Ахматовский ноктюрн

      В этот же вечер Маргарита ехала из Рима во Флоренцию, она должна была быть на премьере спектакля, где играла пусть второстепенную, но значимую, характерную роль. Женщине уже стали немного претить графини, герцогини и прочие возлюбленные главного героя, играть которых ей предлагали. Роль в фильме «Монолог» стала для неё неким спасением от обыденности. Пусть её героиня не близка ей по духу, ближе внучка главного героя, чья первая любовь сталкивается с изменой, и всё рушится в личной жизни, как и у неё…       И вот сейчас Маргарита сидела и смотрела в окно поезда. Казалось, она любовалась пейзажами, освещёнными электрическим светом мелькавших за окном тёмного купе фонарей, но нет, она думала, вспоминала, анализировала. В последнее время она стала часто это делать.       Маргарита даже не подозревала, что в этот же вечер Иньяцио стоит у окна и думает о ней. Оба они не знали, что их мысли заняты одним и тем же роковым событием, положившим конец их общей истории, надломившим в их душах струны, игравшие в унисон… Как странно устроен мир! Для кого-то это ерунда, все так сейчас живут, было и ладно, почему бы нет? А у них это «почему бы нет» означает потерю чего-то главного, предательство чего-то светлого… Зачем она согласилась пойти на эту вечеринку? Иньяцио пил какой-то лёгкий напиток, но почему-то вдруг запьянел, может, ему подменили бокал, а они оба этого не заметили? Почуяв сердцем что-то неладное, Маргарита дёрнула любимого за руку. — Иньяцио, нам обоим пора по домам, а вернее, по номерам! — строго сказала Маргарита, ещё не осознавая, что тем самым подписала себе приговор… — А почемууу? — расплылся в улыбке тенор и закрыл рот девушки поцелуем. Маргарита вздрогнула… Вот и первый поцелуй… Отчего-то она себе не таким его представляла… — Пойдём, Инья, — махнула головой Маргарита, отгоняя от себя ненужные мысли, — я провожу тебя до дома. — Нет, это я тебя провожу, — заупрямился Инья. Кажется, они спорили ещё несколько минут…       Да, видно с самых времён Адама и Евы не может угомониться змей с древа познания, который ожидает со злорадством поры человеческого созревания, готовности к искушению. У лукавого нет жалости ни к чему прекрасному, чистому, хрупкому, он знает пустое, ложное удовлетворения от созерцания руин чужих чувств собственного исполнения.       Оба они не поняли, что на них нашло. Иньяцио попросил Маргариту отдать ему свой пиджак, она протянула ему его, их взгляды встретились… И понеслось… Как там было у Ахматовой? «В ту ночь мы сошли друг от друга с ума»? Да, определённо, так и было.       В ту ночь не стало девушки-фантома, она была распята в душных простынях, она вышла с дрожью некогда невинного женского тела и растворилась где-то под озарённым от ночника потолком, на котором играли тени в вакханалии слепого азарта…       У Маргариты из глаз потекли слёзы. Ей было стыдно, до невозможного стыдно, почему она его тогда не остановила круто и решительно, почему сама добровольно окунулась в пламя страстей? Это было неправильно, заведомо неправильно, безбожно…       Иньяцио, стоявший у окна своего номера, оглушённый этими воспоминаниями, вдруг осознал, что в ту ночь он совершил самую грешную в мире кражу. Почему ему это вдруг пришло в голову, он не понимал, с другими женщинами, которые у него были, он ничего подобного никогда не испытывал! Очевидно, это было для неё потрясением, очевидно, она живёт по каким-то ведомым только ей и Вселенной законам, которые Инья не понимает. Поэтому на следующее утро она заперлась в ванную и проплакала почти час, поэтому она просила его выбрать между законным союзом или расставанием. Иньяцио злился из-за её неприступности, пытался вернуть, нарочно играл в любовь с первой подвернувшейся девушкой, чтобы вызвать у неё ревность, нарочно наговорил колкостей и вызвал всеми своими действиями совершенно обратную реакцию.       В Иньяцио родилась странная для него жажда искупления. Он хотел подарить что-то Маргарите, чтобы хоть как-то восполнить ту пустоту, которую он ей оставил. А чем он может её восполнить? Конечно же, песней… Песней о несбывшейся, загубленной в зародыше возвышенной любви…       Иньяцио подошёл к мобильнику и стал рыться в контактах. — Антонио, как я рад, что ты взял трубку, а не послал меня! — Я и взял, чтобы послать, ты знаешь, сколько сейчас времени?! — Нет, — честно сознался Инья, — мне нужна твоя помощь, вернее, твоей русской девушки. Она же знает «Ноктюрн» Муслима Магомаева? Пожалуйста, пусть она перешлёт мне подробный перевод песни, чтоб слово в слово, да, и ноты тоже… — Ну ты обалдел! — проворчал Антонио, добавляя в речь неаполитанский фольклор. Однако этой же ночью перевод и ноты были присланы.       Иньяцио всё оставшееся время посвятил созданию нового сольника, смотря порой на фотографию женщины, которая точно никогда не уйдёт из его сердца, но отчего-то груз его уже не тяготил…

