Пристанище в объятиях родного человека

«в моих мечтах, мы вместе, она и я. ночи прохладные и тихие. простыни кремового цвета. пол, пропитанный лунными лучами. теплые кружки чая, прежде чем закрыть глаза. и может быть, книга перед тем, как выключить свет. превосходные утра, наполненные нектарно-персиковым цветом. завтрак с французскими тостами.

      Хоуп не может перестать смотреть — ей не под силу остановиться. Легче продолжать провожать взглядом бодро шагающую прочь миниатюрную фигуру Шерил и каждый день замечать в толпе ярко-огненную макушку. Легче молчать и улыбаться, пока сердце замирает при каждом её взгляде и касании, чем признаться вслух (хотя бы самой себе) в том, что Блоссом для неё — нечто большее, чем лучшая подруга.       Майклсон не выдерживает — рассказывает обо всём близняшкам Зальцман и Аларику. Лиззи деловито листает любимый поэтический сборник, загибая очередную ветхую страницу, наконец поднимает безучастный взгляд и выносит вердикт: «Не взаимная любовь — аксиома персональной трагедии, она случается с каждым. Ты — не первая, но и не последняя. Смирись и живи дальше». Джози же, напротив, проявляет весь спектр эмоций: она мягко и участливо печально улыбается, ободряюще хлопает по плечу и тихонько добавляет — «ты справишься», словно речь об итоговом экзамене, а не о человеческих чувствах.       И лишь Аларик, кажется, понимает по-настоящему. Он приближается, бесшумно ступая по богатому ворсистому ковру и распахивает для неё свои объятия. Хоуп смотрит внимательно прямо в глаза, словно сомневается, а стоит ли верить. Однако, делает шаг навстречу и обхватывает руками за шею, сильнее прижимаясь к старшему Зальцману. Майклсон тихонько всхлипывает на его плече, мажет потёкшей тушью и солёными слезами по деловой рубашке, но мужчина не пытается её остановить, лишь успокаивающе гладит по спине и волосам, придерживая от падения в бездну отчаяния. Шепчет что-то особое, личное, способное помочь прийти в себя.       Хоуп наконец смолкает и отстраняется: — Спасибо, мне правда легче, — произносит девушка, улыбаясь, и вытирает слёзы тыльной стороной ладони. — И прости за рубашку.       Она уходит в собственную комнату, прячась от посторонних любопытных глаз. Пытается прийти в себя. Взгляд скользит по привычной обстановке спальни и устремляется на аккуратно прибранную полку из красного дерева в шкафу у стены. Оттуда на Хоуп глядят улыбающиеся лица: мама, папа, дяди и тётушка, а рядом — снимок с Шерил Блоссом. Счастливый, наполненный безмятежностью и спокойствием. Как бы Майклсон хотела, чтобы вновь стало так невесомо-легко, но мысли тянут вниз, к жестокой реальности, царапающей по осознанию ржавым лезвием старого канцелярского ножа: им с Шерил никогда не быть вместе. У Блоссом есть Тони Топаз, яркая и бойкая. Та, о ком Бомбочка всегда мечтала.       Хоуп бьёт кулаками пуховую подушку.       «Почему не я? Почему она? Почему именно сейчас?» — триадой на злобном выдохе. Устав колотить ни в чём не повинную подушку девушка опускается на кровать, ложась на спину. Поудобнее закрывает глаза и вновь предаётся размышлениям.       В своих мечтах Майклсон видит Шерил, заливисто смеющуюся и тянущуюся к ней за ласковым поцелуем. В своём подсознании Хоуп представляет всё самое лучшее: вечерние прогулки по лесу и посиделки у берега реки; пикники и свидания на городской ярмарке; такие крепкие объятия, которые не хочется прекращать и сладкий, даже дурманящий аромат фруктовых духов Блоссом, ощутимый даже вдалеке.       В своих мечтах Хоуп видит только лучшее и не замечает правды. ㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤлюбить тебя — ㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤэто поражение.»