просто перебрать твои струны

Из общей массы голосов на бэкстейдже Марк выцепляет хорошо знакомый голос Локи. - С тобой всё в порядке? Худяков уже который раз задаёт один и тот же вопрос другу на протяжении пятнадцати минут, ответ на который так же не меняется. - Да. И не нужно быть большим специалистом в области психологии, чтоб понять, что Маркул лжет. Причем очень паршиво лжет, потому что тяжелое дыхание, систематично подрагивающие кончики пальцев и бегающие глаза говорят ярче всяких слов. За несколько лет дружбы Рома научился различать, когда латыш лжёт, скрывая проблемы, а когда говорит правду. - Ты лжешь. - Да. - Это из-за него? - Да. Локи на это лишь качает головой. С тех пор, как Назар ушёл от Марка, Худяков стал личным психологом, психиатром и нянькой друга в одном лице. Брюнет молча терпел все нервные срывы светловолосого, тыкал в руку успокоительное, бутылку воды и хлопал по плечу, перевязывал изрезанные вдоль и поперек запястья и убирал бутылку Хэнни подальше. Марк же в свою очередь упорно убеждал Худякова, что с ним все нормально, пусть лучше жене столько времени уделяет, но каждый раз, когда видел, как Назар из кожи вон лезет, чтоб показать как ему круто живётся с этой малолетней певичкой, Маркула будто прорывало, он срывался и снова звонил Роме, дрожащим голосом умоляя приехать. - Я пригласил его на концерт. Локи молчит. Он понимает, что сейчас не лучшее время для нравоучений на тему того, что это хуевая идея - пригласить на концерт того, из-за которого у тебя каждый день приступы и истерики, но неосторожная фраза все же неосознанно срывается с его губ: - Зря. Марк поправляет волосы и наконец поднимает глаза на друга. Латыш знатно похудел за последний год, взгляд больше не горел, а был скорее похож на выжженную прерию, где кроме пепла нет ничего, и он плотно наполняет легкие, забираясь под кожу чёрной фантомной болью, от которой на стены лезть хочется, но светловолосый просто напьется до беспамятства и позвонит Роме. - Я хочу увидеть его. Худяков, не церемонясь никого, закуривает прямо в помещении, повторяя снова: - Зря. Маркул на это молчит, и когда Дима объявляет готовность 5 минут, идёт к сцене с надеждой на то, что ОН всё же придет. Перед людьми Марк на какое-то время забывается, отменно отрабатывая программу и время от времени поглядывая на бэкстейдж, мечтая больше всего увидеть темно-шоколадные глаза и мягкую улыбку, но видит только Локи, заливающего в телефон, Даника, который что-то обсуждал с Биликом, и Машу. - Отличный концерт, Марк. Жаль, что я пришел только на конец. Голос Облы звучит слишком пафосно и наигранно, и холодная улыбка, которая острым осколком плотно засела в ещё не зажившей ране в сердце Маркула. Глупая мышца, либо остановись, либо перестань приносить столько боли. Латыш собирает волю и эмоции в кулак и слишком искренне отвечает. - Рад видеть тебя. Рядом с шатеном трётся его пассия, слишком вызывающе одетая и противно громко жующая жвачку. - Не могу сказать, что взаимно. Вотяков говорит это тихо, но Марк все слышит и продолжает упорно делать вид, что всё отлично. - Кстати, последний трек неплохо звучит. Что-то про невозможность быть вместе, запретную любовь… Чёрт, знает же как задеть за живое, которое ещё ноет от боли и кровоточит неистово. - Эта песня явно посвящена какой-то единственной. Бинго, снова в яблочко. - Да, посвящена. Марк отвечает ровно, практически безэмоционально, и Рома, наблюдающий за всем этим со стороны искренне поражен, что светловолосый не сорвался. Видимо, его уроки по самообладанию прошли не зря. - Может, приоткроешь занавес, скажешь, кто эта счастливица? Обла в открытую стебётся, даже не скрывая издевательского тона. Латыш кусает щёку изнутри, отвечая так же холодно, как и до этого. - Брось, ты же всё знаешь, зачем изображать удивление? - В таком случае, мне безумно приятно. Марк молчит. Просто молчит и уходит в гримёрку под противный смех пассии Назара. Его разрывает изнутри, чёрный пепел всё больше наполняет вены, дышать становится тяжелее, и парень обессиленно скатывается по стене, пытаясь унять истерику внутри себя. Рома был прав, зря он позвал Облу. Собственная беспомощность гнетёт ещё больше, и все, что Маркул до этого