мне плевать на тебя.

Учёба неумолимо приближалась. Бэкхён понял это, когда прошла неделя после той встречи с Сону. Он больше не появлялся в зоне видимости, да и в универ пока не надо было. Никаких больше собраний, никаких встреч, ничего. Джэ писал пару раз, они переписывалась обо всём на свете и даже один раз виделись, потому что Чон нуждался в новой рубашке и без Бёна никак бы не справился, как он выразился. Чанёль пропадал на работе, разгребая очередной завал, часто был тихим и молчаливым, уходил куда-то в свои мысли. И Бэкхёна это беспокоило. И нет, всё вроде было бы хорошо, но внутри закрадывались сомнения. Юноша будто чувствовал, что после того недоразговора про ревность Пак начал больше задумываться. И даже тему про это лишний раз не поднимал. С помощью лёгких умственных манипуляций Бён понял, что тот таким образом пытался скрыть эту самую ревность. Или нет. Сегодня Чанёль точно так же уехал на работу, быстро оставляя на губах парня лёгкий поцелуй. Отчего-то юноше казалось, что Пак всё же загрузил себя мыслями о том, что ревнует. Он перевёл тему тогда, а Бён не стал настаивать на продолжении. Теперь жалеет. Нужно было довести разговор до конца. Ну ничего. Бэкхён уверен, что они возвратятся к этой теме. Его и самого начинает бесить тот факт, что мужчина загрузил себя всеми возможными способами. Работа, мысли, переживания и всё в таком духе. Парень помнил, как сам тогда приревновал, но это другое. В его случае — это было вообще безосновательно, потому что за стойкой стояла девушка. И Пак никаких знаков внимания ей не оказывал. Но… ладно. В любом случае — юноша беспокоился об этом. Молодой организм требовал внимания. Нет, они обнимались, целовались, спали в одной кровати, но этого было недостаточно. Бэкхён принял решение поговорить об этом прямо сегодня. И ни днём позже. Конечно, Бён может преувеличивать всё в своей голове, но выяснить всё нужно. Что касается здоровья, обмороков больше не было. Потому что Чанёль контролировал питание. От и до. Бёна это устраивало, так как он прекрасно осознавал своё же отношение к себе. Переучиться было трудно. Он не привык заботиться о себе должным образом, но пытается поменять к этому всему отношение. Больше его заботила совершенно другая тема. У Бёна было много времени для того, чтобы подумать о том разговоре про мать. Поэтому он собирался поехать к ней сегодня. Чанёлю он не сказал. Не успел. Да и не собирался. Ему не нужны ещё и эти мысли. Бён уверен, что разговор с матерью будет напряжённым, но в этот раз он сможет справиться сам. Он вынашивал эту мысль ещё с того свидания, когда они с Паком наслаждались напитками и разговаривали по душам. Думать уже сил не было. Да и смысла тоже не было никакого. Нужно было принимать решение и действовать. Футболка, джинсы, кроссовки. Бён осматривает себя в зеркале, сглатывает и улыбается своему отражению. Слабо выходит. Подбадривать — тоже не его конёк. Чанёль бы подбодрил правильно. Юноша поджимает губы, показывает себе же большой палец, берёт ключи с полки и выходит из квартиры. Он решает проехаться на общественном транспорте. Дорога занимает буквально двадцать минут. Сегодня у его матери выходной. Поэтому она должна быть дома. Да, он не предупредил. Но он и не собирался, если честно. Эффект неожиданности. Ему хотелось видеть реальные эмоции. Без фальши, которую можно придумать заранее. Пусть между ними будет импровизация. Зато настоящая. Реальная. Настрой был серьёзным. Бэкхён твердой походкой шёл по направлению к двери, до сих пор не веря, что так спонтанно решился всё это проделать. Он не знал, что им движет. Он не знал, почему так хотел увидеть женщину, которая его родила. Он ничего не знал, но думал, что когда посмотрит в её глаза, когда скажет, что поступил, когда даст знать, что всё у него замечательно… думал, что она порадуется. Хоть раз. Надежда. Бэкхён всё ещё хватался за эту надежду руками. В одной ступеньке дырка, забор поломан с правой стороны, цветы давно завяли. Бён поджимает губы и осматривает