♫ Maroon 5 - My Lucky Strike.
Если бы однажды какой-то из известных брендов создал парфюм с фирменным запахом Нью-Йорка, его бы наверняка купили только самые отпетые коллекционеры: любой нормальный человек не взял бы его даже за бесплатно. В нос резко бил запах бензина и горячего асфальта, который принялись класть сразу же после дождя, игнорируя мусор, лежащий вдоль дороги огромными кучами. Обойти его, не вляпавшись в поток прохожих — одно из испытаний на «Голодных играх», не иначе. Чертовы профсоюзы. Из-за их работы город похож на сплошную полосу препятствий. — Сэми, подожди! Мими, пытаясь догнать однокурсника, ловко перепрыгивала через образовавшиеся утром лужи и маневрировала между людьми, изредка зарабатывая громкие упреки в свою сторону за очередной толчок. Чертов Нью-Йорк. Чертов день. «Черт!» Шквал грязных брызг — новые белые челси были нещадно испачканы. Перспектива бросить все и признать поражение перед отцом с каждым новым днём приобретала все большие шансы на успех. В который раз пытаясь обуздать эмоции, Сэми глубоко вздохнул и снизил темп, стараясь не вляпаться в очередную лужу. Парень выровнял дыхание, приоткрывая крышку пластикового стаканчика и делая первый глоток. Что же, возможно, день не такой уж и плохой. По крайней мере его спасает вкусный напиток, сделанный странноватым на вид парнем. Сэми ловит себя на мысли, что в следующий раз ради приличия стоит извиниться за внезапный выплеск эмоций. В конце концов тот не виноват, что попался под горячую руку. — Наконец-то, — на него со спины налетела Мими, в реверансе перегораживая дорогу. — Прогуливаешь? Шатен шикнул. Этого ему ещё не хватало. — Нет, тебя по городу ловлю. Нам проект Фенцио сдавать на этой неделе, а с твоей стороны конь в огороде не лежал. — Я завтра начну, честно-честно, — девушка соединила ладони в молитвенном жесте, театрально зажмурившись и надеясь, что Сэми не вспомнит, что финальную работу за второй семестр она писала в ночь перед сдачей. Небо над Нью-Йорком заволокло тяжёлыми свинцовыми тучами, погружающими город в мрак. Холодный влажный ветер обжигал руки, сковывая костяшки пальцев и неприятно больно щекоча нос. На ледяные ладони вновь упали небольшие капли дождя, с каждым мгновением усиливаясь и в конце концов превращаясь в настоящий ливень. Мими молча раскрывает небольшой красный зонтик, что на фоне общей серости горел как сигнал «Стоп», и передаёт его Сэми, вовремя успевая перехватить бумажный пакет с тёплым штруделем. — Эй! Брюнетка смотрит на него снизу-вверх со своих гордых ста шестидесяти восьми сантиметров, широко улыбаясь. Понимая, что руки у друга заняты, она медленно вытягивает «спасибо», пока шатен в недоумении, но не без капли надежды, смотрит на неё, наивно полагая, что у последней в таких ситуациях просыпается советь. Не проснулась. — Ты кстати слышал о вечеринке в «Поцелуе»? — Мими оживлённо раскрывает бумажный пакетик и, слегка подув, энергично откусывает небольшой кусочек, обжигая язык и нёбо ещё горячей вишней. — Ай! — а потому тянется за остывшим кофе в руке Сэми и шумно хлюпает, отдавая обратно, отчего шатен картинно закатывает глаза. Вот так всегда: когда у него есть еда, из ниоткуда материализуется Мими и забирает всё себе. — Ну, допустим, — Сэми, на манер баскетбольного игрока, ловко бросил пустой пластиковый стаканчик в урну. — Отлично, — брюнетка, активно прожевывая, закидывает последний кусочек в рот и, пока парень ледяными пальцами стряхивает с уголков ее губ крошки слоёного теста с остатками сахарной пудры, продолжает с широко выпученными глазами: — значит, ты пойдёшь? — Не сегодня, — шатен пытается поудобнее встать