Разбитое сердце

- …всего лишь конь! – эмоционально закончил Сакай. Джури уже даже не делал вид, что слушает его, нервно теребя свой рукав, но все же из вежливости или еще из чего-то, что было свойственно его характеру, переспросил. - Прости, что? - Я говорю, что если бы у нас была такая же традиция, как у горцев, то все было бы куда лучше и проще, - с готовностью повторил Сакай. - Какая традиция? - Ну, вчера юнец рассказывал, как его… - он почесал указательным пальцем кончик носа. – Кейта... - Про что? - Про их свадебные обычаи. - Какие? - Скажи мне, чем ты вчера занимался на тое*? – выгнул бровь Сакай. – Вообще-то официально меня там не было, а ты как раз таки сидел напротив него. Джури бросило в жар, и тонкая шелковая ткань в его руках смялась окончательно. Он действительно пропустил мимо ушей все праздные речи. Мысли его занимал разговор с Даичи и, по большей части сидевший совсем рядом, всего-то через столешницу, Сойк. Горец не взглянул на него ни разу за все время трапезы, в беседах участия не принимал и более напоминал один из балбалов, вокруг которых Джури по-прежнему бегал каждое утро. Сам он, наоборот, весь извелся, терзаемый неясными, незнакомыми доселе чувствами, ощущая только, как потеют ладони и волнами захлестывает волнение, сосредоточенное в области желудка. На вопрос Сакая он только пожал плечами. - Наверное, прослушал. - В Поднебесье, если за девушкой ухаживают сразу двое, то дело решается не поединком. Ей дают фору, и она скачет так быстро, как только может. Тому, кто первый догонит – поцелуй и невеста. Того, кто проиграл, она может побить камчой*, пока они возвращаются. И никаких смертей, - он отломил кусочек медовой лепешки. – Тогда травить можно было бы не вождя, а его тулпара. Жалко, конечно, но тогда забот гораздо меньше, - заключил Сакай. - Интересный обычай, - безразлично проговорил Джури. - Да что с тобой такое!? Джури не стал рассказывать ему о разговоре с распорядителем монетного двора. Он ругал себя, убеждал в собственной неправоте, но его подозрительность стала чересчур велика: она разрослась, пустив корни глубоко, почти в самую его душу. Он молчал. - Ну, подумаешь, поединок, - весело сказал Сакай. – Как раз, если тебе осталось жить пару недель, это время надо провести на полную катушку! В целом, у Сакая было неплохое чувство юмора, но сейчас оно, по всей видимости, разбивалось вдребезги о напряженность Джури. - Какая уже разница!? – выкрикнул последний неожиданно даже для самого себя. - Наверное... Голова Сакая юркнула в плечи. Теперь Джури ощутил укол стыда за то, что рявкнул на своего собеседника. - Хочешь чего-нибудь? – Джури кивнул на опустевший поднос, отчего вопрос прозвучал совершенно глупо. Казалось, всё, что он делал в последнее время вписывалось только в эту одну фразу – "глупо". - А что у тебя есть? Джури немного подумав, понял, что у него ничего нет. - Ничего... - Тогда мне двойную порцию, - хмыкнул Сакай, после чего внезапно поменялся в лице, снова обвел глазами тесные, голые стены с пятнами сырости и неясных рисунков. – Когда-то давно я хотел оказаться на твоем месте: жить в богатстве, тоже иметь слуг и ни о чем не печалиться, а теперь думаю, что нет места лучше, чем свое собственное. - Умеешь ты поддержать, - окончательно скис Джури. Раздался звучный колокольный звон. - Быть несчастным – естественное состояние амбициозного человека, - вытер руки Сакай. – Поэтому у меня нет амбиций, - криво улыбнулся он. – Уже время. Пойдем. Сердце Джури сжалось. Он видел привычного, по-братски любимого человека и надеялся всем своим существом, что ему можно доверять. Площадь лежала широким серого цвета полумесяцем, вытянувшись вокруг исхлестанного ветрами серо-зеленого залива. Сплошная масса стен и зданий, жмущихся друг к другу, будто ища опору в соседе, осталась позади. Озеро Горячей Слезы шелестело на всю округу, над вздымающимися волнами кружили чайки, надоедливо крича, но крик их утопал в шуме топота копыт, выкриках, звуках рвущейся ткани и потрескивании множества костров.       Немногочисленные слуги, сбившиеся с ног от усталости и жары, сновали по узким тропинкам, заканчивая последние приготовления к началу игр. Они возвели деревянный столб, на котором, как предполагал Джури, будут ставиться зарубки в счет той или иной команды. Чуть поодаль был сооружен загон прямоугольной формы, к которому уже начали съезжаться люди. Сакай направил лошадь туда, и Джури поплелся за ним, словно они на самом деле поменялись ролями.       