во вторую конечность. «Это конец. Он понял, что проще меня обездвижить, стреляя по ногам. Скотина.» — Ну что, добегался? — Союз невесело смеется, опираясь о стену. Похоже и его эта беготня вымотала. К сожалению недостаточно, — Руки за голову, товарищ Венгерская Народная Республика. Венгрия однако не собирается сдаваться. Резко достав автомат из-под собственного тела, он целится СССР в голову. Короткая очередь, падают на землю пустые патроны, отзываясь металлическим звоном. Зажмурившись, венгр боится открыть глаза. Удалось ли ему навредить Советскому Союзу? Возможно ли это вообще? «Не узнаешь, пока не посмотришь,» понимает Венгрия. Поэтому он приоткрывает здоровый глаз, наблюдая за темным силуэтом Союза. К ужасу венгра его противник будто бы и без труда поднимается с земли. На его теле видно несколько кровавых отверстий, одно из них буквально на лбу. Однако дыра стремительно затягивается, в итоге оставляя лишь дорожку крови на лице, которую Союз флегматично стирает тыльной стороной ладони. Не говоря ни слова, СССР медленно подходит к Венгрии, свысока смотря на застывшего в страхе восставшего. Советский Союз с легкостью выхватывает из рук венгра автомат и, заставляя того почувствовать, как ужас переходит в панику, сгибает дуло. «Он нечеловечески силен. Он оторвет мне голову голыми руками. Буквально.» — Это ты зря, — предельно вежливо говорит Союз, заставляя Венгрию дрожать, — товарищ. Уже не пытаясь сопротивляться, венгр позволяет Советскому Союзу схватить его за волосы, поднимая. Обе ноги тут же отзываются адской болью, но она теряется, как только к ногам подключается и остальное тело. Однако Венгрия не издает ни звука, боясь спровоцировать СССР на более радикальные действия. Тот однако лишь перехватывает венгра и прижимает к стене, заламывая руки на спину. Ему достаточно одной руки, чтобы удерживать Венгрию, второй он держит винтовку, направляя ее на пленника. — Пошли. — Ты прострелил мне ноги, подонок, — шипит венгр, уже не в силах сдержать свои эмоции и боль, за что тут же получает прикладом в челюсть. На ногах его удерживает лишь невероятная сила Союза. — Я не спрашивал твоего мнения, — холодно цедит СССР, — пошли. Далеко они однако не доходят, уже спустя пару шагов Венгрия теряет сознание от боли и физической усталости. Последнее, что он видит перед глазами, это стремительно приближающаяся мостовая. «Не удержал все-таки,» пролетает в его отключающемся мозгу финальная мысль.

***

— Подъем, — Венгрию резко возвращает в реальность громкий приказ Союза в сочетании с холодной водой, которой его окатили, — хотелось бы поговорить, товарищ. — Я тебе не товарищ, — только и может выдавить венгр, пытаясь справиться с кучей навалившихся ощущений. Холод, боль, яркий свет, слепящий глаз. — Не паясничай, — СССР садится за стол, начиная записывать какие-то данные в протокол, — тебе и так повезло, что я в хорошем настроении. Несколько минут он молча заполняет бланк, награждая пленника презрительным игнорированием. Это дает Венгрии возможность оглядеться. Голые каменные стены, небольшая комната для допросов. Его встряхивает то ли от холода, то ли от осознания, что он здесь уже был. Здесь его пытал Рейх в конце войны, пытаясь промыть ему мозги, полностью подчиняя себе. И в итоге успешно. «Господи, только не снова. Только не снова.» Здание, под котором находились эти подземные камеры, вызывало у него рвотные позывы. Улица Андраши, дом 60. Здесь был штаб тайной полиции нацистов, а потом и коммунистов. «Ну и как они отличаются, спрашивается?» — Так, — нарушает тишину Союз, — для начала задам тебе простой вопрос. Кому ты звонил позавчера? — Никому. — Неверный ответ, — СССР поднимается и подходит к сидящему на стуле напротив Венгрии, хватая его за правую руку, — за следующую ошибку я сломаю тебе палец. Итак, повторюсь. Кому ты звонил позавчера? — Я, — венгр чувствует, что его начинает бить крупная дрожь. Он не должен