округу. Кажется, всё посерело ещё больше. Юноша осознаёт в полной мере, где он и что собирается сделать, только сейчас. От этого не легче. Грудь сковывает. Парень прикрывает глаза на пару секунд, а затем открывает, поднимает руку и нажимает на звонок. Сломан. Всё ещё. Парень стучится. Заминка в секунду не помогает. За дверью слышатся шаги. Гулко отдающиеся в ушах. Щёлкает замок. Но на пороге Бэкхён видит не мать. А своего брата. Тот смотрит удивлённо, но это удивление стирается с его лица мгновенно. Большего Бён и не ожидал. — Ты чего заявился? Бэкхён вздыхает. С ним он меньше всего хотел сейчас говорить. Слишком они разные. Он первый ребёнок в семье, а Бён третий. У них разница слишком большая для чего-то общего. Пропасть размером в океан. — Мне нужно поговорить с мамой. Мама. Сейчас мама. Не мать. Не категорично. А мама. Ребёнок, не получивший той самой материнской любви, вновь вырывается наружу. И Бён бы печально вздохнул, но лицо нельзя терять ни на секунду. — Её нет дома. Она в больнице уже недели полторы. Бэкхён хмурится. Больница? Чего? Внутри что-то трещит по швам. Пальцы не выкрутить, поэтому они крепко начинают сжимать края футболки. — Что случилось? Почему она в больнице? Брат смотрит в недоумении, но отвечает, видимо замечая в глазах напротив искреннее беспокойство. — Инсульт. Жена как раз дома была. Заметила, что что-то не так. — Скажи больницу. — Зачем? Бэкхён шумно выдыхает. Он смотрит на брата абсолютно взбешёнными глазами. Как был дураком, так и остался. И Бёну бы хотелось высказать ему всё в лицо прямо сейчас, но он стойко сдерживал себя, потому что главнее было достать адрес этой чёртовой больницы. — Пожалуйста. Мужчина смотрит, оглядывает его с ног до головы, цокает, доедает бутерброд, который всё это время был в его руках, прожёвывает и всё же называет адрес. Бэкхён ничего больше не говорит. Он сразу же разворачивается и идёт на остановку, от которой вызывает такси. Ехать достаточно. Минут двадцать точно. Бэкхён садится в машину, откидывается на сидение и в этот момент понимает, насколько сильно трясутся его руки, насколько громко стучит его сердце и насколько ужасно он себя чувствует. Брату-то всё равно. У него этот дом, семья, а мать лишь помеха. Вот только не Бэкхёну. Ему точно не всё равно. Что он скажет? Что он скажет ей? Как ему заявиться вот так вот, когда прошло столько времени? Он должен был раньше поехать домой. Он должен был, но не мог. Корил ли он себя? Нет. Просто жалел, что не поехал раньше. Мог бы, но не поехал. Он тоже человек. И знает, что Чанёль бы сказал, что он не виноват. Так сложилось. Он не мог знать, что мать попадёт в больницу. И это правильно. Он не мог знать. Бён считает про себя до ста. На стойке регистрации ему приходится пересилить себя. Он не очень любил социум, не очень любил разговаривать с чужими людьми, не очень любил взаимодействовать с ними. Но к стойке подошёл уверенно, спросил про маму и получил номер палаты с рекомендациями о том, как себя вести. Не нервировать, не приносить определённую еду и всё в таком духе. Время посещения закончится через час, так как начнётся обход. Поэтому Бэкхёну было необходимо успеть поговорить хотя бы несколько минут. И убедиться, что её жизни не угрожает опасность. Что она в порядке. Или будет чуть позже. Но в порядке. Около палаты он снова тормозит. Потому что банально не знает, что говорить. А вдруг она начнёт нервничать сразу же, как только он войдёт? А вдруг он только всё испортит? Мысли захламляют голову, поэтому Бэкхён просто открывает дверь и заходит в небольшое помещение, поднимая голову только тогда, когда закрывает за собой дверь. Женщина лежит на спине. Голова отвёрнута к окну. Бён сглатывает, но не двигается. Он рассматривает её бледную кожу, поседевшие слишком рано волосы и… когда взгляды сталкиваются, понимает, что пропустил момент, в который мама повернула голову в его сторону. Удивление. Недоумение. Пустота. Последнее было хуже всего. Бэкхён подходит ближе и двигает стул к кровати. Условия