Подъехав, Джури хотел поздороваться с матерью, но та отмахнулась от него, как от назойливой мухи. Рядом с ней, по левую сторону, на великолепном жеребце восседала Дениза. С каждой встречей она будто становилась все более некрасивой и ещё более спесивой. Ни на одного из своих потенциальных женихов она не смотрела, увлекшись льстивым разговором с царицей.       Оглядевшись в толпе, Джури не увидел кагана. Издали снова раздался колокольный звон. Вокруг морды кобылы мельтешили мелкие мошки, которых та то и дело пыталась разогнать, мотая головой в разные стороны. Джури уперся взглядом в Хиро. Невооруженным глазом было видно, что выглядел он неважно: на посеревшем лице бездонными лужами темнели впавшие глаза, воспаленным взглядом уставившиеся в никуда. Проезжавшие мимо люди здоровались с Джури, преклоняя перед ним голову и продолжали свой путь. В расшитом костюме было жарко, от попыток удержать осанку болела поясница, а кобыла то и дело переступала с ноги на ногу. - Если это и значит быть шахом, то я предпочел бы быть слугой, - пробормотал Джури, вымученно улыбнувшись в пустоту. - Что поделать... мы все хотим того, чего у нас нет, - отозвался Сакай, услышавший его тихое замечание. В поле зрения Джури попались прибывшие небесные люди - они приближались черной массой. Длинные волосы всадников развевались на ветру, а лысины женщин блестели на солнце. Между тем Джури выцепил из процессии Сойка, движущегося не во главе, но в первом ряду. Его выдавали татуировки на лице, узнаваемые даже с большого расстояния. Они остановились перед противоположной стороной загона, и все, как один, приложили два пальца ко лбу в знак приветствия, но никто даже не подошел к ним. Джури чувствовал себя неуютно, на этом треклятом соревновании все было не так. Душный, липкий, полный странных запахов воздух облеплял его, в глотке першило, дыхание то и дело перехватывало, а глаза слезились от дыма полыхающих костров. Болтовня на разных наречиях, выкрики, толчки локтями, скрип колес, лязг металла, гулкие удары о стенки чугунных казанов - всего этого было так много, что звуки словно сливались в единый низкий гул, от которого подрагивала земля. Сакай окинул одобрительным взглядом творившийся вокруг хаос. - Игра называется Бузкаши*, - проинформировал он Джури. На поле появились двое мужчин, тянувших за собой на веревке упирающегося козла. Его белоснежная шерсть замаячила пятном на сливающимся серо-коричневом фоне. - А козел зачем? - Так играют им, - спокойно ответил Сакай, запуская руку в карман. - Как им? - Он что-то вроде мяча, - пояснил тот, вытащил из кармана леденец и сунул его за щеку, причмокнув. – Он бегает по полю, команды пытаются схватить его первыми. Кто схватил, перерезал глотку и кинул в казан – выиграл. - Это… отвратительно, - выдохнул Джури, глядя на несчастное животное. – Зачем живым-то… - Считается, что как раз во время погони и перебрасывания туши мясо отбивается и потом становится более вкусным. - Варварство, - выплюнул Джури. Ему захотелось уйти, уехать подальше и от каганата, и от всей этой ситуации, как и от жалобно заблеявшего животного, чья кровь скоро должна была обагрить вытоптанную землю, но он по-прежнему высокомерно улыбался, постоянно замечая на себе посторонние взгляды. Снова ударил колокол, шум начал стихать, становясь неразборчивым ропотом. В загон горделиво въехали всадники в синих и красных одеяниях. - Сегодня играют только представители каганата, - сказал Сакай. – Возможно, вечером с тобой захочет поговорить хоным о грядущих событиях. - Я подумаю об этом позже, - ответил Джури, не желая смотреть на происходящее, но так и не сумев отвести свой взгляд.       Всадники разделились, занимая места в противоположных сторонах площадки. Также синхронно, они кинулись друг на друга, мгновенно сливаясь в огромное сине-красное пятно. Воздух прорезал свист камчи и гневные выкрики понукания животных. Странная улыбка как приклеилась к лицу Джури, так и не желала сходить с его лица.       Вот и мелькнуло что-то белое – животное удалось подхватить кому-то из игроков, чтобы тут же быть выбитым из рук. Козел проехался боком по земле, истошно вопя, вскакивая на трясущиеся ноги и чуть не попал под копыта жеребца. Он бросился к одному краю загона, после - к другому, безуспешно пытаясь уйти от погони. Один парень не то случайно, не то специально проехался по его хребту плетью, оставив первый алый след. Толпа заулюлюкала: вид чужой крови взбудоражил ее, она просила большего, вся став одним организмом, который питается чужими страданиями и залихватски радуется, что сегодня эти страдания не его. Джури с трудом сглотнул, прикрыл глаза, а в улыбке его появилось нечто острое, зазубренное. Сакай заёрзал, перестав причмокивать, завертелся на месте, рассматривая толпу и чуть заметно вздрагивая каждый раз, когда