Да, мне трудно расстаться с этими котятками 😭😭 поэтому, ловите небольшой бонус😏 по традиции...
А ещё сегодня у одного моего телепузика день рождения❤️❤️❤️ Знай, что я очень сильно тебя люблю😍❤️🥰😘
Их губы смыкаются вновь, ловят друг у друга дыхание на полпути и вливаются в новый неистовый танец. Целоваться медленно и лениво не выходит от слова совсем. Они как сумасшедшие, не могут друг другом насытиться, хотя провели вместе целую потрясающую ночь. Но в их собственном мире это время — ничто. Потому что хочется больше.
Потому что хочется вечность.
Она мурлычет как-то слишком сладко и сипло, он влюбляется в эти звуки без оглядки, с первых же мгновений. Губы чудовищно саднит от несдержанных укусов и сладких прикосновений. Он низко стонет прямо в её рот, когда она ёрзает на его коленях, придвигаясь ещё ближе.
Плотнее возможного. Ох, как же ей нравится эта поза, нравится, как его руки блуждают по спине, бокам, округлым ягодицам, накрывают затылок и притягивают ещё чуть ближе к себе.
До невозможного. Ей так безумно нравится, как он сильно сжимает её, такую хрупкую и тонкую своими большими ледяными ладонями, впивается в светлую кожу нереальными пальцами до обжигающих мурашек и звезд перед глазами.
Ей вообще нравится наконец-то быть в его руках.
Но в один миг она отрывает себя от его уст и смотрит в глаза затуманенные с какой-то долей страха. Хвана словно ушатом ледяной воды окатывает от этого взгляда.
— Хёнджин, что ты тут делаешь?! — вопрос ставит в тупик получше самого хренового в мире навигатора.
— Ты где успела головой удариться? — голос сиплый то ли от прерванных так неожиданно диких поцелуев, то ли от ее бешеных глаз. — Давай, скажи, что у тебя провал в памяти, и я вскроюсь прямо тут.
Проходит всего-лишь какая-то секунда, а на брюнета накатывает ощущения трёх последних месяцев разом. Вроде проходит всего секунда, но ему хватает этого времени, чтобы вспомнить всё и окунуться с головой вновь в бездонный океан.
Тремя месяцами ранее…
Если не знать, что такое тонуть, — то невозможно представить ощущения, когда вода заполняет собой легкие, выдавливая воздух. Если не знать, что такое падение, — то нереально представить, каково это, когда движение воздушных масс настолько быстрые и сильные, что выбивают из органов кислород подчистую. Без остатка.
Хёнджин знал.
Хёнджин чувствовал это постоянно. Наверное, ещё с самого первого дня их знакомства. Имея внутри собственную космическую вселенную, Хёнджин упал уже в тот момент, когда их глаза в первый раз пересеклись, но она заинтересовалась другими. Падение было стремительным и жёстким. Ровно в тихую гладь воды его собственного Ледовитого океана.
Но он держался на плаву. Ровно до того момента, пока не столкнулся с ней нос к носу на пороге их собственной квартиры. Это был удар под дых. Он надеялся больше никогда не увидеть такую невероятную, по его мнению, девушку. Девушку, которая на него даже не взглянула.
С того момента он тонул.
Погружался всё глубже в себя и совершенно не сопротивлялся этому. Редкие моменты их близости, пусть и без её желания поначалу, но все же выдёргивали Хенджина в свободный полет — обратно во вселенную. Но после взлёта каждый раз наступало падение. И с каждым разом было все больнее и больнее. С каждый разом душа дробилась, словно кости, на мелкие-мелкие осколки. И конца и края этому не было. Потому что океан внутри бездонный, как и космическое пространство.
После той выходки Чана Хёнджин не мог понять до конца, что он чувствует. Врачи назвали бы это травматическим шоком. Очень тяжелым, угрожающим жизни патологическим состоянием. Вот только Хёнджин не ломал конечности, не получал огнестрельное и кровь литрами не терял.
Все дело было в сердце.
А ещё в осознании собственной беспомощности. Потому что — чтобы он не делал, каким бы хорошим или плохим не был, какие бы слова не говорил — она уже сделала свой выбор. И Хёнджин никак не мог на него повлиять. И плевать ему уже было на собственные чувства, но то, на что обрёк её Чан, было чудовищно и беспощадно. Хотя Хван и сам не лучше… Это он тоже понимал.
Блондин будто потерял чувствительность на целую долгую неделю. Ему было плевать на всё — врачи назвали бы это болевым шоком. Моментом, когда организм отказывается чувствовать какую-либо боль. Он даже наивно думал, что исцелился. Вот так просто отпустил её.
Однако новый удар последовал после того, как Чанбин и Феликс в последний раз встретились с Юлей. В тот день Хван чувствовал надвигающуюся бурю, он ощущал электричество на кончиках пальцев. И в тот момент, когда эти двое наконец явились в общежитие с лицами, будто покойника на пути повстречали, — Хван сразу все понял.