бояться к боли, он привык ко всякому, но легче не становилось. Никогда не становилось, — никому не звонил. Меня даже не было дома. — Чтобы звонить кому-то, не обязательно быть дома. Неверный ответ, — холодно бросает Советский Союз, выгибая мизинец пленника. Спустя мгновение слышится отвратительно громкий хруст кости, и Венгрия мычит от боли. Его глаза начинают слезиться, мир расплывается. — Я звонил Штатам, но он не взял трубку, — выпаливает венгр, надеясь, что это удовлетворит мучителя. Однако Союз не выглядит довольным. — Верно, но отчасти. Кому еще? — Никому, — Венгрия шипит от боли, готовясь к ее повторению. Он знает, что лжет. — Неверный ответ, — безэмоционально повторяет СССР. Хруст указательного пальца. Не выдерживая, венгр кричит, тут же закусывая губу, — кому еще? — Зачем ты допрашиваешь меня, если и так все знаешь? — отчаянно вопит пленник. — Вопросы здесь задаю я, — Союз выгибает средний палец венгра в качестве предупреждения, — Кому еще? — Ни, — начинает было Венгрия, но почувствовав, насколько неестественно начинает сгибаться его палец, грозясь сломаться в любую секунду, резко решает признаться — Югославии! Я звонил Югославии, доволен? Советский Союз медленно выпускает венгерскую руку, позволяя ей упасть на колени пленника. Венгрия бросает короткий взгляд на свою очередную изувеченную конечность. Последнюю. Ну, хуже уже не будет. СССР тем временем достает какую-то папку, раскрывает ее и швыряет на стол. — Здесь записаны все твои разговоры за последние 72 часа. Нет смысла отрицать правду. Зачем ты звонил Югославии? Он подстрекал тебя к восстанию? Действительно ли вы общались после создания ОВД? — Мы общались очень редко, — венгр опускает голову, стараясь не смотреть на Союза, — он здесь ни при чем. — Тогда зачем ты звонил ему сейчас? — мучитель прищуривается и подходит ближе. Он хватает допрашиваемого за волосы и поднимает его голову, заставляя смотреть себе в глаза, — Что как не подстрекание Югославии стало причиной твоего мятежного поведения? — Затем же, зачем я звонил и Штатам, — Венгрия морщится от того, как натягивается чувствительная кожа головы и болит его лицо, — просил помощи. — И естественно он бросил тебя, — ухмыляется Советский Союз, — что и требовалось ожидать от него. Вот видишь, вместо того, чтобы довериться преданным товарищам, ты поверил сказкам Запада и их ручной обезьянке Югославии. И как это кончилось для тебя? Они тебе не друзья, они лишь хотели использовать тебя. — Но Запад здесь не играет никакой роли! — венгр не удерживается от того, чтобы не взмахнуть руками, причиняя себе боль сам, — Я просто хотел выйти из твоего военного альянса! Я хотел быть нейтральным. Свободным. А не твоим рабом. Он немедленно чувствует, как хватка Союза становится крепче. «Черт. Не стоило злить его.» Однако было уже поздно метаться. Венгрию без проблем поднимают и с высоты его роста со всей силы прикладывают лбом об угол стола, естественно задевая и голое мясо, не покрытое кожей. Не в силах сдерживаться больше, венгр громко кричит. Из его глаз текут слезы, а их соль болезненно разъедает открытую рану, лишь усиливая муки. Это похоже лишь злит Советский Союз. Он выпускает пленника, позволяя тому свалиться на грязный пол, и пинает под ребра. Издав лишь тихий звук, похожий на скулеж, Венгрия скручивается. СССР, явно раздраженный, ставит ему сапог на шею, прижимая к земле и заставляя замереть на месте. — И это после всего, что я сделал для тебя, — глухо говорит Союз, презрительно рассматривая пленника под своей подошвой, — после моей помощи, после моего понимания и моего милосердия. — Милосердия? — хрипит венгр, но из-за этого давление на его глотку лишь усиливается. — Милосердия. Я пригрел тебя, фашиста с руками по локоть в крови. Я помог тебе восстановиться, я защищал тебя. И вот твоя благодарность. Ты предатель, а я не терплю предательства. — Ты отнял у меня последние крохи достоинства, — выдыхает