грузное тело животного падало наземь, ударяясь, с каждым разом поднимаясь всё с большим трудом. Сакай вёл себя так, будто лишь с огромным трудом держит себя в руках. Возможно, так оно и было. - Святая Праматерь, - прошептал Джури, когда козла перекинули из одних рук в другие так близко, что протяни он руку, то коснулся бы шерсти. Мужчина в красной одежде выхватил кинжал, бросая поводья и перегибаясь так низко, что, казалось, вот-вот упадет. Ему помогал второй. На лицах их застыло торжествующее выражение, когда металл мягко распорол шерсть, кожу и мясо, добравшись, наконец, до трахеи несчастного животного. Козел захрипел, затрясся в конвульсиях, кровь сгустками выталкивалась из прорезанного горла, он закашлялся, глядя прямиком на Джури будто бы даже оскорбленно. Глаза его мутнели, трепыхания ослабевали. Всадники схватили тушу и триумфально подняли её над своими головами. Зрители закричали, загалдели восторженными выкриками, впились горящими глазами в мертвое животное, чья голова болталась болванкой. Джури стало плохо. Он ощущал уже не соленый привкус, а комок, подступающий к горлу, грозящий прорваться прямиком на его дорогой костюм. Он попытался глубоко вздохнуть, но от смрадного воздуха стало еще хуже. Зажав рот ладонью, он развернул свою лошадь, натыкаясь на других зрителей, но не вглядываясь в их лица, не вслушиваясь в их слова. Прочь! Прочь от этого места, от варварской игры, от злобы, распирающей окружающее его пространство. Он несся подальше, свернув туда, где густо разросся ельник, скрываясь от жгущих спину взглядов и от собственных образов, засевших в голове. Отъехав подальше, он соскочил с лошади, обматывая поводья о широкую, раскидистую еловую лапу и отошел в сторону, подальше от лошадиного пота и ближе к соленому бризу. Озеро пело свою печальную балладу, неровно разбивая воды о каменистую кромку берега, а в волнах то и дело мелькала седая пена.       Джури сделал несколько глубоких вдохов свежего, прохладного воздуха, успокаивая зашкаливающее сердце, стряхнул невидимые пылинки со своей одежды, потянулся, выпрямился, сосчитав до десяти. Едва он привел мысли в порядок, как вдруг позади послышался шорох. Он резко обернулся, зачем-то вскинув руки. Хиро так и не приучил его носить с собой оружие, меч отяжелял, заваливал походку на правый бок, ударяя по бедру при каждом шаге, а из лука стрелять он и вовсе не умел...но защищаться, как оказалось, было не от кого: в тени мохнатой хвои стоял Сойк, жестами подзывая его к себе.       Джури показалось, что вокруг потеплело, когда он широкими шагами шел к нему навстречу. Тулпар Сойка фырчал, привязанный к дереву, бил копытом землю и тряс великолепной чернильной гривой. Как поздороваться с горцем Джури не знал, а потому укрылся в тени напротив него и застыл, всматриваясь в его лицо, стараясь запомнить каждую черточку, впитать в себя его образ. Впервые Джури заметил, что у Сойка необыкновенные, чуть желтоватые глаза. Витиеватый узор татуировок пересекал левую щеку, начинаясь у самой кромки волос и уходя в сторону, к мочке уха. Длинные волосы небрежно ложились на плечи, спускались до груди, подрагивали у тазовых косточек, отчетливо проглядывающихся под обтягивающей одеждой. Вождь приложил пальцы ко лбу, Джури вторил его движению. - В нашу первую встречу ты казался глупым мальчишкой. Если он будет лететь со скалы, подумал я, то остановится спросить дорогу, - отметил Сойк. В глазах Джури мелькнуло недоумение, пока он не понял, что горец пытается шутить. Юмор у небесных людей был странным, но Сойк улыбнулся так легко и искренне, что Джури в ответ неловко хохотнул. – Я часто ошибаюсь, но впервые моя ошибка оказалась даже удачной. Джури склонил голову набок, так и не придумав, что ответить. Совсем некстати пришла в голову рассказанная Сакаем традиция – ехать вслед за невестой. Мысль о поцелуе Сойка оказалась волнительной, на скулах проступил румянец. - Я пришел поблагодарить тебя. Моей сестре лучше благодаря твоей операции и настоям, что ты передал. - Как она? - Кричит, матерится и пытается всем управлять, - Сойк покачал головой. – Значит, идет на поправку. - Я рад, - коротко ответил Джури. Краткость – сестра таланта, но сейчас она была сестрой искренности. - Я много думал, но так и не смог понять, зачем ты помогаешь нам? – он испытующе посмотрел на Джури. – Что тобой движет? Мы – враги. - То, что ты думаешь, что мы враги говорит лишь о том, что ты действительно часто ошибаешься, - в глаз Джури что-то попало, он часто заморгал. – Я – целитель. Мой долг помогать людям. Всем, вне зависимости от пола, возраста, рода. Так меня учили, и таков я есть. Скажи мне, Сойк, - он потер глаз рукой. – Зачем вы спустились с Вершин Тенира? Ведь не просто так? Вы не показывались много лет, а значит причина, по которой вы пришли к людям низины, еще и со сватовством, действительно важная. Что привело вас? - Голод, - коротко ответил Сойк. Сколько боли стояло за этим словом, сколько бессонных ночей в поисках выхода, сколько дней, когда огромные погребальные костры затмевали небесное марево, а от густого, едкого дыма с привкусом человеческой плоти слезы чертили дорожки по изнеможденным лицам.       