***
— Ты серьёзно? — девочка рассмеялась, оборачиваясь к Седрику и приподнимая одну бровь. — Ты слышал, Гермиона предлагает открыть бизнес. Грейнджер тут же кинула на подругу осуждающий взгляд, пока Седрик очень старался не рассмеяться. — Если мне перепадёт доля, я за, — наконец сказал парень, одновременно поднимая взгляд на заполняющиеся в мгновение ока трибуны. — Не говорите глупости, — Гермиона вздохнула, принимая вид объяснявшей что-то детям учительницы, — но если бы мне давали по галеону каждый раз, когда вы твердите, что умрёте страшной смертью, я бы выкупила поместье Малфоев. Драко, вальяжно шествующий к трибуне и услышавший лишь окончание фразы, испуганно устремил взгляд на Грейнджер, которая, как ни в чём не бывало, продолжила: — Не то, чтобы эта идея была глупее, чем ваша последняя. Ради мерлина, к чему было приглашать Дамблдора и Макгонагалл на танец?! Седрик и Мириам переглянулись, и улыбки непроизвольно осветили их лица. — Было незабываемо. — Именно. — Это было странно! — не унималась Гермиона. — Кому как не тебе, танцующей с двухметровым Виктором, об этом говорить, — необычайно грубо для себя вдруг вспыхнул Седрик. Гермиона, опешившая от тона, открыла и закрыла рот, словно пойманная сачком рыба. — Та-а-ак, — предчувствуя надвигающуюся ссору Мириам решила вмешать кого-то ещё. — Эй, ребята! Что думаете по поводу нашего дебюта на балу? — Потрясающе! — в унисон крикнули близнецы, приземлившиеся на второй ряд, недалеко от расставленных организаторами палаток. — Почему это не пришло к нам в голову, Дред? — Понятия не имею, Фордж. Мириам победно повернулась. — Ладно, но… танец утят? Серьёзно? Тут ребята уже фыркнули. — Это достижение, которое когда-нибудь будет выгравировано на моей могиле: «заставила три сотни иностранных студентов и полчище учеников с профессорами танцевать под ква-ква-ква», — и сделала три взмаха руками. — Е-е-е, — Седрик дал Мириам пять. Даже Гермиона не могла скрыть улыбки. — Вы странные. — Стараемся. — По крайней мере вы больше не пытаетесь подарить Трелони бубен, — успокаивая себя, пробормотала Гермиона. — Древний шаманский бубен! — поправил её Седрик, делая вид оскорблённой невинности. — Это реликвия рода Крам. Большая честь иметь такой для предсказывания погоды. — А я бы просто хотела посмотреть на Трелони с этой громадиной посреди ночи выплясывающей у костра, — честно заметила Мириам, задумчиво глядя вдаль. — Ну и это тоже. — Вы мне всё больше напоминаете близнецов, — гриффиндорка перевела взгляд на рыжих, продающих что-то сомнительной наружности кому-то с Равенкло. — Две пары таких эта школа не переживёт. — С близнецами не сравнится никто, — фыркнула Поттер. — Но мы будем к этому стремиться, — закончил за неё Седрик. Гермиона закатила глаза. На краю арены, о чём-то усердно споря, стояли Флёр с Крамом. Частично-вейла жестикулировала, кидая в сторону Мириам беспокойные взгляды, а болгар необычайно угрюмо (даже для себя) слушал, изредка кивая, то и дело что-то оспаривая. Наконец пара подошла к остальным чемпионам и Гермиона (чувствуя себя необычайно неловко в компании отвергнутого Крама последние два месяца) отправилась к остальным зрителям, ожидающих начала испытания. — Всё хорошо? — наблюдательно уточнила Мириам. — Нет. Директор что-то скрывает, — имея ввиду своего, начал Виктор. — Мне это не нравится. Флёр лишь сжала губы в тугую полоску и оглянулась. — Непг’авильно всё это. Матушка сказала, что тучи над Англией сгущаются. И г’ечь идёт отнюдь не о погоде. Крам что-то обдумывал, воинственно распрямив плечи то сжимая, то разжимая кулаки. — У нас нет выбора. Что бы не происходило, мы должны закончить турнир. — Но что будет после? — блондинка оглядела чемпионов, останавливая свой взгляд на Мириам и Седрике. — Знаете, мы то уедем, когда всё закончится. Вам бы тоже стоило. Мириам уныло улыбнулась. — Дамблдору скажу я или вы? — иронично переспросила она. — Но ты ведь ничего никому не должна, Миг’иам! — продолжила Флёр. — Что за дуг’ацкая пг’ивычка англичан пег’екладывания ответственности на детей? — и тут же добавила, прежде чем девочка успела произнести хоть слово: — Это твой выбог'. Но если кому-то из вас понадобится убежище, вас всегда будут ждать во Фг’анции. — Спасибо, Флёр, — в один голос сказали ребята, понимая, что в ближайшие годы принять это предложение не смогут при всём желании. Затем зазвучал оркестр, ознаменовавший собой начало официальной части, когда все гости расселись, а учителя заняли свои позиции, и разговор был прерван. Мириам в последний раз оглянулась на обнадёживающе улыбающуюся с трибун Гермиону, слегка взмахнувшего рукой Рона, и угрюмо вздохнула, поворачиваясь лицом к лабиринту. Нехорошее предчувствие залегло где-то внутри.***