***

      Маргарита устало опустилась на стул в гримёрке. Её рука отчего-то непроизвольно потянулась к пульту и включила телевизор. Радостная ведущая объявляет: — Дорогие зрители, мы продолжаем нашу передачу, сейчас перед нами выступит солист группы Il Volo со своим сольником «Ноктюрн».       Бурные овации, Маргарита сквозь пелену слёз видит до боли знакомые черты лица. Иньяцио подходит к роялю, через минуту из-под его пальцев полились звуки, от которых почему-то у Маргариты становилось легче на душе. А песня, какая родная, любимая песня! Почему у неё есть стойкое ощущение, что он поёт её именно для неё? Между мною и тобою — гул небытия, Звездные моря, тайные моря. Как тебе сейчас живется, вешняя моя, Нежная моя, странная моя?       Да, между ними точно какая-то пропасть, они не оправдали доверие судьбы, и она их разбросала в разные стороны, и всё же они ещё крепко связаны между собой. Если хочешь, если можешь — вспомни обо мне, Вспомни обо мне, вспомни обо мне. Хоть случайно, хоть однажды вспомни обо мне, Долгая любовь моя. Да, Иньяцио, Маргарита помнит о тебе, забыть тебя для неё равносильно вырвать сердце, да и тебе памятна эта женщина. Может быть, поэтому ты сейчас так сокровенно поёшь, как никогда раньше. Припев: А между мною и тобой — века, Мгновенья и года, сны и облака. Я им к тебе сейчас лететь велю. Ведь я тебя еще сильней люблю.       Да, между Вами непонимания длиною в век, мгновения общего счастья, годы разлуки. Как тебе сейчас живется, вешняя моя, Нежная моя, странная моя? Я тебе желаю счастья, добрая моя, Долгая любовь моя!       Живётся, как и всем с несбывшейся любовью и творческой профессией, порой эти понятия на удивление неразделимы. Творчество рождается в муках. Я к тебе приду на помощь, — только позови, Просто позови, тихо позови. Пусть с тобой все время будет свет моей любви, Зов моей любви, боль моей любви!       Иньяцио уже помогает Маргарите своей песней освобождаться от томной печали, которой на смену приходит счастливая тоска. Только ты останься прежней — трепетно живи, Солнечно живи, радостно живи! Что бы ни случилось, ты, пожалуйста, живи, Счастливо живи всегда.       Да, Маргарита навсегда останется прежней, в воспоминаниях Иньяцио точно. Тем самым несбыточным счастьем, исчезнувшей девушкой-фантомом, которую он так неумело превратил в женщину…       Иньяцио самозабвенно пел, даже не подозревая, что Маргарита смотрит сейчас, как он поёт, и ей, как и ему, на душе становится отчего-то легче…       Автор умышленно оставляет открытый финал, чтобы дать романтикам надежду на воссоединение героев на земле, а реалистам подтверждение, что от чувств порой может остаться лишь ноктюрн, но об этом будут знать только двое и молчать…