Чимину в общем и целом нравятся кафе, потому что он раскручивает Юнги на различные вкусняшки, но минус тоже имеется. Пусть не так громко, но люди все равно разговаривают, а еще играет музыка. Для Юнги тихо и ненавязчиво, а Чимин посреди разговора замирает и поводит плечом. Он умудряется цеплять чужие разговоры и отвлекается на слова песен. Наверное, поэтому в одну из пятниц Юнги отказывается от похода в бар с коллегами, вместо этого он предлагает пойти к нему в гости. Конечно, не всем, а лишь нескольким людям, с которыми больше всего общается, и они вроде как даже друзья.
Потом Юнги жалеет. Не сразу. Сначала он вдохновлен. Сначала он заходит в комнату к удивленному Чимину и предлагает присоединиться, получает еще более удивленное согласие и тащит его знакомить со всеми. И вот после этого начинает жалеть.
Юнги вспоминает слова Чимина про игрушку, которую никому не хочется показывать, никому не хочется отдавать, и старается себя контролировать. Проблема заключается в том, что Чимин очень легко заводит разговоры, очень непринужденно их поддерживает. Привлекает внимание, завладевает им и оказывается в самом центре. А еще он всех трогает, и его тоже вечно трогают. Юнги пытается не психовать, ведь касания эти абсолютно безобидные: легкий обхват запястья, чтобы привлечь внимание, шутливый толчок в плечо, как ответ на шутку. Юнги пытается улыбаться, но все больше погружается в себя, все ближе придвигается к Чимину. Заканчивается тем, что все так же сидят на полу за низким столом с закусками и пивом, а Чимин сидит на коленях Юнги. Сидит расслабленно, смеется над чьей-то забавной историей и разрешает себя обнимать. Вообще-то, Чимин обнимать себя всегда разрешает, но сейчас воспринимается иначе.
Юнги укладывает подбородок на плечо Чимина и наконец вникает в общую тему разговора. И его, кажется, отпускает, но вечер заканчивается все равно быстро вместе с пивом. Кто-то предлагает сходить за добавкой, но Юнги не соглашается. Юнги заявляет, что хорошего помаленьку и всем пора расходиться. Время — половина десятого, и так вон задержались на целых полчаса. Чимин посмеивается и идет всех провожать. На предложение еще как-нибудь встретиться кивает и закрывает дверь.
— Ты самый ужасный хозяин, которого я знаю, — сообщает Чимин, возвращаясь в комнату.
Юнги убирает оставленный мусор и кривится.
— Я тоже за собой заметил, но ничего не мог сделать.
— Я даже не знаю, чего в этом было больше — ревности или собственничества, — Чимин останавливается на входе и приваливается плечом к дверному проему.
— Больше было понимания, что ты можешь исчезнуть.
— М, я не умею телепортироваться.
Юнги разгибается и сжимает в руках пакет с пустыми банками.
— Я имею в виду... Тебе ничего не мешает уйти. Совсем ничего.
Чимин отталкивается от дверного проема и направляется к Юнги. Неспеша и смотря очень внимательно, выжидательно. Юнги вдруг чувствует себя мышкой в поле. В замерзшем поле с твердой землей, в которую не закопаешься и не спрячешься. А хотелось бы. Очень хотелось бы, потому что последний шаг Чимина совсем уж быстрый и даже смазанный. Юнги не успевает заметить, он только чувствует горячие ладони на плечах, а следом не менее горячие губы на своих.
Юнги от неожиданности раскрывает рот. Нет, не как дурачок, а потому, что хочет что-то сказать, но очевидно не может. Он просто таращится на лицо Чимина в такой близости и замирает истуканом. Еще вспоминается видео с сурком, дико орущим на пригорке. А потом собственный пятнадцатый день рождения, настойка и Чимин — вдруг такой привлекательный, мягкий и ласковый. В отличие от своего пятнадцатого дня рождения, сейчас Юнги передумывает паниковать. Вместо этого он наконец переводит поцелуй из простого соприкосновения губ в более глубокий. Ощущает вкус пива и соленой рыбки. Это достаточно непривычно, потому что все девушки, которые были у Юнги, предварительно освежали дыхание жвачками или спреем. И Юнги не в курсе, почему думает об этом сейчас, зачем сравнивает, потому что ему от этого сравнения никак. Юнги знает, что сам на вкус сейчас такой же, и грех жаловаться.
Целуясь с Чимином вот так, в принципе жаловаться грех. Юнги гремит банками в пакете, который перестал сжимать и бросил на пол, чтобы обнять Чимина за шею и прижаться плотнее. Юнги задается вопросом, почему они не поцеловались раньше? Зачем были все эти дурацкие прогулки и знакомства. Опять столько времени потеряно. На крайний случай можно было объединять... на этом мысли вышибает. Вышибает резкой горячей волной, прокатившейся от паха до кончиков волос, когда Чимин как-то резко просунул колено между ног Юнги, а руки сжал на его талии, прижимая к себе вплотную и капельку приподнимая. Юнги не может ничего, кроме как пытаться глотнуть воздух, потому что бедро Чимина давит на член и заставляет приподниматься на носочках, чтобы искры из глаз не полетели.