Он прорыдал полдня, бился в истерике, пытался вырваться из рук друзей, чтобы
бежать наконец за ней. Хоть на ебаный край света, но найти, задержать и никогда не выпускать из рук. Потому что Феликс передал ее слова.
Передал, что она действительно
его любит.
Так и начались три месяца личного ада Хван Хёнджина. Он не переставал ей писать, не переставал молить о возвращении. Как можно было? Когда он уже не представлял без неё жизни.
Работа немного помогала. Отвлекала от дикой боли и тоски, что навечно прописалась в израненном сердце. А ещё помогал Чан.
Как ни странно, лидер и правда был единственным, кто лучше всех блондина понимал. Крис сам испытывал подобное. Только, кажется, был сильнее Хенджина или, может, просто недостаточно сильно любил? Вопрос спорный. Просто брюнет в один момент решил для себя, что нужно прекращать рвать девушку, а вместе с ней и душу на части. Эти войны за девичье сердце в конечном итоге оставили бы после себя лишь осколки и пепелище. Чан так не хотел. Ему было важно её счастье. Своё он как-нибудь найдет в другом. А вот Хенджина нужно было вытаскивать.
Поэтому Чан не отходил от блондина ни на шаг. Поддерживал и помогал во всём. И если поначалу Хван щетинился, то потом эти двое стали не разлей вода. Феликса с Чанбином даже немного ревность одолевала. Но все понимали — лучше уж так, чем будь эти двое влюблённых врагами. Тогда о нормальном микроклимате в группе можно было бы забыть навсегда.
Сложнее всего было по ночам, когда, оставаясь наедине с собой и ее старым мобильным телефоном, приходилось затыкать рукой собственный рот, чтобы не будить парней всхлипами. Хенджина душили слезы, душили мысли, душил тот ебаный океан любви внутри него.
Но всё разрешилось само собой, когда на маленький черный айфон пришло смс сообщение за несколько дней до нового года…
Сейчас же Хенджин будто получил по голове кувалдой. А у Юли сердце защемило от такой до невозможности милой картины. Ну что за прелестный парень?
— Дурашка, расслабься, — она не в силах сдержать тихий хохот, что наружу рвется вместе с диким желанием поцеловать, пригреть и задушить в объятиях. — Я имею в виду, что у вас же расписание плотное очень. Разве тебе не надо быть на музыкальных шоу, выступлениях, эфирах и прочем?
— Малышка, не пугай меня так больше, умоляю, — он выдыхает расслабленно точно ей в губы. — Я договорился с директором о выходном, чтобы провести его с тобой.
— И он так просто тебе позволил? — для нее это и правда выглядело удивительно. Директор, хоть и выглядел для неё рыцарем или же феей крестной всего этого безобразия, но не настолько же.
— Сказал, что если я тебя упущу, то буду самым великим ослом в мире. Поэтому… — Хван притягивает к себе поближе сумку, что валяется недалеко на полу и недолго покопавшись внутри, вытягивает на стол позади нее небольшую стопку бумаг. — Подписывай, фанаточка.
Больше ты от меня никуда не денешься.
***
— Поехали со мной? — после целого дня нежности оторваться друг от друга не проще ни на каплю.
— Я же уже сказала, что с утра у меня самолет.
— А я все ещё не хочу тебя ни на какой самолёт отпускать, — Хёнджин в своих ладонях ее руки сжимает и носом по любимому лицу ведёт, чмокает невесомо, а голос до крайней серьезности понижает.
— Моя же ты вредная бусинка! — вроде бы и стоят на пороге, вроде бы и Хвану уже пора, но оторваться друг от друга не могут, и слова говорят серьезные, вот только действия до боли нежные, до щемящих оба сердца чувств.
— Хёнджин, я прилечу обратно после праздников, мне нужно увидеться с семьей и решить дела,— повторяет, кажется, в десятый раз.
— Я помню, малышка, я помню, — вздыхает через силу, согласиться сейчас отпустить ее — подобно смерти.
Говорят, что когда долго ждёшь, то ещё пара-тройка дней — это пустяки. Хёнджин в корне не согласен. Полный бред. После трёх месяцев разлуки он и на минуту её отпустить от себя не в силах. Если бы не работа — взял бы билет и улетел бы с ней в Москву. Он даже пытался. На полном серьезе звонил директору, но тот был непреклонен. На самом деле Пак Джин Ён и так пошёл навстречу парню, позволил этим отношениям случиться, девушке тоже помог очень сильно. Так что теперь уже брюнету пришлось смириться с недолгим отъездом Юли на родину.
— Может все же поедешь? — Хван делает ещё попытку. — Правда, соберём сейчас вещи, и поедешь в аэропорт от нас. Ребята будут рады. И… Чан тоже будет.
Последняя фраза даётся с трудом.
***
Маленькая тесная комнатка с недостаточным уровнем освещения хранила в себе чересчур много грамм эмоций на один сантиметр кубический. Воздух тут был хоть и свежий из-за довольно качественной системы кондиционирования, но все же как будто чуть более наэлектризованный. Здесь происходили чудеса — рождались стихи и музыка.