Сколько тяжелых, длинных зимних дней старый вождь считал трупы, замерзшие или оголодавшие, свернувшиеся в клубок или растянутые поперек тошоков*. Сколько скотины полегло, не в силах найти прокорма в оледенелой земле. Сколько надежд замерзло средь ледяных вершин, упирающихся, казалось, в саму небесную твердь. Сойку не надо было говорить все это вслух – становилось понятно и так по выражению его глаз и дрогнувшим кончикам пальцев.       Джури резко выдохнул.       На фоне мора все замыслы его матери казались капризом избалованного ребенка. Власть? Объединение? Ресурсы? Торговля? Могло ли хоть что-то из этого сравниться с мучительной, долгой смертью от морозов или нехватки еды? Едва ли. - Мы могли бы выступить войной, но я не хотел рисковать оставшимися людьми. Когда-то нас боялись, теперь же боятся нашей былой славы, - продолжил Сойк, и Джури поразился его словам, уровню его доверия. Вождь смотрел прямо на него и говорил страшные слова, слова, которые могли быть использованы против него. – Возможно, получилось бы разбить каганат. Возможно, и нет. Но худой мир лучше доброй ссоры - так я решил. Возможно, это тоже было ошибкой. - Почему каганат? - Ближе и безопаснее всего. Мы живем далеко, но это не значит, что мы не в курсе мирских дел. - Я… мне так жаль, - прошептал Джури. Внутри будто все оборвалось, рухнуло куда-то вниз, к стопам, и никак не желало возвращаться на место. - Я пришел говорить не об этом, - Сойк протянул руку, касаясь его груди. – Мне следует просить прощения за то, что я не оценил тебя как соперника. В сердце твоем нет червоточины. Ты необыкновенный, Джури, - голос его чуть дрогнул. – Я благодарен тебе за все, но мне нечего дать тебе, кроме своего уважения, - он приложил два пальца свободной руки к виску и прикрыл глаза. Дыхание перехватило. Джури смотрел на него широко распахнутыми глазами, чувствуя все отчаяние человека, стоявшего перед ним, и горячие слезы резали его глаза. Он порывисто подался вперед, обхватив запястье Сойка, шагнув слишком близко, почти коснувшись его лба. - Мы должны избежать поединка, - зашептал он. – Надо исправить, нельзя допустить, надо что-то придумать… Мы не должны, - Джури подавил рвущийся из груди всхлип. – Так нельзя, - все-таки всхлипнул он. Ладонь Сойка опустилась на его грудь, прочертила путь выше, касаясь шеи, еще выше, ложась на щеку и затем скользнув в волосы.       Чужое мягкое, трепетное прикосновение заставило Джури еще плотнее обхватить запястье Сойка, прижавшись к нему еще ближе. Джури закрыл глаза, с силой закусив губу, а после почувствовал еще более нежное касание, но уже к своему рту. Руки опустились, безвольно повиснув вдоль тела. Джури обмяк и задрожал, как только Сойк обхватил его губы своими. Руки горца сцепили его в захват, прижали сильнее, зубы клацнули, языки сплелись, от чего первый коротко застонал, запрокинув голову и поддавшись власти ощущения первого в своей жизни поцелуя. Рядом что-то хрустнуло, они резко отпрянули друг от друга, отступая каждый на шаг, тяжело дыша. Сойк нервно огляделся. - Мы не одни, - тихо сказал он. – Поезжай. Скачи! – он стянул с ветки поводья, бросив их Джури. - Нам надо поговорить, - пролепетал Джури, подхватывая кожаные ремешки. Хруст повторился. Сойк шагнул ближе, склоняясь над его ухом. - Глиняная гора, - прошептал он. – После заката, когда станет совсем темно. Там рытвина, пешим можно пройти незамеченным, сможешь? - Смогу, - отозвался Джури, вскакивая в седло. Он замялся, глядя на Сойка. – Может, это твои люди? - Они не последовали бы за мной, - покачал головой он. – Ну же, езжай, - почти взмолился он, снова оглядываясь. Джури нахмурился, но совету внял, развернув лошадь и пустив ее галопом. Казалось, где-то устроили состязание: изобрести обстоятельство, где он будет ощущать себя ужасно маленьким, дерганным и безобразным. Для завершения кошмара не хватало только всеобщего внимания, но вроде бы им народ не пестрел, предпочитая возносить почести его выигравшей команде и другим представителям знати. Джури будто никто не замечал, но не верил в такой успех – вроде бы, его не было совсем недолго, но все же он был не той