хорошие. Хоть это радует. Палата одиночная. Никто не шумит. Бэкхён осознаёт, что пытается отвлечь себя незначительными деталями интерьера, но не это он должен сейчас делать. Женщина не спускает с него глаз. И это удивляет. Бён взгляд не отводит, но и сказать почему-то ничего не может. Она делает это за него. — Ты изменился. Бэкхён сглатывает. Смотрит пристально, пытается разглядеть хоть что-нибудь. Ловит себя на том, что нахватался от Чанёля многого. Постоянно теперь пытается уловить эмоции на лицах, анализирует и… а что ответить? Голос матери слабый. Слабый и тихий. — Я просто повзрослел? — Вопрос скорее риторический. — Много времени прошло. Женщина вздыхает. — Зачем ты пришёл? Вот оно. Бэкхён был готов. Хотя. Нет. Ни черта он не был готов. Сейчас не хотелось кричать, не хотелось что-то выяснять. Сейчас просто хотелось сидеть рядом. И всё. Он сам себе не может объяснить, почему всё это сейчас делает. — Я много думал. Приехал сегодня, а брат сказал, что ты в больнице. Я сразу же сорвался. Бэкхён говорит невыносимо тихо под конец под пристальным взглядом матери. — Тебе уже лучше? Что ещё Бэкхён может сказать? Мать смотрит так, будто он сделал что-то ужасное. Смотрит так, будто он просто посторонний. А он ведь просто волнуется. Он пытался анализировать своё поведение. Но никак не мог понять, почему готов простить своей матери всё. Он не знал, почему так выходит, почему он здесь сейчас сидит и почему всё вот так вот выходит. Он прощает за то, что нельзя прощать. За отсутствие любви, за побои, за несправедливость. Но он готов был дать им шанс. Дать их взаимоотношениям шанс на что-то лучшее. Ещё можно исправить ситуацию. Никогда не поздно. Он ещё слишком молод. Они ещё могут всё наладить, ведь так? Чанёль говорил, что Бён сам должен решать, общаться с семьёй или нет. И он решил сделать первый шаг, не зная, что его ждёт дальше. Парень ожидает всего, что угодно. Ругани, посылания к чёрту, ужасных слов. Поэтому опускает голову вниз. Боится увидеть презрение? Злость? Холод? Да. Наверное, да. Но он слышит лишь ответ на свой вопрос: — Да. Мне уже лучше. Юноша поднимает взгляд на женщину и застывает на месте. Робкая улыбка на его лице и облегчение от того, что ей лучше. Бён не в силах контролировать свою мимику в полной мере, но пытается делать всё правильно и спокойно. Хотя… а как правильно? — Я рад. — Он выпаливает это быстро, но тут же затихает и добавляет. — Прости, что не пришёл раньше. — Ты не обязан. Бён перестаёт думать в этот самый момент. Потому что это не его мать. Почему она ведёт себя так спокойно? Неужели… она может быть другой? Юноша вздыхает. — Я поступил в университет. Сам. Без помощи. На химический. Бэкхён не знает, зачем всё это говорит. Он не знает, почему так хочется, чтобы она одобрила его путь. Он не знает, почему ждёт от неё хоть какой-то реакции, а не пустого взгляда. Но если секундами раннее Бён чувствовал облегчение, то следующий вопрос заставил снова почувствовать груз на плечах. — Ты всё ещё с этим мужчиной? Бэкхён проглатывает обиду, поджимает губы, но отвечает кивком. Женщина только сейчас отводит от него взгляд. И это режет больнее её равнодушия. Она не хочет на него смотреть? Бён сглатывает. Она не хочет на него смотреть. Уже утвердительно. Парень сидит на стуле в полной тишине минут 10. Ему хотелось бы взять её за руку, хотелось бы сжать пальцы, хотелось бы увидеть улыбку на её лице. Но вместо этого он просто сидит в тишине. — Скоро обход, Бэкхён. Езжай домой. И Бэкхён понимает. Бэкхён дышит уже не так тяжело. Бэкхён поджимает губы и встаёт. Шаткими шагами доходит до двери, опирается на стенку, подавляя приступ тошноты из-за нервозности, но не оборачивается. Просто кидает напоследок: — Я всё равно приду ещё, мам. И уходит. Уходит быстро. Дышит свежим воздухом на выходе из больницы минут 10, пытаясь понять, к чему всё в итоге привело. Бессмысленный разговор. Но ему не запретили приходить. А значит — шанс есть. Бэкхён вызывает такси, доезжает до дома в полной тишине даже