под небольшой зонтик и не промокнуть окончательно. В его ближайшие планы не входило болеть три недели, а потом на Рождество сидеть с сопливым носом в номере и наблюдать, как старший брат рассекает по горнолыжным склонам. Не в этом году. — Я не хочу потом отрабатывать долги Мисселине. Что угодно, только не это. — Ой, да брось, — Мими поправила вновь выбившуюся прядь с лица Сэми, щёлкнув его по лбу. — У меня иногда такое чувство, что она сама с собой разговаривает. — Может и так, я редко слушаю. Шатен приподнял зонтик и в крутящемся движении обошел неуклюжую компанию. Нью-Йорк гудел и искрился яркими неоновыми вывесками, что так сильно выделялись в дождливый ненастный день. Частые капли барабанили по зонту, пока не послышался легкий и мелодичный голос Мими: — I’m singing in the rain, — девушка махнула иссиня-чёрными волосами, водопадом струившимся по плечам, напевая под нос до ужаса древнюю песню: — I’m laughing at clouds so dark up above and I’m ready for love, — она ловко перепрыгнула через образовавшуюся большую лужу, с всплеском опускаясь на землю и пачкая многострадальные джинсы и ботинки шатена. — Just singin’, singin’ in the rain. Сэми, подпевая в мыслях, лишь слабо улыбнулся, наблюдая за мечтательным настроением подруги, явно потерявшейся не на том этапе жизни. Бродвей ей и в правду к лицу. Манхэттен тем временем жил своей жизнью, пока пара странноватых друзей между бестолковыми разговорами пыталась протиснуться в гигантском потоке людей, в большей массе представляющей неуклюжих туристов, не знающих ни дороги, ни правил безопасности, с открытым ртом оглядывающихся по сторонам в попытке разглядеть всю красоту и величие острова.***
— Ристретто или мокко? Ади щёлкнул кофемашиной, краем глаза поглядывая на схватившуюся за голову подругу, с обречённым видом сидевшую за стойкой. Под глазами залегли синие мешки — сказываются бессонные ночи и бесконечно горящие сроки перед сдачей работ. Стоит ли говорить, что Вики с утра даже не накрасилась и вылетела из квартиры, судя по всему, в чем попало. Ристретто определённо не подойдёт. Как и мокко. Нужно что-нибудь пряное и легкое, немного расслабляющее. Что-нибудь с призрачным острым акцентом. Что-то вроде раф-масала. — Блин, — она бросает взгляд на небольшие наручные часы с разбитым циферблатом, — опять опаздываю, — блондинка в спешке закидывает конспекты со скетчбуком в сумку и спрыгивает со стула, резко выхватывая из рук Ади металлический тамблер с готовым напитком. — Ты лучший! Девушка, смачно положив несколько купюр на стол, выбегает из кофейни, на ходу обматывая вокруг шеи нежно-голубой шарф, пытаясь поймать хоть одно такси, которое довезет её до нужного музея. Мимо со свистом проносятся пять жёлтых машин, пока Уокер не прерывает поток невезения, бросаясь под колёса шестой. — Сумасшедший! — за рулем сидит индус в белом тюрбане, что-то яростно кричащий на хинглише*, пока Уокер пытается вспомнить адрес Нью-Йоркского музея, так неудачно вылетевший из головы. — Жить надоело? — Пятое авеню пятьдесят третья улица, — Вики откидывается на заднее обшарпанное сиденье, обреченно вздыхая и хватаясь за переносицу тонкими пальцами. Девушка приоткрывает крышку тамблера, делая небольшой глоток, смакуя на языке лёгкий акцент корицы и приятную горечь гвоздики, наконец расслабляясь. Мелкие капли дождя скатываются по запотевшему тонированному стеклу. Вики трёт его тыльной стороной ладони, позволяя себе свободно рассматривать случайных прохожих, что подобно броуновскому движению мелькают перед глазами, стоит одной улице смениться другой. По душному салону приглушенно разносится «Fat Bottomed Girls» в