фигурой, чье пусть и короткое отсутствие останется незамеченным. Он оставил лошадь у пролеска, решив вернуться за ней позже, на ходу придумывая причину, мол, захотелось спешиться, а потому и исчез с игр. Когда он подошел ближе, на него тотчас же взволнованно зашипел Сакай. - Где ты был? - Отводил лошадь. Не мог уже торчать в седле. - Хочешь врать – ври хотя бы убедительно, - хмыкнул Сакай. Зрители спешились. В сторону загона Джури старался не смотреть. Его окружали безукоризненно одетые люди, у каждого из которых на лице была улыбочка. Они носили ее как маску, чтобы никто не догадался, о чем они думают на самом деле. Все разговоры между ними велись полушепотом, несмотря на то, что не так давно они драли глотки, жадно следя за страданиями несчастного животного. Эти разговоры были доступны не для всех ушей, как и для ушей Джури.       Подходя к накрытому дасторкону, разбитому прямо у берега, Джури ощутил, что ему жмет собственная кожа, не говоря уже об одежде. Мимо него проплыл Нацу, не удостоив того даже взглядом. Вроде бы мелькнула белая голова, но Джури не был в этом уверен. Он не имел понятия, как играть в эту сложную игру: его смущали все эти секреты, брошенные через плечо намеки, вовремя опущенные ресницы, не говоря уже о том, что он понятия не имел, как же в ней победить. На него накатила усталость, заломило виски. Джури отхлебнул из пиалы чая, чуть погоняв его во рту. Глоток обжег горло, растекся словно бы по всем внутренностям, а унылая апатия охватила все его нутро. Время замерло, медленно тянулось патокой бестолковых разговоров, в которых он не смог бы принять участие, даже если бы захотел. Подняв голову, он наткнулся на внимательный взгляд Даичи. Казначей пристально смотрел, будто хотел прожечь в нем дыру и, не отрывая взгляда от Джури, отпил из личного бурдюка. Пронырливый, предусмотрительный мерзавец.       Внезапно Джури ощутил желание зареветь: он смотрел прямо перед собой, пытаясь сдержать набежавшие слезы. Это состояние перенесло его в момент объятий с Сойком и показалось, что его место именно с ним, а не там, на промозглой набережной в окружении людей, готовых воткнуть нож в его спину прямо сейчас. В глотке у него будто бы засел крючок, и каждый новый всплеск серебряного смеха был как болезненный рывок лески. С тоя Джури уходил в окружении слуг царицы, и уже входя в ворота дворца, он чуть было не повис на встречавшем его Сакае. - Святая Праматерь, что с тобой творится? – ошалело произнес Сакай, когда Джури, войдя в свои покои, тотчас же завалился на тахту*. – И где ты все-таки был? - Мне стало плохо, - не стал уворачиваться Джури. – От козла этого, от крови… Я просто решил не позориться. - Почему не сказал мне? – разочарованно протянул Сакай. – Не успел оглянуться – тебя нет. Хорош слуга – прозевал хозяина! - Не мели ерунды, - отмахнулся Джури. – Но у меня будет к тебе еще одна просьба, - умоляюще произнес он. – Вчера я забыл передать противовоспалительный порошок для Айзы. - Что-о? Ну, нет, - отрезал Сакай. – Я и так чуть не сдох. Ты просто оскорбляешь здравый смысл, отправляя меня туда. - Прошу, Сакай. Без него она будет восстанавливаться дольше или вовсе занесет заразу в свой организм. Это была моя первая операция, и я не хочу омрачать ее мыслями, что в итоге пациент все-таки умер. - Ну не из-за тебя же умер, - логично возразил Сакай. - Тем не менее, - заупрямился Джури. Сонце за окном медленно клонилось к горизонту. - Если ты хочешь, чтобы меня убили, скажи прямо - я убьюсь сам. - Тебя никто не тронет, потому что не заметит. Это – последний раз. Сакай закатил глаза. - Раньше все было куда проще, - пробормотал он, а Джури понял, что этот раунд остался за ним. Он поднялся, выискивая в сундучке необходимый порошок, протянул его слуге, ободряюще улыбнулся. - Будь осторожен, - напутствовал он. - Когда я не был осторожен? – пробурчал Сакай в ответ, но склянку взял, отправив ее в карман. Джури закусил щеку изнутри, надеясь, что поступает правильно, и, как только за Сакаем закрылась дверь, немедля переоделся. Он выбрал самое скромное из своих одеяний, пожалев, что черная ткань осталась в шатре горцев. Выглянув в окно, Джури бросил странный взгляд на гору, необыкновенно лысую, кажущуюся в игре лучей багряной и выскользнул за дверь. Он держался ближе к стенам, подальше от оконных арок, в которых раненым зверем подвывал ветер. Он нервно оглядывался и не мог заставить себя перестать это делать, несмотря на то, что каждый раз не находил никого за своей спиной. Холод пощипывал его уши, пока он шел по потемневшим дорожкам, ведущим к саду, однако огонь возбуждения внутри горел от этого еще ярче. Он юркнул вглубь, сворачивая с мощеной дорожки, беспрестанно прислушиваясь и даже принюхиваясь. Укрывшись в сени деревьев, он позволил себе легкий бег. Когда Джури добрался до лаза в стене, солнечный круг уже почти закатился за горизонт. На этот раз он ловко спрыгнул с забора, аккуратно приземляясь, взял левее и меньше, чем через фарсанг, поняв, о какой рытвине говорил Сойк.       