в своей голове, и только плюхаясь на диван в зале, начинает осознавать, как же сильно он благодарен себе за то, что поехал. Потому что если бы не поехал — шанса бы не было совсем. Он понимает, что поступил правильно. В этот раз он принял решение сам, и чувство правильности не отпускало ни на секунду. Даже если так. Даже если через обиду и сухость. Всё равно. Бён даже улыбается, понимая, что всё в порядке. И его голова в порядке. В ней нет негативных мыслей. Он может спокойно дышать, улыбаться и жить дальше. Бэкхён делает уборку, перекусывает, немного читает. И только к приходу Чанёля его окончательно отпускает. Мужчина оставляет поцелуй на щеке и сразу же идёт в душ. Бён переключается быстро. Греет еду, наливает чая, накрывает на стол и терпеливо ждёт Пака, пытаясь понять, насколько сильно мужчина устал. Когда Чанёль заходит на кухню и садится за стол, Бён решает немного повременить. Он ждёт, пока Пак хотя бы немного поест. На голодный желудок они разговаривать точно не будут. Бён знает о том, что после еды настроение лучше. Да и расслабляет. На часах 7 вечера. Чанёль вернулся даже раньше, чем обычно. И это радовало. На работе всё налаживается? Об этом Бён тоже обязательно спросит. Мысль о том, что алкоголь расслабит ещё больше, приходит на ум спонтанно, но не кажется бредовой. Поэтому юноша лезет в шкаф, достаёт два фужера, не надеясь на согласие Пака, и ставит всё на стол. Мужчина откладывает вилку, изгибает бровь, но всё же тянется рукой к вину и открывает его. Наливает себе, но не наливает Бэкхёну. Замешкался. Бён цокает. — Разговор серьёзный. Мне тоже нужно пригубить. — Настолько всё плохо? — Не плохо, но и не хорошо. — Ладно. Мужчина наливает половину. Глотки медленные. Тепло по пищеводу. Бэкхён отставляет фужер, наблюдая за тем, как мужчина отставляет и свой. Для них эти ритуалы так привычны. Бён встречает с работы, кормит, они разговаривают, валяются на диване, смотрят фильмы, спят в обнимку. Это греет. Даже сейчас они понимают друг друга без слов. Но чёртова недосказанность. Чанёль сам учил разговаривать. Вот они и будут разговаривать. Мужчина устал, но смотрит серьёзно. Возможно, он даже знает причину этого разговора. Бён почему-то уверен, что знает. Поэтому произносит именно ту фразу, с которой и хотел начать. — Мне тебя не хватает. Пак не хмурится. Просто вздыхает. Трёт виски пальцами и смотрит на юношу, слегка рассеянным взглядом. — Я заработался слишком сильно, да? — Ужасно. Чанёль облизывает губы и взъерошивает свои волосы рукой. Нет, он не переведёт тему снова. На этот раз Бён не позволит ему этого сделать. Он уже хочет начать подводить к теме разговора, как Пак сам ловко даёт понять, что просёк. Проницательность, будь она неладна. — Но работа — это не всё. Да? Мужчина хмыкает. Конечно же. — Думал, я не пойму? Бэкхён задаёт вопрос решительно. Сейчас он настроен вполне серьёзно. Сегодня просто день такой. Серьёзный. — В кого ты таким стал? — В тебя. Чанёль качает головой, и уголок губ приподнимается. — Заразил тебя собой. Я поступил крайне необдуманно. Бэкхён пожимает плечами, а затем выпивает бокал залпом. Пак цокает. Не понравилось то, что он сделал? Бён почти уверен в том, что сейчас может случиться и какие слова могут последовать. И он не ошибается. — Тебе нужно следить за своим здоровьем. На второй фужер можешь даже не рассчитывать. — Я уже не падаю в обмороки. Немного вина мне не навредит. Чанёль, мы сейчас разговариваем не обо мне, а ты снова пытаешься перевести тему. И это могло бы подействовать, но мужчина не унимается. — Ты себя плохо ведёшь. Даже не пытаешься прислушаться. Бэкхён, твоё здоровье — это важно и… Бён не даёт договорить. Нет, он не готов и не хочет сейчас слышать нотации про здоровье. Ему необходимо остановить мужчину. И он остановит. С лёгкой ухмылкой на губах: — А что делают с теми, кто плохо себя ведёт? Чанёль прерывается и сглатывает, наклоняя голову в бок. Затем коротко усмехается и хмыкает. — Вот значит как? Я настолько нудный? Бэкхён выдыхает. Никакой