Феникс

Самолет отрывается от земли, и я еще сильнее втискиваюсь в кресло. Не хочется думать, что где-то подо мной, в багажном отделении стоит контейнер с телом Глории. Я не собиралась ввязываться в организацию перевозки, но мистер и миссис Робертсон были не в состоянии этим заниматься, поэтому получать свидетельство о смерти в консульстве и сопровождать «груз» пришлось мне. Не веря, я поставила подпись на сопровождающих документах. Не веря, доехала до аэропорта. Не веря, заняла место в салоне. Смерть Глории ввергла меня в замешательство. Почему жизнь так несправедлива? Когда умерла мама, я понимала, что произошло, но не осознавала глубину трагедии. Как и все дети в подобной ситуации, я много плакала, потому что самого родного человека не было рядом, но страшная истина, что я никогда ее больше не увижу, пришла значительно позже. В голове мутная пелена, как облака, сквозь которые мы пролетаем, набирая высоту. Закрыв глаза, я пытаюсь навести порядок в памяти, но в ней слишком много белых пятен, происхождение которых я не могу объяснить. Что случилось в баре? Почему я вернулась в отель? Зачем Глория села на байк? И с какой стати я вообще оставила ее одну? Неужели мы обе напились до такой степени, что перестали вести себя адекватно? Межконтинентальный перелет сам по себе мучение, а в компании болезненно раздирающих мыслей, он кажется бесконечным. Я включаю первый попавшийся фильм из бортовой видеотеки — «Константин» — не для развлечения, а как жвачку для мозга. Что угодно, лишь бы не принимать смерть Глории как данность. На экране мелькают лица актеров, но я не вникаю в происходящее. Нет сил ни смеяться, ни плакать. Я опустошена. Сцена, где архангел Габриэль распахивает крылья, пробуждает ощущение дежавю. Словно я видела подобное. Видела, но почему-то забыла. — Я знаю, чего ты хочешь*. Голос Тильды Суинтон рождает слабую волну в подсознании, как дуновение ветра колышет водную гладь — едва ощутимо, но все же заметно взгляду. Я нажимаю на паузу, перематываю и прогоняю заново. — Я знаю, чего ты хочешь. Господи, что со мной творится? Почему эти крылья не дают мне покоя? — Я знаю, чего ты хочешь. Я закольцовываю сцену, пока от напряжения не наворачиваются слезы. Только тогда я откидываюсь на спинку кресла и, наконец, забываюсь тяжелым сном. В номере никого нет и быть не могло — ключи только у меня и Глории — но я чувствую чье-то незримое присутствие. Мысль о приснившемся бармене не выходит из головы. — Это всего лишь сон. Сон! Я уверена, — твержу как мантру. Как и где теперь искать Глорию? Ее паспорт по-прежнему в чемодане, без него не покинуть Бельгию. Черт, это же Евросоюз. Половина границ открыта. Вдруг подруга все-таки рванула в Амстердам? Мы обсуждали его вчера, до того, как моя память сделала кульбит и стала принципиально избирательной. Двигаясь как сомнамбула, я принимаю душ, включаю кофеварку, и крепкий эспрессо, наконец, подкидывает идею. Поправив сползающее полотенце, я перетряхиваю содержимое сумки в надежде найти чеки из бара — обычно на них печатают адрес. Даже если там не установлены камеры, должен же нас запомнить хоть кто-нибудь из обслуживающего персонала. Перед глазами снова появляется нагловатая улыбка бармена, и я в который раз кидаюсь проверять замок. Но убедиться, что дверь заперта, уже не успеваю — ручка неожиданно проворачивается, и я отшатываюсь назад. — Кто… там? — Вики? — на пороге стоит испуганная Глория. — Ты меня чуть до инфаркта не довела! — я обнимаю ее чуть ли не до хруста позвонков. — Я уже думала звонить в консульство! — Послушай, это важно, — она хватает меня за руку. — Пообещай, что всегда будешь осторожна за рулем! Ее голос дрожит. — Не езди одна! Я ответно сжимаю ледяную ладонь, но паника передается и мне. — Глория, ради Бога, не трясись! Почему я не должна… Меня прерывает звонок