Здесь на почву словно опустилась божественная ладонь, вдавливая ее ниже, глубже, скрывая затейливых путников, прячущихся воров, беглецов и романтичных влюбленных от неуместных взоров. В низине скопилась грязь, впрочем, успевшая подсохнуть и оставившая только красноватую пыль на подошвах сапог. Джури уверенно шел вперед. Он мало что знал о храбрости, но полагал, что главный секрет был в том, чтобы выбросить из головы само понятие выбора и просто двигаться прямо. Он подошел к основанию горы первым. На все еще голубом небе проступали очертания стареющей луны. Сойка не было довольно долго, и Джури уже начал переживать, не ослышался ли он, и если нет, то правильно ли расслышал место встречи? Но горец совсем скоро появился. Словно из ниоткуда. Он выглядел собранным, уравновешенным, полностью контролирующим себя, но когда подошел ближе, Джури уловил в его глазах какой-то странный блеск. Что-то похожее на голод, на гнев или даже на безумие проглядывалось в глазах Сойка, от чего Джури ощутил ненужное ситуации возбуждение. Оно скатилось вниз, застревая внизу живота, скрутилось и начало пульсировать все сильнее с каждым шагом приближающегося вождя.       Джури поднес пальцы ко лбу и на лице Сойка мелькнуло одобрение, который вторил его действию. Он подошел совсем близко и весь окружающий мир с порывами ветра, шумом волн, громкими криками чаек и ползущей по руке букашке перестал существовать для обоих. Джури редко задумывался о влюбленности, но романтические отношения представлялись ему как удобство. Сейчас он ощущал себя стоящим на краю пропасти, волнение, испытанное от иглы в руке перед операцией казалось мизерным, а нынешний момент нахождения рядом с Сойком - пленительным и опасным. - Итак, - начал Сойк, откидывая гущу волос назад, чтобы та снова взлетела вперед от носящихся порывов морского ветра. – Ты пришел. - Да… - Джури лихорадочно искал что-нибудь умное, что можно было бы сказать, но пространство его сознания оказалось пустым. Они должны были говорить о сражении, но сражение было тем, о чем хотелось думать в последнюю очередь. Откровенно говоря, думать вообще не хотелось. Глаза Джури уперлись в проколотую губу Сойка, к которой захотелось снова прикоснуться. - Говорить о поединке, - Сойк вздохнул. – Это тяжелее, чем казалось, когда ты не стоял на расстоянии шага. - Он не должен состояться, - твердо сказал Джури, вкладывая в эти слова последнюю твердость, что у него была. Сойк прикрыл глаза, а после как-то совершенно бессильно уперся в земляную стену за собой, сложив руки на груди. Он медленно покачал головой. - Мне нужны эти земли. - А мне они не нужны. - Тогда ради чего ты здесь? Пришел черед Джури вздыхать. - Не по своей воле. Моя мать - вдовствующая царица Семиречья. Это все ее план, моя страна потерпела поражение в последней войне, и она хочет объединить две державы, и… и… - он проглотил последние слова. Они звучали ужасно, высокомерно и грубо, даже как-то непристойно. - Ты можешь отказаться от этого? – без обиняков спросил Сойк. Джури кисло улыбнулся. - Могу. Только после отказа меня убьют. Брови Сойка взлетели вверх. - Ты же шах? – изумленно спросил он. – Кто посмеет тебя убить? - О, на эту должность претендентов куда больше, чем мне бы хотелось. За отказ меня не примут на родине. Даже если получится сбежать – найдут и избавятся, как от последнего претендента на трон из моего рода, боясь, что позже я заявлю о своих правах на него. За мной следят, за меня все решают, а я должен только кивать и ждать… - Ждать? - Ашшер, - пробормотал Джури. – Вытяжка из ашшера. Яд, которым тебя собираются отравить. - Не слышал о таком, - нахмурился Сойк. - Он растет только в Семиречье. Без вкуса, цвета и запаха. Просто с каждым днем чувствуешь себя все хуже, слабее и в конце не можешь пошевелить даже кончиком пальца. Со стороны все выглядит как болезнь, не как отравление, потому что внешних признаков почти нет… - он и сам не знал, зачем все это рассказывает. – Ты бы не смог отказаться от сражения, но стал бы слишком слаб, и я без труда… я… - Даже если бы я умер, мой народ мог бы объявить войну. - На это надо время, - Джури зажмурился. – Пока вы вернетесь, пока соберете силы, выберете нового вождя. Это месяцы. Месяцы, за которые можно собрать все силы двух крупных государств. Эта договорённость между каганатом и Семиречьем существует давно. Наверное, свадьба должна была быть в Шахристане, просто… просто никто не ждал вас и пришлось выдумывать впопыхах новый план, чтобы каждый остался при своем. Бедная резиденция подальше от чужих глаз, подальше от знати каганата, от восстающих провинций узнай о вас, которые, возможно, решились бы на переворот… Все это, - он махнул рукой на дворец, – только видимость. Каганат беден, народ недоволен. Моя мать бы дала много золота, а каганат – бесплатную армию, - Джури стиснул руки в кулаки. – Она не отступит.       