серьёзности. Да господи боже мой, что за мужчина? Он и не собирается быть серьёзным. Ладно. Бён кривится. Может… это он так сильно всё раздувает? — Как дед старый. — Ну так. Сколько мне лет уже? — Ага. На пенсию прямо пора. — Не язви. — И буду язвить. Чанёль лишь улыбается, смотря мягко, но выразительно. Вся язвительность тут же пропадает. Когда Пак так смотрит, Бён начинает тонуть. Он всё ещё не привык. Всё ещё не привык, что на него могут смотреть именно так. Мужчина снова хмыкает. И Бэкхён отчаянно вздыхает. — Не смотри так. Пак и не смотрит. Просто отводит взгляд, выпивает своё вино, вытирает уголок губ салфеткой и встаёт под непонимающим взглядом Бэкхёна. Мужчина стремительно подходит ближе, обхватывает лицо ладонями и впивается в его губы поцелуем. Ноги раздвигаются сами, давая встать вплотную. Чанёль углубляет процесс и выбивает посторонние мысли. И Бён хватается за эту возможность, как за спасительный круг. Он цепляется пальцами за домашнюю футболку, отвечает со всем пылом, стонет от дикой внезапной близости. И Пак отрывается именно в тот момент, когда Бэкхён уже был готов начать снимать с него эту самую домашнюю футболку. Одуреть можно. — Теперь меня хватает? — Нет. Всё ещё нет. — Ты почти содрал с меня футболку. Тебе настолько сильно меня не хватает? Выделяет «настолько». И да. Бэкхён готов согласиться. Потому что именно — настолько. Внутри всё скручивает от возбуждения. Юноша сглатывает, останавливая свои руки, а затем смотрит мужчине в глаза, пытаясь сказать то, что хотел сказать, чтобы довести всё-таки свою мысль до конца. — Обещай, что больше не будешь загоняться мыслями о своей ревности. Потому что я считаю, что ревность — это нормально на нашем этапе отношений. Пак изгибает бровь, оглаживая его скулы. И смотрит так, что хочется провалиться сквозь землю. — Во-первых, я не загонялся этими мыслями. — Бён изгибает бровь. — Ладно, немного, но не так сильно, чтобы это прямо меня беспокоило каждую секунду. Во-вторых, я уверен, что ты от меня никуда не денешься. Прямо сейчас точно, да? — Бэкхён закатывает глаза, но улыбается. — В-третьих, я банально пытаюсь разгрести весь завал, который мне устроили на работе, поэтому не думай, что я от тебя закрываюсь или что-то в этом духе. Потому что это абсолютно не так. Об этом мы ещё поговорим, но коротко: когда я ухожу в работу — я весь в ней. И я знаю, что тебе это не нравится. Но опять же, мы ещё поговорим об этом, хорошо? — Хорошо. Бэкхён хочет потянуть на себя, но Чанёль не даёт ему этого сделать: — В-четвёртых, то, что ты не падаешь в обмороки, не означает, что нужно расслабляться. И... — Много там ещё пунктов? Пак коротко смеётся, толкаясь носом в его щёку, и продолжает уже вот в такой вот жгучей близости. — Нет. Последний остался. Дослушаешь? — Там что-то важное? Бэкхён шумно выдыхает. — Это самый важный пункт. — Давай. Жги. Чанёль снова улыбается. Бён даже с такой же интонацией сказал. — В-пятых, я тебя люблю. И я думаю, ты об этом прекрасно знаешь, да? Мужчина оглаживает большим пальцем щёку, а затем дотрагивается до краешка губ. Юноша сглатывает, перехватывая его бездумный затуманенный взгляд. Он во все глаза смотрит на это потрясающее зрелище. Нет, он и раньше так смотрел, но сейчас оказался пойманным с поличным. Изогнутый уголок губ, пристальный взгляд и никаких приличных мыслей. Чанёль такие слова говорит не просто так. Чанёль никогда не делает что-то просто так. И Бэкхён знает, что эти слова — чистая правда. Мужчина сам снимает с себя футболку, подхватывая Бёна на руки. Поэтому он не успевает ничего сказать. Даже подумать не выходит. Получается, Пак и не ждёт ответной реакции? Нет уж! — Чанёль, я… — Я могу поцеловать твой живот? — Чего? Что за? Пак осторожно кладёт его на кровать, нависая сверху, но опускается он не к губам, а ниже. Целует в шею, кусает ключицу, ведёт губами вниз прямо по футболке и осторожно задирает её чуть выше, слыша судорожный вздох. Бэкхён хватается пальцами за простыню, но не даёт заднюю. Он зажмуривается