Крохотная студия прямо под боком, как мастерская для художника, была Чану необходима. Особенно после того, как из его жизни пропала значительная часть пазла — любимая девушка ушла, оставив после себя лишь тёплые и одновременно больные для сердца воспоминания. Он вроде бы и сам виноват, сам же отпустил, перестал бороться. Вот только глупое сердце все ещё замирало при любой крохотной мысли о ней.
Крис поступил правильно, как настоящий друг и хороший человек. Он был даже немного собой горд. Но запретить себе её любить не получалось. Совсем. Абсолютно. Никаким из возможных способов. Чану было грустно и одиноко в своей малюсенькой студии, которую он с таким трепетом самостоятельно соорудил из бывшего гардероба в их общажной квартире. А сказать точнее - отвоевал у одногруппников.
Но, несмотря на всю печаль, тут все же было лучше, чем в любом другом месте. Чан как будто запирал себя в клетке на тридцать три замка под названием работа. Хотя лидер никогда не относился к своей деятельности именно так. Музыка — рабство его души и вознесение. Странное сочетание, которое совершенно не описывается таким простым и обыденным словом.
Её появление он чувствует ещё до того, как с тихим звуком захлопывается дверь. Цветочный запах опьяняет и крошит душу на кусочки. Потому что сердце начинает колотиться как заведенное. Биться о стенки его сознания и разбивать их в дребезги. Чану больно до слез и радостно до них же.
— Не думал, что мы ещё хоть раз увидимся, — молчание не затягивается дольше, чем на пару минут. Она все так же стоит позади, опираясь о дверь, он все так же ловит ее очертания в отражении монитора и нотах новой мелодии там же.
Немыслимо. Вся эта ситуация в целом. Кто бы мог подумать, что всего лишь за каких-то полгода Чан успеет так безнадежно влюбиться, что они вместе разобьют его сердце и что он отпустит её к другому мужчине… Бред полнейший, казалось бы.
— Я тоже, — он все же оборачивается, их взгляды встречаются. — Страшно было попадаться тебе на глаза.
— Идиотка, — он подскакивает с такой скоростью, как будто ещё секунда,— и будет поздно. Как будто она растворится в воздухе, как сгустки дыма от его сигарет.
Вот только он
больше не курит, и исчезать никуда она не собирается. Напротив, отрывается от дверного полотна, чтобы пропасть в его таких нужных объятиях. Крепость его рук душит чуть меньше рвущихся наружу слез.
— Прости меня, Чан. В следующей жизни наверное я буду очень несчастна, потому что разбить тебе сердце — худшее преступление. Мне так безумно жаль…
— Прекрати нести чушь. Ты меня предупреждала, а я, глупец, все равно полетел на огонь, — выдыхает тяжело. — Перестань, маленькая, у меня сердце рвётся из-за твоих слёз.
Они шепчат друг для друга словно в бреду признания собственной вины и раскаяния. И хоть он старается стереть с её лица влагу, сам точно так же тонет в солёных каплях.
По истечении времени становится чуть легче, нервы немного отпускают, воздух в легкие проходит свободнее. Они перемещаются на крохотный диванчик, который еле уместился в малюсенькой квадратной комнатушке и разговаривают, разговаривают, разговаривают…
— Ты все ещё злишься на меня? — спрашивает как будто между делом крайне важный для себя вопрос. — Ну, за тот случай…
— Я разве похожа на человека, который всё ещё злится? — эти хитрые зелёные глаза никогда не оставляли его равнодушным, точно как и сейчас, и сердце рвётся наружу, но Чан тормозит себя: нужно отвыкать так остро реагировать на неё. Чан даёт себе слово: когда-нибудь его обязательно отпустит. — Все хорошо. Месть твоя была ужасна и страшна, но, черт возьми, так заслужена. Ты все правильно сделал, Чан, я просто поздно это поняла.
— Ну, не так уж и поздно, — он улыбается сквозь усилие. — Я рад, что ты смогла принять свои чувства и Хван Хёнджина таким, какой он есть.
Его губы кривятся в каком-то неправильном подобии улыбки.
— Чан, прекрати, я вижу, как тебе неприятна эта тема, зачем сам начинаешь?
— Пытаюсь вылечиться, — это словно бьет девушку под дых, вышибая весь кислород разом. — Вы правда подходите друг другу.
Предательские слёзы вновь рвутся сквозь ресницы, она ничего не может с этим сделать. Слова выходят, задевая каждый косяк на своём пути, бьются о сотни преград.
—
Я всегда буду любить тебя, Чани. Просто другой любовью, не той, что мы оба желали.
—
А я вот надеюсь разлюбить тебя как можно скорее.
— Отличный план.
Они оба улыбаются. Чан лепечет какие-то глупости о том, что ему вообще-то ещё гулять на их с Хваном свадьбе, а Юля думает о том, что юмор — это хороший показатель. Они обязательно смогут сосуществовать,не причиняя друг другу боль.
Когда-нибудь обязательно смогут.