— Все в порядке? Юнги?
Чимин шепчет жарко, параллельно отрывисто касаясь губами скулы и виска. Юнги наконец может полноценно дышать, и, кажется, из-за такого резкого поступления кислорода у него начинает кружиться голова. А может, это Чимин так действует. Почему бы и нет?
Чимин, кстати, ответа на свой вопрос не ждет, и то ли он слишком быстрый, то ли Юнги просто дезориентирован, так как не улавливает собственного перемещения в пространстве... но вот Юнги стоял, а вот он уже лежит. Лежит на низком столике, за которым они все недавно сидели. Стол твердый, что плохо, но достаточно длинный, что хорошо. Юнги помещается бо́льшей своей частью. Один край стола где-то за головой Юнги, второй под коленями, так что их приходится немного согнуть и упереться в пол. Так же Юнги упирается в стол локтем и пытается приподняться, потому что не успел ничего понять, он успел только опешить. Но Чимин никуда не делся, Чимин подсунул одну ладонь под затылок, чтобы Юнги не стукнулся о столешницу и придавил собой.
— Все в порядке.
Теперь уже не вопрос, а утверждение и новый поцелуй. Юнги капельку теряется. Всего на несколько мгновений, пока не ощущает руку между собственных ног. Руку, которая сжимает поверх домашних штанов и массирует. Не грубо, не больно, а ровно так, как Юнги надо, чтобы окончательно отлететь мозгом. Перестать думать обо всем на свете и только чувствовать. А еще желать чувствовать больше. Отвечать с рвением, чтобы не упустить на этот раз ничего.
Юнги, занимаясь сексом с девушками, никогда не думал о том, что ему не хватает члена у партнерши. У Чимина он есть, но Юнги не может оценить, как это, Чимин пресекает все попытки к самостоятельности. Он позволяет отвечать, позволяет принимать, но не больше. Перехватывает руки Юнги тянущиеся вниз и фиксирует их над головой. Сжимает запястья крепко.
— Я сам, хорошо?
Юнги не отвечает, но сопротивляться не пытается. Когда его отпускают, снова обнимает за шею и принимает установленные правила. Позволяет погрузить в свой рот пальцы и, пусть напряженно, но безропотно вылизывает их. В момент, когда с него стягивают штаны с бельем, он напрягается еще сильнее и тут же слышит очередное утвердительное:
— Все хорошо.
И расслабляется. Расслабляется не потому, что Чимин говорит, а потому, что наперекор ожиданию не трогает задницу, а лишь обхватывает член. Сначала только Юнги, но после пары фрикций прижимается своим и обхватывает уже два. Дрочит неспешно, не торопясь. Целует теперь в шею и уделяет внимание в основном Юнги. Ориентируется на его движение бедер, тихие стоны и еще более тихие просьбы. Доводит до оргазма таким же медленным, тягучим темпом, а как заканчивает сам, Юнги не улавливает. Потому что Юнги, прям как небесный фонарик, наполнен теплом целиком и полностью и сейчас явно не на этой земле. Точнее, не на столе. И спустя время понимает, что это действительно так, потому что под спиной уже нет никаких твердых поверхностей, а только мягкий диван.
Он от стола всего в паре метров, но как Юнги эти пару метров преодолел, он не в курсе. Не исключено, что не своими ногами. Чимин все еще рядом. Лежит на краю, боком к Юнги, приперев его к спинке и водит кончиками пальцев по щекам, лбу и губам.
— Я очень надеюсь, что ты ничего не размазываешь по моему лицу.
Чимин замирает, приподнимает брови, переводит взгляд на собственные пальцы, а потом смеется.
— Боже, нет. Я не могу ручаться, что они абсолютно чистые, потому что обтер я их об твою майку, но и размазывать явно нечего...
— Об мою майку?
— Это все, что тебя сейчас заботит?
Юнги не очень удобно пожимать плечами лежа, но он старается.
— На самом деле меня сейчас не заботит ничего.
— И не беспокоит?
— Не-а.
— Совсем?
— Абсолютно.
Чимин расплывается в улыбке и опускает голову, чтобы уткнуться носом в шею Юнги.
— Я думал, нужно будет что-то делать.
— Например?
— Ну, как-то успокаивать или разговаривать, или... не знаю. Я думал, что поспешил, но не смог остановиться.
— Чимин, мне больше не пятнадцать, у меня неоднократно был секс, так что не думаю, что обычная дрочка может выбить меня из душевного равновесия.
— Дрочка со мной не может быть обычной.
