когда ты относишься ко мне вот так, это лишь делает меня сильнее.
Лукреция смотрит куда-то в пустоту, а все её мысли — о Шерил. Ноги отчего-то становятся ватными, а сердце колотится в бешеном темпе при взгляде на сладкую парочку: Блоссом и Топаз держатся за руки. Вишнёвая Бомбочка кажется такой омерзительно-счастливой, что к горлу Лу подкатывает ком рвоты. Остановить необратимый процесс отношений своей самой достойной соперницы уже невозможно и гнев переполняет Монтесинос изнутри. Она чувствует себя Везувием на грани извержения и почти физически ощущает, как горят от возмущения щёки и уши. Тони ей никогда не нравилась — наглая, упёртая, готовая схватиться коготочками и вырвать из чужих рук то, что ей не принадлежит. Лукреция эту девицу мгновенно раскусила — холодный расчёт под маской доброжелательности. По большому счёту Шерил ведь другого и не нужно — лишь обманчивая нежность с глазами-сердечками, приторно-сладкие речи и невесомые касания, да фразочки вроде: «ты прекрасна», «ты важна», «ты не монстр». И Блоссом попросту плевать на то, что Лу предпочла бы до последнего оставаться с ней честной — ни пустых комплиментов, ни тошнотворной милоты, лишь острая, словно лезвие ножа, правда. Даже если эта правда будет причинять боль. Но отчего тогда больно здесь только Лукреции? На дверце красуются фотографии — то ли трофеи, то ли напоминания о хороших днях и тех временах, когда всё было гораздо проще. Здесь улыбки, тени счастья, воспоминания. Два самых значимых человека — Гусман и Шерил. И оба выбросили её за борт, словно заведомо утопающую, оставив захлёбываться солью — то ли морской, то ли той, что украдкой стекает по щеке из идеально накрашенных глаз, перемешанной с безбожно дорогой тушью. Лукреция быстро срывает их без сожаления, пока мимо снуют люди, на которых девушка плевать хотела. Монтесинос со всей силы хлопает дверцей шкафчика и отчаянно сдерживается, чтобы не закричать, когда сладкая парочка остаётся далеко позади и мило воркует о чём-то своём.Зачем тебе видеть, как я истекаю кровью? Зачем тебе видеть, как я разваливаюсь на куски? Пытаешься найти худшее во мне. Но я не пойду за тобой во тьму.
В этой сраной школе должна была быть лишь одна королева, но шахматная партия не состоялась — их оказалось две и обе слишком заигрались. В момент, когда ледяная и огненная стервы впервые пересеклись на углублённой английской литературе, всем присутствовавшим могло показаться, что напряжение между девушками способно вызвать взрыв не хуже десятка бочек с пропаном. Это соперничество, неприкрытое, оголённое, словно провод, заставляло искрить воздух вокруг них. Споры могли легко перейти в персональные войны, но всегда находилось что-то, что объединяло их против «третей стороны». Это давало отношениям особую перчинку ровно до тех пор, пока Лукреция не начала что-то чувствовать. И чем сильнее колотилось сердце в присутствии Шерил, тем больше глупостей лилось изо рта Монтесинос. Бомбочка дразнила, подначивала, выводила её из себя и любовалась результатом. Так или иначе, вредить ей у Лу не получалось. Они ходили по этой пропасти, ловко балансируя на самом краю пока Шерил не переключилась на новую жертву. Бывало, Лукреция пребывала в безумной эйфории, а в другие моменты хотела разнести чью-то черепушку спортивной битой, но даже в таком состоянии она не могла отказаться от того, чтобы видеть заклятую подругу, чувствовать на себе её взгляд, слышать её голос. Это было сродни безумию. Быть может, поэтому её так и тянуло к Вишнёвой Бомбочке — вторым именем их обеих могла бы стать «Одержимость». Разрывая Лукрецию на части, занимая все её мысли, вызывая внутри этот бешеный шквал эмоций Шерил лишь подпитывала эту привязанность. Монтесинос искала выход. И вот теперь, когда Лу стоит на пороге готического особняка Блоссомов, увитого плющом и диким виноградом, переминаясь с ноги на ногу на своих Джимми Чу, Монтесинос собирается с духом, чтобы наконец признаться. Дверь открывается так быстро, что Лукреция на секунду теряет все скопившиеся мысли. — Что ты здесь делаешь? — Шерил смотрит удивлённо, вопросительно выгибает бровь. — Зашла обсудить план проекта по Шекспиру, а то тебя не дождёшься. У нас задание на двоих, а сдавать в понедельник, помнишь? — Точно, извини. Ну проходи, — кивает Блоссом, приглашая внутрь. — Будешь что-нибудь пить или есть? — Колу — вишнёвую. Холодным сукам быть счастливыми не положено, даже если они попытаются. Лу слишком боится себе в этом признаться. Ей кажется, что все рано или поздно повернутся к ней спиной, но это не повод терять тех, кто всё ещё под боком, так что Монтесинос решает использовать новую опцию, название которой — «осторожность». Шерил для неё не трофей или вершина для покорения, а человек, терять которого совершенно не хочется. Лу не представляет, сколько терпения и усилий может потребоваться, чтобы у них получилось хоть что-то, но мало-помалу — кто знает. «Стоит хотя бы попытаться».