исполнении легендарных «Queen» и голос таксиста, который в своей манере легко постукивает смуглыми пальцами по старому рулю и фальшиво подпевает на мягком английском. И Вики чувствует, как энергия города, давно слившаяся с ее собственной, медленно растекается по венам. Блондинка на мгновение прикрывает глаза, а в следующую секунду по ушам резко бьют тонкий оглушительный вой сигналящих машин и крики разъярённых людей, потому что где-то в конце квартала без умолку гудит застрявшая в потоке пожарная машина. Нью-Йорк умел удивлять мгновенно меняющимся настроением: умиротворение, царившее парой секунд ранее, тут же трансформируется в жгучее раздражение. Вики нервно дергает за ручку двери и выскакивает из машины прямо посреди улицы, не желая переплачивать за время в случайно образовавшейся пробке. Крупные капли орошают мегаполис, постепенно переходя в ливень, хлестающий по лицу сильными потоками холодного ветра. Руки заняты огромной папкой с холстами и стаканом с кофе, не давая и шанса раскрыть небольшой зонтик, скрывшийся где-то на дне сумки. 10:49 «Отлично! Успеваю, если буду бежать без остановки» Блондинка срывается с места, накидывая капюшон куртки и сильнее кутая лицо в шарф. Приходится следить за прохожими, чтобы не врезаться к угол какого-нибудь огромного зонта, или в случайного клерка с портфелем или, чего хуже, с горячим напитком. По лицу больно бьет чья-то рука, а кофе из приоткрытого тамблера выливается прямо на виновника столкновения. Иронично. — Porca puttana**! — мужчина яростно кричит на итальянском, безнадежно наблюдая, как по идеально выглаженной чёрной рубашке растекается темное пятно, заставляя хлопковую ткань противно прилипать к озябшему телу, пока небольшие капли впитываются в благородный кашемир пальто. — Курица колхозная! С неба, что ли, упала?! — Где твои манеры? Не я размахиваю крыльями посреди улицы! Вики кажется, что карие глаза медленно наливаются кровью, пока густые брови сводятся к переносице. На чётко очерченных скулах играют желваки, придавая им еще более острую форму. Брюнет наклоняется прямо к лицу блондинки, сквозь зубы шепча: — Ну и вали в Лондон, если так важны манеры. Его голос звучал мягко, но в то же самое время отдавал горечью, достаточно легко заметной для низкого тембра. Мужчина склонился над ней, словно коршун над крохотной мышкой, прожигая взглядом и сжимая в кулаке последнюю модель айфона так упорно, что ей показалось, будто хрупкое стекло не выдержит и вот-вот разойдется глубокими трещинами. Из динамика доносится невнятная, гневная и очень быстрая речь на итальянском языке, и девушка едва удерживается от того, чтобы фыркнуть: не может держать свои эмоции вместе с жестикуляцией в узде при разговоре с мамочкой, а отдуваться приходится ей. Напыщенный индюк. Прохожие непроизвольно поворачивают головы, озираясь по сторонам и обращая внимание на источник звука. Вики слегка поморщилась от головной боли, пробившей виски. Сейчас она находилась в самом центре Парк авеню и у нее не было времени на то, чтобы ругаться с черт-пойми-кем-возомнившем-из-себя итальянцем. Поэтому, невнятно пролепетав для вида жалкое подобие извинений, она срывается с места и бежит по направлению к Нью-Йоркскому музею современных искусств, моля Бога, чтобы не пропустить нужный поворот. Откуда-то издалека доносится едва слышимая «Stupida cagna»***, совершенно ничего не говорящая самой Вики. И слава Богу. День уже испорчен. Что может быть хуже? Может, стоит принять приглашение Мими и оторваться вечером?***