— Аккуратнее, вот так, садись, — Седрик заботливо подхватил её, помогая дойти до ближайшего каменного выступа. Нога Мириам болезненно ныла, очки слегка треснули посередине, на голове происходило что-то страшное, а настроение, упавшее ещё в самом начале приключения, грозило остаться где-то ниже некуда ещё очень надолго. — Седрик, ей-богу, с меня хватит. Иди сам, а? Передай Герми, что я её любила, Флёр может забрать обратно ту тонну косметики, что мне подогнала, а Виктор — молнию. Сам можешь взять мантию-невидимку и карту — незаменимые вещи, скажу тебе. Особенно когда пытаешься не получить двадцатую — за месяц — отработку. Седрик фыркнул, отряхиваясь от грязи и дёгтя, в который они оба угодили минутой ранее. В какой-то мере им повезло наткнуться друг на друга. В происходящем вокруг хаосе было довольно успокаивающе видеть лицо кого-то, хотя бы отдалённо (из-за слоя пыли) напоминающего человека. Ну и, разумеется, Диггори её теперь одну не оставит — не то, чтобы Мириам была против. Особенно после гигантского тарантула с огромными клешнями, который плевался в них какой-то тинной, противно путавшейся в волосах. — Полагаю, против создания Хогвартской коалиции в правилах нет ничего, — наконец весело проскандировал Седрик. — Если есть, мы первыми об этом узнаем, — усмехнулась Поттер, тут же отскакивая от камня, на котором сидела, так как камень угрожающе привстал и начал куда-то ползти. — Мать честная, я пошла.***
— Седрик, нет! — отчаянный возглас полный боли заполонил кладбище. Тело парня, освещённое зелёным, отлетело, ударяясь об одно из надгробий и замерло. Глаза Мириам наполнились слезами, она кричала, визжала, вырывалась, кусалась и царапала — царапала так сильно, — получала пощёчины и продолжала кричать, кусать и царапать. Всё перед ней заволокла пелена боли, и уже ничто — ни предатель, убей она которого прежде, всего этого можно было избежать, ни Воландеморт, воскресший и представший перед пожирателями, ни очередное круцио, посланное в неё, — значения не имело. — Ты! Противный! Уродливы! Старик! С! Манией! Величия! — выкрикивала девочка, в перерывах между отбиванием летевших в неё заклятий. — Ты действительно считаешь, что после этого я умру прежде, чем станцую на твоей могиле?! Ты жалок, Том, — а по её лицу всё продолжали течь слёзы, давно смешавшиеся с кровью. — Действительно? — «Круцио». И когда избитая, вся в крови, ранах и царапинах, едва дыша, она подползла к кубку, новый уровень отчаяния наполнил каждый уголок её души: Тела Седрика нигде не было.***
Карлайл Каллен любил путешествия. Когда в далёком 1663 году его жизнь оборвалась, перетекая в свою куда более долговечную форму, мужчина впервые выбрался из Лондона с целью увидеть мир — всё также продолжая придерживаться животной диеты и полный дружественных побуждений к миру. Почти сразу он осознал всю тяжесть сокрытия, ограниченность возможностей и городов, которые мог посетить из-за своей выделяющейся внешности и неготовности людей того времени к кому-то, столь сильно от них отличающегося. Он всё равно продолжил путешествовать, хотя города выбирал небольшие, всегда стремясь к самопознанию и саморазвитию. Какое-то время он представлялся пастором, обучая деревенских детей грамоте, какое-то — солдатом, поддерживая военный дух, витающих на улицах того времени, и в конечном счёте — доктором, на которого выучился в конце семнадцатого века. Последнее действительно пришлось ему по душе и помогло свести свою жизнь с людьми, которые стали его семьёй — всецело разделяющей взгляды на жизнь, стремлением к мирному её течению и оседлости. Сначала Эсми, что была разбита и поломана, не желая жить в мире, который так просто отбирает жизнь у кого-то столь беззащитного и чистого, как младенец. Затем Розали и Эммет, которые разделили боль и ужасы прошлого во всепоглощающей страсти друг к другу. Элис, история которой до сих пор остаётся тайной; и наконец — Джаспер, который пришёл к ним в клан последним, и ощутимость болезненности прошлого которого, ещё не до конца утихла. Эсми — в перерывах между пылкими объятиями, потому что эта женщина, кажется, несла в себе тонну любви к окружающим — верила в то, что и его прошлое однажды померкнет на ряду с чем-то ярким и хорошим, что ничто в бесконечном течении времени не может так долго омрачать умы и тревожить души. Что каждый заслуживал второй шанс. За это он её особенно любил. Поэтому, когда две