и через секунду чувствует горячие губы на своей коже около пупка. Руки ложатся на оголённые бока. Бён вздрагивает. Но не от того, что пугается или смущается, а от того, что ему нравится. — Слушай, в тебе, как минимум, побывали мои пальцы, ты сидел голой задницей на моих коленях, но без футболки остаться боишься? Я почти всё видел. — Бэкхён прикусывает губу, когда лицо мужчины снова оказывается прямо перед глазами. — Чего ты боишься? Парень хмурится. Ему сейчас вообще не до ответов на вопросы. Как Чанёль ещё думать успевает? — Я просто стесняюсь. Вот и всё. — А я вот не стесняюсь. — Я вижу. — Ты снова дерзишь. Бэкхён цокает и строит шкодливую моську. — А ты снова плохо стараешься. — Зараза. Чанёль целует с напором, комкает края его футболки, но не заходит за грань, выбивает стоны поступательными движениями. И Бёну кажется, что сегодня они зайдут дальше. Ему бы просто не останавливаться, не думать и не анализировать прямо сейчас. Он и не думает, отключая голову на моменте, когда рука проникает под резинку трусов. Звонок телефона отрезвляет обоих. Бэкхён ругается про себя, а вот Чанёль не отказывает себе в искушении, поэтому Бён в ту же секунду слышит смачное хриплое: — Блять. Чанёль утыкается лбом в лоб Бёна и шумно вздыхает. Юноша сначала не понимает, а потом доходит. Рабочий телефон. Сука. Такое же только в фильмах бывает, да? Видимо, нет. — Иди. — Не хочу. — Чанёль, я подожду. Мужчина ещё раз целует, встаёт и уходит. А несколько секунд спустя Бэкхён слышит, как он начинает разговаривать по телефону. И разговор не из тихих. Отдышаться. Бёну бы отдышаться. Парень встаёт, выходит из спальни и идёт на кухню. Наливает себе кофе со льдом, жадно выпивает половину и чуть более спокойно выдыхает. Думать нет смысла. У него по-прежнему всё плывёт перед глазами. А Чанёлю ещё и с чем-то там разбираться. Кстати. Пак возвращается через минут 10 и тут же утыкается лбом в его плечо, подходя вплотную. — Романтический настрой убит, да? Чанёль хмыкает. — Всю малину обосрали. Бён коротко смеётся и зарывается пальцами в затылок мужчины. — Мне нужно уехать. Ты меня не жди. Я буду поздно. Ладно? Пак отстраняется, внимательно разглядывает лицо юноши и пытается разглядеть, что он сейчас испытывает. Но Бэкхён не испытывает негатива или ещё чего-то такого. Ему нормально. Да, он перевозбуждён, но дрочку никто не отменял. Он же взрослый парень. Справится. — Я не расстроен, если ты так думаешь. — Эти черти не дают жить нормально. Бэкхён поджимает губы. Чанёль расстроен даже больше, чем он. — Я справлюсь сам. Иди. Пак изгибает бровь и резко вжимается в его пах, выбивая тихий стон из не ожидавшего данных манипуляций Бёна. Юноша не подумал о том, как это прозвучало. Но уже ничего не изменить. — Справишься сам? — Да иди ты! Что там про красные щёки? Взрослый? Ага. А краснеешь, как… — Я запрещаю тебе дотрагиваться до себя. Прими холодный душ. Чанёль отходит так же резко, как прижался пару секунд назад, стремительно направляясь в спальню для того, чтобы переодеться, а Бён хлопает глазами, но тут же устремляется за ним. — Ты серьёзно? Мужчина пожимает плечами, натягивая рубашку. — Да. Я у тебя ревнивый, помнишь? Даже к твоей же руке тебя ревную, представляешь? — Чанёль. — М? Пак находит пиджак, натягивая его на плечи и подходит ближе. — Издеваешься? — Издеваюсь. — Бэкхён цокает. — Мне нужно бежать. Чанёль целует в макушку и выходит спальни, напоследок кидая: — Ванная в твоём полном распоряжении. Развлекайся, малыш. — Дурак. — Но ты любишь меня. Бён теряет весь свой пыл. Выпаливает ответ быстро и искренне. Потому что хотел сказать это ещё после того, как Чанёль озвучил свой пятый пункт. — Люблю. — Ну вот и всё. Целует в щёку, открывает дверь и добивает. Именно так, как может только Пак Чанёль. — Беги. Дрочи. Когда я приеду, чтобы сладко спал. Но сил на возмущение у Бэкхёна просто нет. Вот как с этим мужчиной вообще можно серьёзно разговаривать? Дурак. Зато любимый. И никакие там обстоятельства не изменят этот простой факт.