Юнги слышит обиду в голосе Чимина и тихо смеется.
— Ладно, необычная и достаточно горячая, возможно, самая лучшая в моей жизни, но все-таки дрочка. Это было неожиданно, но все в порядке.
— Хорошо, я рад.
Юнги тоже рад, но к этой радости ему тоже нужно привыкнуть.
***
Проходит достаточно времени, прежде чем все эмоции Юнги укладываются в стройный ряд. Для этого потребовалось еще несколько встреч в компании, а также сыграла роль сессия. Чимин больше не прятался и Юнги наблюдал за подготовкой целиком и полностью. Видел раздражение, злость, недосыпание, недоедание и жалобные просьбы:
— Верни меня в лес, я больше не выдержу.
Еще несколько раз Юнги самолично забирал Чимина из университета, когда он там задерживался. Сначала было странно наблюдать за ним в строгой рубашке и с папкой с какими-то распечатками, но после Юнги заметил, что в поток студентов Чимин вписывается идеально.
Если так подумать, Чимин везде вписывается идеально, в жизнь Юнги — особенно. На этой самой мысли все тревоги наконец отходят на задний план. И Юнги принимает Чимина в своей реальности. Перестает отнекиваться от разговоров с матерью, спокойно рассказывает ей об их совместной жизни и последних новостях. А потом, не принимая отказов, тащит Чимина в торговый центр за подарком на юбилей отцу. Но через час блужданий по магазинам сжаливается. Отводит Чимина на фуд-корт, где его не заботит ничего, кроме множества различных запахов, и ,накупив вредной еды, оставляет ее поглощать.
На сам праздник Юнги Чимина также берет с собой. Но здесь уже уговаривать не приходится. Чимину комфортно в родительском доме Юнги, а еще там есть детская комната, в которую он может спокойно уйти, если устанет от всех приглашенных. Но Чимин в итоге никуда не уходит. Отсиживает за столом все время. Отвечает на тысячу и один вопрос от родственников Юнги, самозабвенно врет о своем детстве и родителях и навсегда остается желанным гостем.
Юнги такое развитие событий полностью устраивает, и не то чтобы он так любит бывать дома, но становится гораздо легче. Не нужно врать про Соён, не нужно сочинять истории, почему она не может прийти, потому что больше и не надо. А Чимин может всегда, ну или почти. Это не столь важно на самом деле.
***
По возвращении домой с праздника Чимин уходит переодеваться в свою комнату, а к Юнги приходит уже в образе лиса. Только со второго раза запрыгивает на кровать, потому что устал, лапы не держат и жопа перевешивает. Юнги с этого представления посмеивается, а потом укладывается поудобнее и позволяет Чимину устроить половину тушки на своей груди и щекотать влажным носом шею. Тот что-то фырчит раздраженно-невразумительное, а затем довольное, когда Юнги догадывается почесать за ушами.
До самой ночи Чимин отказывается слезать с Юнги, обращаться тоже не собирается, так что приходится поддаться вредному уставшему лису и заснуть как есть. Утром же Юнги обнаруживает себя в человеческих объятиях и слабенько пинается, потому что жарко. Юнги не помнит, чтобы залезал под одеяло, значит, это Чимин посреди ночи постарался. Зачем только неизвестно. Выяснили же, что Юнги хватает самого Чимина с головой, потому что он действительно горячий и в прямом, и в переносном смыслах. Но тот периодически включает какой-то заботливый режим и больше напоминает родителя, чем парня. Притом угадать, когда Чимин станет таким или спровоцировать это, невозможно. А может, Юнги просто очень глупый человек и все еще ни фига не понимает в животной части Чимина. В любом случае это не является проблемой, потому что это устраивает обоих.
К двадцати шести Юнги примиряется со всем окончательно. К тридцати уже не может вспомнить, как было иначе. А спустя еще несколько лет при упоминании родителей, что Чимин немного странный и местами «не такой», удивленно вскидывает брови и недоуменно спрашивает: «В каком смысле?» А смыслов может быть много. Для родителей особенно, потому что им не по десять, потому что они заметили резкое исчезновение лиса в жизни Юнги и появление человека. При этом в разговорах пушистая тушка все еще проскальзывает, а Чимин, однажды забывшись, умудрился запихнуть кусок пирога под диван в гостиной на глазах матери, а уже через полминуты кинулся ее уверять, что просто уронил. Она явно не поверила, но ей никогда уже не будет десять — и приходится просто закрыть глаза. Просто спросить у Юнги, что не так с Чимином, и просто допустить ответ, что все в порядке. Ей так легче. Потому что осознать и принять сложно, но для начала нужно поверить, и это, пожалуй, самая первая, самая высокая и самая непреодолимая ступень. Юнги повезло на нее взобраться играючи еще в детстве. Чимин давно уже согласился, что ему повезло тоже. А остальных это не касается, остальным достаточно смириться.