момента держал в себе, вмиг выливается наружу слезами. - Марк, всё хорошо? Худяков появляется в дверном проёме даже без стука, ему это ни к чему. В руках брюнета стандартный набор: бутылка воды и пачка успокоительного. - Нет, все ужасно. Локи садится возле него на пол и протягивает таблетки и воду. - Пей. Латыш послушно пьёт, продолжая мелко дрожать и покачиваться в стороны, обняв колени. В голове острыми клинками ощущаются колкие и язвительные слова шатена. Мокрые дорожки под глазами уже высохли, а дыхание Маркула стало ровнее, действие таблеток не заставило себя ждать. - Забей хуй на него. - Легко говорить. Роме и в правду легко говорить. У него есть любящая и понимающая жена, за которую он готов порвать всех. Он делает всё для друга, понимая, что ничем не поможет ему, разве что в такие трудные моменты молча будет рядом слушать его надрывистую и путанную речь про чувства к Назару и равнодушие со стороны Облы. Марк снова молчит, и это слегка напрягает Локи. Дверь открывается, и на пороге появляется Вотяков. - Назар, что ты тут… Худяков хмурится и реагирует на появление шатена чуть резковато, но его перебивает охрипший от истерики голос латыша. - Оставь нас, Ром. - Марк, ты уверен… - Оставь нас наедине. Брюнет не решается спорить и выходит из гримёрки, и как только закрывается дверь, Маркул чувствует поступающий к горлу вязкий ком. Дыхание снова затрудняется, а короткие ногти изо всех сил впиваются в мягкую кожу на ладонях. Шатен садится рядом с бывшим парнем и глупо молчит. Он впервые видит Марка таким слабым. - Прости меня… Латыш истерически смеётся, и это слегка пугает Назара. Он берёт светловолосого за ладонь, поглаживая по свежим ранам от ногтей и размерено шепчет. - Марик, прости меня... - Я не Лунтик, чтоб каждый раз всех прощать. Маркул отдергивает руку и наконец поднимает опухшие и красные глаза на бывшего. Внутри все переворачивается, жжёт и болит безумно, и пепел неконтролируемо наполняет лёгкие, заставляя судорожно дрожать на каждом вдохе и выдохе. - Дай мне последний билет. - Ты говорил это и в прошлый раз. Шатен снова берет ладонь Марка. - Прости. Латыш отвечает так же безэмоционально, заставляя Вотякова чуть съежиться. - Ты это тоже говорил в прошлый раз. - Давай попробуем снова? Блондин истерически смеётся. Его снова используют и выбросят, как старую игрушку. Ещё один раз он не выдержит. - Марик… - Не называй меня так. - Прошу… - Не нужно, Назар, всё закончится так же, как и прежде. Марк достаёт сигареты из кармана и поджигает одну, зажимая её между губ. Назар в открытую палит на его профиль, проворачивая в голове события последний пары лет. Вотяков перебирается к Маркулу на колени, вытаскивая сигарету из его рта и тушит пальцами. Они молча смотрят друг на друга, обьясняясь без слов, пока шатен не поддается вперёд, отчаянно впиваясь в губы блондина. И в один миг срывает все стоп-сигналы, мозг отключается, а тело течёт по волне чувств. Марк слишком глубоко и грубо целует, крышесносно проводя по ровному ряду зубов. Его ладони скользят по знакомых изгибах, чуть сжимая тонкую ткань футболки пальцами, а Назар уже готов раздвинуть ноги от таких простых ласк. Марк слишком бесцеремонно лезет рукой в боксеры к Обле, обхватывая ладонью уже горячий и пульсирующий член. Его движения рваные и хаотичные, а шатен сладко стонет в поцелуй, мелодично зовёт бывшего по имени и прикрывает глаза, довольно быстро кончая блондину в ладонь. Они ещё минут 10 молчат, сидя под стеной. - Мне считать это за примирение? Назар улыбается и тянется обнять, но Марк скалится и поднимается на ноги, смотря прямо в глаза Вотякову. - Помнишь, как ты полтора года назад сказал мне, что я был для тебя не больше, чем шлюха для ебли? Обла нервно кивнул, пытаясь уловить суть этих слов. - Ты для меня был не больше, чем просто разрядка после концерта. Двери в гримёрку громко скрипят и хлопают, оставляя Назара наедине с мыслями. - Марк, стой! В коридоре латыша за запястье перехватывает Рома, требовательно смотрит в глаза и ждёт ответа. - Я сделал ему больно. Так, как он мне тогда. И пусть завтра утром он снова проснется с мыслью о шатене и тягучей тоской в сердце, но он точно будет уверен, что теперь страдает не один.