телефона, и я машинально тянусь к трубке. — Мисс Уокер, с вами хотели бы поговорить полицейские, — вежливо сообщает портье. — Они могут подняться прямо сейчас? — Да, конечно, — бормочу я, а когда оборачиваюсь, чтобы приободрить подругу, обнаруживаю, что номер пуст. Куда она делась? Что за чертовщина? Впопыхах накинув халат, я выскакиваю в коридор. — Глория! Подруги не видно, но я продолжаю отчаянно выкрикивать ее имя. — Вернись, Гло! Что происходит? Мне же не приснился разговор с ней? У лифта я сталкиваюсь с полицейскими. — Мисс Уокер? — с заметным акцентом уточняет один из них. — Что происходит? — как заведенная повторяю я. Я все еще обращаюсь к пропавшей Глории, но они думают, что вопрос адресован им. — Сожалею о том, что приходится это сообщать. Сегодня ночью в районе Андерлехт произошла крупная авария. Глория Робертсон находилась на одном из перевернувшихся мотоциклов — в кармане куртки было найдено водительское удостоверение на ее имя. Не могли бы вы проехать с нами и пройти процедуру опознания? — Это невозможно… — охнув, я оседаю вдоль стенки. Мы же только что разговаривали, и она держала мою руку! Оставшаяся часть дня проходит словно в полусне. Меня отвозят в участок, проводят в морг, показывают тело. Господи, я не хочу верить, но это действительно Глория. Неужели я сошла с ума, и в отеле мне все привиделось? Как в тумане я подписываю какие-то бумаги, потом еду в консульство, выслушиваю соболезнования и получаю очередной бланк. Миссис Робертсон звонит каждый час, надеясь услышать, что произошла ошибка. Но нет, все реально. И эта реальность страшнее ада… Ну конечно же… «Ад»! Меня встряхивает как от удара током, когда я вспоминаю название бара. Загуглив адрес, я долго кружу по узким улочкам в старой части города, пока не натыкаюсь на знакомую вывеску с полуголой дьяволицей в языках пламени. Точно. Мы были здесь вчера. Внутри нет света, а дверь заперта, но теперь меня ничто не остановит. — Откройте! — барабаню я по ссохшейся деревянной раме. Проходит почти пять минут, прежде чем щелкает задвижка. Я дергаю ручку, но дверь едва приоткрывается. В образовавшуюся щель высовывается заспанный рабочий в спецовке, вымазанной краской, и что-то бурчит на немецком. — Извините… мне нужно зайти, — я непонимающе развожу руками. — Ремонт. Два месяц, — на ломаном английском поясняет он. Это подозрительно. Не просто так они закрылись — им есть, что скрывать. Наверняка внутри остались улики, которые привлекут внимание полиции. — А вчера? Вы знаете, кто здесь работал? — Вчера тоже ремонт, — упрямится рабочий. Дальнейшие уговоры бесполезны. Он запирает дверь, и я готова расплакаться от бессилия. Я никому не сказала, что видела Глорию после ее смерти. Не хватало, чтобы мне приписали психические отклонения. Себе этот феномен я объясняла так — в выпивку что-то подмешали. Поэтому бар был моей последней зацепкой. Возможностью доказать хотя бы самой себе, что я не умалишенная. И теперь надежда найти ответы исчезла в запертом подвале. Почувствовав пристальный взгляд, я оборачиваюсь… и замираю. Знакомая фигура, ехидная улыбка, татуировка на шее — это он! Бармен из сна! Стоит через дорогу от бара. И снова за его спиной вьется странный сгусток. Господи, какой же наркотик действует так долго? Почему я это вижу? — Зачем ты за мной следишь? — словно в трансе я двигаюсь к нему. Он не уходит и не отворачивает лица, а удивление в голосе кажется искренним: — Ты меня помнишь? — А ты сделал что-то, чтобы я забыла? — я сую руку в карман и незаметно включаю запись на смартфоне. Пусть сознается, чем нас напоил, и я с радостью сдам его полиции. — В коктейле был наркотик? Бармен молчит. — Тебе за это заплатили? — делаю еще один шаг, и перед глазами возникает образ Глории. Она поднимает горящий шот, задорно смеется и салютует мне. Воспоминание