недели назад оставил дома, отправляясь на исследовательскую экспедицию в шотландские холмы, надеясь изучить явление, так упорно тревожившее его ум и возникшее близ рыбацкой деревни Абердин, клятвенно пообещал вернуться к наступлению весны. Конечно, ни в одном из возможных сценариев исследования он не предполагал, что посреди ночи в небе что-то угрожающе вспыхнет и упадёт прямо в океан — Карлайл опешил и не сразу ринулся к месту происшествия. — Молодой человек, вы меня слышите? Последовало ожидаемое молчание — пульса не было, хотя тело ещё и не совсем остыло даже после купания в ледяных водах атлантического океана. Карлайл действительно не планировал обращать кого-то ещё. Семья казалась собранной, полностью принимающей и — хотя у двух её членов пары до сих пор не было, — беззаветно любящей друг друга. Но что-то — Карлайл понятия не имел что — жалобно сжалось внутри, когда потерянный взгляд юноши, не старше восемнадцати, глядел в никуда. Карлайл Каллен в своей жизни жалел о многих поступках, но никогда — об обращении. С чего бы ему пожалеть на этот раз?***
Её обвиняли все. Даже гриффиндорцы, никогда не высказавшие этой мысли вслух, но шепчущиеся и кидающие на неё испуганные — презренные — взгляды. Да что уж там — она сама винила себя в смерти человека, который был лучше и достойней её во всех отношениях. Но эта волна… волна всеобщего осуждения, что так неожиданно обрушилась на девочку, которая только вырвалась из лап смерти — едва живая, побитая и сломленная — стала последней каплей в предстоящей череде утрат и злостных пререканий с окружающими, которые будут любить тебя, пока ты пляшешь на сцене, пока дерёшься с монстрами на потеху толпе и весело хохочешь на радость остальным, но не когда тёмная дымка недосказанности и боли вперемешку со слухами вдруг станет омывать каждый твой шаг. Это всё было… слишком. Смотреть в глаза мистера Диггори и говорить что-то о Воландеморте и глубоком сочувствии его потери, снова и снова пытаться не вспоминать последние мгновения с Седриком, не думать о вещах, о которых сказать не успела и истине, которая так чётко формулировалась в процессе. Ты всегда всё портишь. Каждый. Божий. Раз. И только люди, в которых она не сомневалась с самого начала, были чем-то обнадёживающе близким. Родным. В конце августа, собрав все свои пожитки Мириам Поттер поехала во Францию, намереваясь провести там лето, чего бы это ей не стоило. А потом с ней связался Седрик.***
— Мерлин, но как?! — Флёр мягко придерживала её за плечи, пока сама Поттер тисками держала трубку телефона, очень стараясь не разрыдаться на месте. Седрик рассмеялся по ту сторону, а затем заговорил, и что-то в его голосе было другим. — Не так то просто от меня отделаться, не так ли. — Ты жив! Это же… У меня столько вопросов, — ответно рассмеялась Мириам. — Почему же Флёр смотрит на меня так печально? Тогда ей всё объяснили. Тогда улыбка действительно покинула её лицо. Тогда последовала долгая — до бесконечности долгая, полная пылких признаний и чувств — беседа, в которой прозвучало много извинений, сожалений и обещаний. — Я… я не смогу больше связаться с тобой, Мириам. Не с министерством на хвосте и целой Британией, контролирующей каждый твой шаг. Я обещаю, что однажды — когда всё закончится, — я найду тебя сам. — Седрик, — всхлипнула Мириам. — Эдвард, попрошу, — улыбнулся сам себе парень. Это только заставило Мириам разрыдаться. — Мне жаль, Мириам. Правда жаль. И ты не в чём не виновата, не ты, — по ту сторону послышались чьи-то шаги. — Мне пора, я буду скучать по тебе. — Я тоже, — уже не сдерживая всхлипы пробормотала девочка. — Прощай.***
Седрик впился белоснежными клыками в горло девушки — струя крови брызнула той прямо в лицо, глаза распахнулись ещё шире, а ноги подкосились от нахлынувшей боли, терпеть которую было невозможно. Крик какое-то время срывался с побелевших губ, но вскоре затерялся в сумраке ночи, а мисс — в какой-то момент замерев и перестав дёргаться — подняла взгляд вверх. Розовеющий вдали рассвет и белёсая насыпь звёзд, кружащих над ними. Когда обескровленное тело незнакомки упало, только пара зелёных глаз, устремлённых далеко-далеко, продолжал смотреть на мир смиренно усталым взглядом. Седрик закрыл их и даже не оглянулся, скрываясь в сумраке чащи. В какой-то момент он пожалеет об этом. Осознание нахлынет волной, смывающей всё на своём пути, и долгие годы он будет искупать вещи, которых могло бы и не быть. В какой-то момент ему понадобится помощь. Как и девочке с чистым взглядом и светлой душой, потерявшей почти всех, кого любила.