Венгрия, надеясь, что СССР разозлится настолько, что уже прикончит его. — Какого достоинства? Какое достоинство у тебя было, когда ты прислуживал нацистам? Или ты про достоинство разбитого королевства без короля? Или про достоинство раба монархии? — неожиданно для венгра, нога с его шеи приподнимается. Однако мимолетная радость резко сменяется болезненным разочарованием, как только тяжелый сапог со всей силой опускается на правую руку, с оглушительным хрустом ломая лучевую кость, — действительно, пригрел змею за пазухой. Невероятно. — Так убей меня, чего тебе стоит? — пленник шепчет, не в силах говорить обычной громкостью. — Нет. Венгрия переводит мутный взгляд на своего мучителя. Неужели он решил вновь пощадить его? В чем смысл этого решения? На что он надеется? — Я не собираюсь убивать тебя. Ты нужен мне живым. Ты нужен нам живым, — Союз хватает венгра за грудки и сажает обратно на жесткий стул, — я все еще милосерден. Да, я очень разочарован в тебе. Но всем можно помочь, всех можно перевоспитать. Ты привык к насильственным методам, потому что сам пережил лишь такое отношение. Но я не хочу больше мучать тебя, Венгрия. Пойми, я хочу помочь тебе. Ты ранил меня в самое сердце своим предательством. Но как я простил и договорился с Польшей этим летом, так я хочу найти компромисс и с тобой. «Ранил в самое сердце? Да у тебя нет никакого сердца, бездушная ты социалистическая машина.» У венгра хватает разумности не говорить эти слова вслух. Он видит все больше параллелей между Советами и нацистами. Но с Рейхом договориться можно было ровно до того момента, как ему начинала надоедать дипломатия. Союз же хотя бы старается удерживать лицо государства, готового искать компромисс. Возможно, попытаться сотрудничать будет выгоднее, чем пытаться выпутаться из влияния СССР. — Поверь мне, Венгрия. Если ты думаешь, что вся эта ситуация приносит мне хоть капельку морального удовлетворения, то ты ошибаешься. Если ты думаешь, что разрыв с Югославией не нанес мне ущерба, то ты ошибаешься. Если ты думаешь, что мне абсолютно наплевать на вас, то ты тоже ошибаешься. Неужели Австрия, с которым вас не связывает ничего последние тридцать лет, и его нейтралитет тебя привлекают больше, чем наша дружба? Неужели ты готовь оставить меня, ГДР, Болгарию, Чехословакию или, — он делает паузу, — Польшу? И все ради миража? «А он прав.» Венгрия ужасается своим мыслям. Он понимает, что все же согласен с Союзом. Действительно, стоит ли мнимая свобода всей этой пролитой крови? Лица убитых студентов на улицах Будапешта сами всплывают перед глазами. И сколько таких молодых жизней будет загублено во имя иллюзии? Разве все было так невыносимо плохо? «Можно ведь и потерпеть. Потом будет лучше.» — Нет, — тихо отвечает венгр, — не готов. — Как я и думал, — Союз кладет руку на его плечо, — конечно ты не готов. Ведь только вместе мы можем противостоять влиянию Запада, их злобе и корысти. Они заставили тебя предать нас, они надоумили тебя причинить боль себе, но мы не бросим тебя. — Я, — Венгрия сглатывает комок в горле, и ему кажется, что он проглатывает собственную гордость, — я был неправ. — Ну конечно, — с почти отцовской интонацией говорит СССР, слегка сжимая плечо венгра, — но теперь-то ты понимаешь, что ошибался? — Да, — вымучивает из себя ответ Венгрия и, не справляясь больше с болью, которая охватила все его тело, теряет сознание. *** Яркий свет из окна заставляет Венгрию разомкнуть глаза. Вокруг слишком светло, непривычно чисто. Он лежит на вполне себе удобной койке, накрытый одеялом. И венгр не мог даже вспомнить, сколько времени прошло с тех пор, когда он последний раз просыпался в своей постели. Сложно даже сказать, как много дней он провел в подвале дома на улице Андраши. Единственное, в чем он был уверен, так это в том, что Союз вытащил из него все, что мог. «Но в итоге отправил в больницу. Хоть что-то.» Венгрия поворачивается к окну и