А еще есть Даичи, - мысленно добавил он. - Цели которого ясны, а вот пути их достижения размыты и туманны. - Что будет, если на поединке ты погибнешь? – хмуро поинтересовался Сойк. - Я не знаю, - честно ответил Джури. – Она может занять трон в теории, но все-таки женщина… Может подсунуть вместо меня другого, но суть не в этом, - он вскинул голову. – Суть в том, что она не отступит. Единственное, что я могу – бежать, но если я сбегу, вам могут предъявить обвинение в моем убийстве и тогда точно войны не избежать, - Джури говорил, и слова бежали впереди рассудка. – Ты можешь убить меня, выиграть немного времени, может даже получится жениться, и если перетянуть на свою сторону некоторые провинции… - он поскреб пальцем подбородок. – Если сравнять силы, то, возможно, выйдет, - комкано закончил он. - Нет, - отрезал Сойк. Джури уставился на него. Что «нет»? На какую из его реплик рассчитано это «нет»? Немногословность небесных людей воистину поражала. – Я полагал, мы уже поняли, что не сможем убить друг друга, - Сойк уставился куда-то в сторону. – По крайней мере я не смогу. Джури глуповато открыл рот. Его неправильная, нерациональная система ценностей снова дала сбой – вместо того, чтобы радоваться тому, что сказал Сойк, он радовался тому, как он это сказал. Когда становится слишком много разговоров о смерти, само ее восприятие как-то искажается и разговоры о ней становятся легче. Будто бы сам рассудок воспринимает гибель как чью-то неудачную шутку. Даже если гибель – собственная. - А я не буду и пытаться, - выдавил Джури. – С этим надо что-то решить. Желательно, чтобы мы оба остались живы, и наши страны не поубивали друг друга. - Что ты предлагаешь? – спросил Сойк, хотя Джури полагал, что это он что-нибудь предложит. С каких пор он стал так полагаться на Сойка? - Я не знаю, - грустно ответил Джури, после чего тут же спохватился. – Пока не знаю. Я что-нибудь придумаю. Мы… Мы что-нибудь придумаем. Правда? Сойк кивнул. Джури смотрел на него и не мог понять, какие мысли теснят его голову. Вместо разумного ответа или предложения, Сойк подался вперед, схватив Джури за руки и приложил их к своим щекам. Джури увидел перед собой не воинственного горца, не вождя небесных людей, а уставшего, измученного человека, терзаемого внутренними переживаниями и ношей непосильной ответственности. Его кожа оказалась грубой, исхлестанной злым северным морозом, будто абы как натянутой на крепкие кости, но прикосновения становились желаннее и приятнее. Джури погладил лицо Сойка большими пальцами и интуитивно прикрыл глаза, потянувшись навстречу чужим губам. Поцелуй получился горьковатым, но, если все время ждать, пока все станет идеально, сколько поцелуев можно упустить? В их близости не было и намека на возвышенное, эфемерное счастье, морально он был даже болезненным, неправильным и неестественным. «Мы не должны делать это», - проговорил Джури про себя, сжимая лицо Сойка в своих ладонях сильнее, скользя дальше и ощущая шелк волос кончиками пальцев. «Это надо прекратить», - подумал он, когда Сойк обнял его, притянул к себе так крепко, что он почувствовал, как гулко бьется его сердце. «Мы делаем только хуже», - пронеслось в его голове в момент, когда сухие горячие губы мазками целовали его щеки, шею, мочки ушей. В ушах шумело, он снова нашел губы Сойка, прижимаясь к нему, цепляясь за него совершенно отчаянно, и абсолютно не желая отпускать. Они целовались упоительно долго, пока губы уже не начали побаливать от постоянных укусов и зализываний. Сойк поцеловал внутреннюю сторону ладони Джури, отпуская его, не удержался, и коснулся кончиком языка кончиков его пальцев, щекоча, вызывая улыбку. - Мы что-нибудь придумаем, - повторил он слова Джури и глянул на небо. – Пора возвращаться. Нас в любой момент могут хватиться. - Да, - рассеяно ответил Джури, тоже зачем-то глядя ввысь. Как горец определял время по звездам, он не понимал, а еще в голове крутился вопрос о том, когда же они увидятся в следующий раз, но он все никак не желал срываться с языка. – Я пойду, - тихо проговорил он