отрезвляет, и я накидываюсь на бармена с кулаками: — Это твоя вина! Не дожидаясь удара, он сдавливает мои запястья. — Думаешь, ты особенная? — красные глаза полны ярости. — И имеешь право дерзить мне? Его хватка сильна, но я слишком зла, чтобы осознать исходящую от него опасность: — Мне плевать, кто ты! — Неужели? — развернувшись, он выбивает плечом дверцу неприметного антикварного магазинчика и тащит меня за собой. Я зову на помощь, пытаясь вырваться, но внутри никого нет. — Доигралась? — он впечатывает меня спиной в стену и удерживает за горло. Не душит, но сжимает весьма ощутимо — не вырваться. — Я могу свернуть твою хилую шею одним движением. — Почему же раньше не свернул? — хриплю я. Во вчерашней выпивке явно было что-то, влияющее на инстинкт самосохранения. Иначе я не могу объяснить собственную браваду. Зачем я нарываюсь? Чтобы присоединиться к Глории? Бармен хищно прищуривается. Его глаза не просто красные, а багровые, с поволокой. И вблизи… они не похожи на линзы. — Как ты меня узнала? — он сильнее сдавливает шею. — Не вздумай солгать, я это почувствую. Мне тяжело дышать, не то, что ответить. Бармен ослабляет хватку. Судорожным глотком я наполняю легкие воздухом, и, наконец, разбираю, узор на его ключицах — цветы, скрывающие череп. Бутоны словно вросли в кость, а пустые глазницы лишь подчеркивают их мнимую хрупкость. На курсе живописи нас всегда учили обращать внимание на детали, и если бы я рисовала портрет с такого необычного натурщика, именно череп стал бы главным акцентом. — Как? — повторяет бармен, пока я откровенно пялюсь в вырез его рубашки. — По татуировке. Она… — запинаюсь, подбирая слова. Завораживающая? Гипнотизирующая? — Приметная. — Ты и ее видишь? Он недоверчиво кривится, но руку с горла все-таки убирает. — Она же… на открытом месте, — я пожимаю плечами. — И у меня есть глаза. — Очень красивые. От его шепота меня кидает в жар. Комплимент? Сейчас? Секунду назад он грозился свернуть мне шею. — И губы, — бармен проводит по ним кончиками пальцев. А я… не делаю ни малейшей попытки его оттолкнуть! Как? Как он это делает? Почему я не сопротивляюсь? Я как во сне. Или в дурмане. Меня знобит. Я понимаю, что надо бежать, но ноги словно пригвоздили к полу. Страшно до мурашек. До подгибающихся колен. До холодка внизу живота. А я не двигаюсь с места — бармен пугает и одновременно притягивает меня. И это… неправильно. Он виноват в смерти Глории! Я чувствую исходящую от него опасность, но все равно отчаянно жду поцелуя. — Я знаю, чего ты хочешь, — насмешливо улыбается он, так и не касаясь моих губ своими. Самолет легонько подкидывает на полосе, и я вываливаюсь из сна. Девять часов в воздухе, наконец, позади. Мы приземлились, и теперь мне придется встретиться с родителями Глории. Объяснить, утешить, помочь с организацией похорон. Я не готова, но от этого никуда не деться. Из салона я выхожу последней. Стюардессы провожают дежурными улыбками и заезженными фразами благодарности за выбор авиакомпании. Я машинально киваю в ответ и иду в зону выдачи багажа. Пока остальные пассажиры стаскивают чемоданы с транспортера, я изучаю толпу… и неожиданно замечаю знакомую фигуру. Бармен? Но это невозможно! Я на другом континенте, а он не летел тем же рейсом. Я бы заметила. Неужели добрался раньше? Но ведь для этого… нужно было знать мой маршрут! В груди медленно разрастается ледяной ком — или я становлюсь параноиком, или за мной следят. Всего две версии, и обе пугающие. На миг меня оттесняет чья-то тележка. Я уворачиваюсь, а когда поднимаю глаза — не вижу никого подозрительного. Люди продолжают суетливо разбирать багаж и спешат к выходу в город. — Кто же ты такой? Бормотание тонет в шуме аэропорта, и я снова перевожу взгляд на кружащую ленту транспортера. * Ссылка на сцену из фильма: https://www.youtube.com/watch?v=ouXV8LElCwE