— Я тебе говорю, что его игра была самой виртуозной из всех, которые я слышала, — Мими не переставала рассказывать о своих впечатлениях и загадочном музыканте, что играл ранним утром в Центральном парке двумя неделями ранее. — Но он такой вежливый, аж тошно. Точно не местный. Сэми пропустил момент, когда подруга «невзначай» завела разговор сначала о театре, а затем ловко перескочила на тему музыкальных колледжей, и уже потом тактично подошла к интересующей ее теме. Мими не была дурой и мастерски выводила любой разговор в свою сторону, если то было необходимо. — Вау, да у Люция соперни… Ай! Девушка резко схватила шатена за ухо и больно потянула вниз, быстро перехватывая зонт и уходя вперед, нарочито топая невысокими каблуками по каменным ступенькам — задел. Завораживающая своей красотой, альма-матер возвышалась над студентами своим грозным весом, плавно сливаясь с атмосферой дня. Грандиозные в своём бездушии каменные колонны, выполненные в ионическом стиле, бросали длинные тени, мощными столбами поддерживая здание. Сегодня на площади перед университетом было особенно безлюдно, словно сама судьба помогала поддерживать хрупкий баланс дождливого холодного дня. Резкий поток ледяного ветра выбивает спицы небольшого зонтика, заставляя тот сложиться совершенно в другую сторону и вылететь из тонких рук, тяжело тащась вниз по ступеням. Мими жалобно смотрит на его остатки, видимо, проклиная сегодняшний день. — Он стоил мне триста с хером баксов и месяца чёрной, неблагодарной работы консультантом в «Эйч энд эм». Она молча наблюдает за тем, как дворник окончательно доламывает хрупкую конструкцию, небрежно кидая то, что осталось от яркого зонта в мусорный мешок и молча разворачивается, нервно ведя плечами: — Чудесный день! Проспала лекцию у старого пердуна, сломала любимый зонт. Что ещё?! Может, сразу гильотина? — Слушай, этот день не может быть хуже, — Сэми догоняет поникшую девушку, понимая, что сегодняшнее утро, он готов отдать голову на отсечение, проклято самим Господом. — Процент того, что мы наткнёмся на Фенцио в коридоре, можно приравнять к нулю, — шатен потоптался у входа, стряхивая грязь с ботинок, и галантно приоткрыл дверь, позволяя даме пройти первой. Сейчас должен запеть женский хор под аккомпанемент нагнетающей опасность музыки. Бах вполне подойдёт. У одного из панорамных окон главного холла стоял он. Престарелый профессор смотрел на них исподлобья с другого конца корпуса так пристально, словно пытался испепелить двух прогульщиков взглядом прямо на месте. Длинный нос с горбинкой, идеально уложенные в легкий пучок на затылке светлые волосы, и почти всегда сведенные на переносице густые брови — гордый охотничий сокол, готовый накинуться на несчастную добычу, стоит ей лишь сдвинуться с места. Он секунд пятнадцать буравил холодным взглядом застывших в страхе студентов, после чего молча скрылся за одной из массивных колонн. — Мы попали, — брюнетка схватилась за рукав мокрого пальто Сэми, как за спасательный круг. — Как думаешь, — она тянется на носочках к уху парня и шепчет: — были бы мы в мюзикле, какая бы песня подошла? — Ради Бога, заткнись, — но, чуть подумав, добавил: — Что-то в духе «Поющих под дождем»****? — Ты нихрена не разбираешься в культуре, — Мими пихает его локтем куда-то в рёбра, отчего Сэми тепло смеётся, вызывая неловкую улыбку на лице подруги. — Мог бы и промолчать, а не издеваться. Шатен взъерошивает ее волосы, и, пока брюнетка нервно пытается вернуть их в прежнее состояние, хлопает ладонями по хрупким женским плечам. — Погнали, гном. У нас по расписанию БДСМ с Геральдом. Что же, каким бы дерьмовым не выдался день, с Сэми всегда будет одна неизменная деталь. И это Мими, которую ему придётся терпеть, он был уверен, ещё три года.