вместо этого. - Иди, - подтвердил Сойк, и когда Джури уже повернулся, сделав несколько шагов, добавил ему в спину: - Да помогут тебе боги. Оборачиваться Джури не стал, побоявшись собственной реакции. Встреча вышла не такой, как предполагала разумная его часть, но именно такой, как хотела его другая, о существовании которой он и не подозревал. Порой событию надлежит случиться несколько раз, чтобы человек, наконец, понял, в какую яму он сам себя загнал. Добраться до дворца не составило труда, но на обратном пути он был рассеян и не замечал ничего вокруг. Дворцовые пристройки отбрасывали причудливые тени, он пытался как можно тише и скорее найти ту самую кухонную дверь, через которую проводил его Сакай в прошлый раз. Джури дважды обошел все сараи, но ничего подобного не увидел. Холод ночи забирался под одежду, покрывая кожу мурашками. - Джури, - услышал он звуки собственного имени. Он резко обернулся, упираясь глазами в мощную, мускулистую фигуру. – Что ты здесь делаешь? - Я гулял, - без запинки соврал он. - Среди ночи? - Не спалось, - брякнул он, смело встречая сторонний взгляд. Ему казалось, что он говорит бодро и уверенно. Однако Хиро смотрел на него так, словно ему под нос подсунули мерзко пахнущий сверток. - Попробуем еще раз: где ты был? - Я гулял, - упрямо повторил Джури. – Дай мне пройти, - гаркнул он, огибая Хиро, как его запястье дернулось назад, увлекая за собой все тело. - Где ты был? - Пусти! – взвился Джури. – Не забывай, с кем ты имеешь дело! - Я помню, с кем я имею дело! Ты даже не можешь представить себе, насколько я это помню, - тон Хиро не изменился. Он потащил Джури за собой к центральным воротам дворца. - Хиро, - взмолился Джури. – Хиро, одумайся, не веди меня к ней, - в его голосе сквозил ужас. Вся радость встречи с Сойком померкла, вытесненная крепким захватом запястья. Хиро молчал, упрямо тащил его вперед, и Джури облегченно выдохнул, когда его затолкнули в собственные покои и с грохотом захлопнули дверь. К нему подскочил Сакай. - Святая Праматерь, что случилось? - Ничего, - он махнул рукой, сползая по двери спиной. Безумная боль ломила виски, затылок – вся голова его превратилась в один пульсирующий сгусток боли. - Где ты был? – спросил Сакай, и Джури затошнило от этого вопроса. – Я чуть с ума не сошел! Я отнес твой порошок и отдал его Айзе… Вождя не было, - Сакай помолчал. Его глаза расширились, брови поползли вверх. – О, нет. Он подлетел к Джури, опускаясь рядом с ним и пытливо заглядывая в его лицо. - Только не говори мне, что ты был с ним, - зашипел он. Молчание Джури было красноречивее любых слов. – Зачем ты отправил меня к горцам? – Сакай схватил его за плечи. – Чтобы самому пойти к нему? Да? – он затряс его. – Почему не сказал мне? Я бы провел тебя! Никто бы не заметил! Джури молчал. Его плечи поникли, а голова болталась от каждого потряхивания. Он надеялся, что волосы скроют выражение его лица. - Ну, и о чем вы договорились? Он пощадит твою жизнь? – едко спросил слуга. - Да… - В обмен на что? На что?! - На его, наверное… - И никакого плана? Никаких уступок? Ты хоть понимаешь, что это может быть всего лишь ловушка! Где гарантия, что это будет исполнено? Лицо Джури горело, словно ему дали пощечину, и это действительно было пощечиной его доверию, его чувствам, некстати проснувшимся и прорвавшимися сквозь плотину спокойствия и уравновешенности. Он захлопал глазами. - Я же говорил… У них есть что-то типа кодекса чести… У горцев… - Даже если допустить, что это так, то ты – не горец! Сакай отпустил его, отчего Джури окончательно съехал по двери, сбиваясь в комок. - Вот как, - прохладно заключил Сакай. – Ты мог убить его. Ты мог дать ему умереть от яда. Ты мог победить и получить все, включая собственную жизнь, но вместо этого ты не взял с него ничего, кроме слова. Как бы реплики слуги не приводили его в ярость, он не мог допустить мысли, что в его словах, возможно, что-то было. Он вел себя безрассудно, и это безрассудство могло теперь стоить ему свободы. Неизвестно, что именно Хиро скажет его матери. Неизвестно, что принесет ему завтрашний день. Джури заставил себя подняться и пересесть на тахту. - Ты отправил меня, чтоб я не догадался, - горько сказал Сакай. - Ты не доверяешь мне, но доверяешь ему. Я думал, мы друзья, - закончил он. - Сакай… - пробормотал Джури, но его в комнате уже не было. Он опустил голову, вжимаясь лбом в колени и, наконец, разрыдался. ---- той - пир, застолье, сопровождаемое танцами, песнями, рассказами камча - плеть Бузкаши - реальная игра, разве что сейчас используют обезглавленную тушу тошок - тонкий матрас расшитий национальным орнаментом тахта - низкая кровать, лежанка