дергается от неожиданности. По правую сторону от него сидел и дремал Польша. — Польша? — А? — тот резко поднимает голову, просыпаясь, — Ты проснулся! Боже, я так рад тебя видеть. — Зачем ты здесь? — непонимающе спрашивает венгр, неловко сминая одеяло в своих руках. Ему не хотелось, чтобы поляк видел его таким. — Как зачем? Я не видел тебя неделями после, — он запинается, — после недавних событий. Я хотел последить за тобой, пока ты восстанавливаешься. Венгрия приподнимается и некоторое время молча сидит, не зная, что и ответить. Ему кажется, что любая фраза, сказанная сейчас, прозвучит глупо и неуместно. Естественно он благодарен за заботу, но сложно произнести эти слова вслух. Малейшее проявление доброты с легкостью могло поставить венгра в тупик и растрогать его. А меньше всего ему хотелось, чтобы Польша видел его слезы. Это было недопустимо, жалко и глупо. — Спасибо, — тихо шепчет Венгрия, отворачиваясь. В своей левой руке он замечает катетер и тонкую трубочку, через которую текла кровь. Неужели он потерял столько? — а это… — Это от меня, — с улыбкой перебивает друга поляк, — как только я услышал, что тебе понадобится гемотрансфузия, я сразу вызвался донором. Я готов отдать тебе что угодно, Венгрия. В том числе мою кровь. Эта информация абсолютно разбивает последние надежды венгра на сохранение спокойствия. Его начинает трясти, глаз начинает щипать от выступивших слез, а в горле образуется комок. Польша тут же замечает, что Венгрии стало плохо. Но вместо того, чтобы отвернуться, он аккуратно обнимает друга, стараясь не повредить правую загипсованную руку. — Я всегда буду с тобой, — шепчет поляк, а венгр уже не может сдержать слезы, — все будет хорошо. Я обещаю. — Почему ты так добр ко мне, — прерывисто спрашивает Венгрия, стараясь не выдать в своих словах хныкание, — если я предатель? — Забудь об этом, забудь об этом как о страшном сне, — Польша отстраняется, хмурясь, — и прости. — За что? Молча поднявшись, поляк подходит к подоконнику и облокачивается на него. Против света его силуэт выглядит менее внушительным, даже небольшим. Несколько раз глубоко вздохнув, Польша оборачивается. На его лице застыло выражение стыда и раскаяния. Он выглядит как обруганный ребенок. — Я много думал об этом пока ты спал. Я не могу не винить себя в том, что произошло. Если бы я не протестовал тогда летом. Если бы в итоге не добился своего… Может тебе бы и в голову не пришло- — Остановись. — Но, — начинает было протестовать поляк, но Венгрия перебивает его. — Ты не виноват. Здесь лишь один виновник, и это я. Но, — венгр пытается улыбнуться, но это причиняет боль его лицу, — я понял свою неправоту. Я исправлюсь, обещаю. — Что он сделал с тобой? — Польша ошеломленно садится обратно на стул, — Что происходило с тобой пока тебя не было? Венгрия молчит. Он не собирается рассказывать об этом, поляку не стоит это знать. Тем более, любая критичность по отношению к Советскому Союзу неприемлема. «Он помог мне разобраться в себе. Он помог мне. Помог,» повторяет себе венгр, стараясь убедить себя в том, что это правда. «Это и есть правда. Так все и было. Союз был милосерден к тебе.» — Ох, Венгрия, — поляк снова обнимает друга, — теперь все будет хорошо. Я здесь. Я люблю тебя. — Я, — венгр сглатывает комок в горле, прижимаясь к теплому телу Польши, — я тоже люблю тебя, Польша. — Мне нужно идти, — грустно говорит тот, крепче сжимая рубашку Венгрии, — я вернусь завтра. — Понимаю. Отпустив друга, поляк поднимается со стула. Немного постояв, словно раздумывая над чем-то, Польша наклоняется к лицу венгра. Он оставляет на виске, единственном месте на лице за исключением рта, не скрытом бинтами, легкий поцелуй. Невесомое напоминание об их товариществе и дружбе. Улыбнувшись, поляк выходит из палаты, на прощание лишь помахав рукой. Венгрия остается сидеть на койке, ошеломленно дотрагиваясь до своего виска. Он будет ждать Польшу до завтрашнего дня.